Ты помнишь берег Иордана, куда гонимые тоской, на голос строгий Иоанна текли мы жадною толпой.
Он приходил к нам с гор Ливана; был бледен – лик его худой; горел как солнце из тумана святых очей огонь сухой. Он нас крестил водою чистой
и вел стезею каменистой к смиренью, к подвигам святым! не пил вина он и сикера, и крепла дерзостная вера при нем – в Грядущего за ним…
1902
Искушенье
Сквозь непроглядные туманы лежал мне в горы тесный путь. Болели ног усталых раны, но сладко вера жгла мне грудь.
Я к звездам шел на свет лучистый, блуждал и падал, шел опять, и день и ночь огонь их чистый не уставал душе сиять.
Но вот у бездны путь суровый: он выше к звездам не ведет, и дух иной во власти новой передо мной с земли встает.
И беспредельно сладострастно рисует пылкая мечта, как упоительна прекрасна — его земная нагота!
До звезд – ни крыльев, ни дороги, а с утомительных вершин пути так близки, так отлоги к манящим призракам долин…
1901
Я – человек
Я – человек, работник Божий, с утра до вечера тружусь; «спаси нам, Боже, от бездожий родную ниву!» так молюсь.
Я – человек, земле я предан. Я – сам земля, от плоти – плоть, но мною пот лица изведан, и все отпустит мне Господь.
Я – человек, любви покорен, в отдохновенья друг страстей. С людьми я злобен и притворен, но мать люблю моих детей.
Я – человек, страшусь могилы, не за себя, за свой побег, родные дети – сердцу милы; продли для них мне, Боже, век!
Я – человек, я здесь прохожий, не мной отмерен мне урок, но верный вечной воле Божьей от мыслей выспренних далек.
И так молюсь: «Дай и в морщинах мне, Боже, сеять, жать, пахать, любить без мысли мир в долинах и землю потом прославлять!»
1904
Сады
Мне снятся поля благочестивых, сады, ликующие красками цветов. Нет лиц в садах, суровых, злых и некрасивых, нет слез, тоски и неспокойных снов.
Резвятся дети, их весел смех беспечный. Сплетают с девушками юноши венки, несутся в пляску, – пляски бесконечны. Как лани юные все быстры, гибки и легки.
Проходят женщины, как сладостные тени, их ласков голос, как неба синь, их взгляд, в молитве благостной сгибаются колени, покорно все, как овцы к пастырю, спешат.
Отец их пастырь – святой и величавый; как снег руно Его кудрей. Не надо жертв Ему, не надо славы: Он сам – дитя безумное среди детей.
1904
Полдень
Синее, синее небо. Томящая даль! Ни тучки в небесной пустыне. Спит все земное, не спит лишь о прошлом печаль, да лист на дрожащей осине. Тайны тягучие тихо подкрались: спутан узор. Тени застыли: о смерти и вечности их разговор.
Мертвая, мертвая тишь! Нас томит этот зной! Безжалостно солнце в лазури. Боже, как грозен и мертвенен моря покой! Мы страждем, томимся без бури!
Тени и тайны все те же и та же все тишь, быть иль не быть? — Чайка взлетела и вздрогнул камыш… тайн оборвалася нить…
1902
Иванушка
Пчелки, пчелки мои золотистые, я – ваш кроткий, тоскующий брат. С вами цветики в поле душистые, не со мной, не со мной, говорят.
Я один между вами все с думами; вот брожу в благовонном чаду, сердцем скорбный с мечтами угрюмыми я чужой здесь, я мимо пройду.
Но уйду и для таинства старого пчелок труд соберу, сберегу. За вечерней свечу воску ярого пред иконой с молитвой зажгу.
Будет теплиться жертва убогая, жертва пчелок, цветов и моя. Как они, стану снова пред Богом – я как они – тихий сердцем и я.
1904
Вечер
Вот повеяло прохладой, тени длинные легли и над храмом, над оградой чертят ласточки круги.
Стал на паперти церковной сиротливо нищих ряд, старцы в немощи духовной знамя крестное творят.
И к Заступнице – Царице под вечерний перезвон богомольцы вереницей подошли со всех сторон.
В небе мирно над полями ровным пламенем горя, с золотыми куполами спорит алая заря.
Детям снится: их хранитель отрок с благостным челом безмятежную обитель осенил своим крылом.
1903
На меже
Я сын своих полей – без пышности и сана молюсь родной земле, молюсь подземным силам, живительной росе полночного тумана и с темной высоты сверкающим светилам.
Молюсь один, когда в селеньях люди спят, молюся на меже, где благостней святынь мне о Тебе в тиши колосья говорят и на Тебя глядит пахучая полынь.
Молюсь в ночи – святой и благодатью сильной без алтаря и слов, без крови жертвы тучной молюсь, как молятся цветы мечтой беззвучной о ниве зреющей, о жатве дня обильной…
1903
* * *
Солнце, солнце надо мною под ногами – таль. Радость родилась весною умерла печаль.
Солнце, солнце – вековые нам черты яви. Ризы, ризы снеговые с матери сорви!
Ей мы таинства готовим, к ней – идем! Солнце в небе славословим, радостью живем!
В яру
Поля таинственно венчаются; звучит призывно смутный голос. Молчу, молюсь… Мольбы срываются. К земле поник ядреный колос.
Ловлю ветров слова предвечные, в яру лучей сбираю травы, бегу, спешу в луга заречные и в многотайные дубравы.
За лесом жду очами жадными, сверкнет ли молния изломом? Припав к корням, губами страдными ищу воды под черноземом.
И нет пощады. Жар убийственный. Лежу у дуба векового: — молчит сурово темнолиственный. В молчаньи, мнится, будет слово.
И громче звон в ушах томительный, и боль в груди! Вот пал на землю. Но свет открылся ослепительный… О свет! От солнца смерть приемлю…
1904
Земля
I
В небе серебряном звон колокольный, утренний воздух прохладен и тих; с неба сойдет ко мне светлый, безбольный, солнце – мой муж, мой жених…
Паром овеянная, потом взлелеянная, вся ли я прах? Хлебом засеянная вся в бороздах.
Солнечность, солнечность, в лоно свято ко мне низойди! Утро весеннее так благовонно, буйно-томительный день впереди!
II
Замер вдали и синеется Ро́сами дымно-овеянный лес. Солнечность вечная сеется с купола бледно-молочных небес.
Девственно-черная, вся обнаженная мать, истомившись, в поту замерла. Мукам покорная, вся распаленная плоть свою детям на труд предала.
Солнечность, солнечность вешняя, семя во мне напои! В мире живая и в мире вся здешняя, солнцу я раны раскрыла свои.
III
Ярость упала. Солнце устало, реки подернулись белым туманом. Тень от востока широко сбежала, пала на землю к зияющим ранам.
Встали, подвиглись над ними прохлады, силы ярёмные снова растут, снова готовятся таинства страды, деется древний, таинственный труд.
Сладостно семени в плоти приимчивой. Силе молитесь родящего чрева! В неге вечерней, в неге разымчивой мать возрастит вам родные посевы.
1904
* * *
Священные кони несутся… Разнуздан их бешеный бег. Их гривы как голуби вьются, их пена белеет как снег.
Вот гнутся макушками елки, и пыль поднялась на полях. Над лесом косматые челки, подковы сверкают в лучах.
Как моря взволнованный ропот, несется их ржанье с полей. Все ближе, все ближе их топот и фырканье гордых ноздрей!
Спасайся, кто может и хочет! Но свят, кто в пути устоит: он алою кровью омочит священную пыль от копыт!
Стихотворения, не вошедшие в «Собрание стихотворений»
* * *
Мне снилось: с тобою по саду вдвоем Мы темною ночью бродили. Таинственно, тихо, все спало кругом, Лишь ярко нам звезды светили.
Мне снилось: в густой и высокой траве Нам путь светляки освещали, И страшные сказки друг другу во тьме Угрюмо деревья шептали.
Мне снилось: со мною ты под руку шла, И что-то мне тихо сказала, И словно огонь ты в груди мне зажгла, И страшно, и жутко мне стало.
Мне снилось: с тобою по саду вдвоем Мы темною ночью гуляли, Таинственно, тихо все было кругом, Лишь ярко нам звезды сияли.
Отвергнутый ангел (Средневековая легенда)
Смятенье в замке Эйзенрека, Настал Конрада смертный час И за монахом человека Шлет гордый рыцарь в первый раз.
С невольным страхом поп смиренный К одру болящего спешит И тот с улыбкою надменной К себе ввести его велит.
И начал Эйзенрек в волненье: «Ты знаешь, поп, я не любил Твоих обеден песнопенье, Дым фимиама, чад кадил;
Как перед кесарем, пред Богом Я не сгибал спины своей И не согласен я во многом С твоим ученьем, иерей;
Но было мне одно виденье… Оно изгрызло грудь мою: Ей страшно смерти приближенье, Мне с детства милое в бою!
Однажды враг в разгаре битвы Мне выбил меч из сильных рук И ждал я смерти без молитвы И без раскаяния мук.
Вдруг мимолетно ангел нежный Меня крылами осенил… Но я в надменности мятежной Его защиту отклонил —
И, светом рая осиянный, Он улетел с слезой в очах, Исполнен грусти несказанной, С упрёком кротким на устах…
Удар врага был верен страшный, Но панцирь мне не изменил, Сломился меч – и в рукопашной В тот день врага я победил, —
Я задушил его руками! Но, без проклятий и угроз, Он цепеневшими устами Христово имя произнес…
И я кляну тот день несчастный: С тех пор, с мучительной тоской, Я вижу к жизни безучастный Посланца неба пред собой.
Мне страшен взор его открытый, Его слеза мне грудь сожгла И влагой скорбно-ядовитой Былую силу отняла.
Отец, мне больно бесконечно, Мне страшно, страшно умирать!.. Скажи, ужель и там я вечно Томиться буду и страдать?..
Виденье вновь… что́ это значит? То он, прекрасный, предо мной! Его мне жаль… О чем он плачет, Скорбит безгрешною душой?
Да, я готов ему молиться… О, научи меня, отец!.. Дай сил мне, Господи, смириться… Будь милосерд… Пошли конец…»
Пролепетал – и вздох последний С молитвой к Богу испустил… И служит поп по нем обедни, Струится к небу дым кадил.
И льются клира песнопенья: «Рабу, смиренному Тобой, Прости, Владыка, прегрешенья И со святыми упокой!»
* * *
Им путь ночной томителен и труден: Спят пастухи и сон их непробуден, Стада бредут без цели, без вождей, И соблазнителен и чуден Им блеск блуждающих огней.
*
Над ними звезд немеркнущие хоры Выводят в небе вечные узоры, Но непорочный блеск их не для стад И звезд невидящие взоры Нечистым пламенем горят.
*
Их грудь ни разу песней не согрета. Молись за них: есть время до рассвета! Да взыдет солнце! Солнце пусть блеснет И знойной ласкою привета В них пламя чистое зажжет!
Зов
Звездной сетью, ровной, яркой, Озарен души тайник И, в слезах, с молитвой жаркой Я к земле приник.
– – – – – –
Люди спят, до звезд высоко, — Только, слышу, в тишине «Смертный!» шепчет издалека Голос чей-то мне…
– – – – – –
Знаю, то к себе, прощая, Сына мать-земля зовет: Слышит он твой зов, родная, И к тебе идет!
Терцины
В темницу смрадную был брошен я судьбой. Мой ум был угнетен оковами сомненья, Душа была мрачна, сжималась грудь тоской.
И вдруг явилось мне чудесное виденье: Прекрасный некий муж предстал передо мной, С челом, отмеченным печатью вдохновенья.
Сияньем неземным нетленной красоты Как солнцем озарен был лик его чудесный И взор его был чист, как ясный луч звезды.
И он мне руку дал и из темницы тесной В дыханьи творческом божественной мечты Вознес на высоту, где ждал нас храм небесный.
И мы вошли в тот храм. Как стая голубиц В нем юных дев толпа нас окружила с пеньем При звуках сладостных архангельских цевниц.
И песне дивной той внимал я с упоеньем И в сонме ангелов Творцу, простертый ниц, Молился радостно и плакал с умиленьем.
И мы вошли в алтарь – и я затрепетал В священном ужасе: как лава огневая Передо мной там путь из пламени сиял
В ту царственную высь, где, в свете утопая, Престол Всевышнего над солнцами пылал.
…………………………………
С тех пор я слеп, друзья, с тех пор я слеп и глух: К сиянью тленному бесчувственны зеницы И к голосам земли мой безучастен слух.
Но мужа дивного целительной десницы Прикосновеньем вдруг мой окрылится дух — И, внемля, видит рай в стенах моей темницы.
Свиданье
Был купол храма в небе светел, Был день заветный середа; Меня дьячок у храма встретил И поклонился как всегда.
Дала пятак я старой нищей, Остановилась у скамьи. Все было тихо на кладбище, В пыли купались воробьи.
Я не забыла уговора И прождала на месте срок, Сидела долго у забора, Чертила зонтиком песок.
И так же храм был в небе светел, Я шла назад, была одна. Никто из встречных не заметил, Какая стала тишина.
На перекрестке и во храме
I На перекрестке
Как вор, я, отрок, в новолунье, Переступив родной порог, Пробрался к молодой колдунье На перекресток трех дорог.
Меня учили: женщин гадки Объятья, ласки, нагота. Но в ведьме – юность и загадки И не людская красота!
И ей для тайны сладострастья, В селе старуху обокрав, Принес я кольца и запястья И зелень ядовитых трав…
Я жду. Вот белая рубаха Мелькнет над рожью в полумгле, И с ведьмой – жадною до страха — Я припаду к родной земле.
II Жрец
Я отроком познал тщету земных стремлений И, бросив отчий дом, бежал в заветный храм, Где, закаляя дух от сладких искушений, Уж много лет служу нездешним божествам.
И я люблю мой храм, его немые своды, Задумчивую тень от сумрачных колонн… Здесь все мне говорит о торжестве свободы В сознаньи радостном, что жизнь – минутный сон.
Проходят дни мои неслышной чередою Среди высоких дум и сладостных молитв, И не влечет меня лукавою мечтою К земле ни песен звон, ни шум кровавых битв.
В бесстрастьи от богов – мне высшая награда: Любви жестокий жар я остудил в себе И жду бестрепетно, когда моя лампада Иссякнет медленно в мерцающей мольбе.
* * *
Маша, родимая, Сестра моя вечно любимая, Как хорошо жить на свете! Как хорошо страдать ради тебя! О, лучезарная, Свет даровавшая, Лилия чистая, Белая лилия, Радость солнца несущая, Все оживляющая, Смерть побеждающая, Слава тебе!
* * *
О, мой брат, мой запуганный брат. Подойди и не бойся меня, В моем сердце лучи золотые горят, Никого не виня, не кляня. Я – как ты, кто родил меня, звал. Кто ласкал меня осенью поздней. Кто учил, наставлял И берег от лихих и их козней. Я как ты, о мой брат, Мой запуганный брат….
Обедня
Снились нынче мне попы, Бородатые, седые, Жирно-масленые, злые, В смраде сдавленной толпы, С волосами завитыми, Все с крестами золотыми, В темно-синих клобуках, В ризах пышных, золоченых Посреди свечей, зажженных На престолах в алтарях. Совершали злое дело, Убивали чье-то тело, Выпивали чью-то кровь. Страсти грезились и муки, Воздымались к небу руки, Пели, скорбно про любовь, Так униженно просяще, Заунывно и слезяще, Точно вправду убивали Там Того, кого назвали Сыном Божиим они. Трепетали свеч огни. Люди темные толкались, Пред иконами склонялись, В темноте меж сапогами О пол тукалися лбами. Громко бабы воздыхали, Поминали мертвых души, Бились жалобно кликуши, Деньги медные бряцали, Дети плакали, кричали. И над всем в поту и дыме Все грозней, неумолимей Над свечами, над огнями, Над поющими попами И над всеми образами Лик один вставал упорный В светлых ризах черный, черный.
Спи, мой родименький!
Пробирается мальчик по лесенке, Пробирается к Богу на небо… Так поется в глупой песенке: Дай мне хлеба! Дай мне хлеба! Зажигает у Бога лампадочки, Обегает мой мальчик все небо; Так поется в глупых сказочках: Дай мне хлеба! Дай мне хлеба! Возвращается мальчик от Боженьки, Возвращается мальчик без хлеба. Устали голодные ноженьки, Обегали ножки все небо.
