Я не успел узнать его лично, выйдя на литературную дорогу чуть ли не в год его смерти[2], но я знаю его лучше многих, из тех, что намозолили мне глаза и душу.
Знаю, ибо всякий знавший Чехова при воспоминании о нем становится ласков, задумчиво грустен, интересен и много говорит о нем, торопясь высказать что-то особенное, чему на человеческом языке и названия нет; а все, не знавшие его, спрашивают о нем и, слушая, становятся тише, мягче и как будто лучше.