Я ударил ему по корпусу сквозь небольшую щель в защите. Так сказать, чего там, давай работать в лёгкой игровой манере! Мы же не волки, давай по-божески! Но на его лице отражено было сплошное упрямство и явное желание полной надо мной победы.
Надежда на бескровный исход таяла. Я дурил вовсю. Изображал робость, испуг, придерживал его как мог, а вблизи старался сразу же завязнуть. И простоял всё-таки в этой грязной манере почти весь раунд, хотя с середины потихоньку начал терять контроль над горизонтом. В ушах загудело колоколами, пропущенные удары стали не больны. Ринг потерял свою остроугольность и превратился в гигантский хула-хуп, надетый мне на шею и на поясницу. Свет ламп померк, будто их взяли на реостаты, только в голове вспыхивали шаровые молнии. Иначе стало бы совсем темно.
Всё получилось будто бы само собой. В такой момент я словно раздвоился. Вышел из себя – мысленно, конечно – и осмотрел наши с ним позиции. Оказалось, положение моё было печально, но небезнадёжно. Я понял, что следовало делать, ибо со стороны всё-таки виднее. Тогда я и выбросил ему навстречу, в тот момент, когда он совершенно обнаглел, удар не ахти какой красоты и силы, но всё-таки повод для дальнейшего разговора. Сначала он ничего не понял, просто удивился. Затем встревожился. Упёрся мне в грудь обеими руками. Уронил из носа каплю крови. Другую, третью. Потом капли соединились в ручеёк. Отступил на шаг – я не преследовал – попытался перегородить струйку крови перчаткой. Деловито шмыгал носом, приплясывал, демонстрируя всем видом, что сию же секунду бой продолжится и получит триумфальное для него окончание, а сам то ли плакал, то ли не мог заплакать: стоило ему наклонить голову для атаки, как наступало удушье – он захлёбывался своей же собственной кровью.
Бой остановили для оказания ему кое-какой помощи, а я отдыхал как на Ривьере. С каждым мгновением передышки окружающая действительность приходила в своё первоначальное состояние. Лампы перестали описывать огненные круги, пол прекратил штормовую качку. Набрали резкость лица болельщиков и тут же ворвались в уши их бестолковые советы. Мне следовало бы уйти в свой угол и отвернуться, но я как намагниченный, тянулся взглядом к небольшому багровому пятну, родившемуся на суконном полу ринга. Тренер, Мордо Леонович, турок, бывший профессионал, покинувший Турцию, как говорили, поскольку оказался в неладах с тамошним законом, успел наклониться к моему уху и впервые по-человечески пообщаться со мной: