Лена Сокол
Нелюбовь
3.1
АЛЕНА
– Нужно, как следует, подумать над деталями. – Прищуривается Никита.
– Что тут думать? – Мне хватает выдержки не усмехнуться. – Это же ты у нас уверенный в себе, а я вечно сомневающаяся, забыл? – Подталкиваю его плечом. – Ты хочешь этого, признайся.
– Может быть. – Продолжая мерить взглядом горизонт, произносит друг.
– Хочешь. – Киваю я, читая его мысли. – Мир должен слышать твои песни!
– Нет. Твоя музыка совсем не нуждается в моих словах.
– Неправда. Она без них мертва.
Теперь он поворачивается и внимательно смотрит мне в глаза. Я сглатываю. Этот момент так похож на тот, на прощальной вечеринке, когда Никита чуть меня не поцеловал. Время тоже на мгновение будто останавливается, и мир вокруг нас исчезает. Его теплый взгляд ловит меня в сети, окутывает, заставляет мурашки разбежаться по коже.
Никита молчит, и я буквально физически ощущаю хрупкость момента. Мои руки немеют в желании поправить прическу, одернуть блузку. Он глядит так пристально, так проникновенно, что все внутри меня сжимается от желания узнать, что же означает этот взгляд.
Мне требуется усилие, чтобы скрыть свои чувства, не выпустить их на волю. Хотя… какая разница? Может, будет лучше, если Никита узнает о них? Может, это заставит его взглянуть на меня по-другому?
– Мур. – Говорит он вдруг.
Коротко улыбается и отворачивается к воде.
У меня в горле пересыхает, и я не могу даже произнести это гребаное «мяу».
– Я в деле. – Наконец, отвечает Никита. – Не обещаю, что мы порвем чарты и будем собирать стадионы. Даже не гарантирую, что нам удастся собрать команду и уговорить их играть нашу музыку, но я даю тебе слово, что поддержу тебя в твоей мечте, Леля.
– Нашей мечте. – Поправляю я тихо.
– Да. – Кивает он. – Я же обещал поддерживать тебя в любой каше, которую ты заваришь. Так что, да, я в деле. Даже если не получится ничего толкового, это будет весело. А я люблю веселиться с тобой.
Его рука обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь к его груди. Мы вместе смотрим на блестящую гладь моря, и я пытаюсь представить, что он воспринимает меня не только как сестру.
Не получается.
– Идем к остальным. – Говорит, наконец, Никита и тянет меня за собой.
Мы спускаемся к воде и присоединяемся к ребятам, расположившимся на старом бревне. Чуть поодаль пляж чище и лучше, но там не протолкнуться от количества туристов. Нам больше нравится здесь: тут уютно местным, которые знают толк в отдыхе на берегу.
– Держи. – Никита отрывает для меня кусок каравая.
– Спасибо. – Я сажусь с края, рядышком с ним.
Свежий домашний хлеб не требует дополнений – ни масла, ни сыра, ни колбасы. Горячий, ароматный, с хрустящей корочкой – невероятно вкусный, он просто тает во рту. Уже только из-за него можно всей душой любить Лазорев. Такого хлеба я больше не пробовала нигде.
Ребята скинули обувь, вытянули ноги и болтают о всякой ерунде. Бутылка ходит по кругу, и каждый делает из нее по глотку. Говорят, южное вино как компот, и его можно даже младенцам, но если нас с ним тут застукают взрослые, то всем нам очень не поздоровится. Поэтому Дрыга предусмотрительно обернул бутылку бумажным пакетом.
– Кто хочет искупаться? – Через полчаса вдруг спрашивает Костя.
– Ой, нет, это развлечение для туристов. – Кривится Дрыга.
– Леш, ну, пойдем? – Тянет его за руку Ксеня.
– Лучше посидим. – Он трясет бутылкой.
– Ладно. – Нехотя соглашается она и опускается обратно.
– Костя, я могу подержать твою одежду. – Предлагает Тая Якимушкину.
– А… – Он косится на бревно, где мог бы ее оставить, но тут же соглашается. – Хорошо.
– Я тоже пойду. – Вызывается Денис.
– Никита, ты пойдешь? – Обращаюсь я к другу.
– Позже, не сейчас. – Отмахивается тот.
Похоже, его разморило на солнышке. Он расстегнул рубашку, закатал рукава, но, все же, ему не хватает прохлады.
– Надеялась, что он снимет джинсы, и ты полюбуешься на его крепкую задницу? – Хихикает Тая, когда мы с ней пускаемся вслед за парнями к кромке воды.
– Что? – Я едва не теряю дар речи.
– Да брось. – Загадочно посмеивается подруга. – Вы отлично смотритесь вместе. Я уже устала умиляться, глядя на ваши обнимашки, семейные ритуалы и прелюдии! А чего только стоят эти ласковые прозвища – сама готова замурлыкать!
– Тише, Тай, ты чего. – Прошу я.
Мне хочется заклеить ей рот, пока никто из ребят не стал случайным свидетелем ее болтовни.
– А что такого? – Она разводит руками.
– Прелюдия, ритуалы – ты чего мелешь? – Краснею я.
– Хочешь сказать, это просто дружеское общение? – Таращится на меня Таисия.
– Да.
– Ага, а я – балерина! – И она делает несколько забавных па.
– Мы с Никитой просто друзья.
– Которым давно пора переходить на следующий уровень! – Шипит Тая мне на ухо, чтобы парни не услышали. – Вы же просто созданы друг для друга!
– Прохладная. – Замечает Костя, потрогав воду ногой.
– Да брось! – Игриво хохочет Тая, подбегая и брызгая на него ногой.
– Кто последний, тот говноед! – Словно ребенок, затевает спор Денис, и Костя тут же включается в игру.
Они раздеваются наперегонки, швыряя одежду прямо на песок и позабыв о том, что мы с Таей тут для того, чтобы подержать их шмотки.
– Никита влюблен в Полину Матвееву. – Говорю я, когда парни, вздымая сотни брызг, забегают в воду.
– Чего-о?! – Моментально потеряв интерес к Косте, переспрашивает Тая. Она оборачивается, смотрит на оставшихся на бревне ребят, затем возвращает взгляд на меня. – Не может быть! С чего ты взяла?
– Он сам мне сказал.
– Боже… И давно?
– Вчера.
– Нет, давно он в нее влюблен?
Я пожимаю плечами и вздыхаю.
– С этого лета. Видимо.
– Так у нее же парень? Дима?
– Ага. Думаю, если бы не он, Высоцкий давно уже валялся бы у нее в ногах. У него, кажется, вообще крыша поехала на этой почве.
Тая трясет головой, как будто отказываясь верить в услышанное.
– И что Никита в ней нашел?
– Она – красотка. – Подумав, отвечаю я.
– Парни думают лишь одним местом! – Рычит подруга.
– Любовь зла. – Горько усмехаюсь я. – А еще слепа.
– Любовь не слепа. – Фыркает Тая. – Просто из-за любви люди смотрят не туда, куда надо.
Она гладит меня по плечу, и я зажмуриваюсь. Черт, Тая все поняла. Она знает, что я чувствую к Никите. Как же мне стремно…
– Ну, он и дуболом. – Вздыхает подруга.
Я смотрю на нее, она качает головой.
– Дуболомище. – Соглашаюсь я.
– И ты это так и оставишь? – Заглядывает она мне в глаза.
– А что мне делать?
– Бороться за него.
– Вот еще. – Я отворачиваюсь и впиваюсь взглядом в купающихся ребят.
– А я бы боролась. – С вызовом говорит Тая.
– Не сомневаюсь. – Отвечаю я.
Таисия у нас пробивная. Если кто-то встанет у нее на пути – голову ему пробьет.
– Смотри-ка. – Толкает она меня локтем. – Милуются голубки.
Я оборачиваюсь. Дрыга посадил Ксеню к себе на колени и ищет что-то у нее во рту. Своим языком.
– Она очень пожалеет о том, что связалась с ним. – Цокает языком Тая.
– Почему? – Интересуюсь я.
– Как будто ты не знаешь. Леха сначала льет девчонкам в уши про то, что влюблен, а как добьется своего – бросает. Они плачут, а он им «Я тебе ничего не обещал, я вообще ничего не хотел». Или того хуже: перестает писать и звонить, чтобы бедная девочка начала возмущаться, скандалить и сама его бросила. И так он как будто не при делах: и ни в чем не виноват, и просто все женщины – прирожденные истерички.
– Жестоко.
– Еще бы. – Качает головой подруга. – Наташка Ломаева перевелась в другую школу из-за него в прошлом году, а Машка Ромаева так рыдала в туалете, что на всех этажах было слышно.
– Ты Ксене об этом рассказывала? Она вроде девчонка хорошая, скромная.
– Еще бы. Сказала, чтобы не верила ни единому его слову.
– А она?
– Да, наверное, как все остальные – верит, что с ней у него все будет по-другому. – Тая морщится, глядя, как Дрыга ведет пальцами по ноге Ксени. – Любовь до гроба.
– Она должна, хотя бы, вытрясти из него обещание, что это не просто игры, а серьезные отношения.
– Ха! – Выдыхает Тая. – Он ей что угодно сейчас наплетет, лишь бы залезть под юбку. И отношения пообещает, и скажет все, что она захочет услышать.
– А вдруг он действительно влюбился?
– Ха. Ха. И ха.
– Если он поступит с ней подло, я лично дам ему в нос.
– И тогда у вас в группе не будет басиста. – Напоминает она. – Дрыга – идеальный кандидат. Опыт есть, гитара тоже – даже совсем неплохая, я видела, как он выступал в летнем лагере с ребятами из Омска – бацали только так. И с вами уже играл в берлоге. Плюс, у него музыкалка. Правда, неоконченная: выперли после четвертого класса – за прогулы.
– Ты права. – Киваю я. – И все песни Никиты он наизусть знает.
– Так что он, может, и сердцеед, но как друг и музыкант – лучше всех.
– Да.
Из воды выходят ребята, и мы идем к остальным. Ноги приятно тонут в песке, и я радуюсь тому, что солнце медленно опускается за горизонт.
– Эй, Никитос, ты чего такой загруженный? – Опускается на бревно рядом с ним Костя.
– Все нормально. – Дежурно улыбается Высоцкий.
– Не в духе, потому что с тобой никто не спит? – Смеется Денис, кутаясь в белую рубашку. – Или все еще переживаешь из-за стычки с Кощеем?
– Я просто отдыхаю, чего привязался? – Отвечает Никита устало.
– Кстати, Никит. – Дрыга отсаживает Ксеню и выпрямляется. – По поводу того, что сказал Кощей.
– Чего? – Его брови поднимаются вверх.
– Ну, насчет твоей мамы. – Несмело произносит он. – Ну, Стас же передал ей привет…
– Ты что-то знаешь об этом?
– Ну… это… – Леха взъерошивает пальцами волосы. – Я только слышал на тренировке в душевой…
– Да говори! Что? – Не выдерживает Высоцкий.
Дрыга оглядывает присутствующих, затем взволнованно облизывает губы.
– Он хвалился. В общем… что встречается с какой-то…
– Да скажи ты! – Никита встает.
– С горячей разведенкой. – Говорит Леха еле слышно.
На его лице сожаление. А на лице Никиты рождается целая буря.
3.2
НИКИТА
– Ты уверен? – Алена сжимает мою руку.
Мы стоим в темноте на крыльце моего дома, пока наши друзья пошли к берлоге.
– Да. – Заверяю ее я. – Иди, проследи за ними. Я не хочу, чтобы парни разнесли наш будущий репетиционный зал.
Пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень: после того, как я чуть не накинулся на Дрыгу с кулаками, напряжение не желает покидать мое тело. Друг не виноват, что стал свидетелем неприятного разговора в мужской раздевалке и не несет ответственности за те гадости, которые говорит Кощей, но у меня словно пелена гнева опустилась на глаза, когда он передал мне его слова. С трудом удалось удержать себя в руках, и тут нужно сказать спасибо Аленке, которая в последнюю секунду удержала меня от нападения на друга.
– Обещай, что не будешь грубить маме. – Она обхватывает меня за плечи.
Я бросаю взгляд на горящие окна дома.
– Не буду.
– Хорошо. – Алена довольно кивает. – Мы будем в берлоге.
– Я скоро приду. – Обещаю ей.
– Угу. – Похлопав меня по плечу, она удаляется вслед за остальными.
Парни по пути с моря купили чипсов, газировки и пива, так что скучать им без меня не придется. Проводив Алену взглядом, я вхожу в дом.
В воздухе стоит аромат цветочного парфюма, из гостиной доносится приглушенная музыка и голос матери: она что-то негромко напевает под нос.
– Куда-то собираешься? – Спрашиваю я, застав ее перед зеркалом – пританцовывающей.
Она оборачивается.
– А ты где пропадал весь день? – Ее взгляд скользит по мне сверху вниз, затем снова возвращается на лицо.
– Ты отвечаешь вопросом на вопрос. – Вздыхаю я, навалившись на дверной косяк.
Мама явно чувствует себя не в своей тарелке. Она нервно одергивает облегающее платье глубокого бордового оттенка и натягивает на лицо беззаботную улыбку.
– Ходишь целый день голодный. Зашел бы домой пообедать.
На ее лице безупречный макияж, волосы уложены в идеальные локоны. Если бы не усталый взгляд, ей можно было бы дать не больше двадцати семи. Да, стоит признать: моя мать выглядит младше своих лет, и нет ничего удивительного, что половина мужчин в городе мечтает встречаться с ней.
– Не обязательно проявлять дежурную заботу, мама. – Говорю я. – Мне скоро восемнадцать, и я достаточно взрослый, чтобы приготовить или купить себе еды.
– Это не дежурная забота. – Ее губы, накрашенные яркой помадой, расплываются в грустной улыбке. – Я беспокоюсь о тебе.
– Так куда ты собралась? – Хмурюсь я, игнорируя ее слова. – На очередное свидание?
– А… в чем дело? – Мама отворачивается к зеркалу, чтобы вдеть длинные блестящие серьги в уши. – С чего такой тон?
Опять вопросом на вопрос. Мое раздражение растет.
– Ни с чего. – Цежу я сквозь зубы.
– Может, тебе нужна помощь с уроками? – Язвит она. – Никита, если что-то тебя не устраивает, скажи мне прямо. Хочешь, чтобы я осталась сегодня дома? Просто скажи «да», и я никуда не пойду.
– Нет. – Усмехаюсь я.
Мама резко оборачивается.
– Дорогой, я отпахала смену в офисе. Могу себе позволить выйти из дома на пару часов? Как ты и сказал, ты уже почти совершеннолетний, так что мне теперь не нужно проводить вечера и ночи возле твоей кроватки.
– Так вот оно, значит, что. – Вспыхиваю я. – Наверстываешь упущенное за те годы, что пришлось возиться со мной? Ну, извини, что отнял твою молодость. – Мои плечи дергаются, как от удара. – Ты ведь не можешь не упомянуть об этом всякий раз, как мы ссоримся!
Мать застывает, как громом пораженная. В ее взгляде недоумение и шок.
– Никита, я не… – Она делает тяжелый вдох, затем шумно выдыхает. – Я не это имею в виду когда говорю, что отдавала тебе все свое время. Просто мне тяжело было воспитывать тебя одной. Это действительно так.
– Да мне плевать, что ты имеешь в виду. – Зло отвечаю я. – Почему ты просто не можешь быть матерью? Нормальной матерью, которая не шатается вечером по свиданиям непонятно с кем?! Каждый месяц – новый мужик! – Всплеснув руками, выкрикиваю, окончательно потеряв над собой контроль. – Это нормально, вообще? Да ты не способна построить постоянные отношения ни с одним из них. Ни с кем! А, может, тебе просто не надо? Ты же не можешь быть, как все! Не можешь, как, например… вон – отец Алены: у него не было ни с кем отношений с тех пор, как его бросила жена! Почему тебе нужно быть такой? – Я обвожу взглядом ее наряд и качаю головой. – Выглядеть… так. И вести себя. Как шлюха!
Во рту горчит от произнесенных слов, но обратно уже ничего не вернуть. Мама бледнеет, по ее лбу расползаются тревожные складки морщин.
– Потому что мне не нужны отношения. – Говорит она глухо.
Берет сумочку и проходит мимо меня к двери.
– Может, ты тогда, хотя бы, начнешь думать, с кем спишь?! – Ору я ей в спину. – Чтобы потом мои друзья не говорили мне, что капитан школьной футбольной команды трахает мою мать!
Мама останавливается на секунду, затем расправляет плечи и продолжает движение. Молча.
– Может, ты и про отца мне не говоришь, потому что не знаешь, кто он?! – Бросаю я, когда она выходит в дверь. – Не удивительно, если спать с кем попало!
Последнее, что она мне оставляет перед тем, как уйти, это полный разочарования взгляд. Дверь закрывается, и пару секунд я просто стою столбом.
А потом начинаю крушить мебель в гостиной: пинаю диван, переворачиваю столик, швыряю в стену настольную лампу. Оттолкнув стул, я бросаюсь на кухню и умываюсь холодной водой. По моим щекам бегут слезы.
Я ненавижу себя за то, что сказал ей все это. Я так не думаю, мне очень стыдно. Но в то же время злюсь. И мне очень обидно. И этот коктейль из эмоций буквально валит меня с ног.
Это ее жизнь, она может делать, что хочет. Может встречаться с кем хочет. Но я бы предпочел, чтобы мама встретила кого-то достойного и была с ним счастлива. А не так. Она заслуживает большего, гораздо большего.
Проходит полчаса прежде, чем я успокаиваюсь и нахожу в себе силы, чтобы пойти в берлогу к остальным. Прохожу в темноте по тропинке и останавливаюсь у окна, из которого льется свет. Слышно, как играет знакомая мелодия. Вижу, что ребята расположились внутри: кто на стуле, кто на старом кресле, кто развалился на диване. Аленка сидит посередине, остальные – вокруг нее. Она играет на гитаре мою песню, а друзья громко ей подпевают.
Ее душа грустит о небе,
Моя душа грустит о ней,
Звезды тают в бесконечности
Ярких огней.
Ее голос звучит тонко и стройно – будто журчание ручейка. Он всегда меня успокаивает.
Я толкаю дверь и вхожу. Алена замечает меня, и ее губы трогает легкая улыбка. Прижав к себе гитару, она продолжает:
Вечность – глубокая яма
Разлук и ветров,
Небо – летящий мрамор
С глыбами облаков.
Но есть кое-что выше неба –
Это любовь.
Я беру вторую акустическую гитару, начинаю играть, наклонившись к ней, и мы поем вместе:
Ночь – черная пропасть,
Она сжигает мосты.
Небо – тихая гавань,
Приют для мечты.
Но есть кое-что выше неба –
Это ты.
Мы смотрим друг на друга, и я думаю о том, как мне повезло, что рядом с детства был такой друг, как Алена. И печаль меня отпускает.
3.3
АЛЕНА
Я спала всего часов пять от силы. Вчера мы допоздна зависали в берлоге, пели, танцевали, играли в настольные игры, и время пролетело так незаметно, что я удивилась, когда мне позвонил отец, чтобы напомнить, что уже за полночь, и завтра мне в школу. Пришлось валить домой. Те из ребят, кто к этому часу еще не ушел, тоже стали расходиться.
Помню, Дрыга отвел Никиту в сторону, чтобы спросить, можно ли им с Ксеней остаться и переночевать в берлоге. Высоцкий отказал ему. Да и Ксене как раз в это же время позвонили родители и велели немедленно явиться домой. Леха отправился ее провожать.
Принимая душ, я снова прокручиваю в голове картинки вчерашнего вечера. В жизни, как и в музыке, мы с Никитой понимаем друг друга почти без слов – одними взглядами. Разве это не должно что-то значить? Например, что наш союз это что-то особенное, и что мы предназначены друг другу? Почему когда он смотрит на меня, не видит того же, что и я? Откуда вообще появилась эта Полина и почему встала между нами? Как так вышло? Может, нужно было вовремя открыть ему свои чувства?
Когда я спускаюсь вниз, вижу, что отец уже ушел на службу. Никто никогда не знает, сколько его не будет. Он может отсутствовать день или сутки, а может позвонить и сказать, что задерживается на неделю.
У нас с Никитой была куча таких вечеров наедине, когда моего папы не было дома, и мы при желании могли заняться всем, чем угодно, только почему-то никому из нас это даже не приходило в голову. А теперь – когда мы достаточно взрослые, чтобы задумываться об этом всерьез, он влюбился в другую, и даже призрачная надежда на то, что Никита однажды заметит во мне женщину, тает на глазах.
Я долго смотрю на себя в зеркало. Что со мной не так?
Средний рост, среднее телосложение, правильные черты лица. Все стандартное, и ничего выдающегося. Наверное, мне не хватает какой-то изюминки, которая имеется у ярких девушек вроде Полины: уверенности в походке, блеска в глазах, стильной стрижки и модной одежды, добавляющей женственности.
У меня все обыкновенное, но я это и люблю: удобную одежду, свой цвет волос, короткие ногти, чистое лицо без макияжа. Неужели, нужно что-то менять в себе, чтобы понравиться парню? Это как-то даже унизительно: словно ты выпрашиваешь его внимание и предлагаешь полюбить вместо себя эту яркую картинку, нарисованную на твоем лице.
Позавтракав, я беру рюкзак и выхожу к условленному месту.
– Мур! – Никита уже там.
– Мяу. – Я таю в его присутствии.
Уже даже и не понимаю, как годами мне удавалось сохранять спокойствие, когда мы были рядом. И сердце так не грохотало, и щеки не краснели. А сейчас каждая наша встреча вызывает фейерверк из мурашек, разбегающихся по всему телу.
– Как ты?
– Не выспалась. – Я стреляю себе в висок воображаемым пистолетом.
– И я. – Вздыхает Высоцкий.
На нем тонкий синий джемпер, подчеркивающий ширину плеч, и голубые джинсы, красиво облегающие длинные крепкие ноги. Он само совершенство. И мурашек на моей коже становится только больше.
– Может, возьмем папин пикап? – Предлагаю я.
– Он уже на службе?
– Ага.
– Ну, давай. – Соглашается он.
И мы идем в гараж. Никита заводит автомобиль, я прыгаю на пассажирское сиденье, и мы отправляемся в школу.
Да, такое иногда происходит – мы нарушаем правила. Двое школьников без прав на тачке, взятой без спроса. Но так как отец никогда не спрашивает, кто намотал несколько лишних километров пробега и потратил бензин на его пикапе, то мы время от времени рискуем. Главное, поставить машину подальше от школы, чтобы никто не настучал классной. И помнить про дорожных инспекторов, которые могут словно из ниоткуда материализоваться на дороге. Но с нами такого еще не происходило.
– Я поссорился с мамой. – Признается Никита, когда мы уже подъезжаем к соседнему со школой зданию.
– Так и знала. – Выдыхаю я.
– Наговорил ей кучу всякого.
– Очень похоже на тебя.
– Да. – Он паркует пикап на стоянке и глушит двигатель. – Утром она ушла пораньше, чтобы не столкнуться со мной. Обиделась.
Я выбираюсь из машины, не дожидаясь, пока мне откроют дверцу.
– Помирись с ней, ладно? Скажи, что был не прав.
– Легко сказать. – Произносит он хмуро.
– Ты опять без учебников? – Спрашиваю я, когда мы идем к зданию.
– А на фига они? – Усмехается Никита, пожав плечами.
– Действительно.
Уверена, он и без учебников не пропадет. Раньше всегда справлялся.
– Что это? – Я останавливаюсь в холле, заметив учеников, столпившихся у раздевалки.
Они все смотрят на что-то, задрав головы.
– Похоже, виселица. – Присвистнув, говорит Никита.
– Вы тоже это видите? – Интересуется подошедшая к нам Тая.
– Крутой перфоманс! – Останавливается рядом Леха. – Наверное, опять футболисты отжигают.
– Как думаете, что они хотели этим сказать? – Разглядывая веревку с петлей, привязанную к креплению под потолком, спрашиваю я.
– Что учеба – отстой. – Уверенно заявляет Никита.
– И лучше повеситься. – Смеется Леха, за что тут же получает от Таи локтем в бок.
– Так, все! Расходимся! – Командует директор Олег Борисович, протискиваясь сквозь толпу.
За ним следует рабочий со стремянкой. Сейчас будут снимать веревку с потолка.
– Представление окончено! – Директор разгоняет зевак. – Все на уроки! Живо!
И мы плетемся по коридору дальше. Я зеваю как раз в тот момент, когда вижу Кощея. Он делает на мобильный фотографию виселицы, к которой по стремянке поднимается рабочий. Парень довольно улыбается. Похоже, Леха был прав: опять футболисты начудили. Они периодически устраивают что-нибудь эдакое, чтобы развеселить народ.
Уроки кажутся бесконечными. На химии нас делят на пары для самостоятельной работы. Высоцкий радостно придвигается ко мне.
– Чего ты так радуешься? – Ворчу я. – Мы оба не сильны в этом предмете. Лучше разделиться и подсесть к отличникам.
– Лелик, я все решил.
– Что? – Беру со стола лист с заданием. – Ты знаешь, как делать ее?
– Нет, я не об этом. – Никита забирает у меня лист и откладывает в сторону. – Я решил, что мне нужен план насчет Полины.
– План? – Расстраиваюсь я.
– Да. План по ее завоеванию.
– Ей бы для начала узнать о твоем существовании. – Не удерживаюсь я.
– С этого и начну. – Игнорирует мое замечание Никита. Он бесцеремонно выдирает из моей тетради двойной листочек и берет ручку. – Нужно придумать четкую последовательность действий.
– Ну, придумывай. – Зевнув, говорю я.
– Нет, мне нужна твоя помощь.
– Зачем?
– Как. – Улыбается он. – Ты же девочка. Ты лучше меня знаешь, что нужно вам – девочкам.
– Вот как. – Я поднимаю на него взгляд.
– Угу. – Он деловито подписывает листок. – С чего бы мне начать?
– Не знаю. – Я отворачиваюсь к доске, где учитель объясняет другой, гораздо более важный план – план самостоятельной работы.
– Лелька! – Тычет меня Никита в бок. – Не беси.
– Да что я тебе сделала? – Поворачиваюсь к нему.
– Помогай. – Он выразительно таращится на меня.
У него такие красивые глаза, что меня бросает в дрожь. Это вообще нормально – помогать парню, от которого ты без ума, завоевывать другую девушку? Я буду дурой, если соглашусь.
– Что я должен делать, чтобы понравиться ей?
Надо же, а он серьезно подошел к вопросу. Я обреченно вздыхаю.
– Ладно. – Отвечаю, глядя в потолок. Никита готовится записывать. – Для начала посмотри, какие ей нравятся парни.
– Какие? – Хмурится Высоцкий.
– Такие как Дима, болван. Она же встречается с ним!
– «Как Дима». – Пишет он. – А это какие?
Я мечтательно закатываю глаза.
– Ну… сильные, красивые, самодовольные.
– Да он ведет себя как павлин! – Вспыхивает Никита.
– Правильно. – Киваю я. – Полине именно это и нравится. Поверь.
