Лена Гурова
Боксёров бывших не бывает!
Она плакала навзрыд, как девочка, потерявшая любимую игрушку. Или, как любящая женщина, потерявшая своего любимого. Именно в этот момент ко мне пришла полная уверенность, что она не имеет никакого отношения к убийству известного городу спортсмена.
– Ну, началось. Это до утра теперь! – Прошамкала жаба.
– Соня, почему вы не боритесь? Я уже спрашивала, но всё-таки? Ведь у вас ребёнок. Я даже помню, как поздравляли ребят с какой-то победой, и среди празднества стало известно о рождении Мостового-младшего. Ведь это было всего ничего, месяца три назад.
– Четыре, почти пять. Мой мальчик у мамы. Там всё очень сложно. Мы ведь жили с родителями Паши. А когда это всё случилось… – Она запнулась, всхлипывая. – В общем, бабушка выбросила своего внука, зачем ей продолжение рода от убийцы её сына. Как она могла поверить? Горе помутило ей рассудок. Так что сын у моей мамы, боюсь даже думать, как они там без меня. Наша бабушка – инвалид, ей не оставят ребёнка. Неужели он попадёт в детдом?
– Вот же дура! Ей десятка два грозит, а она сомневается. Нет, с тобой поселят, отдельную камеру дадут и няню в придачу. Ха-ха-ха… – Заквакала отвратная особа.
– Послушайте, Клава! Почему вы хотите казаться хуже, чем есть на самом деле? Ведь вы же женщина. Или являетесь членом радужного движения «Тюрьма – розовоголубой рай»? Не слушайте её, Соня.
Удивительно, но жаба промолчала.
– Сонечка, расскажите всё, как было. Вместе подумаем. Меня ведь тоже обвиняют в том, чего я не совершала. Мало того, всё против меня. И давайте на ты. Я – Лиза Романова.
– А я вас… тебя знаю. Видела не раз в обществе Миши Исаева. Он на тебя всегда так смотрел, аж завидки брали. Правда, я тогда была как бегемот, на меня не только смотреть было смешно, но и в пору в цирке показывать: говорящий шарик на прутиках. Я очень поправилась за время беременности. Да, в это трудно поверить, но так оно и было.
– Ой, Соня, я тебя вспомнила. Какой-то беременной женщине стало плохо, и Павел выносил её на воздух. Так это была ты! Да, мы ещё посмеялись, по-доброму, «любишь любить, люби и с пузиком носить». Да, я бы не узнала тебя. Ты даже внешне очень изменилась. Господи, но что же случилось?
Она вздохнула, набрала побольше воздуха, всхлипнула.
– Когда я забеременела, Пашка так радовался, носил меня на руках, заботился, фрукты, сладости, деликатесы. В общем, что надо и не надо. Наверное, поэтому мой вес пополз вверх. На пятом месяце, когда ребёнок уже отстукивал в животе азбуку Морзе, меня положили на сохранение, то бишь, на похудение. Мой муж был на сборах, и я надеялась выписаться как раз к его приезду. Но он возвращался чуть раньше, и я отпросилась у врача до следующего утра, помыться, побриться. Какой чёрт дёрнул пойти его встречать! Не мне объяснять тебе, Лиза, что такое фанатки. Я стояла чуть в стороне, оберегая живот, а свора оголтелых девок неслась мимо меня к автобусу. Вот тогда я и увидела первый раз эту королеву ангелов, Анжелику. Она повисла на моём Павлике, красивая, высокая, стройная, и они целовались при всём честном народе, не стесняясь никого и ничего. А я, как завороженная, смотрела это любовно-эротическое шоу. Во всяком случае, мы, будучи уже полноценной семьёй, себе такого не позволяли на людях. Хотя, это я не позволяла, если быть честной. И что самое главное, я поняла всей своей беременной душой, что мой хоккеист получает громадное удовольствие, целуясь взасос, отпуская её губы и опять ловя их. Это был удар! Я повернулась на деревянных ногах и побрела прочь. Ходила долго, замёрзла, включились материнские инстинкты, пришлось топать домой. А дома – тишина. В прихожей сброшена сумка, амуниция свалена, шкаф нараспашку, он точно переодевался. И не одного звонка. Обычно Пашка звонил, ну раз пять точно. А сегодня – только утром. Я даже вздохнула с облегчением, не готова была к встрече с ним и решила вернуться в больницу, мне нужно было переварить «увиденное рандеву». Уже при входе на больничный двор, когда сзади посигналили, я чуть не упала от неожиданности и испуга. Из машины выскочил Павел, подхватил меня, полез целоваться. Я отстранилась, на автомате, перед глазами встала пламенная встреча отца моего будущего ребёнка и неизвестной в ботфортах на сверхвысоких каблуках. А я с раздутым животом, в маминых ботиночках и в её же старой шубе против неё – пузатая ящерка. Он сделал вид, что ничего не произошло, завихрения беременных всем знакомы. Стал рассказывать, не помню, что, и, всё-таки, спросил, где я была. В голосе тревога, даже страх перед тем, что он услышит в ответ. И глаза, как у нашкодившего щенка. У меня всё оборвалось, неужели он… – Соня задохнулась, закашлялась, попила воды. – Я никогда не умела врать, даже молчание меня не спасло. Пашка всё понял, начал лепетать всякую чухню, как тут говорят, «лепить горбатого».
С соседних нар послышался смешок, жаба развлекалась. А моё сердце обливалось состраданием. Эта маленькая женщина всё больше и больше нравилась мне, её «оперный» голос, распевный и низковатый, хотелось слушать и слушать. Странно, ведь она вещала совсем не о приятных вещах.
– В общем, что долго говорить. Я простила его, не сразу, за эту глупую выходку, как он сказал. И жизнь покатилась дальше. Пашка всё время был в поле моей видимости, он даже не поехал на очередную игру, находясь всё время рядом. А меня одолевал поздний токсикоз, и последние два месяца я пролежала в педиатрическом центре, который рядом с Ледовой ареной. Он очень часто приходил, а, иногда, и оставался со мной на ночь, пел песенки нашему мальчику, заливал мне в уши лирические оды и эссе, я нежилась в его внимании, забыв обо всём. Наша жизнь была посвящена скорому появлению малыша. На сам процесс рождения я его не пустила, но все двенадцать часов он просидел под родовой, и первый поцеловал Олежку, нашего первенца. Как я была счастлива, сияющие обожанием глаза моего мужа освещали мою дальнейшую жизнь радужными перспективами. – Воспоминания давались Соне нелегко, она ловила ртом воздух, грудь ходила ходуном.
Но желание выговориться, излить душу, накапливалось, видимо, в ней давно. И созрело.
– Всё оборвалось в один момент. Я кормила своего сына добросовестно, молока было много. Но моя мамочка посоветовала не запускать процесс растягивания груди и отправила меня на консультацию к специалисту по лечебной физкультуре. Почувствовала что-то, судя по всему. А может, и знала. Мне ещё не удалось выяснить это. На двери кабинета висела табличка: «Массажист Анжелика Степанян» … Ей оказалась та самая в ботфортах. Она осмотрела меня, ощупала, дала рекомендации и отправила за ширму изучать комплекс упражнений. Куда-то позвонила, что-то писала и поглядывала на дверь.
– Ну, вот он я, у ваших ног! – Голос моего мужа сразу обрадовал, я ж подумала, он меня нашёл, ан нет! – Солнце моё, к чему такая спешка? Мы же на шесть договорились. Ну что, раздеваться? Или сначала…
Я вышла из-за ширмы. Улыбка на лице Павла застыла, а у его подружки, наоборот, расцвела. Она знала, кто я, и всё подстроила. Он обнимал её, а врачиха бесстыдно прижималась, обхватив его торс руками. Я подошла и засунула довольно увесистый пакет с рекомендациями и банками с БАДами прямо между ними. Эта звезда ойкнула, но Пашку не выпустила. И даже, когда он дёрнулся за мной, она его попыталась удержать, а потом орала вдогонку, что я что-то ей там повредила её же упаковками. Не буду объяснять, почему не поверила ни одному его слову. Обида и ревность захлестнули меня с головой. А потом я стала получать странные сообщения, якобы переписки любовничков. Ну и фото, грязные, порнушные, явно, фотомонтаж. Я – профессиональный фотограф, об этом никто не знал в нашем городе. Ведь Паша привёз меня с юга, где мы с ним познакомились. Я почти сразу забеременела, поиск работы отпал сам собой. Иногда делала фотографии моего любимого мужа, понравившихся городских видов, а потом и увековечивала каждый день нашего малыша. Пашке очень нравилось моё, как он считал, увлечение. А эти подтасовки и навели меня на мысль, что кто-то очень хочет нас развести. Мы и так находились в состоянии войны: я – в обороне, Пашка – в наступлении. Он оправдывался с утра до вечера, называл докторшу просто личным врачом хоккейной команды, в обязанности которой входили и массажные процедуры. И что я всё не так поняла, «это не то, что ты подумала». Я опять стала сомневаться в себе, заковырялась окончательно. И решилась на серьёзный разговор. К тому моменту мы с Олежкой перебралась к маме, а Павел был в очередной поездке. Оттуда тоже приходили фото, и везде рядом с ним была Анжела. Эти снимки уже точно убедили меня, кто хочет нам «добра». Да и муж мой на них выглядел не лучшим образом, на небольшом ролике он даже оттолкнул Анжелу, но она повисла у него на руке, заглядывая в рот и подстраиваясь с ним в ногу. Мне подумалось тогда, что это видео послал доброжелатель, оно очень отличалось от всех остальных. Все номера, с которых приходил компромат, были незнакомыми, при перезвоне находились вне зоны. Я нервничала, пропало молоко, моё настроение передавалось сыну, он плохо спал, капризничал. Короче, усталость шла за мной по пятам. И когда я получила приглашение от Пашки приехать в загородный отель, сначала и не собиралась туда. Но мама меня уговорила, нужно, наконец, выяснить отношения. Причипурилась, приоделась, позвонила, что еду. Пашка обрадовался, сказал, что очень ждёт, и что любит только меня и докажет это. – Соня остановилась, в глазах появилась такая вселенская тоска, безнадёга и боль, что пробрало даже жабу Клаву.
Она сползла со своего места, подошла к нам и неожиданно обняла Сонечку.
– Судя по тому, что писали в газетах, ты убила их, застав вдвоём в кроватке. Это что же получается? Он вызвал тебя именно в тот номер, в котором кувыркался с любовницей? Зачем? Чтобы ты их там и укокошила? Несуразица какая-то…
Мы вылупились на нашу сокамерницу, совсем недавно уверенные, что она – матёрая уголовница и опустившаяся на самое дно маргиналка.
– Ну-ка, девонька, наберись сил и терпения и постарайся вспомнить все детали, все мелочи, все слова того вечера. И не удивляйтесь. Я здесь не первый раз, законы этого заведения мне знакомы и изнутри, и снаружи. Я – бывший работник силовых структур, каких – неважно. И в отличие от вас, знаю, за что сижу. Только нужно чайку попить, соображалку подпитать. – И отошла в угол поколдовать.
Мы с Соней немного припухли, вот так да.
– Как ты думаешь, Лиза, мой рассказ не обернётся против меня? И что это вдруг такое участие? – Почти на ухо спросила Мостовая срывающимся голосом. – Такая противная тётка!
– Не знаю даже. Но мне бы тоже хотелось, чтобы ты закончила свой рассказ. Давай рискнём. Ну, доложит она, что это изменит? У них же есть твои показания, и ты не собираешься свидетельствовать против себя.
– Ты понимаешь, если бы не сын, я приняла бы любой исход. Жизнь без Павла – кромешная мука. Мне всё время кажется, что он стоит за спиной. Я стала любить ночи, потому что они приносят мне возможность хоть на миг забыть ту страшную картину, пообщаться с ним, как раньше. Я ощущаю его тёплым ветерком, запахом ягод, морской водой, ласковым солнышком. Он везде, где есть отдых моей душе, во сне, конечно. Я люблю его, Лиза! Очень люблю, ему отдано моё сердце, и немного Олежке. И это – чистая правда, аксиома моей жизни. Если бы ты знала, что я ощутила, когда поняла, что он… что… – Соня затряслась в рыданиях, её плечики скукожились, она стала совсем малюсенькая, прям девочка-подросток.
– Так, успокаивайся, Сонечка, ты теряешь последние силы. Давай отдыхать. На сегодня хватит. Утром договорим. А то я боюсь за тебя. Только надо пораньше проснуться.
– Не боись, девки, я разбужу. – Пообещала из своего угла тётя Клава.
А рано утром Соню забрали. Она успела сказать, что рассказала кое-что своей маме. А я пообещала, что помогу ей всем, чем смогу. Только бы выбраться самой.
Ближе к обеду и меня куда-то повели. Ещё утром я заметила, что, кроме разбитой губы на мне не было никаких синяков и ссадин. Но я точно помнила, что «женщина Василий» лупила меня. Такая же история и у Сони. Клава объяснила этот феномен. Оказывается, эта ментовская су… знала, куда бить. Мало того, она владела техникой обездвиживания через контактные точки на теле. Вот почему я несколько раз вырубалась. Но моя товарка научила, что надо сделать, чтобы пошатнуть сексуальное влечение тёти Сло, вышибить из равновесия. И я, полная решимости, шла, как на эшафот, побег невозможен. Но меня привели в светлую комнату, посадили в клетку. В небольшую такую клеточку с одним стулом. Я не стала присаживаться, выражая протест и давая понять, что не собираюсь сидеть в тюрьме. Кто б ещё понял, что я тут изображаю…
Вошёл импозантный дядька. Так и хотелось сказать: «Какого красивого дядечку к нам занесло!» Представился. Адвокат. Где-то я его видела?
– Добрый день и вам. Как Сергей Иванович?
– Я, как раз, от него. Пришёл в себя после операции. Слава богу, жизненно важные органы не задеты. Сергей передаёт вам привет, он уверен, что это сделали не вы. Он прав?
Я вспомнила, где жизнь столкнула меня с этим «адвокатом».
Всё произошло под Новый год. Мы учились в одиннадцатом классе и решили сходить в клуб весёлой школьной компанией. Ведь в следующем мы будем уже все врозь. Веселье било через край, коктейли, кальян, все дела… Облава застала врасплох, и нас повязали всех. Почти всем моим одноклассникам уже было по 18 лет, а мне и ещё троим это событие предстояло пережить в недалёком будущем. Но факт остался фактом. Придраться больше было не к чему. Нас отвезли в участок, в кабинет какого-то опера. Было сообщено родителям, которых и ждали. У Егора Мезенцева была одна мама, очень болезненная женщина, ежедневно и еженощно переживающая за своего единственного сына. Вот ей никак не могли дозвониться, и он очень волновался за неё, вдруг, что-то случилось? К тому же мальчишка готовился поступать в военное училище, и привод в полицию портил всю биографию. Мы тоже загомонили, громко обсуждая создавшуюся ситуацию. Уж не знаю, что у них там произошло, за дверью нашего каземата, но вошедший, судя по чёрной форме и маске – омоновец, нас отпустил. А когда я уже шла на выход, обернулась и увидела его лицо, открытое, улыбающееся. Этот был он, теперешний мой правоохранитель. Значит, переобулся.
– Он прав. – Лаконично ответила я.
– В деле появились новые обстоятельства. Ваши друзья вторые сутки роют землю носом. В дело пошли даже мобильники детей. И вот на нескольких из них засветилась, похоже, женщина в толстовке с капюшоном, или подросток. Ну, или очень тщедушный мужичонка. Опознать не удалось, но, явно, чужой. Вы же знаете, в клубе, как в деревне, все свои, посторонний засветится сразу. А этот фантом ещё и хоронился. Да и показания Сергея Ивановича приняты к сведению. Он утверждает, что запах парфюма был очень резок и незнаком, а он, как вы знаете, большой нюхач у нас. Сам удар нанесён под таким углом, что, если бы вы и присели, всё равно не получается. Человек твёрдо стоял на ногах, и значит, рост его меньше вашего. Ну и самое главное. Вы были у Зуева вечером, а инцидент произошёл утром. По показаниям Исаева, вы до утра были с ним, а потом уехали в город. Да и обслуга вас видела. Короче, подписка о невыезде, и вы дома. А там посмотрим.
Я вернулась в камеру, тётя Клава встретила меня, как родную.
– Ну что, получилось?
– Что? Вы о чём?
– Ну, ты этой ведьме дала отворот поворот? Василию пед…? Прошёл номер? – Ей нужны были развлечения, она ждала жареных новостей и от нетерпения причмокивала губами и топталась на месте.
– Ой, не поминайте всуе, ради бога. А то… – Договорить я не успела, услышав: «Романова, на выход!», звучно прозвучавшее в тюремной тишине.
На входе стояла тётя Сло под ручку с пани Го… Лицо гориллы с пудовыми сиськами и слоновьими ногами. Вот где природа отдохнула! Или господь бог отлучился на время, позволив своим подмастерьям состряпать женщину, забыв объяснить им разницу между полами. Она ехидно улыбалась, сложив руки под грудью, и мотала головой, мол, давай, давай!
– Ну, Клава Батьковна, я вам это припомню. Фиг, вы получите от меня передачку.
«Василий» привела меня в тёмную каморку, толкнула на стул, больше в помещении ничего не было. Она не спешила, чувствовала себя хозяйкой положения. Отвратная особа, смесь бледного подобия женщины с неизвестным науке зверем, мозги которого заточены только на низкие и порочные желания. Ну, я ей сейчас покажу.
– А вы не могли бы показать вашу выдающуюся грудь? – Начала я атаку. – Мне не приходилось видеть раньше такие размеры, просто нереально!
Тётя Сло вылупила на меня свои медвежьи глазки и, похрюкивая, попыталась изобразить смех.
– Ты сегодня, крошка моя, решила не изображать недотрогу? Тебе со мной лучше дружить, не пропадёшь. Хочешь тётю Васю?
Меня сейчас вырвет! За что мне такое испытание? Что я сделала не так в этом мире? Господи, дай сил и терпения! Эта восьмиугольная звезда стала медленно снимать форму, изображая сексуальный танец змеюки подколодной. Честное слово, вот это было зрелище. Миллион лайков! Как я не разрыдалась при виде «Василисы Прекрасной во плоти» в исполнении пани Го. Но этот тюремный стриптиз подстегнул меня, и я совсем осмелела. Встала, подошла, стала тыкать в колыхающееся желе, проверяя натуральность материала, из которого оно было сделано. От моей наглости у надсмотрщицы отвисла челюсть, но, не дав сказать ни слова, я изловчилась и воткнула руки ей под мышки. И, действительно, как и говорила Клава, гнусная мучительница молоденьких девочек не выносила щекотки. Мало того, она теряла дар речи, гогоча и хрюкая, её оставляли силы, даже вывернуться не получалось. А я всё сильнее и сильнее ввинчивала свои руки, пока, туша с голыми сиськами не завалилась на пол. А дальше что? Куда, в какую сторону? Везде – казематы. Но, понимая, что могу быть просто укокошена, рванулась к двери. Она даже не была заперта на ключ, так была уверена в своей силе и безнаказанности эта мерзская тварь! «Храбрая», плохо соображающая, я помчалась в сторону… гостиничного номера? Или в люксовские апартаменты с джакузи из шампанского, мадам? Я бы согласилась и на бомжатский подвал, лишь бы подальше отсюда. Навстречу мне шёл вчерашний офицер. Увидев меня, он обалдел. Но быстро взял себя в руки, прикрикнул на охранника, тот открыл камеру, и я влетела в неё, как газель, прыгая на одной ноге. Надо же, маршрут бегства оказался верным!
– Я не понял! – Он говорил шёпотом. – Что это было? Вам в одиночку захотелось? Или в карцер? Уже готово постановление на подписку, а вы чёрт и что творите! И, вообще, как вы оказались в коридоре? В окошко пролезли, что ли?
– Она была на свиданке, начальник. Её осчастливила…
Он не дослушал, резко развернулся и исчез, подняв тайфун затхлого камерного духа. Звякнула дверь. Тишина. Клава смотрела на меня во все глаза.
– Ну что? Получилось?
А я, тёрла руки под холодной водой, смывала с них остатки прикосновений к тёте Сло. Тёрла, мыла не было, тёрла, поливая заваркой, просто тёрла, тёрла, тёрла… И, как ни странно, моя сокамерница даже не возмутилась, поняв, что я извела весь её чифирь.
– Ну, расскажи, Лизавета! Номер удался?
– Да удался! Но она же может опять нарисоваться, и что тогда?
– Ты ложись, сделай вид, что тебе плохо. Я таблеточку попрошу, подыграю. А там видно будет.
Угу, мы захлебнулись этой таблеточкой, выслушав произведение для оборзевших арестанток с сопровождающими его пояснениями махрово-матерного порядка. Лично у меня уши «закипели», а тётя Клава хохотала и хлопала в ладоши, как будто перед ней выступал оркестр Спивакова, как минимум.
Я свалилась и сразу уснула, осчастливив соседку двойной пайкой на ужин. Спала, как в детстве, не просыпаясь и без сновидений.
Утром меня выпустили. Мишка стоял напротив проходной, опершись на машину. Молчал, но в его глазах можно было прочитать остросюжетный роман с элементами любовной лирики и нешуточной драмы. Схватив за руку, потащил в машину. И уже садясь в неё, я почувствовала побежавшие по спине мурашки. Оглянулась и встретилась с глазами тёти Сло, злобными, ненавидящими, обещавшими отомстить… Когда-то же она выходит из стен тюрьмы…
– Лиза, что ты? Тебе плохо?
– Не смотри на меня, я страшная. Ну, пожалуйста, не смотри. – Я так перепугалась, холодный пот выступил на лбу, вдогонку к общему антисанитарному состоянию «меня всей». – Домой, скорей!
Но не могла же я ему рассказать, да и никто никогда не узнает, что пыталась сотворить со мной эта стражница порядка. Стыд и срам, врагу не пожелаешь! Забыть, выкинуть как сор из избы, стереть с лица Земли!!!
Я стала раздеваться прямо на лестнице, нужно было, как можно быстрей избавиться от одежды. Она, как вторая отжившая кожа змеи, никогда уже не понадобится. Так что, открывая дверь, я была только в нижнем белье. Мишка отстал, вытаскивая кучу всяких пакетов из багажника. А когда поднялся и вошёл в квартиру, я уже стояла под душем. Где-то за час было изведено всё моющее и ароматизирующее. А потом ещё и ванна, с пеной до потолка.
– Лиза, ты там живая? К тебе можно? Я уже всё приготовил, ты же хочешь есть? – Он вошёл с двумя бокалами красного вина. – Давай перед едой по бокальчику.
Я еле разлепила глаза. Всё было тяжёлое: и веки, и воспоминания, и душевное состояние. Надо брать себя в руки, впереди много дел. А, главное, нужно вытаскивать Соню, всеми правдами и неправдами!
Мишка уселся на пол, отпил, поставил бокал, облокотился на край ванны и уставился на меня своими тёмными, такими родными и любимыми глазами.
– Миша, ты же не пьёшь?
– Я не пью алкоголь, а сок очень даже уважаю. Но тебе обязательно нужно выпить немного красного вина.
Меня как будто обволакивало нежностью, от него веяло надёжностью и силой, преданность и верность светилась во взгляде… Ко мне возвращались нормальные человеческие эмоции. Я провела рукой по его лицу, задержалась на губах, он стал целовать мои пальцы, вверх по руке, по плечу…
– Лиза, я уже почти умер, но два последних дня уж точно был неживой. Милая моя девочка, мне нет прощения…
– Ты думаешь, что «ваша игра» продолжается? И я – очередное звено в цепи последних событий, причём, слабое?
– Мы абсолютно уверены в этом!
– А Сергей Иванович – маленькое препятствие, которое даже и убить не жалко? А Руслан, кто он?
– Давай я тебе помогу, договорим за обедом.
Он «привёл» меня в горизонтальное положение, смыл душем пену, вытащил, завернул в полотенце, поцеловал. В носик. Как неразумную сестричку. Он что, брезгует мной? Неужели, что-то знает? Ум зашёл за разум окончательно, ему, бедному, нужен глубокий отдых, иначе расплавится и «амбец в стиле капец», как говорит жаба Клава. Она, кстати, проводила меня, как родную. Но Соня? Сразу всё ушло на задний план, воображение нарисовало маленькую женщину в руках сатрапки от полиции. Может там, где она сейчас, этой Слонихе её не достать? Как хочется в это верить!
– Миша, ты знаешь Соню Мостовую?
Он внимательно посмотрел на меня. Тревога засигналила почерневшим взором и так не светлых глаз Мишки…
– Ты что удумала? Мне Гуля говорила, что с тобой там была Сонечка. И что?
– Гуля говорила, – передразнила я. – А без неё никак нельзя? Ах, да, извините, я же всё время упускаю из вида тот факт, что она – законная жена моего любимого мужчины. Простите великодушно. Такое больше не повторится. Совет да любовь, только меня оставьте в покое. Достали ваши шпионские игры. А защитить меня есть кому, завтра приезжает папа. Придётся ему всё рассказать. А уж он то…
Меня заткнули, беспощадно и сразу всю целиком. Впившись в мои губы, Исаев скрутил Лизоньку, как куколку бабочки, двигаться, а тем более, обороняться, не представлялось возможным. И я очень быстро успокоилась, вкус поцелуя проник в каждую клеточку, подав сигнал «расслабься, Лиза». Ничего не страшно в руках моего ненаглядного боксёра, сильного и чуткого, внимательного и понимающего, самого любимого человека на Земле. Даже больше мамы с папой. Дожились… Эта мысль была последней в дальнейшей череде блаженства и удовольствия. Я впитывала в себя каждое слово, каждое прикосновение, проваливаясь всё глубже и глубже в нереальный водоворот феерических наслаждений.
– Ми-ша… – Как жаль, что всё хорошее так быстро заканчивается, но зато можно поставить на повтор хоть сто раз!
– Я люблю тебя, Лиза. И завтра скажу об этом твоим родителям. Без тебя нет смысла в моей жизни, понимаешь? – Он остановил мои готовые слететь с губ возражения сладким и нежным поцелуем. – Развод с Гулей, это детали, он уже оформляется. А вот твоя безопасность – гвоздь программы, в которую волей случая мы тебя вовлекли. Прости, девочка моя любимая, прости, я не смог уберечь тебя, не хватило навыков ВДВ-ка.
Он обнял меня, я потонула в кольце его рук, крепких, надёжных, родных. Вот бы так на всю жизнь!
Война войной, а обед по расписанию. Мой дорогой очень хорошо готовил. Причём, и обычные блюда, и банкетные. И, если нужно, делал это быстро и красиво. Вот и сейчас банальное пюре расцвечено зеленью, а любимая мной селёдочка закручена рулетиками и приправлена горчичкой. Отвал башки… И кофе. Обычно, после еды я не пью его, делаю перерыв. Но сегодня мне хотелось всего и разом. И даже шоколадку и пироженку, и мишкины губы, самое вкусное яство. Ну, не могло моё женское «я» отлипнуть от них, как шурупчик от магнита. А он улыбался, всё естество внутри меня трепетало, просилось на ручки к боксёру, который любит Лизу Романову. Мишка перетащил меня в комнату к кофейному столику, уселся рядом, обнял, а я опять полезла целоваться. Маньячка, ей богу.
И уже вечером, за чашкой любимого молочного зелёного чая, я рассказала своему боевику о Соне. Он очень внимательно слушал, не перебивал, но складывалось такое впечатление, что для него моё повествование – не новость.
– Никто из членов хоккейной команды не верит в виновность жены Мостового. – Начал он свой комментарий на моё пламенное выступление. – Но всё не так просто. В нашем спортивном мире каких только связей нет, и в полиции, в том числе. Люди уже работают, кое-что нарыли. Но этого мало. Прошу тебя, Лиза, не лезь ты туда. У нас своих проблем хватает. И не думай, что подписка о невыезде даёт тебе право на вальяжный образ жизни. Ты можешь продолжать работать, передвигаться по делам, ходить в гости, наконец. И всё это только в пределах города. И появляться пред очи правоохранительных органов при каждом их вызове. И я, при этом, должен находиться рядом. Лиза, ты поняла? Всегда со мной, как ниточка с иголочкой.
– А как ниточка с воздушным шариком нельзя? Ближе – дальше, ближе – дальше, как на коротком поводке. – Исаев вспыхнул. – Да, поняла я, поняла. Есть, мой командир!
Почти в полночь следующего дня вернулись родители. Увидев в доме постороннего мужчину, их вопросительные взоры устремились на меня.
– Мамочка, папочка! Это Миша, и я его люблю. – Почему-то сердце исполняло кадриль с элементами зашкаливающих аккордов Рамштайна.
– Михаил Исаев! И я тоже очень люблю вашу дочь. Давайте я вам помогу. – Он схватил чемоданы и заволок их в комнату. – Отдыхайте, я приеду завтра утром, отвезу Лизу на работу. Всего доброго!
Он чмокнул меня в щёчку и напомнил в ушко: «Лиза, я не тебя надеюсь, не озоруй!» И сбежал. Видимо, в его душе надрывно играла свирель с элементами частушек-страданий.
С приездом папы в моей жизни всё очень быстро запуталось. У моих любимых мужчин отношения не заладились после того, как Мишка попросил не только моей руки, но и разрешения забрать Лизоньку сразу, не дожидаясь официальной росписи. Они долго и эмоционально выясняли отношения на улице, а мы с мамой подглядывали из окна, каждая, думая о своём. Предложения руки и сердца не получилось, но контроль надо мной перешёл целиком и полностью в юрисдикцию отца. И встречаться нам разрешали только под присмотром моих родителей. Ну, уж нет! Не на ту напали! Тем более что свидания с Соней не удалось добиться, а время шло. И я пошла в наступление. Обвинение с меня было снято, свобода передвижения восстановлена. Но в деле Сергея Ивановича так же всё было непонятно.
В один из вечеров я ушла с работы раньше, чтобы не видеть сталкивающихся лбами двух упёртых баранов (уж, простите, накипело), папу и Исаева. Мишка, как чувствовал, контролировал меня и со стороны подходов к делу Мостового. Отец об этом не знал. Или делал вид. Но именно моего ненаглядного я увидела около дома матери Сони, и очень вовремя. Он меня ждал, вычислил, шпик-математик. Пришлось отходить. Я нырнула в кафе, заказала кофе. У вас есть план, мадемуазель Лиз? Есть, и первым пунктом был именно разговор с мамой Сони. Идти к хоккеистам, пока, было не с чем, да и Исаеву доложат сразу. Поэтому к ним обращаться нужно, имея на руках хоть какие-то данные, стартовые, от которых можно будет плясать дальше. А пока только первая позиция марлезонского балета, пятки вместе, носочки врозь. Не хотелось бы, чтобы продолжение проходило под лозунгом второй части, а по-простому, превратилось в неразбериху и бардак.
Мишка не уходил, я несколько раз выползала и подсматривала из-за угла, агент 000, Лиза Романова. Ничего не приходило в голову, тупик. И я решилась.
– Вечер добрый, господин Исаев! Пошто маетесь? Аль кого потеряли?
– Сейчас по ж… надаю, найдёшься сразу. Но почему ты такая непослушная, Лизка? – Он чуть не плакал, честное слово, схватив меня в охапку и продолжая причитать. – Неужели тебе хочется опять попасть в какую-нибудь передрягу? Как ты не поймёшь, что всё очень серьезно, девочка моя любимая?
– Я понимаю, но судьба Сони ещё хуже. И над ней там… – Я запнулась, не зная, как преподнести эту гадость, как объяснить. – Ну, плохо ей там, очень-очень!
– Что там над ней? Договаривай уже, раз сказала «а». Издеваются? Она сейчас под контролем одного очень хорошего человека, он работает там и в обиду её не даст. Но я вижу, ты не успокоишься. Хорошо, тогда вместе. В-м-е-с-т-е! Это понятно, наконец! Или я приставлю к тебе весь свой клуб и днём, и ночью.
И мы позвонили в дверь Сониного дома. Долго ждали, в окнах был свет. Наконец, звякнул замок. Сгорбленная женщина, не старая, а просто не очень здоровая на вид, вопросительно уставилась на нас сквозь толстые очки.
– Добрый вечер! Извините, ради бога. Нам нужно с вами поговорить, это очень важно. – Мишка с состраданием смотрел на женщину. – Вы же мама Сони Мостовой?
– Да, а вы кто?
– Я – Михаил Исаев, боксёр, тренировался с Павлом, хорошо его знал. А это моя жена Лиза. Ей есть, что вам сказать. Можно мы пройдём?
