Лена Гурова
Боксёров бывших не бывает!
– Гуля, нет надобности в продолжение спектакля. Познакомься, это моя любимая Лиза Романова. Я ей почти всё рассказал. Возможно, в неё сегодня стреляли.
– В меня что?
– Господи, где мы прокололись? – Вместо Гули передо мной стояла симпатичная девушка с сочувствующими глазами и кривой извиняющейся улыбочкой. – Когда? Сколько времени прошло? Камеры смотрели?
– Успокойся, всё уже делается. А сюда он не сунется, не суетись.
– Да что такое, мне объяснит кто-нибудь? – Я уже не сдерживалась. – Или вы решили проверить на мне, как работает закон диалектики? Никак! Никакого единства, сплошные противоположности!!!
Восточная красавица уселась перед нами, прямо на пол, сцепила на груди руки и уставилась на Мишку. Ей, явно, надо было с ним что-то обсудить, но я мешала. Ни фига, пока я не получу объяснений, и шага не ступлю, даже хромого. Гуля перевела взгляд на меня и уразумела, что я так просто не уйду.
– Ну, хорошо! Начнём с того, что Мишка – моя первая любовь, правда, безответная. Он и не подозревал, что его сестра, троюродная, или, даже, четвероюродная, между прочим, оросила все имеющиеся в её распоряжении подушки горючими девичьими слезами. Я и в бокс пошла, чтобы ему доказать, какая я смелая и решительная. А когда он ушёл в армию и прошёл слушок, что там и останется, я стала форсировать события, поступила в школу милиции с надеждой когда-нибудь оказаться в одном строю с Мишей Исаевым. Но он предпочёл профессиональный бокс, вернулся назад, поступил в университет физической культуры и спорта. И знаешь, на какую специализацию? Туризм, «технология и организация туроператорских и турагентских услуг». Вот вам и доказательство того, что ничего не бывает просто так. Всё уже определено за нас. Я – страшная фаталистка. Но сейчас не об этом. Мы продолжали общаться, но сердце моё не выдержало, и я призналась этому крутышке в своих чувствах. Ты бы видела, Лиза, его в тот момент! Сейчас мне смешно это вспоминать. Но тогда, мягкий отворот-поворот восприняла, как трагедию всей своей жизни. И уехала. На Алтай. К родственникам отца, вернее, к его матери, моей бабушке. Она меня боготворит, я у неё единственная внучка. Остальные – внуки, семь пацанов. Кое-как моя жизнь пришла в колею. А когда я встретила свою, уже настоящую любовь, всё устаканилось окончательно. Пока на горизонте не появился мой «папочка». И у него тоже оказались большие связи, только в другом слое нашего общества. Я тогда уже служила в полиции, продолжала учиться заочно. Всё началось в один из приездов на сессию. А закончилось тем, что нам пришлось прятать наших любимых людей. Мишке – тебя, а мне – моего сына, не признанного его отцом. Да, у меня есть маленький Мишенька, и он тоже Исаев.
У меня всё оборвалось внутри. Что за день такой? Я не доживу до конца…
– Не то, что ты подумала. – Этой стервозе нравилось издеваться надо мной. – Просто, я тоже Исаева, мама не меняла фамилию, и все мы остались под нашей исконно родовой.
– Слушай, Гуля, слишком много лишней информации. Тебе не кажется? Вот бабы, лишь бы потрепаться. Иди уже, я сам.
– Ой, нет. Я устала, нога болит, сил нет, и меня сейчас разорвёт от количества полученных сведений. Я ж вам не РИА новости. Мне нужно к Руслану. – И я встала, оставив их «посовещаться».
Руслан как будто ждал меня, посадил в машину, довёз до клуба, доставил в свой кабинет, сделал обезболивающий укол.
– Полежи немного. Скажи, я могу чем-нибудь помочь? Ты очень плохо выглядишь, Лизок! Твои родители не простят мне недосмотр твоего здоровья.
– Ну что ты, всё нормально. Но помочь можешь. Нужно немного любой каши, покормить Герду, я ж не собиралась тут торчать вечность. Добудешь на кухне? Можно с морковкой или яблочком.
– Кому ты объясняешь? Обидно, слюшай… – С кавказским акцентом ответил он. – А ты можешь чайку травяного попить пока, очень полезно в жару. И лимончик есть. Справишься?
– Обижаешь, – в унисон его словам прошамкала я.
Встала, налила живительной жидкости, отрезала ломтик лимона и… задумалась. Откреститься от полученной информации не удастся, это ж понятно. Но что значит, «в неё сегодня стреляли»? Эти два доморощенных агента ходят вокруг и около, ничего конкретного. Надо пощипать Сергея Ивановича. Почему-то я решила, что он в курсе.
Покормив собаку, я отправилась в кабинет к директору клуба. Он был на месте, мы давно перешли опять на «вы», после известных событий, общались полуофициально. Нас это устраивало, у каждого была своя жизнь. У него появилась зазноба, та самая, когда мы были здесь с Чингизом. И выглядел мужчина счастливым и довольным. А что ещё надо?
– Я ничего не знаю, спросите у Руслана. – Вот и всё, что мне удалось выведать.
Приехавший полицейский вообще убил наповал. Он стал задавать совершенно левые вопросы: про маму, про папу, про работу, про увлечения, про друзей и знакомых…
– А с кем я сплю, доложить, товарищ капитан? – Терпению моему приходил конец.
– Это лишнее, мы и так знаем. Ни с кем. Что тоже очень странно при наличии такой красоты. – Он, видимо, был уверен, что сделал удачный комплимент, улыбаясь до ушей и строя глазки.
Куда я попала? Мне нужно побыть одной. Иначе, дом «ку-ку» заимеет ещё одну «кукушку»! Я встала и насколько возможно грациозно заковыляла на выход.
– Я не кончил! – Грозно прозвучало вслед.
Косноязычность стражей порядка всегда поражала меня. Не обучают их, что ли, нормальному русскому языку? Считают, что, главное, научить ловить, предъявлять обвинения и сажать? Логически рассуждая, деятельность полиции должна быть направлена ещё и на профилактику преступлений. Вот их награждают за количество раскрытых преступлений. А почему нет поощрения за самое минимальное их число? Или это прерогатива других ведомств? Всё это проскочило и выветрилось за мгновение.
– А я за-кончила, мне надо отдохнуть.
– Хорошо, я вас найду позже. Никуда не уезжать!
День шёл к концу. Я настолько вымоталась, что свалилась в кабинете ветеринара прямо на диван, обняв мою маленькую подружку. И тут же улетела, свалилась в черноту пистолетного дула… Мне снилась такая фигня, что даже вспоминать жутко. Проснулась, открыла глаза и сразу зажмурилась, события этого дня были чуть-чуть лучше сновидений.
– Лиза, ты есть хочешь? – Исаев сидел напротив с чау-чау на руках.
– Предательница! А я-то думала…
– Она не виновата. Просто я её пожалел, ты же спихнула свою мишку, добрая хозяйка. Вставай, я тебя кормить буду. – И повёл меня в свой номер.
– Ничего не понимаю, а где же твоя жена? Или этот секрет Полишинеля знали все, кроме меня? И когда ты расскажешь, наконец, вразумительную версию происходящего? А то складывается впечатление, что меня водят за нос.
– Ешь, а я буду излагать тезисы своего и твоего поведения вчера и сегодня, товарищ Лиза! – И открыл салфетку, скрывающую скатерть-самобранку, запах мяса сразил бедную «меня». – Так, что ты успела узнать? Ага, мы сделали вид, что пара. Так надо было, да и таким образом, мы отвлекли внимание от тебя и прикрывали сынишку Гули. Но что это представление затянется надолго, никто и не предполагал. Твой отъезд на Алтай получился очень кстати, мы за это время кое-что успели разузнать. И это нам не понравилось, семью Гули вывезли из страны. Вот тогда и получилось свадебное путешествие, очень кстати.
Я подавилась, закашлялась до слёз, аппетит пропал мгновенно.
– Как раз кстати, Романова за это время просто испустит дух от ревности и злости, и тогда можно будет вздохнуть и зажить в своё удовольствие. Послушай, Мишка! А не проще бы было поставить меня в известность?
– Это ничего бы не изменило. Я не мог рисковать тобой, пойми, наконец! Или ты думаешь, мне было легко? Я жил, застёгнутый на все пуговицы, сколько раз останавливал себя в метре от твоего дома, я не мог даже подглядывать за тобой. Рисковать твоей жизнью, значит пустить под откос и жизни тех, ради кого всё и было затеяно. Нет, Лизонька, успокойся! – Он понял, что на меня его слова подействовали как на кролика, я испугалась. – Нет, убивать они не станут, только постараются выбить нас с Гулей из колеи, заставить нервничать. Короче, девочка моя, тебе эти подробности совершенно не нужны, мы до сих пор в поиске, ничего не закончилось. Но изменилось, тебя вычислили. И ты, теперь, без меня, не ногой. Пожалуйста, отнесись к этому серьёзно. И подумай, кто знал о твоих чувствах ко мне? Ведь я не ошибаюсь и хоть немного дорог тебе? Скажи, Лиза!
Исаев присел передо мной, заглядывая снизу в мои глаза. Что-то щёлкнуло внутри, сердце завальсировало, щемящее чувство выползающего из всех уголков и щелей притяжения к этому мужчине вызвало нестерпимое желание заграбастать его всего и не отпускать уже никогда, ни за какие коврижки!
– Да, конечно, да. Только радости мне это мало принесло. А насчёт моих чувств к тебе не знал никто. Даже всё вечно пронюхивающая Алинка была уверена, что у нас с тобой ничего не получилось. Прошла любовь, сожраты помидоры. Видимо, вы с Гуленькой хорошо играли роли любящих друг друга молодожёнов. Скажи честно, ты с ней спал? – Да, бабское попёрло, кто ж тебе признается, Лиза!
– Жили в одном номере, ходили в обнимку, целовались, без фанатизма. А спали вальтом, и эта звезда даже заехала мне пяткой в глаз как-то ночью, мы потом долго смеялись… Ты куда? Я же сказал, только со мной.
– Да я к Руслану, надо перевязать. – Слёзы наступали, оборона теряла силу, показать слабость этому дураку нельзя никак, ведь не получалось поверить до конца, до основания. Какие-то червячки сомнения пополам с ревностью настырно заползали в душу…
Смеялись они, тогда как я прощалась с жизнью и девственностью… Стоп! Чингиз! Он знал о моих чувствах к Исаеву!!! Холодный пот прошиб каждую клеточку моего «я». Неужели? Перед глазами всплыли бархатные, немного насмешливые, чёрные миндалевидные глаза. Тогда почему так долго ждал? С нашей последней встречи прошло несколько месяцев. Или это тактика такая? Я сейчас взорвусь, рассыплюсь на мелкие кусочки, а мозги превратятся в бурлящую пену. Не живётся Лизоньке спокойно. Хорошо, ещё мама с папой завтра уезжают на пару дней к родственникам, а я, судя по всему, останусь здесь. Надо предупредить. Я вспомнила, что они в сентябре уже уезжают в свои дальние исследовательские края, и мне стало совсем плохо. Этот день не закончится никогда. Ноги сами принесли к Искандеру.
– Ты не спишь? – Тихое ржание коня подействовало на меня, как глоток живой воды. – Не прогонишь? Мне не к кому прислониться, можно к тебе?
Я обняла шею Исы, прислонилась к лошадиной морде, закрыла глаза. Стало немного легче, он, как будто, вытаскивал из меня всю гадость, всю неразбериху, всю отрицательную энергию этого маетного дня.
– Я был уверен, что найду тебя здесь. Ну почему ты такая непослушная? Лиза, прислонись ко мне, я весь твой, и теперь не отпущу от себя ни на шаг, ни на йоту. Милая моя девочка, я очень люблю тебя!
Мишка повернул меня к себе, прижал и стал нежно целовать, просто прикасаться ко лбу, к щекам, к шее. А я вспоминала эти волшебные поцелуи, снившиеся чуть ли не каждую ночь, воочию, и слабела от поднимающейся в моей душе бури. Смерч невостребованной любви, нерастраченной страсти и сильного влечения к этому человеку, моему боксёру, окончательно обрушился на бедную девичью голову, отключив, начисто, разум. А зачем он? Только мешает. Я хочу его, Исаев только мой, никому не отдам! Оказавшись у него в руках, я сама залезла ему в рот, прикусывая губы и тут же вылизывая их. Вкусно, сладко, балдёжно! Весь мир перестал существовать, только он, Мишка, только его лакомые кусочки, такие родные и любимые.
В соседнем вольере складировали сено, свежее, с запахом трав и ягод, мягкое и прохладное. Летнее великолепие! Мы утонули в нём, сплетясь в долгожданных объятиях. Я никак не могла обхватить широченную спину Исаева, моих рук не хватало, я всё время «теряла» его. А мне так хотелось притянуть Мишку, прижаться всем телом, влезть ужиком к нему под 1кожу и лишить свободы, завладеть им навсегда!
– Мишка, родной мой…
– Лиза, солнышко, счастье моё… Ты – моя, только моя, я так соскучился по тебе.
Он снял свою майку, подсунул под меня и навис надо мной огромной живой скалой, играя мускулами на вытянутых руках. Губами расстегнул пуговички и стянул короткую кофточку. Сцепив мои руки над головой, стал целовать своими, сводящими с ума при первом же прикосновении, чувственными губами. А поймав ладонь в замок своей тёплой и немного шершавой рукой, стал медленно прокладывать горячим ртом узоры из поцелуев, спускаясь по руке вниз к шее, плечу, застряв в ложбинке под ключицей… Сняв бретельку, освободил грудь и, смакуя, стал изучать настырным языком ореолу, не задевая уже набухший, предлагающий себя, бугорок плоти. Возвращаясь к другой руке, проделал это упоительное действо ещё раз. Я горела ярким пламенем, моё тело изгибалось вслед за действиями его губ, рук, ног. А бедные сосочки, оставшиеся без внимания, изнывали от нестерпимого желания дотронуться до мишкиной груди, слиться с ней, прилипнуть к коже. Я уже не цеплялась, он сам крутил меня, подстраивая под себя, лаская и зацеловывая. Я, как бабочка, в руках этого исполина не успевала даже крылышком взмахнуть, он делал со мной всё, что хотел. Да, ради бога, несказанное наслаждение окутывало меня с ног до головы, места поцелуев горели, я сама готова была вспыхнуть каждую секунду. Продолжая выкладывать стёжку из поцелуев, Мишка аккуратно стянул с меня шорты, расстегнул и отбросил кружева. Моя грудь предстала во всей оголившейся красоте, а я уже была готова голосить от вожделения. Мишка же уставился на мой бюст, как будто никогда его не видел.
– Миша… – Простонала я.
В соседнем вольере тихонько фыркнул Искандер.
– Не подсказывай, жеребец. – Смеясь, среагировал боксёр. – Я насмотреться хочу на это шедевральное творение! Любимая моя, девочка моя, мы сегодня можем пойти до конца?
Я ничего не соображала, какого конца? Женское естество требовало этого давно проникшего в мою душу мужика, ноги развелись сами собой, майка Мишки под моей пятой точкой промокла насквозь, моё лоно истекало женским соком… Я, как похотливая кошка, подставляла ему свою грудь, тёрлась о хорошо осязаемое мужское достоинство, отвечающее на мои действия увеличивающейся эрекцией. Исаев явно, еле сдерживался, звуки «м-м-м» из его уст заводили и так жаждущее тело, пронизывали «сладким» током при малейшем прикосновении к нему.
– Мишка, ты хочешь получить вместо меня горочку пепла? Ми-ша…
Он впился губами в мою грудь, рукой обхватив вторую, целиком поместившуюся в его ладони, вознеся меня на вершину блаженства, распадающегося сладкими нотами наслаждения по всему телу. А другой рукой, вычерчивая ажуры на внутренней стороне бедра, поймал комочек удовольствия между ног. Нет, не хочу так! Желаю ощутить его в себе прямо сейчас, терпению пришёл конец. Я, изо всех женских сил, дёрнула измучившего меня боксёра на себя, сразу же почувствовав пристроившийся, как будто тут и был, стальной агрегат моего любимого-прелюбимого мужчины. Но он осторожничал, внимательно смотрел мне в глаза, шептал всякие нежности… Пока я сама не заставила его взять уже меня всю, сильно вцепившись в его бёдра, не давая выйти, извиваясь и двигаясь в унисон. Господи, кого ты там выгнал из рая? Лавина блаженства накрыла нас, фейерверк невиданного наслаждения расцветил все чувства и ощущения, собрав в одно целое, мужчину и женщину, любящих и любимых!
– Лиза, всё хорошо? – Первый отмер Исаев.
Я только глупо улыбалась и смотрела на него, не могла насмотреться. Как я была счастлива, как никогда в жизни! В моей душе расплавилось всё негативное, газовым облачком вылетело в трубу, впустив веру, надежду и любовь!
Мишка притянул меня, положил себе на плечо, одной рукой стал играться с моей грудью, а второй накрыл моё лоно. Что он там искал? И тут до меня дошло: Мишка понял, что я уже не девочка. Значит… А ничего это не значит. Я люблю только его, а он, очень надеюсь на это, только меня. И всё! И никаких гвоздей!
– Лиза, я могу спросить?
Кусок льда мгновенно образовался в моей груди на месте души, прямо в центре, куда поступают все внутренние и внешние эмоции. Я превращалась в одну сплошную муку страха, животного страха, перед вероятностью потерять только что полученные запредельные эмоции. А с ними и Мишку!
– Да, – очень тихо разрешила я. – Но мне кажется, я знаю, что ты хочешь узнать…
Голос предательски дрогнул, во рту пересохло…
– И кто он?
– Ты хочешь поговорить об этом? Считаешь, что сейчас самое время и место это обсудить? – Какая-то безнадёга подступала прямо к воротам моего замка. – Какие именно параметры неизвестного объекта тебя интересуют? Рост, вес, возраст? Но имей в виду, имени его ты не узнаешь никогда! – Я вывернулась, схватила шорты и маечку и была поймана одной только боксёрской грабалкой, он даже не приподнялся, вся ситуация была у него под рукой.
– Солнце моё, куда это ты собралась? Только со мной, ты, теперь, моя пленница. Лиза, иди ко мне. И не придумывай ничего лишнего. Извини, я не имел права… Просто, ревность… Всё, забыли. – Он обнял меня всю сразу, притянув к себе максимально близко, дышать, видимо, я уже не смогу никогда. – Я люблю тебя, девочка моя, бунтарка и сама нежность в одном флаконе. И с сегодняшнего дня ты принадлежишь мне и только мне. Это понятно?
– Да! А воздух мне полагается?
– Ой, прости, птичка-невеличка, Лизонька моя.
Когда человек переживает за короткий промежуток времени целую гамму противоположных чувств, ему обязательно требуется разрядка, возможность расслабиться. У нас не получилось.... Мишка только прикоснулся к моим губам, и ток под напряжением в миллион любовных вольт очень быстро совершил работу в миллион желанных джоулей. Какая уж там расслабуха, мы только в начале пути, не успели даже сделать полглотка счастья с Мишкой Исаевым! Как бы не сойти с ума от прибывающих моментов любовной эйфории!
Рано утром я проснулась уже в номере, куда была доставлена чемпионом на ручках, в связи с травмой, о которой и забыть успела. Дорогой дрых, уткнувшись носом в мою грудь. Волна блаженства накрыла меня своим пуховым одеялом, я приподнялась на локте, нежно водя кончиками пальцев по лицу моего любимого, по волосам, лбу, щекам, по шрамам, так «украшающим» боксёра. Добравшись до губ, вспомнив всяческие геометрические фигуры, вычерчивала их, нежно касаясь и ласково целуя.
– Гулька, ну перестань. Дай поспать. – А сам потянулся к моим губам, то бишь к её, восточной красавицы.
Чёрт побери, Бога, Христа, Колумба!!! Я подскочила, выпятив свою немаленькую грудь, как подтверждение серьёзных намерений, и со всего маха врезала Мишке в уже открывшийся глаз!
– Простите, что не пяткой! Посмеёмся? – Из моего драконьего рта вылетал огонь пополам с порциями яда и мелкодисперсной урановой пылью. – Ну, что же ты? Забыл, как это делается? Гуленька напомнит, жена твоя законная. Как же ты на её место меня уложил, изменник коварный? Боюсь, что стала жертвой вашей поганой игры в шпионов, где у меня самая позорная роль. Обхохочешься, ей богу!
– Лиза, да что случилось? – Мишка уже встал и своим видом, Аполлона неглиже, ещё больше раззадорил меня.
– Ну да, мы и не помним, кого звали, кого целовали. Удобная позиция! Но на подсознательном уровне человек выдаёт правду. Это, как говорят, что у бодрствующего на уме, то у сонного – на языке. Исаев, оставь меня в покое! Я никогда не буду делить тебя с бабами, даже, если они – твои боевые подруги! Сгинь из моей жизни, пока я не откинулась где-нибудь под забором! Отойди от меня! – Я уже орала в полный голос, параллельно напяливая одежду, хранящую следы нашей, такой упоительной, близости.
Как не взорвалась моя бедная головушка, как не разорвалось сердце, почему я ещё дышала и говорила? Мой бедный щенок забился в угол и поскуливал, тоненько и жалобно. Это немного отрезвило меня. Я схватила Герду, зачмокала её, заласкала. А сзади меня попытался обнять Мишка, но ему не удалось: я лягнула его здоровой ногой и выскочила в коридор, а потом на улицу. Куда теперь? Если бы не плохо двигающаяся конечность, пошла бы пешком, а так… Западня. Ещё эта стрельба. Или не было ничего? Как плохо быть бестолковой дурой, мои мозги отказывались думать и анализировать, они хотели холодный душ и кофе…
Из клуба вылетели Исаев с Русланом.
– Лиза, я отвезу тебя, жди! – Крикнул Мишка, помчавшийся в сторону стоянки.
Машина же Руслана стояла перед входом.
– Доброе утро, Руслан! Ты мог бы отвезти меня? Время поджимает.
– Конечно, конечно, садись. Заодно и в аптеку заедем, и я расскажу, что делать дальше с ногой.
По дороге он разговаривал с Мишкой, тот орал в трубку об осторожности, о моей безопасности, что-то ещё. Я толком не слушала, спрут равнодушия прописывался в моей душе, стал накрывать меня своими щупальцами. Видимо, это была самозащита. Я была доставлена домой, а потом отправлена на работу в главный офис под присмотр Николая Николаевича и его охраны. Причём на двух машинах, Руслан – впереди, а Михаил Михайлович Исаев – сзади. А в обед…
– Елизавета Сергеевна Романова? Вы обвиняетесь в попытке убийства Зуева Сергея Ивановича, директора конноспортивного комплекса. Вы можете хранить молчание…
Дикий, не укладывающийся ни в какие рамки, страшный сон. Руслан нашёл своего брата с ножом в спине, тем самым, которым я резала лимон… И, именно то, что он не был убит, тоже сыграло против меня. Удар был не сильным, женским. И опухшая после удара в глаз боксёра правая рука тоже не прибавляла мне невиновности. И чашка, из которой я пила чай, нашлась на столе у пострадавшего. Ну и рояль в кустах. Камеры наблюдения показывали, что после моего посещения к Сергею Ивановичу никто не входил…
Я очень быстро поняла, что хиханьки-хаханьки закончились. А то, что мне пришёл капец, осознала по полной, когда была обыскана, допрошена и отмечена ударом в челюсть в ответ на очень уместное замечание: «Поосторожней, пожалуйста». Ремешок и туфли на шпильке были отобраны, серебряная цепочка и браслет тоже, заколка для волос выдрана нещадным образом. Надсмотрщица заставила меня снять лифчик и долго смотрела на мою грудь, прежде чем вернула свитерок. Хорошо, что я напялила джинсы, чтобы спрятать травму колена, в тюрьме удобнее в штанах… И никакого звонка другу. И это всё происходит со мной?
В камере, или как там это называется, воняло нещадно, сразу закружилась голова, и я чуть не упала. Какая-то женщина подхватила меня и посадила на деревянный настил. Нары?
– Привыкай, красотка! Это ещё не самое страшное здесь. Как зовут-то?
Пожилая тётка, спившейся наружности, уставилась своими прозрачными глазами, криво улыбаясь одной стороной лица. Но глаза показались добрыми. Или мне так хотелось?
– Здравствуйте! Лиза меня зовут, а вас?
– Тётка Клава, а можно и жаба Клава. Меня тут все так зовут. – У неё на лице было много наростов, папиллом или бородавок, от чего кожа походила на лягушечью. – Кого грохнула? Или грабанула кого? Рассказывай, тут все свои.
И только сейчас я увидела, свернувшуюся клубочком, фигуру маленькой женщины на нарах напротив. Она повернулась, села, подняла голову. Я обомлела… Глаза, красивые голубые озёра, на пол лица, смотрели сквозь меня, собрав на своём дне всю муку мира, безысходность, готовность к любому повороту событий, даже к смерти. Почему мне так подумалось? Не знаю, но только девушка эта, как Сонечка Мармеладова: внешне, само целомудрие, не омрачённое даже порочным занятием проституцией. А изнутри – казалась настоящей развалиной, пустой консервной банкой, женщиной, растерявшей свои «мармеладовские» устои и виды на жизнь. Причём, она сама это знала, и от этого её положение было ещё более безнадёжным. Голубоглазка уже не надеялась ни на чудо, ни на бога, ни на чёрта. У меня сжалось сердце, собственное эго отступило, уступив место для сочувствия и жалости.
– Только не вздумай её жалеть! – Прикрикнула тётя Клава, как поняла моё состояние. – Она убила двух человек, своего мужа и любовницу. Её должны завтра забрать, на лет пятнадцать. – Заржала тётка.
– Я не убивала, я бы не смогла. Но какое это теперь имеет значение, если его нет. Нет моего Павлика, и никогда уже не будет! – Низкий певучий голос совершенно не шёл хрупкой, миниатюрной женщине, он существовал сам по себе, а на её лице не отразилось ничего, никаких чувств.
– Ага, тут все невинные овечки. Суд разберётся, тебе даже присяжные не помогут.
– Мне всё равно…
– Послушайте, Клава, простите, отчества не знаю. Существует презумпция невиновности, до суда никто не имеет права обвинять человека. А вы, девушка, почему не боретесь за себя? Разве так можно? – Я находилась в этом «заведении» всего несколько часов, дух свободы и справедливости ещё жил во мне.
А жаба Клава покатилась со смеху. Она так хохотала, что ей даже пригрозили через окошко в двери камеры.
– Ой, девки, насмешили. Давно так не смеялась. Одна – само смирение, вторая – факел правды, прям лёд и пламень. Ну-ну, посмотрим, как быстро из вас сделают овечек Долли!
– А вы уже в стаде? – Зря я это сказала.
Толстая тётка довольно прытко подскочила ко мне и нажала на больную коленку, видимо распознав под джинсами повязку. Вот вам и добрая тётечка! Я взвыла, слёзы брызнули, в глазах потемнело. Подлый ход, бить по больному. Хотя о чём это я? В тюрьме?
– Много говоришь, красотка! Да мне стоит только отстучать маляву, и ты в ж… А ещё лучше, в руках нашей старшей надзирательницы, она уж больно любит молоденьких девчонок. Спроси у этой! – И опять заржала.
Да нет, ржёт мой любимый Искандер, а она заквакала за сто лягушек сразу, жаба жабой. Залязгал замок, зашёл мент с дубинкой, оценил обстановку. Уставился на меня немигающим взглядом. Оценивал, раздевая глазами. Он даже облизнулся.
– Что здесь происходит? – За плечами замаячил какой-то офицер и… Гуля, младший лейтенант.
Я вспомнила, что она служит в полиции. Но не в местах, не столь отдалённых, насколько мне было известно.
– Кто Романова? На выход.
Я не могла встать, любое шевеление отдавалось болью во всём теле. Вот зараза! Какая она жаба Клава? В мультике про Лунтика зелёнка добрая, её дети любят. А эта, примазалась! Гадина желтобрюхая!
– Что такое? Вы можете идти? Канарейкина, опять? – полицейский офицер грубо усадил её на нары.
– Гражданин начальник, мамой клянусь, не я. Её сюда такую притарабанили.
Гуля помогла встать, и куда-то меня повела.
– Иди спокойно, ни на что не реагируй. И слушай. Мы тебя вытащим. Что происходит, сами не понимаем, нас явно опережают. Там к тебе рвётся Мишка, завтра я попытаюсь организовать вам встречу. Да не дёргайся ты, просила же, мне нельзя переговорами заниматься, я не из этого ведомства. Ничего не бойся, ничего не подписывай, ничего не требуй. Жди, не высовывайся, не качай права. Это понятно? Не создавай нам лишние трудности. И да! У нас с Мишкой ничего не было, честное слово. Всё. Пройдёмте, гражданочка! – Прикрикнула она и подтолкнула в спину.
Меня опять о чём-то спрашивали, измеряли, фотографировали. Кадры не из моей жизни, а как просмотр неудачного немого кино. И, наконец, доставили в медкабинет для перевязки. Гуля, уходя, даже не посмотрела в мою сторону. Врач попросил снять джинсы, размотал повязку и ушёл, куда – не отчитался. Я осталась одна в закрытом предбаннике, с одной кушеткой и тусклой лампочкой. Прилегла, пристроив травмированную коленку на подголовник. Дверь открыли и сразу закрыли. Открыв глаза, я увидела ухмыляющуюся рожу принимавшей меня тётки.
– Будем знакомиться, сладкая моя? Ты уже почти готова, без порток и шляпы. Ножка болит? Сейчас полечим. – Она вытащила из кармана форменной куртки шкалик, влила почти весь в рот, а остатки выплеснула на мою рану.
От неожиданности я даже не заорала, крик застрял в горле, глаза вывалились из орбит. Этой мужеподобной особе что-то не понравилось, она скривилась, прищурилась, оскалила свою пасть и ринулась на меня, задев головой висящую на шнуре лампочку. Не знаю как, скорее всего от боли, я в последний момент перекатилась на другой край кушетки. Мадам со всего маху врезалась в стену, выругалась, вспомнив всех матерей и их детородный орган, развернулась и одним ударом уложила меня в нужное ей положение… Я, видимо, на несколько секунд отрубилась, потому что, опомнившись, была уже полностью раздета и разложена как лягушка. А эта розовая, да какая розовая, эта багровая в алую крапинку и малиновую полоску, шарила своими ручищами по моему телу, подбираясь к низу живота и дальше. Эта тётя Сло (слониха) оказалась ещё и пани Го (горилла) – здоровая, сильная и страшная. Я была полностью в её власти. Тщетные попытки драться, пинаться одной ногой проскакивали в «никуда», как слону – дробина. Более того, сопротивление её заводило, она уже влезла своими пальцами в промежность, другой рукой удерживая мои конечности стальной хваткой. Господи, вонючая и грязная баба, пьяная и сальная, вызвала во мне такую сумасшедшую брезгливую реакцию отторжения происходящего, одновременно снося ураганом гадливости крышу, что я из последних сил пнула её обеими ногами и заорала. Боль уже завладела мной, моими мозгами и телом, вызывая потребность в применении всех арсеналов сопротивления. И когда эта мастодонта опять попыталась увалиться на меня, я вонзилась зубами ей в шею. Что было дальше, могу только догадываться, получив удар такой силы, что ещё неделю после этого у меня звенело и шелестело в голове. Но когда я пришла в себя, её уже не было, моё тело было накрыто простынёй (как в морге, ей богу) и тюремный доктор что-то колдовал с моим лицом, молча. И я не произнесла ни одного слова. Он замазал, налепил пластырь, замотал коленку и разрешил одеться. Вызванный конвойный отвёл меня назад. В камере дрыхла жаба, а голубоглазки не было. Почему-то в моей душе поднялось волнение, повеяло чем-то грязным и безнадёжным. Где она может быть? Уже отбой. Я опять упускала тот факт, что мы не в пионерском лагере…
Проснувшись среди ночи от звука открывающейся двери, увидела в просвете хрупкую женскую фигурку на фоне здорового парня, запихивающего её в камеру.
– Ты откуда? Извини, мы так и не познакомились.
– Откуда? Оттуда! – Встряла жаба. – От своей любимки дорогой, от Василисы Власьевны, больно наша Сонька ей нравится. А ты могла бы пожалеть свою товарку, заменить её на сегодня. Что заерепенилась? Васька тебе этого не простит.
– О чём вы? Какой Васька? А вас Соня зовут? – С удивлением обратилась я уже к худышке, но надо же, попадание в десятку.
– Да, Софья Мостовая, мой муж Павел Мостовой. Может, слышали?
– Хоккеист, капитан нашей городской команды. Весь город гудел, когда его нашли в какой-то гостинице. Да? Ой, извините, Соня, я совсем ум потеряла.
