Лайза Дженова
Все еще Элис
Ноябрь 2003 года
Доктор Тамара Мойер занимала кабинет на третьем этаже пятиэтажного офисного здания, которое находилось всего в нескольких кварталах к западу от Гарвард-сквер, то есть недалеко от того места, где Элис в одно мгновение потерялась. Серые, как в школе, стены приемной и смотровой по-прежнему украшали фотографии Анселя Адамса в рамочках и плакаты фармацевтического содержания, но они не вызывали у Элис негативных ассоциаций. На протяжении двадцати двух лет, которые доктор Мойер была ее терапевтом, посещения Элис носили исключительно превентивный характер – физический осмотр, иммунизация и, с недавнего времени, маммограмма.
– Элис, что привело тебя ко мне сегодня? – спросила доктор Мойер.
– В последнее время у меня стали возникать проблемы с памятью, но я посчитала, что это фактор, сопутствующий менопаузе. Последний раз месячные были у меня около полугода назад, а в прошлом месяце пришли снова. Так что, возможно, у меня пока нет менопаузы. И тогда… в общем, я решила, что мне надо к тебе прийти.
– Расскажи конкретнее, что именно ты забываешь? – попросила доктор Мойер, не поднимая головы от своих записей.
– Имена, слова посреди разговора, куда я положила свой «блэкберри», что означает запись в ежедневнике.
– Понятно.
Элис внимательно наблюдала за врачом. Казалось, ее откровения не произвели на нее впечатления. Доктор Мойер воспринимала информацию, как священник выслушивает подростка, который признается в постыдных мыслях о девочках. Вероятно, ей приходится по нескольку раз в день слушать подобные жалобы от абсолютно здоровых людей. Элис даже захотелось извиниться за то, что она оказалась паникершей и, даже можно сказать, дурой и отнимает время. Все забывают подобные вещи, особенно с возрастом. Плюс ко всему менопауза, привычка делать три дела сразу, а думать о дюжине – эти заминки с памятью кажутся мелкими, безобидными, незначительными и даже ожидаемыми. Все подвергаются стрессам. Все устают. Все что-то забывают.
– Еще я не смогла сориентироваться на Гарвард-сквер. Минуты две не могла понять, где нахожусь, а потом все вспомнила.
Доктор Мойер перестала записывать симптомы и подняла глаза на Элис. Эта информация произвела на нее впечатление.
– Тебе было трудно дышать?
– Нет.
– Ты чувствовала оцепенение или покалывание?
– Нет.
– Болела голова или было головокружение?
– Нет.
– Ты не почувствовала сильного сердцебиения?
– Сердце еще как колотилось, но, когда ты сбита с толку, это больше похоже на выброс адреналина от страха. За секунду до того, как это случилось, я чувствовала себя просто великолепно.
– А в тот день с тобой случилось что-нибудь необычное?
– Нет, я только что вернулась из Лос-Анджелеса.
– Тебя бросало в жар?
– Нет. Я почувствовала что-то вроде этого, когда перестала ориентироваться, но, повторяю, я думаю, что это от испуга.
– Ладно. Как ты спишь?
– Прекрасно.
– Сколько часов в день?
– Пять или шесть.
– Бывает трудно заснуть?
– Нет.
– Сколько раз за ночь ты обычно просыпаешься?
– По-моему, ни разу.
– Ложишься спать каждый день в одно и то же время?
– Обычно да. Если только не переезжаю с места на место, в последнее время я много ездила.
– И где ты была?
– В последние несколько месяцев – в Калифорнии, Италии, Нью-Орлеане, Флориде, Нью-Джерси.
– Ты не болела после какой-нибудь поездки? Может быть, у тебя был жар или лихорадка?
– Нет.
– Ты принимаешь какие-нибудь медикаменты, что-нибудь, что может вызвать аллергическую реакцию, препараты, которые ты не считаешь медикаментозными?
– Только мультивитамины.
– Изжога?
– Нет.
– Изменение веса?
– Нет.
– Не замечала кровь в моче, стул нормальный?
– Все в порядке.
Как только доктор Мойер получала ответ на свой вопрос, она тут же задавала следующий, а темы менялись с такой скоростью, что Элис не успевала понять их логику. Это было похоже на катание на «американских горках» с закрытыми глазами, она не могла предсказать, когда будет следующий поворот.
– Ты сейчас более встревожена или подавлена, чем обычно?
– Только из-за этих заминок с памятью. В остальном нет.
– А как у тебя с мужем?
– Прекрасно.
– Ты считаешь, что твое душевное состояние в норме?
– Да.
– Не думаешь, что это депрессия?
– Нет.
Элис знала, что такое депрессия. После смерти мамы и сестры, когда ей было восемнадцать, она потеряла аппетит, не могла заснуть больше чем на два часа, хотя постоянно чувствовала усталость, и ее ничто не интересовало и не радовало. Это длилось чуть больше года, и с тех пор она ничего подобного не испытывала. Сейчас с ней происходило нечто другое. Прозак[5] в этом деле не помощник.
– Ты выпиваешь?
– Только в компании.
– Сколько?
– Один-два бокала за вечер, может, немного больше по особому случаю.
– Наркотики?
– Нет.
Доктор Мойер задумчиво посмотрела на Элис, а потом, постукивая ручкой по своим записям, заново их перечитала. Элис подозревала, что ответа на ее вопросы в них нет. Она вцепилась обеими руками в дерматиновый стул.
– Так у меня начинается менопауза?
– Да. Можно назначить курс FSH[6], но все, что ты мне рассказала, соответствует этому диагнозу. Средний возраст начала менопаузы – сорок восемь – пятьдесят два. Ты как раз в этой вилке. В течение года у тебя еще пару раз будут менструации. Это абсолютно нормально.
– Заместительная терапия может помочь решить проблемы с памятью?
– Мы больше не назначаем женщинам этот курс, если только у них нет серьезных проблем со сном и действительно мучительных приливов или остеопороза. Не думаю, что твои проблемы с памятью как-то связаны с менопаузой.
Кровь отлила от лица Элис. Это были именно те слова, которые она боялась услышать, и о чем только недавно отважилась подумать. Высказанное вслух мнение профессионала разнесло ее доводы в пух и прах. С ней что-то происходит, и она не готова услышать, что именно. Элис поборола нарастающее желание сдаться или немедленно убежать из кабинета куда глаза глядят.
– Почему?
– Нарушения памяти и дезориентация в списках симптомов менопаузы следуют за нарушением гигиены сна. Такие женщины с трудом воспринимают реальность, потому что не спят как положено. Есть вероятность, что ты спишь не так уж хорошо, как тебе кажется. Возможно, твой график и перелеты оказывают негативное влияние на сон или ты беспокоишься о чем-то во сне.
Элис подумала о том времени, когда у нее часто путались мысли из-за недостатка сна. Естественно, ее интеллектуальные возможности были не на высоте в последние недели каждой беременности, после родов или когда она в авральном режиме работала над завершением проекта по гранту. Вот только когда она потерялась на Гарвард-сквер, в ее жизни не происходило ничего подобного.
– Возможно. А не может быть так, что теперь мне, в силу возраста или из-за менопаузы, требуется более продолжительный сон?
– Нет. Такого в своей практике я не наблюдала.
– Если это не следствие недосыпания, то что это, по-твоему? – спросила Элис.
К этому моменту ее голос окончательно утратил уверенность и четкость звучания.
– Вообще-то, меня больше беспокоит дезориентация. Не думаю, что это связано с сосудами. Я считаю, надо пройти кое-какие тесты. Ты сдашь кровь на анализ, сделаешь маммограмму, комплексную томографию костей, потому что уже пора, и магнитно-резонансную томографию мозга.
Опухоль мозга. Она об этом даже не думала. Смутный силуэт нового хищника возник в ее воображении, и паника снова начала вгрызаться в нее изнутри.
– Если ты не думаешь, что это связано с сосудами, чего ты ждешь от томографии мозга?
– Всегда полезно все разложить по полочкам. Сделаешь томографию, а потом сразу ко мне, и мы подумаем, как быть дальше.
Доктор Мойер избежала прямого ответа, а Элис не стала ее принуждать. Она не думала, что у нее опухоль.
Уильям-Джеймс-Холл – факультеты психологии, социологии и социальной антропологии – находится как раз за воротами Гарвард-Ярда, которые выходят на Крикленд-стрит. Этот район студенты называют Сибирью. Однако географическое положение далеко не главный признак, который отдаляет его от основного кампуса. Уильям-Джеймс-Холл никто и никогда не спутает со старинными университетскими строениями в стиле классицизма, которые служат украшением Ярда и где располагаются общежития для первокурсников и классы математики, истории и английского. А вот с паркингом его можно спутать. У этого здания нет ни дорических, ни коринфских колонн, ни кладки красного кирпича, ни витражей, ни шпилей, ни атриумов, ни одной детали, которая бы хоть как-то роднила его с университетом. На создание этого лишенного каких-либо отличительных черт блока бежевого цвета двести десять футов высотой, вполне возможно, архитектора вдохновил ящик Скиннера[7]. Неудивительно, что это здание не включают в маршруты пеших экскурсий и не помещают его фотографию в гарвардском календаре как символ весны, лета, зимы или осени.
Но хотя внешний вид Уильям-Джеймс-Холла безусловно ужасен, вид из окон большинства офисов и конференц-залов, которые располагаются на его верхних этажах, просто великолепен. Элис сидела за столом в своем кабинете на десятом этаже, пила чай и отдыхала, разглядывая дивный вид на реку Чарльз и Бостонскую бухту. Пейзаж был словно помещен в раму ее огромного окна на юго-восток. Многие художники и фотографы запечатлели его в масле, акварелью и на фотопленке. По всему Бостону на стенах в офисных зданиях можно было найти эту картину – в рамке или просто приколотую к стене.
Элис ценила это преимущество и время от времени любовалась этим пейзажем в натуральном виде. Качество и динамика отображавшейся в окне картины постоянно изменялись в зависимости от часа и времени года. В это солнечное ноябрьское утро «Вид Бостона с Уильям-Джеймс-Холла. Осень» демонстрировал сверкающие на солнце бледно-голубые стекла Центра Джона Хэнкока[8] и гребные лодки, скользящие по серебряной реке к Бостонскому музею науки так плавно, словно их тянули за ниточку. Этот вид также давал ей полезную информацию о жизни за пределами Гарварда. Когда на фоне темнеющего неба над Фенвей-парк вспыхивала красно-белая неоновая реклама CITGO[9], это действовало Элис на нервы, как звонок будильника. Она забывала о работе, мысленно переключаясь на дом. Когда-то, еще до того, как она получила бессрочный контракт, Элис занимала маленькую комнату без окон в самом чреве Уильям-Джеймс-Холла. Не видя внешнего мира за толстыми бежевыми стенами, она часто, сама того не осознавая, засиживалась на работе допоздна. Не один раз в конце рабочего дня Элис с изумлением обнаруживала, что северо-восточный ветер на целый фут засыпал Кембридж снегом, а ее не столь зацикленные на работе коллеги или просто те, у кого были окна, уже давно благоразумно покинули Уильям-Джеймс-Холл, озабоченные поисками хлеба, молока и туалетной бумаги, перед тем как попасть домой.
Но сейчас ей было не до окна. После обеда нужно было лететь на ежегодное совещание Общества психономики в Чикаго, а ей еще предстояло завершить кучу дел. Элис взглянула на свою памятку.
Рецензия на статью в «Нейчер нейросайнс» V
Собрание факультета V
Встреча с ТА V
Класс по когнитивизму
Закончить план конференции
Пробежка
Аэропорт
Элис допила остывший чай и стала просматривать заметки к предстоящей лекции. Она была посвящена семантике, третья из шести ее любимого курса по лингвистике. Даже после двадцати пяти лет преподавания Элис всегда уделяла час на подготовку к лекции. Естественно, теперь она могла, не думая ни минуты, преподать семьдесят пять процентов материала. Тем не менее оставшиеся двадцать пять касались открытий, передовых методик или дискуссионных вопросов в данной области, и она использовала этот час именно на это. Благодаря постоянно обновляющейся информации она и любила свой предмет, и требовала стопроцентного присутствия на занятиях.
В Гарварде особое значение уделяли исследовательской работе, по этой причине и студенты, и администрация относились к преподаванию без особого энтузиазма. Одержимость Элис преподаванием отчасти объяснялась тем, что она оставалась верна своему долгу и верила, что может заразить своей страстью очередное поколение студентов. Или, по крайней мере, не станет причиной того, что следующий носитель новых идей в когнитивизме не сделает крен в сторону политических наук. Плюс ко всему она просто любила преподавать.
Подготовившись к лекции, Элис просмотрела электронную почту.
Элис!
Мы все еще ждем от тебя три слайда для доклада Майкла: схему восстановления слов, модель языковой карикатуры, текстовый слайд. Доклад состоится не раньше среды, но было бы очень неплохо, если бы Майкл включил твои слайды в презентацию и убедился, что они ему подходят и вписываются в лимит времени. Можешь переслать их мне или Майклу.
Мы остановились в «Хаятте». Увидимся в Чикаго.
Всего наилучшего,
Эрик Гринберг
В голове Элис холодным светом замигала тусклая лампочка. Так вот о каком загадочном Эрике шла речь в ее памятке в прошлом месяце. Та запись не имела никакого отношения к Эрику Уэллману – она должна была напомнить, чтобы Элис переслала эти слайды Эрику Гринбергу, ее бывшему коллеге по Гарварду, а сейчас профессору психологии в Принстонском университете. Элис и Дэн сложили вместе три слайда, описывающие эксперимент, который Дэн поспешил провести вместе с постдоком Эрика Майклом. Предполагалось, что слайды будут сопровождать доклад Майкла по психономике. Элис поторопилась, прежде чем ее что-то отвлечет, отослать слайды по электронной почте, сопроводив их искренними извинениями перед Эриком. К счастью, у него еще было время. Обошлось без жертв.
Как и многое в Гарварде, аудитория, в которой Элис читала курс по когнитивизму, была больше, чем требовалось. Количество синих мягких стульев на трибунах на несколько сотен превосходило число записавшихся на лекции студентов. В конце аудитории стоял впечатляющий сверхсовременный аудиовидеоцентр, а в начале висел проекционный экран – не меньше, чем в кинотеатре. Пока три помощника подсоединяли провода к компьютеру Элис, а студенты не торопясь заполняли аудиторию, она открыла лэптоп и выбрала папку «Курс лингвистики».
В ней было шесть файлов: «Овладение», «Синтаксис», «Семантика», «Аудирование», «Моделирование» и «Патологии». Элис еще раз перечитала названия файлов. Она не могла вспомнить, на какую тему должна прочесть лекцию. Только что она целый час тщательно готовилась дать материал по одной из этих тем, но не могла вспомнить, по какой именно. Синтаксис? Все темы были ей хорошо знакомы, и ни одна не выделялась среди других.
После визита к доктору Мойер каждый раз, когда что-то выпадало из памяти Элис, дурные предчувствия усиливались. Это было не сравнить с тем, когда она забывала, где зарядка от органайзера или очки Джона. Это было ненормально. Измученным голосом параноика она говорила себе, что у нее, вероятно, опухоль мозга. Еще она убеждала сама себя не сходить с ума и не тревожить Джона, пока доктор Мойер не выскажет свое профессиональное мнение, а это, к несчастью, могло случиться только на следующей неделе, после конференции по психономике.
Полная решимости пережить следующий час, Элис глубоко вдохнула. Пусть она и не помнит тему сегодняшней лекции, зато она не забыла, кто ее студенты.
– Не мог бы кто-нибудь из вас подсказать мне, что у нас по программе на сегодня? – спросила она.
Несколько студентов ответили нестройными голосами:
– Семантика.
Элис верно рассчитала, что по крайней мере два-три человека ухватятся за возможность показать, что они в курсе дела и готовы помочь. Ее ничуть не пугало, что кто-то сочтет ее вопрос странным или удивится тому, что она не знает тему лекции. Студентов и профессоров разделяет дистанция огромного размера: возраст, багаж знаний, статус.
Плюс за семестр Элис успела продемонстрировать студентам свою компетенцию и имела оглушительный успех, читая курс литературы. Даже если бы кому-то из них пришло в голову поразмышлять на эту тему, они бы, скорее всего, решили, что профессора отвлекли более важные, чем курс «Психология 256», вопросы и у нее просто не было времени заглянуть в программу. Они даже подумать не могли, что Элис только что посвятила семантике целый час.
К вечеру солнечный день стал пасмурным и промозглым, начиналась зима. Прошлой ночью во время ливня с деревьев сорвало почти все оставшиеся листья, и зиму они встречали практически голыми. Элис вполне комфортно чувствовала себя в шерстяном костюме. Наслаждаясь холодным осенним воздухом и разбрасывая на ходу сухие листья, она не спеша шла домой.
В доме горел свет, на полу возле столика в прихожей стояли туфли и сумка Джона.
– Привет! Я дома, – сказала Элис.
Джон вышел из кабинета и уставился на нее, явно сбитый с толку и не в состоянии подобрать нужные слова. Элис тоже растерялась и уже начала думать, что случилось нечто ужасное. Ее мысли сразу обратились к детям. Она замерла в дверях и, собравшись с духом, приготовилась услышать самое страшное.
– Ты разве не должна быть сейчас в Чикаго?
– Что ж, Элис, твой анализ крови в порядке, магнитно-резонансная томография тоже, – сказала доктор Мойер. – Одно из двух: либо подождем месяца три, посмотрим, как у тебя дальше пойдут дела, как ты спишь и прочее, либо…
– Я хочу проконсультироваться у невролога.
Декабрь 2003 года
Вдень, когда Эрик Уэллман устроил вечеринку в честь своего дня рождения, небо нависло, как перед снегопадом. Элис надеялась, что выпадет снег. Как и большинство уроженцев Новой Англии, она каждый год, как ребенок, радовалась первому снегу. И естественно, как и большинство уроженцев Новой Англии, в феврале она проклинала то, чего так ждала в начале декабря. К этому времени в ней уже росла ненависть к лопатам и сапогам, она мечтала о том времени, когда нежно-розовые и желто-зеленые краски весны сменят черно-белую зимнюю палитру. Но в этот вечер снег был бы настоящим подарком.
Каждый год Эрик и его жена Марджори устраивали вечеринку для всего факультета психологии. Это событие не подразумевало ничего экстраординарного, но его всегда украшали детали, которые грели Элис душу: Эрик с комфортом устраивался на полу в гостиной, там же на стульях и диванах рассаживались студенты и младшие сотрудники, Кевин и Глен боролись за обладание куклой Гринча, и все старались заполучить кусок легендарного чизкейка Марти.
Коллеги Элис были более чем талантливы, честолюбивы и непритязательны, в любой момент готовы прийти на помощь и вступить в дискуссию. Она считала их своей семьей. Может быть, потому, что у нее не было ни братьев, ни сестер, ни родителей. Или просто время года делало ее такой сентиментальной и подталкивало к размышлениям о смысле существования и своем месте в жизни. Может, и так, но не только.
Они были больше чем коллеги. Научные открытия, продвижение по карьерной лестнице и новые публикации – все эти события отмечались, но были еще свадьбы и рождения детей и достижения детей и внуков. Они вместе ездили по всему миру на конференции, и многие встречи совмещались с семейными каникулами. Они поддерживали друг друга во время неудач в исследованиях, вместе переживали отказы от грантов, противостояли приступам сомнений в себе, болезням и разводам.
Но самое главное, что их объединяло, – это исследование человеческого разума, желание разобраться в механизмах, которые руководят поведением человека, его речью, эмоциями и потребностями. И если «священным Граалем» их исследований был престиж каждого в отдельности, то сутью было совместное стремление познать нечто ценное и поделиться этим со всем миром. Это был социализм с прививкой капитализма. Удивительная, полная конкурентной борьбы интеллектуальная жизнь. И они, все вместе, были полноправными участниками этой жизни.
Чизкейк благополучно исчез, и Элис, ухватив слойку с кремом, отправилась на поиски Джона. Он беседовал с Эриком и Марджори в гостиной. Когда Элис присоединилась к их компании, прибыл Дэн.
Дэн представил друзьям свою жену Бет, после чего последовали сердечные поздравления и рукопожатия. Марджори приняла у вновь прибывших пальто. Дэн был в смокинге, а Бет – в длинном, до самого пола, красном платье. Они опоздали и были одеты слишком официально для подобной вечеринки – вероятно, уже успели побывать на другом мероприятии. Эрик предложил гостям напитки.
– Я, пожалуй, выпью еще бокал, – сказала Элис, при этом бокал у нее в руке был наполовину полон.
Джон поинтересовался у Бет, как ей супружеская жизнь. Элис никогда не встречалась с невестой Дэна, но кое-какой информацией он с ней поделился. Дэн и Бет жили вместе в Атланте, когда Дэна приняли в Гарвард. Бет осталась дома, и поначалу ее вполне устраивали отношения на расстоянии плюс обещание жениться после окончания университета. По прошествии трех лет Дэн неосмотрительно обмолвился, что на получение образования у него вместо пяти лет вполне может уйти шесть или даже семь. Они поженились в прошлом месяце.
Элис, извинившись, отделилась от компании и направилась в дамскую комнату. По пути из обновленной фасадной части дома в старую она задержалась в коридоре, чтобы допить вино, доесть слойку и полюбоваться развешенными на стенах фотографиями улыбающихся внуков Эрика. После того как она зашла в туалет, Элис забрела в кухню, налила себе еще один бокал вина и включилась в оживленную беседу жен преподавателей.
Они кружили по кухне, по пути легонько подталкивая друг друга локтями или хлопая по плечу. Они всех знали, нахваливали друг друга, поддразнивали и непринужденно смеялись. Все эти женщины вместе ходили за покупками и в кафе и состояли в одних и тех же клубах книголюбов. Они были близки. Элис знала их мужей, и это отдаляло ее от них. Она слушала, потягивала вино и кивала – ее присутствие в кухне можно было сравнить с бегом на тренажере вместо бега по гравиевой дорожке.
Снова наполнив бокал, Элис незаметно выскользнула из кухни. Джона она нашла в гостиной, он беседовал с Эриком, Дэном и молодой женщиной в красном платье. Элис подошла к роялю Эрика и, прислушиваясь к беседе, тихонько постукивала пальцами по крышке. Каждый год она надеялась, что кто-нибудь попросит ее сыграть, но никто не просил. Несколько лет они с Энн, когда еще были детьми, брали уроки, но теперь без нот она могла наиграть только «Baby Elephant Walk» и «Turkey in the Straw», и то правой рукой. Может быть, эта женщина в красном вечернем платье умеет играть на рояле.
В разговоре возникла пауза, и Элис встретилась с этой женщиной взглядом.
– Простите, я Элис Хауленд. Кажется, мы не знакомы.
Женщина растерянно взглянула на Дэна.
– Я Бет.
Бет выглядела довольно молодо и вполне могла быть аспиранткой, но к декабрю Элис обычно узнавала даже первокурсников. Она припомнила, что Марти как-то сказал, что принял на работу нового сотрудника, женщину.
– Вы новый постдок Марти? – поинтересовалась она.
Женщина снова посмотрела на Дэна.
– Я жена Дэна.
– О, как приятно наконец-то с вами познакомиться. Примите мои поздравления!
Никто не произнес ни слова. Дэн посмотрел Джону в глаза, потом на бокал Элис, затем снова на Джона, как будто хотел что-то сказать.
– Что? – ничего не понимая, спросила Элис.
– Знаешь, уже поздно, а мне завтра рано вставать, – сказал Джон. – Пойдем домой, ты не против?
Когда они оказались на улице, Элис хотела спросить, что означают все эти переглядывания, но, пока они были в гостях, выпал чудесный, похожий на сахарную вату снег, и, глядя на него, она обо всем забыла.
За три дня до Рождества Элис посетила Массачусетскую больницу общего профиля в Бостоне. Она сидела в комнате ожидания перед отделением расстройства памяти и притворялась, что читает журнал «Хелс». На самом деле она наблюдала за ждущими своей очереди пациентами. Все пришли парами. Женщина, которая выглядела на двадцать лет старше Элис, сидела рядом с женщиной, которая была как минимум на двадцать лет старше ее самой, наверняка ее мать. Женщина с густыми, ненатурально-черными волосами и громоздкими золотыми украшениями громко и отчетливо, с явным бостонским акцентом говорила что-то отцу, который сидел в инвалидной коляске и не сводил глаз со своих безупречно-белых туфель. Тощая седая женщина листала журнал – слишком быстро, чтобы успеть хоть что-то прочесть, а рядом с ней сидел такой же седой мужчина, полный, с тремором правой руки. По всей видимости, муж и жена.
Элис целую вечность ждала, когда ее наконец позовут. У доктора Дэвиса было молодое гладкое лицо. Он был в очках в черной оправе и в белом расстегнутом халате. Глядя на него, можно было подумать, что когда-то он был худым, но несколько оплывшая нижняя часть его торса напомнила Элис о комментариях Тома по поводу нездорового образа жизни врачей. Доктор, расположившись в кресле за столом, пригласил Элис сесть напротив.
– Итак, Элис, расскажите, что с вами происходит.
– В последнее время у меня часто возникают проблемы с запоминанием, и это меня тревожит. Я забываю слова во время лекций или в разговоре, я вынуждена писать «класс когнитивной лингвистики» в своем ежедневнике, иначе могу забыть пойти на занятия, я совершенно забыла о конференции в Чикаго и не попала на свой рейс. Однажды на Гарвард-сквер я минуты две не могла понять, где нахожусь, хотя я профессор Гарвардского университета и бываю на этой площади едва ли не каждый день.
– И как давно это началось?
– В сентябре. Может быть, этим летом.
– Элис, вы пришли сюда одна?
– Да.
– Хорошо. В будущем вам лучше приходить вместе с кем-нибудь из членов семьи или с человеком, который регулярно с вами контактирует. Вы жалуетесь на проблемы с памятью, следовательно, не можете быть достоверным источником информации о том, что с вами происходит.
Элис смутилась, как маленькая девочка. А выражение «в будущем» застряло у нее в голове и изводило, как вода, методично капающая из неисправного крана.
– Хорошо, – согласилась она.
– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?
– Нет, только мультивитамины.
– Снотворное, диетические таблетки, еще какие-нибудь препараты?
– Нет.
– Выпиваете?
– Немного. Один-два бокала вина за ужином.
– Вы вегетарианка?
– Нет.
– Были ли у вас в прошлом травмы головы?
– Нет.
– Хирургические операции?
– Нет.
– Как вы спите?
– Прекрасно.
– У вас случались депрессии?
– Нет, с тех пор, как я была подростком.
– Стрессоустойчивость?
– Обычная. Стрессы идут мне на пользу.
– Расскажите о ваших родителях.
– Мама и сестра погибли в автокатастрофе, когда мне было восемнадцать. Отец умер от печеночной недостаточности в прошлом году.
– Гепатит?
– Цирроз. Он был алкоголик.
– Сколько ему было лет?
– Семьдесят один.
– У него были какие-нибудь другие проблемы со здоровьем?
– Насколько я знаю, нет. В последние годы я не так часто с ним виделась. А когда это случалось, он был маловразумителен, попросту пьян.
– А у других членов вашей семьи?
Элис выложила доктору скудные сведения об истории болезни членов своей семьи.
– Хорошо. Сейчас я назову вам имя и адрес, а вы повторите за мной. Потом мы займемся другими вещами, после чего я попрошу вас снова назвать эти имя и адрес. Итак, Джон Блэк, Брайтон, Восточная Сорок вторая улица. Можете повторить это для меня?
Элис повторила.
– Сколько вам лет?
– Пятьдесят.
– Какое сегодня число?
– Двадцать второе декабря две тысячи третьего года.
– Время года?
– Зима.
– Где мы с вами сейчас находимся?
– Массачусетская больница, восьмой этаж.
– Вы можете назвать близлежащие улицы?
– Кембридж-стрит, Фрут-стрит, Сторроу-драйв.
– Хорошо. Какое сейчас время суток?
– Позднее утро.
– Назовите месяцы от декабря в обратном порядке.
Она назвала.
– Посчитайте в обратном порядке от ста до шести.
Он остановил ее на семидесяти шести.
– Назовите эти предметы.
Он показал ей шесть карточек с рисунками.
– Гамак, перо, ключ, стул, кактус, перчатка.
– Хорошо, прежде чем показать на окно, дотроньтесь левой рукой до правой щеки.
Она сделала это.
– Можете написать на этом листке предложение о том, какая сегодня погода?
Элис написала: «Солнечное, но холодное зимнее утро».
– А теперь нарисуйте часы, показывающие без двадцати четыре.
Она нарисовала.
– И скопируйте вот этот рисунок.
На рисунке было два четырехугольника, наложенные друг на друга. Элис скопировала.
– Хорошо, Элис, забирайтесь на стол, мы произведем кое-какие неврологические исследования.
Она водила глазами за фонариком доктора, быстро стучала указательным и большим пальцем друг о друга, шла по прямой через комнату, переступая с пятки на носок. И делала все легко и быстро.
– Хорошо. Какие имя и адрес я назвал до тестов?
– Джон Блэк…
Элис запнулась и испытующе посмотрела на доктора. Она не могла вспомнить адрес. О чем это говорило? Возможно, она просто недостаточно внимательно его слушала.
– Это в Брайтоне, но я не могу вспомнить улицу.
– Хорошо. Двадцать четыре, двадцать восемь, сорок два или сорок восемь?
Элис не знала.
– Попробуйте угадать.
– Сорок восемь.
– Это была Северная, Южная, Восточная или Западная улица?
– Восточная?
Ни лицо доктора, ни его жесты не давали Элис подсказки: правильный ли она выбрала ответ. Но если придется угадывать еще раз, значит ответ неверный.
– Так вот, Элис, у нас есть ваш последний анализ крови и магнитно-резонансная томография. Я бы хотел, чтобы вы сделали дополнительный анализ крови и поясничную пункцию. Через четыре-пять недель у вас на руках будут результаты, и вы в тот же день пройдете нейропсихологические тесты, после чего мы встретимся.
– Что, по вашему мнению, происходит? Это обычная забывчивость?
– Я так не думаю, Элис. Мы должны провести дополнительные исследования.
Она посмотрела доктору в глаза. Как-то один ее коллега сказал, что пристальный взгляд в глаза, который длится дольше шести секунд, говорит либо о сексуальном желании, либо о желании убить. Элис в это не поверила, но заинтересовалась и даже проверила на некоторых своих друзьях и нескольких незнакомцах. К своему удивлению, она обнаружила, что каждый из них, за исключением Джона, отводил взгляд раньше, чем истекали те самые шесть секунд.
Доктор Дэвис опустил глаза на четвертой секунде. Вероятно, это означало, что он не желает ее смерти и не желает сорвать с нее одежды, но Элис опасалась, что это означает нечто большее. Ее будут колоть, брать анализы, сканировать, тестировать… Однако она догадывалась, что доктору не нужны дальнейшие исследования. Она рассказала о себе, но не смогла вспомнить адрес Джона Блэка. Доктор уже знал, что с ней происходит.
Утро сочельника Элис провела на диване. Пила чай и смотрела фотоальбомы. Год за годом она помещала новые снимки в пустые пластиковые карманчики. Она не надписывала фотографии – хронология и так строго соблюдалась. Элис помнила всех.
