Ларс Кеплер
Охотник на кроликов
Глава 20
От телефонного звонка Рекс дернулся так, что ушиб руку о жесткий подлокотник скамейки. Он встал, вытер рот. Небо за окном больницы было бледным, словно бумага для выпечки. Он, наверное, задремал. Одолженная куртка лежала свернутой, как подушка.
Он не знал, как долго Самми делали промывание желудка. Снова и снова желудок наполняли водой через зонд и вытягивали содержимое большим шприцем. Самми слабо водил руками, пытаясь отодвинуть шланг, и стонал, когда жидкость, смешанная с красным вином и остатками таблеток, выливалась из него в пластиковый пакет над полом.
Телефон продолжал звонить; Рекс поднял куртку, и телефон выскользнул из кармана, ударился о скамейку и исчез на полу.
Рекс полез за ним и, стоя на четвереньках, прошептал в трубку:
– Алло.
– Рекс, – тяжело проговорила продюсер передачи, – умоляю тебя, скажи, что ты уже в такси.
– Машина еще не пришла, – выдавил Рекс.
В это воскресенье, как и в другие воскресенья, он должен был готовить в прямом эфире Четвертого телеканала. Пропустить передачу было невозможно, а Рекс понятия не имел, который час.
Когда Рекс распрямился, линолеум и трубки дневного света заволокло темнотой. Он оперся о лавку и заговорил, что хочет специальный экран с изображением сырых продуктов и крупный план – когда он будет жарить раков в воке.
– Ты уже должен сидеть в гримерной!
– Знаю. Но что поделать, если такси еще нет?
– Вызови другую машину, – вздохнула продюсер и положила трубку.
Проходившая по коридору медсестра с непонятным выражением в глазах посмотрела на него через очки. Рекс оперся о стену, взглянул на телефонные часы и вызвал такси.
У него из памяти не шло обескровленное лицо Самми, когда мальчик пил активированный уголь, чтобы абсорбировать опасные вещества в кишечнике. Рекс сидел рядом с сыном, носовым платком промокал его покрытый холодным потом лоб и твердил, что все будет хорошо. Около шести утра Самми поставили капельницу, уложили в постель и гарантировали Рексу, что он вне опасности. Рекс остался сидеть на лавке в коридоре, чтобы услышать, если Самми позовет его.
Через сорок минут его и разбудил телефонный звонок.
Рекс быстро подошел к двери палаты, заглянул; сын все еще крепко спал. Чистое лицо было бледным, компресс над катетером сморщился. В утреннем солнце поблескивали шланг и полупустой мешок с физраствором. Живот равномерно поднимался и опускался в такт дыханию.
Рекс почти бегом кинулся к лифтам, вошел в кабину и уже нажал зеленую кнопку, когда позвонил шеф по закупкам телеканала.
– Я в такси, – сказал Рекс; лифт как раз поехал вниз.
– Мне уже пора волноваться? – поинтересовалась Сильвия Лунд.
– Успокойся, они просто перепутали заказы.
– Твое время в гримерной – через двадцать минут, – напряженно сказала Сильвия.
– Я еду, еду, машина уже на Вальхаллавеген.
Он прислонился лбом к зеркалу, чувствуя, как в теле колючей волной поднимается утомление от бессонной ночи.
Такси ждало его у входа в отделение неотложной помощи. Рекс уселся на заднее сиденье и закрыл глаза. Он хотел поспать хотя бы короткое время поездки, но думать мог только о случившемся и о том, что надо позвонить матери Самми, Веронике.
Насколько Рекс понимал, Самми ожидало направление к психологу или куратору, чтобы те вынесли суждение о его наркотической зависимости и суицидальных наклонностях.
Машина повернула и остановилась на гравийной парковке у входа в телецентр. Рекс расплатился и, не дождавшись чека, побежал к стеклянным дверям.
Сильвия поднялась с одного из странных кресел и заторопилась ему навстречу. Лицо приятно подкрашено, уложенные феном волосы падают на шею и скулы.
– Ты не побрился.
– Разве? Значит, забыл. – Рекс провел рукой по подбородку.
– Позволь взглянуть на тебя?
Ее взгляд прошелся по мятой куртке, нечесаным волосам и покрасневшим, припухшим глазам.
– Нарезался. Просто не верится!
– Ну хватит, я над этим работаю, – угрюмо сказал Рекс.
– Дыхни, – коротко потребовала Сильвия.
– Нет, – улыбнулся Рекс.
– Жалко тебя, но при чем тут жалость… Если ты и дальше будешь позориться, ТВ-4 просто прекратит сотрудничать с тобой.
– Да, ты уже говорила.
– Дыхни, или я не выпущу тебя к камерам.
Рекс покраснел, дыхнул Сильвии в лицо, встретился с ней взглядом и зашагал к шлюзовой двери.
Молодая женщина подбежала к стеклянным дверям студии, протащила карточку-пропуск через устройство и придержала дверь, чтобы впустить Рекса и Сильвию.
– Мы еще успеваем, – выдохнула она.
Рекс стал подниматься в гримуборную, но ему вдруг стало плохо на крутой железной лестнице. Пришлось остановиться и постоять, держась за железные перила, прежде чем двинуться дальше.
Он миновал комнату для завтрака, где ждали приглашенные гости, и в своей уборной сразу подошел к раковине. Умылся и прополоскал рот холодной водой, сплюнул, вытерся салфеткой.
Когда он переодевался в висящий на вешалке отутюженный костюм и поварской передник, у него дрожали руки.
Потом он потрусил в гримерную, и молодая женщина, дожидавшаяся в коридоре, последовала за ним.
Рекс уселся в парикмахерское кресло перед зеркалом. Пытаясь справиться с нервозностью, он поглядывал на поток новостей о большом заказе на пассажирские вагоны “Вольво”; одна гримерша брила его, вторая смешивала тональный крем.
Через равные промежутки времени звучала реклама: “Звездный повар Рекс делится лучшими советами, как победить похмелье”.
– Я не спал ночью ни минуты, – выдавил Рекс.
– Да, но мы с этим справимся, – заверила грамерша и прижала влажную губку к его отекшим глазам.
Рекс снова подумал о Самми – как тот был маленьким и сказал свою первую фразу. Стоял холодный осенний день, сын играл в песочнице – и вдруг поднял глаза, похлопал по земле рядом с собой и сказал: “Папа, садись”.
Он не хотел детей, не хотел, чтобы Вероника забеременела. Он хотел только пить, готовить еду и трахаться.
Гримерша в последний раз провела пальцами по его волосам, чтобы они легли гладко.
– Почему люди сходят с ума по готовке? – риторически спросила она.
Рекс рассмеялся, сказал ей “спасибо” за то, что она снова сделала его человеком, и поспешил в телестудию.
Глава 21
Звукоизолирующие двери закрылись. Рекс незаметно проскользнул в студию, увидел хозяйку утреннего эфира Мию Эдвардс – та сидела на диване, беседуя с писательницей с розовыми волосами.
Рекс осторожно перешагнул кабели и занял место на кухне возле диванов и кресел. Пока звукорежиссер закреплял на нем микрофон, Рекс проверял, все ли ингредиенты для приготовления пасты на месте, кипит ли вода, плавится ли масло.
На большом мониторе писательница рассмеялась и, протестуя против чего-то, вскинула руки; пущенные субтитрами новости сообщали о возросшей критике Совета безопасности ООН.
– Ну что, проголодались? – спросила Мия писательницу, получив указание через наушник. – Надеюсь, что да, ведь сегодня Рекс приготовит для нас нечто совершенно особенное.
Зажегся свет, и черная линза камеры развернулась к Рексу – тот круговым движением налил масло в сковороду из чеканной меди.
Рекс увеличил газ, начал собирать листики базилика с большого растения, прервался и с улыбкой взглянул в камеру:
– Может быть, кое-кто из вас основательно отпраздновал вчерашний день… так что сегодня у нас – еда от похмелья. Тальятелле с горячими раками, топленым маслом с чесноком, красным перцем, оливковым маслом и свежими овощами… Представьте себе ленивое утро… вы просыпаетесь, рядом с вами – кто-то, кого вы, будем надеяться, узнали в лицо… Ладно, у вас нет сил вспоминать, что вы делали вчера; единственное, что вам нужно, – это поесть.
– Забудьте о диетах! – с азартом сказала Мия.
– Сегодня утром – точно, – усмехнулся Рекс и провел рукой по волосам, отчего прическа сломалась. – Оно того стоит, обещаю.
– Мы тебе верим.
Мия подошла ближе, глядя, как он молниеносными движениями ножа режет чили и чеснок.
– Будь особенно осторожна, если после вчерашнего ты…
– Я умею так же быстро, – пошутила Мая.
– Покажешь?
Рекс подбросил нож так, что тот дважды перевернулся, поймал его и положил рядом с доской.
– Нет, – рассмеялась Мия.
– Моя бывшая называла меня schmuck… до сих пор не знаю, что это значит, – усмехнулся Рекс и подвигал сотейник.
– Итак, ты подсушил раков на бумажном полотенце.
– И так как они еще не сварены, солить придется основательно. – Рекс погрузил готовую пасту в кипящую воду.
Сквозь облако пара он взглянул на бегущую по монитору новостную строку, и взгляд зацепился за сообщение: “Министр иностранных дел Швеции Виллиам Фок скончался после недолгой болезни”.
От страха у Рекса свело желудок, в голове сделалось пусто. Он забыл, где находится и чего от него ждут.
– А теперь дело за правильными раками, верно? – спросила Мия.
Рекс взглянул на нее и кивнул, не понимая, что она говорит. Дрожащими руками он взял тканевую салфетку с рабочего стола и осторожно, чтобы не повредить грим, промокнул лоб.
Шел прямой эфир, Рекс знал, что должен взять себя в руки, но думать мог только о том, что случайно сделал три недели назад.
Это же неправда.
Одной рукой он крепко взялся за столешницу, чувствуя, как пот льется между лопатками.
– Ты уже сказал, что можно оставить немного воды из-под пасты и добавить ее, чтобы уменьшить количество масла, – сказала Мия.
– Да, но…
– Но не сегодня, верно? – улыбнулась Мия.
Рекс опустил взгляд на руки – они, дрожа, увеличили огонь под сотейником и сейчас выжимали лимонный сок на раков. Дернулось, когда он сжал лимон, капли попали на край миски и остались там, словно наполненные светом прозрачные бусины.
– Ладно, – прошептал Рекс. В голове вертелось: министр иностранных дел скончался после недолгой болезни.
Он был болен, и мой поступок не имеет значения, подумал Рекс и взял миску, в которой были раки.
– И последнее – надо обжарить раков, – сказал он, глядя, как горячее масло образует причудливые узоры. – Приготовились? Um, dois, três…[2]
Камера на длинном шесте приблизилась к большой медной сковороде, когда Рекс театральным жестом опрокинул туда миску, и раки с шумом попадали в масло.
– Увеличьте огонь! Следите за цветом и слушайте… вы услышите, как выпаривается жидкость. – Рекс перевернул раков.
Затрещало, когда он просыпал на сковороду щепотку соли. Другая камера снимала его спереди.
– Дайте настояться несколько секунд. Пусть ваша любимая еще понежится в постели, пока еда не будет готова, – улыбнулся он и вынул розовых раков из масла.
– Запах потрясающий! У меня колени подгибаются. – Мия склонилась над блюдом.
Рекс дал пасте стечь, быстро опрокинул ее в миску, смешал масло с чесноком и перцем, высыпал сверху промасленных раков, плеснул немного белого вина и бальзамического уксуса, после чего густо засыпал рубленой петрушкой, майораном и базиликом.
– Забирайте тарелки в спальню, – сказал Рекс в камеру. – Откройте бутылку вина, если собираетесь остаться под одеялом, а если нет, то и вода отлично подойдет.
Глава 22
Министр иностранных дел мертв, повторял про себя Рекс, покидая студию, где гости ели приготовленную им пасту. Когда он проходил звукоизолирующие двери, гости как раз обсуждали блюдо.
Он добежал по коридору до своей гримуборной, запер дверь, споткнулся о собственные ботинки и ввалился в туалет, где его вырвало.
Обессиленный, он умылся и прополоскал рот, лег на узкий диван и закрыл глаза.
– Fuck me, – прошептал он, и в голове заворочались смутные воспоминания о ночи три недели назад.
Он был на вечеринке в “Матбарен”, слегка перепил и вообразил, что влюблен в женщину, работавшую в инвестиционной компании со смешным названием.
Почти каждый раз, как Рекс напивался, он заканчивал ночь в компании какой-нибудь женщины. Если ему везло, то она оказывалась не ассистенткой с Четвертого канала или бывшей женой какого-нибудь коллеги, а совершенно незнакомой. Как в тот раз.
Рекс поехал с ней на такси в Юрсхольм, она оказалась разведенной, а ее единственный ребенок учился по обмену в США. Он целовал ее в шею, пока она отключала сигнализацию и впускала его. По комнатам ходил старый золотистый ретривер.
Не тратя времени на разговоры, они сразу приступили к делу. Стояла ночь, оба знали, зачем он здесь. Рекс выбрал в большом холодильнике бутылку вина и помнил, как пошатнулся, вытаскивая пробку.
Женщина достала сыр и кекс, к которым они так и не притронулись.
Словно подчиняясь неизбежному, он проследовал за женщиной по устланному коврами коридору в хозяйский будуар.
В спальне женщина зажгла бра, давшее приглушенный свет, и скрылась в ванной.
Из ванной она вышла в ночной рубашке и кимоно из той же серебристой ткани. Выдвинула ящик ночного столика и вручила Рексу презерватив.
Рекс помнил, как женщина захотела, чтобы он вошел в нее сзади – может быть, чтобы не видеть его лица. Она стояла на четвереньках, обнажив белый зад, ночная рубашка собралась на талии, полудлинные волосы качались вдоль щек.
Старинная кровать скрипела, вышитый ангел в рамке раскачивался на стене.
Оба они слишком устали, были слишком пьяны, она не достигла оргазма, даже не притворилась. Когда он кончил, женщина только пробормотала, что хочет спать, легла на живот, да так и уснула с раздвинутыми ногами.
Он вернулся на кухню, достал коньяк, полистал утреннюю газету, которую как раз принесли. Идиотское высказывание министра иностранных дел: могучая феминистская коалиция хочет разрушить традиционные отношения между мужчинами и женщинами.
Рекс швырнул газету на пол и вышел из дома.
С одной мыслью в голове он прямым путем спустился к Ерманиавикену и шел вдоль воды, пока не оказался перед виллой министра иностранных дел.
Он был слишком пьян, чтобы беспокоиться из-за сигнализации или камер видеонаблюдения. Сильнейшее желание восстановить справедливость гнало его, когда он перелезал через ограду, шел прямо через лужайку и поднимался на террасу. Кто угодно мог увидеть его там. У окна могла стоять жена министра, кто-нибудь из соседей мог проезжать мимо. Рексу это было все равно. Его захватила одна-единственная мысль, он просто должен был помочиться в освещенный бассейн министра иностранных дел. В тот момент это казалось совершенно правильным. Когда моча полилась в голубую воду, на лице Рекса сияла улыбка победителя.
Глава 23
Проигнорировав подъехавшее к дверям телецентра такси, Рекс пошел пешком. Ему надо было отдышаться, собраться с мыслями.
Несколько месяцев назад он успокоил бы себя большим стаканом виски, за которым последовали бы еще три.
Он шагал вдоль запруженной транспортом Лидингёвеген и пытался понять, чего будет стоить ему его поведение, когда позвонил Диджей.
– Ты меня видел?
– Да, чертовски хорошо смотрелось! Ты выглядел, и правда, как с похмелья.
– Сильвия тоже так подумала. Она решила, что я напился.
– Она так сказала? Я могу приехать и засвидетельствовать, что вчера ты пил только воду… впрочем, очень много морской воды.
– Ну, не знаю… Это как-то смешно – притворяться алкоголиком, чтобы не потерять работу.
– Но это же не ошибка, что ты спокойно принял…
– Хватит, я больше не могу, – перебил Рекс.
– Я не имел в виду ничего плохого, – тихо сказал Диджей.
Рекс вздохнул и взглянул через ограду на двор перед большой спортивной ареной, построенной к Олимпийским играм 1912 года.
– Ты слышал, что умер министр иностранных дел? – спросил он.
– Естественно.
– У нас были сложные отношения. – Рекс шел вдоль черной ограды.
– В каком смысле?
– Я его не любил. – Рекс вошел в ворота и шагнул на красную гаревую дорожку, тянувшуюся вокруг лужайки.
– О’кей, но необязательно говорить об этом сразу после его смерти, – тихо заметил Диджей.
– Дело не только в этом…
Давид Джордан молча слушал, пока Рекс тихо признавался, как его, пьяного, угораздило помочиться в бассейн министра иностранных дел.
Рекс закончил признание рассказом, как он собрал всех садовых гномов – семьдесят сантиметров в высоту – и побросал их в освещенный бассейн.
Рекс вышел на футбольную площадку и остановился в центре.
Пустые трибуны обступали его со всех сторон, и он вообразил, что какие-то из тех гномов стоят, а какие-то лежат на дне, колючие от мелких пузырьков воздуха.
– Ну ладно, – сказал Диджей, помолчав. – Еще кто-нибудь знает об этом?
– Камеры видеонаблюдения.
– Если будет скандал, инвесторы отыграют назад, сам понимаешь.
– И что мне делать? – уныло спросил Рекс.
– Отправляйся на похороны, – медленно сказал Диджей. – Я прослежу, чтобы ты получил приглашение. Выскажись перед журналистами, скажи, что умер твой лучший друг. Отзывайся о нем и его политических действиях с величайшим уважением.
– Все вскроется, как только на сцену явятся записи с камер.
– Да, я понимаю, но надо предвосхитить это, уже сейчас рассказать о ваших грубых словечках и дурацких шутках… иногда вы заходили слишком далеко, но такими уж друзьями вы были. Однако не делай никаких особенных признаний, избегай подробностей. Будем надеяться, что записей не осталось.
– Спасибо.
– А чем тебе не угодил министр иностранных дел? – с любопытством спросил Диджей.
– Он всегда был лживая скотина… и в качестве последней шутки я нассу на его могилу.
– Только не под запись, – рассмеялся Давид, и разговор закончился.
Рекс посмотрел, как стайка голубей взлетает с трибуны, описывает в небе полукруг, вытягивается медленным эллипсом, собирается и снова садится.
Когда Рекс вошел в палату, Самми сидел на застеленной койке и вытирал волосы полотенцем.
– Классный грим, папа, – сказал он хрипло.
– Точно. Я прямо из телецентра.
Рекс шагнул к кровати. Беспорядочные картины промывания желудка и его собственный страх из-за смерти министра постоянно давили изнутри.
Он напомнил себе: единственно верное решение сейчас – оставаться спокойным и не выносить суждений.
– Как ты? – осторожно спросил он.
– Так себе. Горло болит. Как будто мне в глотку сунули шланг.
– Вернемся домой, и я сварю суп.
– Врач только что ушел, ты чуть-чуть его не застал… я должен поговорить с куратором, прежде чем меня отсюда выпустят.
– Ты договорился о времени?
– Он придет в час.
– Тогда я еще успею повидаться с Диджеем. – Рекс сообразил, что через полчаса ему надо быть на встрече анонимных алкоголиков. – Но потом я сразу приеду сюда… и мы уедем домой на такси.
– Спасибо.
– Самми, нам надо поговорить.
– Ладно. – Сын немедленно замкнулся.
– Я не хочу больше попадать в такие ситуации, – начал Рекс.
– Тебе вчера пришлось нелегко, – сказал Самми, отвернувшись.
– Да.
– Папа – знаменитость. – Самми криво улыбнулся. – Папа – звездный повар из телевизора, ему нельзя иметь такого никчемного сына – гея, который красится и…
– Это мне все равно, – перебил Рекс.
– Тебе надо продержаться всего несколько недель.
– Я все-таки надеюсь, что нам будет неплохо вместе – но и ты обещай приложить усилия.
– Ты о чем? – Самми поднял бровь. – Речь о Нико?
– Мы сейчас говорим не о морали, – пояснил Рекс. – У меня нет предубеждений на этот счет, я считаю, что любовь бывает всякая.
– При чем здесь любовь, – промямлил Самми.
– Ну секс.
– Ты был влюблен в маму? – спросил Самми.
– Не знаю. Я тогда еще не повзрослел по-настояще- му, – честно ответил Рекс. – Но уже потом я понял, что она – та женщина, с которой мне следовало остаться… как я хотел бы прожить всю свою жизнь с ней и с тобой.
– Но мне уже девятнадцать. Папа, чего ты хочешь от меня?
– Для начала – чтобы не было больше промываний желудка.
Самми медленно поднялся и вышел, чтобы повесить полотенце.
– Я думал, Нико проверил, что за таблетки он в меня впихнул, – сказал он, вернувшись. – Но их оказалось слишком много.
– Впредь проверяй сам.
– Я слабый… и мне можно быть таким, – быстро ответил сын.
– Тогда ты не выдержишь… слабость непозволительна.
– Ладно, папа.
– Самми, это не я так говорю. Это так и есть.
Сын привалился к дверной раме, скрестив руки на груди. Он покраснел и тяжело сглотнул.
– Просто не делай ничего, что опасно, – попросил Рекс.
– Почему бы и нет? – прошептал Самми.
Глава 24
Хотя ни одна террористическая организация пока не взяла на себя ответственности за убийство, аналитики службы безопасности не считали это странным, учитывая характер преступления. Убийцы могли преследовать цель не столько посеять ужас в обществе, сколько запугать небольшую группу политиков высшего уровня.
Все воскресенье продолжалась обработка обширных криминалистических данных и более десяти тысяч лабораторных проб. Все подтверждало версию о высоком профессионализме киллера. Он не оставил ни отпечатков пальцев, ни биологических следов, он не оставил ни пуль, ни гильз, не засветился на камерах наблюдения.
Полицейским удалось отыскать несколько отпечатков его ботинок, но такие ботинки продаются по всему миру, а анализ застрявших в них пылинок ничего не дал.
Сага, руководитель расследования Янус Миккельсен и ядро группы сидели в зале для совещаний в штаб-квартире службы безопасности в Сульне. На Янусе была бледно-зеленая, с батиковой росписью футболка. Когда Янус увлекался, его белесые брови приобретали розоватый оттенок.
Конечно, полиция усилила охрану важных зданий, конечно, рядом с ключевыми персонами появилось еще больше телохранителей. Но все понимали, что этого недостаточно.
В зале для совещаний царило напряжение.
Перед отправкой из тюрьмы Халль Салима изолировали от других заключенных, хотя никто не рассчитывал, что подобная мера предотвратит следующие убийства. Даже если он не сможет получать новые приказы, первые три уже подготовлены.
Сейчас вся надежда была на инфильтрацию Йоны. Если он потерпит неудачу, полиции останется только наблюдать за тем, что произойдет в среду.
– Мы имеем дело с отлично подготовленным киллером… он не делает ошибок, не оставляет следов, не боится, – сказал один из собравшихся.
– Тогда он не должен был оставлять свидетельницу, – заметила Сага.
– Если только он не сутенер, который решил, что на этот раз министр зашел слишком далеко, – улыбнулся Янус и сдул рыжеватую прядь с лица.
Жанетт и Сага уже трижды допросили свидетельницу, но ничего нового не выяснили. Она твердо держалась своей истории, и ничто не указывало на то, что она лжет. В то же время они не могли найти подтверждений тому, что она действительно проститутка.
Никто в этой сфере услуг не знал Софию. Но криминалистам удалось выследить Тамару – она, кажется, была единственным человеком, который мог подтвердить ремесло Софии.
Тамара была в списке контактов в мобильном телефоне Софии; телефон Тамары запеленговали через три базовые станции, и техники выяснили ее точное местоположение. Перемещения Тамары ограничивались небольшим районом к юго-западу от Нючёпинга.
Она не была замужем и не переехала в Гётеборг, как утверждала София.
Объявление о ее эксклюзивных эскорт-услугах в Стокгольме так и висело в интернете. На фотографии была женщина лет двадцати пяти с живыми глазами и элегантной прической. Реклама предлагала изысканное общество на закрытых вечеринках, а также в поездках, оплата за всю ночь или покупка пакета “уик-энд”.
Сага читала описание дороги. Жанетт Флеминг вела темно-серый “БМВ” со скоростью сто сорок километров в час. Обеим женщинам всегда было легко вместе, несмотря на различия в характере и внешности. На Жанетт была светло-серая юбка и белый жакет, тонкие колготки и лодочки на невысоком каблуке. Зачесанную набок челку украшала матово-серебряная заколка.
Женщины болтали и ели соленую лакрицу из пакетика, стоящего возле рычага передач.
Сага рассказывала, что вчера ее бывший, Стефан, напившись, прислал ей сообщение из Копенгагена. Он желал, чтобы Сага приехала к нему в гостиницу.
– Почему нет. – Жанетт взяла еще леденец.
Сага рассмеялась, потом сердито посмотрела в окно на мелькнувшие мимо промышленные строения.
– Он просто идиот. Не понимаю, как я могла с ним спать, – тихо сказала она.
– Но если серьезно, – Жанетт побарабанила по рулю, – кому нужны принципы? Это жизнь, единственная, которая у тебя есть, а ты одинока.
– Ты это говоришь как психолог? – улыбнулась Сага.
– Я действительно так думаю. – Жанетт взглянула на нее.
До Нючёпингсбру, к ночному ресторану, построенному как имитация моста над шоссе, они доехали уже поздно вечером.
Жанетт описала круг по парковке; наконец они отыскали старый “Сааб” Тамары, остановились так, чтобы “запереть” машину, и вошли в ресторан.
Мужчина с подносом расплатился и получил талон на место на площадке для отдыха. Сидевшая за кассой женщина крикнула, чтобы он прикрепил талон на ветровое стекло.
В ресторане было почти пусто. Сага и Жанетт все же прошли между столиками, но Тамары не увидели. Они миновали бассейн с мячами, в котором не было детей. Тусклые мячи покоились за покрытым пятнами стеклом возле зеленой таблички с информацией для туристов.
– Ладно, выходим, – тихо сказала Сага.
На площадке для отдыха стояла темень. Было холодно, и Сага, идя мимо скамеек и столиков, застегнула кожаную куртку. Сороки прыгали по краям переполненных мусорных баков.
Сага и Жанетт спустились ниже, на площадку для дальнобойщиков; на парковку как раз въезжала синяя фура. Земля дрожала от тяжести чудовища. Фура повернула и, пыхтя, остановилась возле крайней машины.
По эту сторону моста стояло девятнадцать таких фур, за ними высился мрачно-черный еловый лес. Гул от шоссе наплывал волнами, словно механический прибой.
Между машинами было темно и странно тепло. Запах дизеля смешивался с запахами мочи и сигаретного дыма. Пощелкивал раскаленный металл. Грязная вода капала с навесов над огромными колесами.
Кто-то выбросил мешок с мусором под прицеп, залез в кабину, заперся и включил газовую сигнализацию.
В темноте то тут, то там вспыхивали огоньки сигарет.
Сага и Жанетт шли дальше. На покрытом масляными пятнами асфальте изжеванные пакетики табака, мешки из “Бургер Кинга”, окурки и растоптанные порногазетки.
Присев, Сага заглянула под подвеску и увидела людей, которые двигались между стоявшими поодаль грузовиками. Кто-то мочился на колесо. Слышался приглушенный говор, за закрытыми дверями лаяла собака.
Рядом с ними завелась фура, полосатая от грязи; машина работала на холостом ходу, чтобы поднялось давление и прогрелся мотор. Красные габаритные огни осветили кучу мусора и пустые бутылки на лесной опушке.
Заглянув еще раз под ржавые шасси, Сага увидела, как из кабины вылезает какая-то женщина. Женщина, пошатываясь, пошла прочь; Саге отчетливо были видны ее худые ноги в ботинках на платформе.
