Published by agreement with Salomonsson Agency
© Lars Kepler, 2018
© Е. Тепляшина, перевод на русский язык, 2020
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2020
© ООО “Издательство АСТ”, 2020
Издательство CORPUS ®
18+
Прочитав эту книгу, вы долго не сможете заснуть.
Daily Express
Как и предыдущие романы Кеплера, «Лазарь» – глубоко интеллектуальное и невероятно кинематографичное повествование. Каждая сцена, описанная буквально в двух фразах, предстает как живая, и с той же живостью рисуются портреты героев. Поклонники Ларса Кеплера не будут разочарованы.
Göteborgs-Posten
«Лазарь» – прекрасно написанный захватывающий роман, очень динамичный, наполненный действием и невероятной жестокостью.
Smålandsposten
Свет, лившийся с белесого неба, являл мир во всей его неприкрытой жестокости – таким его, наверное, увидел Лазарь, когда вышел из пещеры.
Под ногами у пастора подрагивал пол из рифленой стали. Чтобы не сотрясаться вместе с ним, пастор упирался в пол палкой, рукой придерживаясь за перила.
Сонное серое море вздувалось, как брезентовая палатка под ветром.
Паром передвигался по двойным стальным проволокам, соединявшим два острова. Мокрые, в каплях, они поднимались из воды, чтобы вновь исчезнуть за кормой.
Паромщик замедлил ход, с прибойных волн брызнула пена, и по бетонным мосткам со скрежетом протянулись сходни.
Когда нос парома ткнулся в причальные кранцы, пастор покачнулся; корпус парома содрогнулся от тяжелых ударов.
Священник прибыл сюда, чтобы навестить ушедшего на покой церковного сторожа Эрланда Линда – тот не отвечал по телефону и не пришел на адвентовскую службу в церкви Лэнна, а ведь всегда приходил.
Эрланд все еще жил в сторожке на Хёгмаршё, позади часовни, относившейся к пасторату. Он страдал старческим слабоумием, но продолжал зарабатывать – стриг траву, а во время гололеда посыпал дорожки песком.
Пастор зашагал по извилистой гравиевой дорожке; лицо онемело от холодного воздуха. Людей видно не было, но прямо перед часовней он услышал доносившийся из сухого дока визг шлифовальной машины.
Пастор уже не помнил, какую цитату из Библии он написал в Твиттере сегодня утром, а ведь он собирался обсудить ее с Эрландом.
На фоне мрачных плоских полей и ельника белая часовня казалась выстроенной из снега.
Зимой богослужебное помещение бывало заперто, так что пастор прошел прямиком к сторожке. Постучал в дверь изогнутым концом палки, подождал и шагнул через порог.
– Эрланд?
Никто не отозвался. Священник стряхнул снег с ботинок и огляделся. Какой беспорядок на кухне. Пастор достал пакет с коричными булочками и поставил на стол, рядом с алюминиевой формой, в которой заветрились объедки – растрескавшееся картофельное пюре, засохший соус и две посеревшие фрикадельки.
Шлифовальная машина, работавшая в доке, утихла.
Пастор вышел, подергал дверь часовни, заглянул в открытый гараж.
На полу валялась запачканная землей лопата. Рядом стояло черное пластмассовое ведро, набитое ржавыми мышеловками.
Пастор палкой приподнял чехол снегоуборщика, но замер, услышав отдаленное мычание.
Выйдя из часовни, он направился к развалинам бывшего крематория на лесной опушке. В высоких сорняках еще стояла печь с закопченной трубой.
Обходя поленницы, пастор невольно оглянулся через плечо.
Тяжелое чувство поселилось в нем, еще когда он только сходил с парома.
Какой-то недобрый сегодня свет.
Странное мычание послышалось снова, ближе – словно теленка заперли в большом железном ящике.
Пастор остановился и замер.
Вокруг расстилалась тишина. Изо рта вырывался парок.
Земля за компостной кучей была хорошо утоптана. У дерева стоял мешок с перегноем.
Священник пошел было к компостной куче, но остановился перед торчавшей из земли железной трубой. Она высовывалась на полметра, отмечая, наверное, границы участка.
Священник оперся на палку, бросил взгляд на лес, увидел тропинку, засыпанную опавшей хвоей и шишками.
Ветер прошелся по верхушкам елей, где-то вдали каркали вороны.
Пастор повернулся и, оставляя странное мычание за спиной, торопливо зашагал назад. Миновав крематорий и дом, он снова оглянулся через плечо. Больше всего ему сейчас хотелось вернуться к себе на подворье и устроиться у камина с детективом и стаканчиком виски.
Грязная полицейская машина покинула центр Осло и покатила по внешнему кольцу. От ветра, который поднимала машина, трепетали росшие у дорожного ограждения сорняки. Надутый пакет унесло в канаву.
Час был уже поздний, но Карен Станге и Матс Люстад ответили на тревожный вызов.
Смена кончилась, они могли бы отправиться домой, но вместо этого мчатся в район Твейта.
С десяток жителей одного многоквартирного дома жаловались на ужасную вонь. Представитель управляющей компании уже проверил мусорные баки; все чисто. Запах, как оказалось, исходил из квартиры на одиннадцатом этаже. Из-за двери доносилось приглушенное пение, но владелец, Видар Ховланд, отказывался открывать.
Полицейская машина ехала мимо низеньких построек промышленной зоны.
За оградой из колючей проволоки виднелись мусорные контейнеры, грузовики и склады заготовленной на зиму соли.
Высотка на Нокквес-вей походила на исполинскую бетонную лестницу, которая упала на бок и развалилась на три части.
Возле фургона с надписью “Мортенс. Ключи и замки” стоял и махал полицейским мужчина в сером комбинезоне. В свете фар тень от поднятой руки вытянулась на несколько этажей.
Карен свернула к обочине, плавно притормозила, заглушила мотор, и они с Матсом вылезли из машины.
Вечернее небо уже начинало смыкаться, близилась ночь. В воздухе чувствовался морозец; наверное, скоро пойдет снег.
Полицейские поздоровались за руку со слесарем, гладко выбритым человеком с серыми щеками и впалой грудью. Слесарь двигался дергано и нервозно.
– В шведскую полицию поступил тревожный вызов с кладбища – там обнаружили около трехсот зарытых в землю трупов, – еле слышно пошутил он и улыбнулся, глядя в землю.
Могучий представитель обслуживающей компании сидел в пикапе и курил.
– Мужик, наверное, забыл в коридоре мешок с мусором, а в мусоре-то рыбные объедки, – проворчал он и открыл дверцу.
– Будем надеяться, – ответила Карен.
– Я и в дверь колотил, и орал в почтовую щель, что полицию вызову. – Представитель щелчком отбросил окурок в сторону.
– Вы правильно сделали, что связались с нами, – ободрил Матс.
За сорок лет в этом доме находили мертвецов дважды: одного на парковке, а еще один человек умер в своей квартире.
Полицейские и представитель компании последовали за слесарем; удушающий запах встретил их уже в подъезде.
Стараясь не дышать, все четверо вошли в лифт.
Двери закрылись; кабина поехала вверх, отчего пол, казалось, надавил на стопы.
– Одиннадцатый этаж – наш фаворит, – проворчал представитель компании. – В прошлом году тут было выселение со скандалом, а в две тысячи тринадцатом одна квартира сгорела дотла.
– На шведских огнетушителях пишут “Проверять за три дня до пожара”, – тихо пошутил слесарь.
Когда они вышли из лифта, их встретил столь чудовищный запах, что у всех четверых в глазах мелькнуло отчаяние.
Слесарь зажал нос и рот рукой.
Карен еле подавила рвотный спазм. Ей показалось, что диафрагма уже содрогнулась и теперь проталкивает содержимое желудка вверх по пищеводу.
Представитель компании натянул ворот свитера на рот и нос и свободной рукой указал на квартиру.
Карен приложила ухо к двери и прислушалась. Тишина. Карен надавила кнопку, и звонок отозвался нежной мелодией.
Внезапно из квартиры послышался слабый голос. Какой-то мужчина что-то пел или читал нараспев.
Карен заколотила в дверь кулаком, и мужчина затих, но потом снова заговорил, словно бы с опаской.
– Заходим, – распорядился Макс.
Слесарь подошел к двери, поставил на пол тяжелую сумку, расстегнул молнию и спросил:
– Слышите?
– Слышим, – отозвалась Карен.
Дверь другой квартиры открылась, и в проеме показалась маленькая девочка со светлыми встрепанными волосами и темными кругами под глазами.
– Иди, иди к себе, – сказала Карен.
– Я хочу посмотреть, – улыбнулась девочка.
– Мама или папа дома?
– Не знаю. – Девочка быстро закрыла дверь.
Слесарь решил обойтись без пистолета-отмычки и стал высверливать замок целиком. Блестящие металлические стружки, крутясь, посыпались на пол. Слесарь сложил разогретые части цилиндра в сумку, выкрутил задвижку и отошел.
Матс попросил слесаря и представителя компании подождать на лестничной площадке. Карен вытащила оружие; Матс распахнул дверь и крикнул в квартиру:
– Полиция! Мы заходим!
Карен не сводила глаз с зажатого в бледных пальцах пистолета. Несколько секунд черный металл казался ей чужим – собрание деталей, дуло, предохранительная скоба, рукоятка.
– Карен?
Она взглянула Матсу в глаза, повернулась к квартире, вскинула пистолет и шагнула через порог, прижав свободную руку ко рту.
Нет, это не мешок с мусором.
Вонь шла или из ванной, или из кухни.
Карен слышала только стук тяжелых ботинок по полу и собственное дыхание.
Она прошла через прихожую с узким зеркалом на стене и быстро проверила углы в гостиной. Там царил хаос. Кто-то своротил телевизор, цветочные горшки с папоротниками разбиты, диван-кровать с большими покрывалами явно сдвинут с места, одна из подушек распорота; торшер лежит на полу.
Карен навела пистолет на коридор, ведущий в ванную и кухню, и, пропустив Матса вперед, последовала за ним.
Под тяжелыми ботинками хрустнули осколки стекла.
В свете включенного бра танцевали пылинки.
Карен остановилась и прислушалась.
Матс открыл дверь ванной и через пару секунд опустил пистолет. Карен попыталась заглянуть в ванную, но ей помешала дверь – Карен разглядела только запачканную штору для душа. Шагнув ближе, Карен толкнула дверь; полоска света протянулась по обоям ванной.
На раковине была кровь.
Карен передернулась, а через секунду услышала у себя за спиной голос – старческий, приглушенный. Тихо пискнув от страха, она круто развернулась и прицелилась в коридор.
Никого.
Переполняемая адреналином, Карен вернулась в гостиную. Послышался смех; Карен наставила пистолет на диван.
Вдруг за ним кто-то прячется?
Она слышала, что Матс что-то ей говорит, но не могла понять, что именно.
В ушах стучал пульс.
Держа палец на спусковом крючке, Карен медленно двинулась вперед, сама чувствуя, как дрожит, и поддерживая руку с пистолетом второй рукой.
В следующую секунду она поняла, что голос исходит из музыкального центра, и тут давешний старик снова запел.
Карен обогнула диван, опустив оружие и поглядывая на пыльные провода и сплющенный пакет из-под чипсов.
– Ладно, – прошептала она себе под нос.
На плеере лежал конверт от CD-диска, выпущенного Институтом языка и народной культуры. Запись была поставлена на повтор. Какой-то старик что-то рассказывал на труднопонимаемом диалекте, смеялся, пел: “Свадьбы гуляют в наших дворах, все разодетые в пух и прах”, а потом замолкал.
Матс, появившись в дверном проеме, махнул Карен рукой – он хотел проверить кухню.
На улице почти стемнело, шторы подрагивали от жара батарей.
Идя за Матсом по коридору, Карен оступилась и оперлась о стену рукой, сжимавшей пистолет.
В воздухе стоял запах застарелой мочи и разложения – такой густой, что слезились глаза.
Матс дышал часто, поверхностно; Карен изо всех сил старалась подавить дурноту.
На кухне оба остановились.
На полу лежал голый человек с большой головой и вздутым тугим животом.
Беременная женщина с распухшим сизым пенисом.
Пол поплыл у Карен под ногами, в глазах потемнело.
Матс что-то тихо простонал и оперся о морозильную камеру.
Карен твердила себе, что это просто шок. Она понимала, что мертвец – мужчина, но раздутый живот и разведенные ляжки делали его до одури похожим на женщину в родах.
Карен дрожащими руками сунула пистолет в кобуру.
Разложение зашло уже далеко, плоть казалась рыхлой, сырой.
Матс прошагал через кухню, и его вырвало в раковину так, что брызги попали на кофеварку.
Голова мертвеца походила на почерневшую тыкву, насаженную прямо на плечи, челюсть развалилась, и газы через зияющий провал рта вытолкнули глотку с кадыком наружу.
Здесь дрались, подумала Карен. Его ранили, сломали ему челюсть, он ударился головой о пол и умер.
Матса снова вырвало; он сплюнул тягучую слюну.
В гостиной опять зазвучала песенка.
Взгляд Карен скользнул по животу, разведенным бедрам и половому органу мужчины.
Бледное лицо Матса покрылось потом. Карен подумала: надо подойти, помочь коллеге выйти отсюда, и тут кто-то схватил ее за ногу; Карен взвизгнула от страха, рука дернулась к кобуре, но перед ней стояла та девочка из соседней квартиры.
– Дружок, тебе сюда нельзя, – выдохнула Карен.
– Тут интересно. – Девочка уставилась на нее темными глазами.
Чувствуя, как дрожат ноги, Карен потянула девочку за собой, через всю квартиру, на лестничную площадку.
– Не пускайте сюда никого, – сказала она представителю компании.
– Я только окно открыл!
Карен отчаянно не хотелось возвращаться в квартиру – она уже знала, что увиденное будет сниться ей, что она станет просыпаться по ночам и видеть перед собой этого несчастного с широко расставленными ногами.
Она вернулась на кухню. Матс закрутил кран и взглянул на нее блестящими глазами.
– Уходим? – спросила Карен.
– Да. Я только загляну в морозилку. – Матс указал на кровавые отпечатки у ручки морозильной камеры.
Он вытер губы, открыл крышку и нагнулся над морозилкой.
Карен увидела, как его голова дернулась, словно от удара снизу, а рот открылся в беззвучном крике.
Матс, шатаясь, отступил назад, и крышка с грохотом захлопнулась. Звякнула кофейная чашка на столе.
– Что там? – Карен приблизилась к морозилке.
Схватившись за край раковины, Матс опрокинул стоявшую рядом лейку. Зрачки у него превратились в точки, поставленные тушью, а лицо странно побелело.
– Не смотри туда, – прошептал он.
– Мне надо знать, что в морозилке. – Карен сама услышала страх в своем голосе.
– Не смотри. Ради бога, не смотри.
Садовое хозяйство Валерии де Кастро в Накке (Стокгольм)
Сумерки опускались медленно; темнота стала заметной, лишь когда на все три теплицы лег свет фонариков из рисовой бумаги.
Только тогда стало ясно, что наступил вечер.
Валерия собрала кудрявые волосы в хвост. Сапоги в жидкой глине, грязная красная стеганая куртка натянулась на плечах.
От дыхания поднимался пар; в воздухе свежо пахло морозом.
На сегодня работа закончена. Валерия стянула рабочие перчатки и направилась к дому. Поднявшись на второй этаж, наполнила ванну и бросила испачканную одежду в корзину для стирки.
Подойдя к зеркалу, она увидела у себя на лбу большое грязное пятно, а на щеке – царапину от ежевичного шипа.
Нужно что-нибудь сделать с волосами. Валерия криво улыбнулась сама себе. Очень уж у нее счастливый вид.
Она сдвинула шторку, оперлась о кафельную стену и шагнула в ванну. Вода была горячей, и Валерия помедлила, прежде чем погрузиться полностью.
Положив голову на край ванны, она закрыла глаза и стала слушать, как редкие капли срываются с крана.
Вечером придет Йона.
Как глупо они поссорились! Она обиделась, но это же недоразумение, они во всем разобрались, как взрослые люди.
Валерия открыла глаза и стала разглядывать потолок с бликами от воды. От капель быстро расходились круги.
Шторка снова закрылась, скользнув по карнизу, так что двери и замка не было видно.
Валерия положила ногу на край ванны. Мягко плеснула вода.
Закрыв глаза, Валерия задумалась о Йоне, поняла, что сейчас уснет, и села.
Жарко, лучше вылезти. Валерия встала – с тела текла вода – и безуспешно попыталась рассмотреть в запотевшем зеркале дверь.
Осторожно выбралась из ванны на скользкий пол, взяла полотенце и вытерлась.
Приоткрыла дверь, подождала пару секунд и выглянула в коридор.
На обоях неподвижно лежали тени.
Стояла абсолютная тишина.
Валерия была не из пугливых, но время, проведенное в тюрьме, научило ее осторожности.
Она дошла до спальни, ощущая распаренным телом холод коридора. На темном, но еще не черном небе держались полосы прозрачных облаков.
Валерия достала из комода чистые трусики, натянула их, открыла гардероб, выбрала желтое платье, положила на кровать.
На первом этаже что-то звякнуло.
Валерия замерла чуть дыша и стала прислушиваться.
Что там?
Йона придет только через несколько часов – она приготовит пряное рагу из ягненка со свежим кориандром.
Валерия шагнула к окну и начала опускать штору, как вдруг увидела у теплицы какого-то человека.
Она попятилась, отпустила шнур, и штора с шумом уехала вверх.
Шнур с тихим скрежетом намотался на катушку.
Валерия быстро погасила ночник и снова приблизилась к окну.
На улице никого.
Но Валерия была почти уверена, что на темной опушке неподвижно стоял какой-то человек.
Худой, как скелет, он смотрел вверх, на нее.
Стекла теплиц поблескивали от конденсата. Никого там нет. Нельзя бояться темноты, так не пойдет.
Валерия сказала себе, что это просто покупатель или поставщик. Увидел ее в окне голую и скрылся.
Посетители довольно часто приходили уже после закрытия.
Она потянулась к телефону. Батарея разряжена.
Накинув длинный красный халат, Валерия стала спускаться по лестнице. Через несколько ступенек по ногам потянуло холодным сквозняком. Валерия спустилась еще ниже. Входная дверь была широко открыта.
– Кто здесь? – громко крикнула Валерия.
На коврик и даже на половицы коридора нанесло сухих осенних листьев. Валерия сунула босые ноги в резиновые сапоги, взяла со шляпной полки большой карманный фонарь и вышла.
Спустилась к теплицам, проверила двери, посветила фонариком между растениями.
В свете фонаря темные листья стали светло-зелеными. По стеклянным стенам скользили тени и отражения.
Валерия обогнула самую дальнюю теплицу. На лесной опушке было черно. Холодная трава шуршала под сапогами.
– Вы что-то хотели? – громко сказала Валерия и посветила на деревья.
В луче света стволы стали бледно-серыми. За деревьями притаилась тьма. Валерия прошла мимо старой тачки, чувствуя запах ржавчины, и стала переводить конус света со ствола на ствол.
Трава в половину ее роста не шелохнулась. Валерия продолжала светить на деревья. И вдруг увидела кое-что там, за стволами, на земле. Как будто бревно, прикрытое серым покрывалом.
Свет стал слабее. Валерия потрясла фонарик, возвращая его к жизни, и подошла ближе.
Отвела ветку, чувствуя, как колотится сердце и дрожит в руке фонарь.
Под покрывалом, похоже, лежало тело, кто-то в позе эмбриона, без руки или даже без обеих рук.
Надо поднять покрывало, посмотреть, что там. Надо.
Из леса не доносилось ни звука.
Под сапогом сломалась сухая ветка, и вдруг опушку залило белым светом. Свет падал сзади, двигался из стороны в сторону, и узкие тени деревьев вместе с собственной тенью Валерии заскользили по земле.
Йона Линна медленно подъехал к дальней теплице. Обочины узкой асфальтовой дорожки поросли травой и кустарником.
Одна рука Йоны покоилась на руле.
Лицо было задумчивым, а в серых, как морской лед, глазах затаилось одиночество.
Йона стригся коротко – стоило немного затянуть с походом в парикмахерскую, и светлые волосы начинали торчать во все стороны.
Высокий и мускулистый, он имел вид человека, у которого после десятилетий тренировок все мышцы, все сухожилия и связки работают в полном согласии между собой.
Темно-серый пиджак, ворот белой рубашки расстегнут.
На пассажирском сиденье рядом с Йоной лежал завернутый в бумагу букет красных роз.
До поступления в полицейскую академию Йона служил в армии, участвовал в спецоперациях, а специализацию получил в Нидерландах, и самую передовую: нетрадиционный рукопашный бой, новейшие виды оружия и партизанская война в условиях города.
За годы службы в полиции Йона раскрыл больше запутанных убийств, чем любой другой комиссар уголовного розыска; равных ему не было во всей Скандинавии.
Когда его приговорили к четырем годам тюрьмы, многие сочли приговор стокгольмского суда первой инстанции несправедливым.
Йона не стал обжаловать приговор. Он знал, чем рисковал, спасая друга.
Прошлой осенью тюремное заключение Йоне заменили на общественные работы. Теперь он служил участковым полицейским в стокгольмском районе Норрмальм и жил в одной из квартир полицейского департамента, на Рёрстрандсгатан, напротив Филадельфийской церкви. Всего через несколько недель Йону снова ждали должность комиссара уголовной полиции и его прежний кабинет в полицейском управлении.
Йона выбрался из машины в ночную прохладу.
В домике Валерии горел свет, входная дверь была открыта настежь.
Свет из кухонного окна падал, рассеиваясь, на голые ветки плакучих берез и прихваченную морозом траву.
В лесу что-то хрустнуло, и Йона обернулся. Между стволами прыгал слабый свет, под чьими-то шагами шуршали листья. Все ближе и ближе.
Йона осторожно, одной рукой расстегнул кобуру.
Из леса вышла Валерия с фонариком в руке. В красном халате и резиновых сапогах, бледная, с мокрыми волосами.
– Ты что делала в лесу?
– Просто ходила проверить теплицы. – Взгляд у Валерии был странный, словно мысли ее витали далеко отсюда.
– В халате?
– Ты рано приехал, – заметила Валерия.
– Знаю, это невежливо. Я старался ехать помедленнее. – Йона достал букет.
Валерия сказала “спасибо” и, взглянув на него большими темно-карими глазами, позвала в дом.
В кухне пахло дровяной печью и лавровым листом. Йона заикнулся было, что проголодался, но передумал и стал говорить, что знает – он приехал слишком рано и вовсе не торопится сесть за стол.
– Будет готово через полчаса, – улыбнулась Валерия.
– Отлично.
Валерия положила цветы на стол и подошла к кастрюле. Подняла крышку, помешала, надела очки и, заглянув в поваренную книгу, высыпала в кастрюлю рубленую петрушку и кориандр.
– Останешься на ночь? – спросила она.
– Если не помешаю.
– Я имела в виду, можно ли тебе вино. – Она покраснела.
– Я понял.
– Ты понял, – чуть улыбнувшись, передразнила Валерия его финский акцент.
Достав из верхнего шкафчика два бокала, она открыла бутылку и разлила вино.
– Я постелила в гостевой комнате, положила полотенце и зубную щетку.
– Спасибо. – Йона взял у нее бокал.
Они молча чокнулись, отпили, посмотрели друг на друга.
– В Кумле[1] такого не нальют, – заметил Йона.
Валерия осмотрела стебли роз, поставила цветы в вазу и посерьезнела.
– Не буду ходить вокруг да около, – начала она, теребя поясок старого халата. – Прости, что я тогда такое устроила…
– Ты уже извинялась.
– Я хотела извиниться, глядя тебе в глаза… поняла, что ты по-прежнему служишь в полиции – и развела детский сад.
– Ты решила, что я тебе врал, но я…
– Дело не только в этом, – перебила Валерия и покраснела.
– Полицейских ведь все очень любят?
– Ага. – Валерия попыталась сдержать улыбку, отчего у нее сморщился подбородок, снова помешала в кастрюле, закрыла ее крышкой и убавила жар.
– Если что-нибудь нужно – скажи.
– Ничего, я только… я хотела уложить волосы и подкраситься к твоему приходу, так что пойду-ка наверх.
– Ладно.
– Подождешь здесь или поднимешься со мной?
– Поднимусь, – улыбнулся Йона.
Забрав с собой бокалы, они поднялись в спальню. Желтое платье ждало на застеленной кровати.
– Садись, вот кресло, – тихо сказала Валерия.
– Спасибо.
– Теперь не смотри.
Йона отвернулся. Валерия надела желтое платье и стала застегивать пуговки на лифе.
– Не так часто я наряжаюсь в платья. Если только летом, когда еду в город, – сказала она своему отражению в зеркале.
– Как красиво.
– Не подглядывай, – улыбнулась она, застегивая последние пуговицы на груди.
– Не могу.
Валерия подошла к зеркалу и заколола влажные волосы шпильками.
Йона смотрел на ее длинную шею; Валерия наклонилась и подкрасила губы. Взяв с ночного столика сережки, она села на кровать, стала вдевать их в уши – и встретилась взглядом с Йоной.
– Мне кажется, я так реагирую из-за того случая в Мёрбю… мне до сих пор стыдно, – тихо сказала Валерия. – Даже предположить страшно, что ты про меня тогда подумал.
– Одна из моих первых операций в качестве стокгольмского патрульного. – Йона опустил глаза.
– Я была наркоманкой.
– У каждого свой путь, так уж устроено. – Йона посмотрел ей в лицо.
– Но ты так расстроился! Я же видела… и помню, как пыталась отнестись к этому с презрением.
– У меня была только одна твоя фотография, из гимназии… ты не отвечала на письма, я отслужил и уехал за границу.
– А я оказалась в Хинсеберге[2].
– Валерия…
– Надо же было так бессмысленно, как-то не по-взрослому все исковеркать… А потом я опять чуть все не испортила.
– Ты была не готова к тому, что я останусь на полицейской службе, – спокойно заметил Йона.
– Ты хоть знаешь, почему я села в тюрьму?
– Я читал приговор. Твоя вина была не больше моей.
– Ладно. Просто, чтобы ты знал, что я вовсе не пай-девочка.
– Ну-ну.
Валерия не сводила с Йоны взгляда, словно хотела высмотреть в нем что-то еще, словно ей должно было открыться что-то, доселе скрытое.
– Йона, – серьезно сказала она. – Я знаю, ты считаешь, что быть рядом с тобой опасно. Что ты подвергаешь опасности дорогих тебе людей.
– Нет…
– Ты долго мучился. Но разве обязательно мучиться всю жизнь?