Lars Gert
Владыка бриллиантов
4. Лунная радуга
Испросив благословенья у отца и матери, Эльданхёрд покинул своё родовое гнездо, дабы восстановить справедливость на земле. Сейчас он держал путь в одну гостиницу, которая близ селений людских – дальше уже владения гномов, а за ними – лишь неприступные скалы, хребты, утёсы, горы Севера.
Сняв себе одноместный номер, весьма уставший с долгой дороги, юный эльф решил было прикорнуть на циновке, но не тут-то было!
Едва он прикрыл сначала один, а потом и другой глаз, как вдруг неожиданно для себя самого провалился в такой сон, где всё виделось и чувствовалось, точно наяву! Вот, уже и не гостиница это вовсе, а ветхий, заброшенный дом на одиноком холме, и дом сей рухнет не сегодня-завтра. Хуже же всего то, что явился пред очи эльфа образ некой девочки, и девочка эта, дочь людей, оказалась на редкость вредной, если не сказать – опасной. Она мучила Эльданхёрда до самого рассвета, покрываясь каплями крови, и рассказывая о себе всякие страшные небылицы – а именно, историю её исчезновения и последующего усекновения её главы, которую она держит сейчас в своих руках, а также о поедании её заживо, ещё трепещущей, неким людоедом. Шестилетняя Эбигейл грозила эльфу кулачком, и требовала найти и наказать её убивца, а иначе не видать здесь постояльцу ни сна, ни житья. Плача, она показывала перепуганному до смерти Эльданхёрду кровоточащие раны и не зажившие до конца рубцы на своих руках. Этот призрак, это привидение могло проходить сквозь стены и сквозь самого Эльданхёрда, не меняя своих форм.
– Я ничего не обещаю; я постараюсь отыскать и покарать обидчика! – В диком ужасе вскричал эльф. – Прежде я не видел смерти… Оставь меня в покое хотя бы на время!
– Нет, – Отрезала девочка, не уступая. – Либо ты найдёшь моего палача, либо… Я никогда не отстану от тебя!
Этот комочек нервов то садился в дальний угол, всхлипывая и вздрагивая, то незаметно подходил к эльфу сзади и шептал в уши всякие разные детали, все красочные подробности его отвратительного по своей природе убиения.
Когда эльф очнулся, протяжные стоны Эбигейл, её истерический смех ещё звучали у него в голове. Он же первым делом поспешил к хозяину гостиницы; некоторые вопросы требовали ответов: что же это – банальный ночной кошмар? Или ему не почудилось, не привиделось, не примерещилось?
– Предыдущий владелец номера был жестоко убит какими-то варварами, совершившими набег прошлой осенью (если можно назвать осенью хоть какое-нибудь из времён года в нашем краю). – Пожал плечами Ваммих, хозяин гостиницы. – А больше я ничего не знаю.
– Жаль, – Понуро, вяло бросил ему эльф, и поведал приключившееся с ним этой ночью.
– А, – Оживился вдруг Ваммих. – Так тебе повезло: ты из первых уст услышал легенду о людоеде и маленькой девочке. Говорят, это сущая правда – хотя, в заведениях, родственных моему, болтают ещё и не такое. Верить или нет – дело твоё, но сюда иногда захаживает некто, называющий Эбигейл своей прабабушкой. Странный малый; мутный тип. И расплачивается всегда одной и той же монетой… Интересно, как она к нему возвращается вновь?
Завидев Эльданхёрда, люди скучились возле него.
– Добро пожаловать, эльф! Что позабыл ты здесь? Хм… Чай, не каждый день балует нас визитами из леса вашего.
Сын Даннора благоразумно не стал распространяться об истинной цели его прибытия в земли короля Нормана, а лишь заявил, что-де поссорился с отцом, а копыта его оленя привели его сюда.
Вряд ли люди поверили двадцатилетнему эльфу, видя его потёртое, хоть и впрямь под стать королевскому, седло, но на время они оставили его, переключившись на свои бытовые, текущие проблемы.
Тем временем Даннор телепатически связался с сыном, и наказал ему:
– Сыщи путников себе; путников бравых и непокорных жестокой судьбе. Да станете опорой друг другу, сие желание моё. В путники же возьми гнома и человека – каждый из них хорош по-своему, обладая теми или иными качествами. Гнома сильно не доставай: они не болтливы. Буки, и злюки-колюки, но дело своё знают: в алхимии сильны, в магии и в фюзисе; сгодится тебе гном. Но лучше подружись с ним, не используй втёмную! Не будь корыстным, но будь самим собой. Человек же по своей природе глуп и скуп (хоть и не жаднее гнома); человек многого не ведает и авантюрист по сути своей. Отчаянно бросается он в передряги, но добр сердцем и душой. Ещё, он искренне верит в некое загадочное чувство под номером шесть; «интуиция» это, или «любовь» – одно из двух, я сам не разгадал доселе. Эльф же мудр, и много раз всё взвесит, тщательно подумает; эльф – гуманитарий, и умён, силён в искусствах. Если вы подружитесь, объединитесь – не будет страшен вам никакой враг! И с лютоволком справитесь, и с медведем пещерным; троллем и зверем всяким из чащи лесной. Возможно, именно вам повезёт больше, и устрашится великан (где бы Он ни был), и вернёт земную ось на место. Тогда раскроют древа кроны свои, расправят плечи; трава зазеленеет, и барсук проснётся ото сна. Зацветут лужайки, и ручьи горные, слившись воедино, в реки полноводные обратятся на равнинах. И птицы певчие заведут звонкую песнь; и настанет Рай…
Слушая речи отца, Эльданхёрд, что ныне мужествен и твёрд, покинул, было место своего ночлега и утреннего завтрака; однако, поднялась сильнейшая метель, и вот: занесло оленя и его эльфа к другому краю дремучего эльфийского леса – настолько сильным оказался буран. Он кружил, и всё вокруг разворошил, и похоронил двух путников под толщею, припорошив белым полотном, и мелкие кристаллы этого снега блестели на вскоре вышедшем из-за туч Солнце, как алмазы в короне великана-короля.
И проснулся тут Алмазный король, и недовольно перевернулся на другой бок.
– Да чтоб тебя… – Зевнул Бендикс. – Даннор нашёл, кого подсылать ко Мне! Это даже не смешно: сей вьюноша храбрится, но тряпка и тюфяк; жизни он не знает, а ведь жить ему – вечно. Сына родного не жалко, в руки загребущие Мои бросать! Что сделает он Мне, Даннор? Он даже не знает, куда идти и что делать. И не лень же…
Великан, пройдя к Себе на кухню, разогрел Себе хряковепря, пойманного ещё в прошлом году, но в Его холодильнике, Его морозильнике, Его скотомогильнике дикий кабан-секач прекрасно сохранился, и вот: дивный пир на весь мир.
– День рожденья у Меня! – Облизнулся великан, и надел слюнявчик. – Интересно, где Мой сладкий торт?! Где вишня зимняя на нём?
Вдоволь насытившись, Алмазный король решил вновь отойти ко сну. Наетый, сытый, довольный, Он удовлетворённо зажмурил глаза, гладя Себя по брюху, и зевнул ещё раз.
– Увэааа… Мне б на каждый глаз да по минут шестьсот!
Спит-поспит хозяин гор; спит вечным сном, а между тем заблудившийся во время лютой вьюги Эльданхёрд, привязав оленя к лапчатой ели, побрёл наобум, прямо в лесную чащу.
– Эй!!! Есть кто-нибудь? – Ухнул он вглубь, но никто не отозвался; эхо – и то обошло его стороной, не соизволив явиться.
Трижды звал горе-путешественник, но никто так и не откликнулся. На что рассчитывал? На что надеялся?
– Неужели мертв, сей лес, и нет в нём никого? – Разодрал эльф снова свои голосовые связки, похоже, намереваясь сорвать себе голос и простыть. – Неужели нет в сём лесу ни белки, ни лисицы? Коль нет похожих на меня, то пусть выйдет сюда зверь иль оборотень, дух иль нежить!
И случилось так, что уже стемнело; стихло ненастье, и небо очистилось от свинцовых туч и ныне было безоблачно. И взошла Луна, и взошли звёзды; и вот: свет лунный, свет тусклый, бледно-голубой прошёл сквозь призму одной единственной, невинной льдинки так, что радуга явилась взору Эльданхёрда.
Дивился добрый молодец на сие природное явление, и открыл рот, стоя, как вкопанный: красивым было это ночное зрелище! Но ещё больше разинул рот эльф тогда, когда радуга обратилась в лестницу, и с Луны на землю лёгкой поступью сошла писаная красавица, и нет на Земле другой такой – ни среди эльфов, ни тем более среди гномов и людей.
Богиня-огневласка, с аккуратным носиком, светло-карими глазами и изящной линией рта, в худеньком, прекрасном тельце, на котором был изумительный наряд – такой предстала пред очами эльфа Лунная Радуга.
И встретился глазами с этой девушкой Эльданхёрд, и по уши влюбился в мгновение ока, с первого взгляда. И не мог он отвести взгляда своего, ибо запала ему в душу искра, и в сердце навсегда бушует пламя, и огонь сей не залить водою, не погасить землёю, не задуть ветром.
Как эльф он мог на близком расстоянии чувствовать, каково то или иное существо изнутри – плохое или хорошее. В случае же с Лунной Радугой эльф вначале растерялся, но узрел насквозь, что душа её невинна и чиста, светла и просто – доброта. В сердце этой девы горела лампада великой безмятежности, лампада всего самого лучшего, что может быть на этом свете.
Глядел на неё эльф, и лицезрел пред собою не незнакомку, но ту, что бок о бок с ним с рождения его; будто всю жизнь он знал её – или же грезил, мечтал, искал, скучал. Именно такую видел, как из снов… Его прежняя тоска, его томление, которым он не мог найти объяснения, вмиг улетучились, и понял Эльданхёрд, что встретил он подругу жизни, и жизнь свою готов отдать, а девицу эту – ни за что не променять. Ей нет цены, она не есть товар; она умна, се видно по всему. Она есть совокупность всего позитивного и положительного, она есть свет в окне, в конце тоннеля. Она вдохнула в него жизнь, подарила надежду и открыла второе дыхание; она помогла ему обрести смысл жизни, ибо до того момента, момента встречи не знал, не ведал эльф, ради чего, ради кого, ему, собственно, жить. Он встретил ту самую и ту единственную, которая одним своим видом, одним своим присутствием озарила всё вокруг, а ведь суровым донельзя стал тот край, в котором ныне живут все.
Лунная Радуга вдруг отвернулась и запела, и вот: голосу её позавидовали бы соловьи; слетелись птицы, и наступило утро долгожданное. И пели птицы вместе с ней, и проснулся лес, из чащоб которого вышли ангелу навстречу звери, дабы увидеть и послушать лично.
Эльфийский принц же был в первом ряду, и счастьем для него было бы держать красавицу за руку, но он не смел. Он прокручивал в своей голове десятки приветствий и комплиментов, приятных слов и умных фраз, но язык подвёл его, являя наружу лишь неудобоваримый лепет. Эльданхёрд и плакал, и смеялся; он радовался, потому что сейчас был счастлив – впервые в своей ещё недолгой жизни.
«Смотришь на неё – и будто нет зимы; сразу как-то веселее и теплее. Нет угрюмости и хмурости, нет настроения плохого», думал про себя эльф.
– Кто ты? – Осмелился спросить Эльданхёрд, не отрывая взора.
– Я – Лунная Радуга, эльфа лесная; живу я здесь. Разбудил меня ты возгласом своим. Сам же – откуда будешь, и как же твоё имя?
И рассказал сын Даннора, что заблудился в ледяном тумане, и забросило его сюда. И что, завидев Луну, спускающуюся по радуге, подумал, что сама богиня пожаловала; снизошла на землю и ныне напротив очей его.
– Полно; показалось всё тебе. – Улыбнулась лесная дева, в смущении краснея. – Воображение у тебя будь здоров; переутомился ты с дороги, и замёрз, поди, порядком.
Глядь – а у эльфийки волосы белее снега, но сие – не седина. Белоснежное, шелковистое, живое покрывало, что спускается на плечи стройные, закрывая часть личика предивного и шею нежную. И уж не травяной на ней наряд; не подпоясана лианой – платье белое, красивое, и как не холодно ей в нём?
И повела Лесная Радуга за руку Эльданхёрда в крытую беседку, что на опушке леса, дабы погреться у небольшого, встроенного в беседку камина и немного подкрепиться.
И беседовала она с сородичем своим до наступления темноты, и вдруг видит, подмечает эльф, что волосы его зазнобы чернее дёгтя, но такова уж удивительная странность, уникальность и оригинальность волос у Лунной Радуги – оставаясь столь же длинными, пышными и прекрасными, они меняли цвет, точно хамелеон.
И по пришествию сумерек превратилась возлюбленная принца в забавного чёрного котёнка, который уселся ему на колени. И сие существо было самым тёплым, самым мягким, самым пушистым в этом мире. И уснув, усидел котёнок до утра; не сбежал он, потому что понял: не отшвырнёт, не обидит его Эльданхёрд, ибо нет в нём сущего зла, нет ничего плохого.
Так Лунная Радуга поняла, что принц эльфийский достоин её доверия. И поутру обратившись снова в лесную фею, велела ждать её в беседке, и растворилась в воздушном эфире.
Вернулась она нескоро, и за это время эльф успел заскучать. Едва завидев её снова, он привстал было со скамьи, но та велела ему оставаться на месте. И сев рядом, Лунная Радуга показала Эльданхёрду взятые ей из дома все её рисунки, и дивился тот таланту девы прекрасной, девы премудрой.
Она не говорила лишнего; не сыпала словами направо и налево. Она не оказалась глупа, и в беседе проявила себя как весьма начитанное существо. Будучи моложе на год, Лунная Радуга превосходила заблудшего путника наличием жизненного опыта. Похоже, ей чужды были все пороки; не склонна она к гордыне, высокомерию и себялюбию.
Лунная Радуга играла Эльданхёрду на арфе, на лире, на клавесине; свистела на флейте и даже била в барабан.
Прошёл целый год, но лесная фея не подпускала эльфийского принца ближе положенного этикетом, и умалчивала о том, где расположен её дом. Эльф не настаивал и терпеливо выжидал, когда Лунная Радуга поймёт, что нет никого в его сердце, кроме неё.
Похоже, фея привыкла к некоторой свободе, обособленности: она была несколько себе на уме. И хотя Лунную Радугу окружала фауна, любящая, ценящая и уважающая её – за то, что гладит и кормит с руки, и злых духов отгоняет силой магии своей – по всему видать, особняком всё держится она.
Однажды Эльданхёрду это надоело.
– Коль не люб я и не мил – прощай же, о моя любовь! Ибо мне невыносимо знать, что на мои чувства нет твоей конкретики, определённости. Вот, я многократно доказал, чего я стою; я не враг тебе, поверь! Я – не обманщик! Испытай меня! Дай подвиг мне свершить! Скажи, что сделать надобно…
На что Лунная Радуга печально отвечала:
– Ах, во мне, не в тебе всё дело… Не могу я никому сказать; прости и извини.
Гнусен оказался замысел сына Даннора: однажды проследил он за лесною девой, и вот: не со зла, не нарочито, но подглядел он купанье феи в пруду – пожалуй, единственном пруду, который не затронуло ледяное дыхание зимы. И вошла в воду дева, а вышла – русалка, и волосы её – болотно-зелёного цвета. И ужаснулся принц, и ахнул, но подавил в себе всякий звук, спрятав его где-то глубоко в груди.
И в другой раз выследил он Лунную Радугу, и вот: сидела на ветке дерева дева, а через мгновенье – уже не дева, но белка. И цвет меха точь-в-точь, как волосы Лунной Радуги, ибо чаще всего именно рыжими они бывали.
И изловчившись, схватил принц несчастную белку за шкирку, и подвёл к очам своим:
– Кто же ты на самом деле? Немедля отвечай!!!
Но белка, извернувшись, прошмыгнула в дупло, а спустя два часа Лесная Радуга сама нашла Эльданхёрда.
– Зачем выслеживаешь ты меня, словно охотник – свою добычу? Я не дичь и не мишень, но живое существо. Пожалуй, нам и впрямь пора расстаться…
Но Эльданхёрд уже не один раз пожалел, что повёл себя не лучшим образом, растеряв остатки всякого доверия и уважения той, кого полюбил однажды и навсегда.
И попросил он было прощения, но та, кого он посмел обидеть, оказалась непреклонна.
– Хорошо, я уйду, – Согласился Эльданхёрд. – Но прежде я прошу, я умоляю… Поведай мне всю правду, какой бы горькой она ни была. Я знаю, что ты не из тех, кто ложь выносит и живёт в обмане. Расскажи мне, что же происходит.
Тогда молвила Лунная Радуга, глядя принцу прямо в глаза:
– На мне страшное заклятье; я оборачиваюсь в разных животных. Может быть, это и не так уж плохо, возможно – даже хорошо. Но я хочу быть какой-то одной, а не примерять на себе всевозможные образы. Я всего-навсего бедная лесная эльфа, а обо думают, будто я – хозяйка леса и колдунья, что чарами овевает заблудшие души, и питается ими. На самом деле всё гораздо проще и прозаичнее – на мне самой чары; оковы, которые мне одной не снять. Я думала, что ты – эльф добрый, а ты – такой же, как и все…
Эльданхёрд готов был сквозь землю провалиться от стыда! Какой леший дёрнул его, дурака, усомниться в честности, в искренности этой замечательной девушки? Другой такой он не найдёт, и…
– Скажи, ответь: как и чем тебе помочь? Как разрушить это колдовство? – Подался вперёд эльф.
– Для начала верни весну… Способен? – Голос феи стал сухим и жёстким.
– Я сделаю всё, что в моих силах! – Воскликнул Эльданхёрд, и не лукавил: он и впрямь готов был обрушить горы, лишь бы этот цветок снова раскрылся, потянулся к Солнцу; чтобы не увял.
– Тогда – иди… Ну? Чего же ты стоишь и не уходишь?! – Лунная Радуга про себя чуть не всплакнула, но постаралась подавить в себе всякую эмоцию.
– Я не могу…
Видя, какими глазами смотрит на неё этот юноша, Лунная Радуга, всё ещё терзаемая и раздираемая сомнениями, спросила:
– Ты действительно хочешь увидеть меня ещё раз?
– О да, госпожа моего сердца… – Лицо Эльданхёрда покрыла краска – впрочем, тот же цвет, тот же румянец доминировал и на лице его возлюбленной, его избранницы.
– Ты расколдуешь меня, если сможешь из тысячи белок узнать одну (меня); ты расколдуешь меня, если из тысячи кошек…
– Не продолжай. – Перебил эльф. – Узнаю; тебя я узнаю – в этом можешь не сомневаться.
Лунная Радуга улыбнулась. Где же она сейчас? Её и след простыл.
Эльданхёрд же, отвязав своего оленя и усевшись на него верхом, ускакал прочь – кажется, теперь он знает дорогу.
«Я обязательно исправлю свою ошибку, свою оплошность; я верну свою ненаглядную. Я всенепременно вернусь и нежно поцелую, крепко обниму её с любовью; она муза и судьба моя. Сегодня я стал сильней, напористей, упрямей; сменится пустой белый на цветущий зелёный, ибо я заставлю чародея растопить все льды, и край родной согреть…».
