Лариса Соболева
Он и она минус он и она
© Соболева Л., 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Часть первая
Один капкан на двоих
Последний аккорд гитары дрожал еще какое-то время в воздухе, умирая, и… умер. Живой осталась тишина, она и вносила нелепую, странноватую неловкость, словно четырех человек за столом объединила общая вина. Во время паузы сумерки заполнили комнату, они будто вошли бесшумно через открытую балконную дверь, посмотрели на унылые лица и потускнели, а потом и почернели.
М-да, необычные впечатления возникли после средневековой баллады с трагическим концом, которую исполнил Платон. Он не профессиональный певец, петь и сочинять музыку на старинные стихи его хобби. Кого-то природа бессовестно жалует внешностью, талантом (и не одним), умом, умением нравиться и везением, кажется, что недостатков на долю счастливчиков просто не хватило. А для некоторых в кармане у природы достоинства оказались в дефиците, что ж, как говорится, каждому своя шоколадка. Платону отсыпано с лихвой всего того, что вызывает зависть у обделенных людей, но ему повезло и этот булыжник обойти, завистников он не встретил, или не подозревает об их существовании.
– Друзья мои, вы не заметили? Темновато стало, – произнес он, потянувшись за бокалом вина. – Таня, включи свет, а то мы уже не видим друг друга.
Жена Татьяна старше Платона на пять лет, но кто решится дать ей законные тридцать семь? Безусловно, на девочку она не тянет, но и дамой при ее худобе, высоком росте и славненьком личике простушки совсем не смотрится. Прежде чем подняться, Татьяна поставила жесткое условие:
– Спой еще, тогда зажгу свечи. Для атмосферы зажгу.
– Правда, спой, м? – робко попросила Камилла.
– Зажигай свечи, – махнул рукой Платон, обратившись к жене.
Как правило, он споет пару песен и ни за какие коврижки не соглашается продолжить застольное выступление, мол, топайте на концерты звезд, там требуйте исполнение на бис, а я не хуже вас и тоже хочу пить-есть. Он упрямый, а кто не упрям? Даже рохли иногда упрямятся из вредности.
Татьяна принесла два подсвечника, оба на три свечи, в предвкушении закусив нижнюю губу, она подносила к фитилькам огонек зажигалки, адски плясавший в ее зрачках. И вот, когда замерцали свечи, распространяя запах стеарина, а гостиную заполнили звуки гитары, Платон начал едва слышно свою балладу о верности и предательстве… потом вторую… О, даже третью соизволил спеть без уговоров, но как!
Он пел никому и в то же время всем, возможно, всему земному шарику, жаль, что из всего человечества слышали его только трое. Платону снова удалось погрузить друзей в печальные истории любви и смерти, хотя что в них такого, способного ущипнуть душу? Истории мелодраматичны, куплеты примитивны, мотивы стилизованы под средневековый и далеки от современных ритмов.
– Здорово поешь, – похвалил Константин, муж Камиллы, когда закончилась третья баллада. – Тебе бы на сцену.
– Разве я пою? Это всего лишь рассказы под гитару о наивных надеждах и их крушениях, – поскромничал Платон. – Да и певческим голосом не обладаю, к тому же плохо знаю нотную грамоту, я полный дилетант.
– Он уникум, но не хочет в этом признаваться, – иронично заключила Татьяна. – Чай, кофе? По всем признакам Платон петь больше не будет.
– Не-не-не, – поднял ладони Константин. – У меня был сегодня трудный день, завтра ожидаются новые-старые сложности. Мы пойдем. Камилла!
– Да, нам пора, – с неохотой поднялась с места его жена и вздрогнула от звука разбитой посуды. – Ой, простите!
Задетая пальцами Камиллы тарелка упала на пол и, конечно же, звонко разбилась. Тарелочка крутая, как и все в этом доме, но Татьяна поспешила успокоить гостью великодушной шуткой:
– Ничего страшного, я открою секрет: посуда бьется и очень часто.
Разбить такую тарелищу стоимостью с хороший сервиз… от смущения на щеках Камиллы проявился матовый румянец, с несвойственной ей спешкой она протараторила, сглаживая неловкость:
– Таня, вечер был прекрасный, еще раз прошу прощения за разбитую тарелку. Платон, спасибо за твои баллады, обожаю слушать, как ты поешь.
– Всегда рад доставить удовольствие, – улыбнулся он в ответ.
Платон поднялся, поискав безопасное место для гитары, прислонил ее к боковине кресла, после двинул в прихожую проводить гостей. Константин попросил Татьяну одолжить теплую кофту или шаль для Камиллы, так как значительно похолодало, а та поручила мужу:
– Будь добр, принеси мохеровую кофту… э… синюю. Правда, похолодало, август в этом году какой-то неприятно холодный.
– После Ильи второго августа лето поворачивает на осень, а дни становятся холоднее, так говорила моя бабушка, – со знанием дела сказал Константин.
– Суеверия, – нервно рассмеялась Татьяна.
Больше ничего Платон не услышал, кстати, он не любит разговоры у порога, потому что не проходит ощущение, будто гости не хотят уходить, а хозяева не хотят, чтобы они остались. Из гардеробной он принес кофту, помог надеть Камилле, она повернулась к нему лицом и слегка кивнула в знак благодарности.
Камилла… Она вне возраста, может показаться юной и неискушенной девой, не знающей жизни, но ждущей романтического звездопада на свою глупенькую головку, а кто-то увидит в ней уставшую и умудренную опытом хищницу. Камилла ни то и не другое. Без сомнения, от брюнеток веет таинственностью, а то и фатальностью, они сами по себе привлекают яркостью, особенно контрастные – белая кожа, смоляные волосы, бледно-голубые глаза и девственно-красные губы. Поэтому стоит Камилле чуть загрустить или рассердиться, и окружающие видят в ней свое собственное представление, ничего не имеющее общего с оригиналом. Одно бесспорно: она притягивает глаз, об этом думал Платон, но жена отвлекла от гостьи, неожиданно ойкнув и заставив всех вздрогнуть:
– Ой, я сейчас, подождите секундочку… Не уходите!
Гости и муж не успели сделать вдох-выдох, а Татьяна примчалась, протянула коробку конфет Камилле:
– Вот, возьми. Это для Ванечки.
– Как-то неудобно, нет… – начала было отказываться гостья.
– Бери, бери, ты же тоже любишь конфеты. Мне предложили по цене закупок, я от жадности взяла десять коробок, теперь всем раздаю свою жадность.
Татьяна рассмеялась, заставив улыбнуться и Константина с Камиллой, которые, взяв коробку, наконец ушли. После ухода гостей стало тихо, но это не та тишина, возникавшая стихийно после песен Платона и заставлявшая с опаской заглянуть внутрь себя, а пронизанная дремучей скукой. Платон завалился на диван и включил телик, Татьяна неторопливо собирала посуду со стола, беспорядочно ставя на поднос приборы. Она бросала в мужа косые взгляды, строгие и недовольные, наконец, дошла до стула Камиллы, присела и, поднимая осколки тарелки, небрежным тоном, заметила:
– Какая же она неловкая, неуклюжая… – Платон не отреагировал. – И все время молчит, из нее клещами слова не вытащишь. Так поступают люди, понимающие, что они глупые…
– Или очень умные.
– Ты всегда ее защищаешь!
– Если тебе неприятны Пешковы, зачем их приглашаешь?
– Как будто не знаешь! – раздраженно бросила Татьяна, поднимаясь с осколками в руках. – Костя мне необходим. На меня цифры навевают тоску, я так и не разобралась в них толком, боюсь, однажды он откажет мне в помощи… В общем, приходится терпеть и его тень, но ты так плотоядно смотрел на Каму…
– Плотоядно? Я не людоед, девушками не питаюсь, – проворчал в ответ он, переключая каналы и даже не взглянув на жену.
– Положим, она не девушка, но вполне сойдет за нее. Иногда. Когда у нее настроение поиграть в юную особь. Сколько ей? Двадцать восемь – двадцать девять? А выглядит на все тридцать пять.
Тридцать пять Камилле? Ха! И еще раз сто – ха! Жена выдает желаемое за действительное, но нет, Платон не это сказал на совершенно спокойной ноте:
– Ты забыла? Они наши друзья, сама только что сказала, как дорожишь Костей, который часто выручает тебя.
– Верно, выручает… – задумчиво произнесла она, словно ей стало стыдно за сказанное ранее. Татьяна отнесла на кухню посуду и вернулась с пустым подносом. – Хм, Костя и Камилла… странноватый альянс, когда они рядом, смотришь на них и недоумеваешь: почему эти двое вместе.
– Неужто Кама не достойна Кости? – насмешливо спросил он.
– Пожалуй, наоборот…
Интересный поворотик – к чему бы это? Но Татьяна права: Костя не впечатляет, он ниже Камиллы, щуплый, с непропорционально длинными руками, немного вытянутой головой. Тонкие черты его лица далеки от идеала, а самое интересное, какой костюм на него ни надень, хоть от известного кутюрье, будет смотреться повисшей тряпкой. И рядом его полная противоположность. Пожалуй, всех знакомых удивляла молчаливая жена Кости, которая к ухаживаниям относилась, как к пустоте перед ее очами, а ведь за Камиллой ухлестывали мужчины разных возрастных категорий, в ней таится некий магнетизм. Однако, в порочных связях замечена не была, но в эту карамель не верилось большинству, ее подозревали во всех смертных грехах, ни разу не поймав хотя бы на одном.
– Странно, разница бросается в глаза, – между тем продолжая убирать со стола, бубнила под нос Татьяна, но понятно же: бубнеж для любимого мужа предназначен. – Я бы сказала, смелое несоответствие, вызывающее. Но если хочешь внимания окружающих, то…
– Считаешь, Костю заботят окружающие?
– А я не о нем. Я о его амебе с рыбьими глазами и твоих вороватых взглядах на нее. Мне порой неловко становилось. Да, да, да, я ощущала себя лишней… и Константина… лишним. Думаю, он тоже заметил твой людоедский взгляд на его холодную рыбу.
– К уборщице бабе Гале еще не ревнуешь? – ни на йоту не повысил он тона. – А пора бы. Вчера я отвез ее домой и даже сумки доставил до лифта.
В ответ – бах!.. Ой, как достали Платона резкие перепады. Татьяна ударила пол тарелкой – в чем он виноват? Пол не пострадал, он же паркетный, а бедная тарелка вдребезги. Вторая по счету. Короче, начался очередной перформанс, как заведено – внезапно, однако с театральным размахом.
Самое интересное, Платон даже не вздрогнул, он ко всем внезапностям жены научился относиться наплевательски, правда, только внешне. Итак, в перспективе ссора и пару дней тягостного молчания, пока Платон, видя реальные страдания жены, будто ее корежит физическая боль, не сжалится. И только из жалости станет мириться, извиняться, заверять в вечной любви до гробовой доски и даже в самом аду, куда они непременно попадут оба. Впрочем, вся эта кутерьма с патологической ревностью и есть ад.
У Татьяны комплекс: она бездетная, старше мужа, на которого вешаются все бабы от пятнадцати до восьмидесяти (по ее версии), а он… ну, это совсем неинтересно, потому что банально до тошноты. Это болезнь, но врач тут не поможет. Зная сценарий до последнего слова, Платон встал с дивана и отправился наверх в спальню, Татьяна подскочила к лестнице, ей же надо выговориться:
– Я попала в точку, поэтому бежишь?
– Заведи другую песню, – вяло бросил Платон. – Эта утомила меня.
Она умеет себя накручивать, конечно, ежедневных истерик не закатывает, разве что вазу или тарелку грохнет об пол в миг нахлынувшей агрессивности, ну, зеркало разобьет. А потом надолго впадает в депрессивный транс и страдает… страдает… страдает! Как будто страдания – ее предназначение, которое приносит почти сексуальное удовлетворение.
Далеко не пришлось идти, их дом рядом.
Квартира небольшая, хотя и трехкомнатная, но удобная. Камилле не нравился этот район, переезжать сюда из однокомнатной хрущобы она отказывалась, Константин настоял – пожалуй, впервые за их совместную жизнь он проявил настойчивость. Ведь здесь полезные знакомства сами ходят, на одной площадке живут – стоит только заговорить и намекнуть в том же лифте, мол, я аудитор, таких асов днем с огнем не сыщешь! А школа для сына? Престижная, значит – лучшая, что весьма спорно с точки зрения Камиллы.
Попав в прихожую, она сбросила туфли, не удосужившись их поставить в шкаф, сунула ноги в тапочки и поплелась, зевая да потягиваясь, в комнаты. Константин поставил ее туфли на высоком каблуке в шкафчик для обуви, но прежде прошелся по ним мягкой щеткой, сбивая пыль.
Когда он вошел в спальню, Камилла, переступала через платье, валявшееся в ногах, одновременно она надевала ночную сорочку, затем плашмя упала на кровать. Он и платье поднял с пола, повесил его в шкаф, Константин любит порядок, впрочем, жена вовсе не неряха, но иногда на нее находит пофигизм, тогда он предпочитает вместо нотаций управляться сам. Зачем претензиями и указками осложнять мир в доме, если нетрудно самому что-то сделать? Раздеваясь, Константин поинтересовался:
– И в душ не пойдешь? Будешь спать с косметикой на лице?
– Буду, – буркнула она. – Я после вечеров у Лукьяновых никакая, у них там энергетика тяжелая, отнимает силы. Не пойму – почему так?
– Да? Не заметил. Ваньку пора домой вернуть…
– О чем ты! На даче у него собака, друзья, с которыми он бегает с утра до вечера, они дерутся и мирятся, читают, играют, там он ест свежие фрукты и овощи. А что здесь? Четыре стены и двор, где детей почти не бывает. А если и бывают, то под присмотром мамаш или нянек. Даже не подраться мальчишкам. Хочу, чтобы мой сын вырос мужиком, а не слабаком из-под маминой юбки.
– Ему скоро в школу, пора готовиться.
– Для школы все куплено. Прости, я сплю.
Он чмокнул ее в плечо и отправился в душ. Константин привык к перепадам настроения жены, он прощал ей все, потому что не было ни одного движения, ни одного взгляда, улыбки, слова, которые ему не нравились бы. Сам невзрачный Константин считал Камиллу украшением своей жизни, а потому находил ее забавной, даже когда она злилась, ругалась или капризничала, что не являлось редкостью. Он тихонько напевал в ванной, потому что был доволен и работой, и сегодняшним вечером, и перспективами.
В то же время Камилла, лежа на боку, смотрела прямо перед собой, но видела не кресло у стены рядом с туалетным столиком – всего этого не было для нее. Она улыбнулась и закрыла глаза…
…а когда открыла, увидела близко-близко его профиль.
И снова улыбнулась. Так и живет Камилла: от «закрыла глаза» до «открыла их». После вечера у Лукьяновых прошел всего день – длинный, тягучий, неинтересный, он тянулся… тянулся… Наконец встретились, свидание пронеслось слишком быстро, чтобы сказать: пора по своим норам.
Камилла приподнялась, опираясь локтями о подушку, она изучала лицо Платона, запоминая черты, хотя могла наощупь опознать его. Между «закрыла-открыла» иногда проходит много времени, а в том промежутке пустота, жизни как таковой нет, есть привычка к автоматизму. Не хотелось ей возвращаться в пустоту. Платон лежал на спине, как величественный фараон, кажется, уснул, но вдруг, не открывая глаз, спросил:
– Что смотришь? Не решаешься сказать, что хочешь уйти?
– Твоя Танька устроит тебе разнос, если задержишься.
– Уже задержался и что? Она не разговаривает со мной, ну, не будет разговаривать еще пару дней, мне уже все равно.
– А причина? Почему не разговаривает?
– Я на тебя смотрел плотоядно и согласился петь, когда именно ты меня попросила. А еще спел целых три песни сверх нормы… Но самое смешное – это не фантазия ревнивой жены, а чистейшая правда.
– Обещаю, больше не буду просить.
Внезапно он сел к ней спиной, спустив с кровати ноги, а заговорил с твердостью, какой она не слышала раньше:
– Глупости все это – посмотрел не так, сказал не так и не то, любишь не так… Я вообще не люблю ее, сегодня наконец скажу… думаю, она об этом знает. Но скажу и уйду. Собственно, уже ушел, вещи перевез сюда, наверняка она заметила, но молчит. И я молчу. Утром не стал говорить о своем решении – лишь бы не портить ей рабочий день, она же невменяемой будет, на всех кидаться начнет. За ночь как-нибудь переживет и свыкнется с мыслью, что настал конец.
И Камилла подхватилась, прижалась к его спине щекой, проговорив:
– Пожалуйста, не делай этого, ты ведь знаешь, какой начнется скандал. Ты же сам сказал – она невменяемой станет, а твоя Таня светская львица…
– Хо-хо-хо-хо! – отреагировал Платон издевательским смехом. – Какой свет? Сплошная карикатура и кривляние.
– Какой бы ни был, а шуму от него до небес, за тобой будут бегать блогеры и телевизионщики.
– Ой, Кама, кто про нас знает! Таких, как мы, в городе тысячи, средний класс никому неинтересен, ты зря…
– Не зря. Скандал сам по себе распространяется, не успеешь глазом моргнуть, а ты уже в интернете со своей проблемой.
– Плевать. Я поговорю с ними… по рабоче-крестьянски – кулаками.
– Этого только не хватало! Тебя посадят за дебош.
Зависла пауза, как капля на ветке, которая вот-вот упадет, а в капле вопрос… Он звучит часто пред расставанием, и Камилла всякий раз не готова его услышать, не готова на него ответить, лишь мысленно молила Платона: молчи. Но капля сорвалась, и вопрос, такой знакомый и такой болезненный, все же прозвучал:
– А ты? Ты со мной?
Упершись лбом в его спину, Камилле нелегко было выговаривать фразы, которые можно объединить в одно слово «нет»:
– Не заставляй меня… Я не могу уйти, не могу заплатить Костику черной неблагодарностью, миллион раз тебе говорила. Не знаю, что было бы со мной, если б не он. И с Ванькой что было бы… не знаю. Сейчас даже не хочу вспоминать то время. Константин любит его, как своего, меня терпит, другой бы на его месте… Он не виноват, что так сложилось… Мы с тобой расстались, потом снова встретились, когда ты был женат, а я замужем. Как-то глупо все получилось… неправильно…
В сущности, она сказала то, что всегда, только другими словами, отчего ее отказ прозвучал по-новому. Платон знал: настаивать бесполезно, пока бесполезно, надо терпеливо выждать время, ведь Камилла каждый раз произносит свое длинное «нет» глуше и тише, сопротивление не может быть вечным.
– Ладно, будет так, как ты хочешь, – сдался он, повернувшись к ней. – И все-таки, Кама, подумай. Возможно, мне придется уехать…
– Уехать? – напряглась она.
– Не думаю, что Таня даст мне спокойно жить, она не из тех, кто выпускает добычу из рук. В этом случае лучше уехать хотя бы на год-два.
– Куда?
– Я зубной врач, специалист широкого профиля. Поеду в Сибирь, на Север… к счастью, страна огромная, есть где спрятаться от Татьяны.
Она не была готова к такой плохой новости и условиям Платона, ведь он поставил ее перед жестким выбором. Не любит Камилла вспоминать прошлое, но именно его выставила в качестве щита:
– Ты опять меня бросишь?
– На этот раз бросаешь меня ты.
Конечно, с мужчиной спорить сложно, всегда останешься в проигрыше и вдобавок виноватой. Может, они и поменялись местами, хотя Камилла так не считала, но на ходу подобные дела все равно не решаются, да и решение есть только одно, которое она не смогла выговорить:
– Мне трудно представить, что тебя рядом не будет… но… но… но…
– Давай собираться, уже поздно, – прервал он бесконечные «но», чтобы не услышать в конце сакраментальное «нет».
Оделись без спешки, тем не менее быстро и молча, потом Платон запер квартиру, спускаясь по лестнице, поинтересовался:
– Что скажешь Константину? Двенадцатый час, пока доедем…
– Обычно он не спрашивает, но если спросит, скажу… что-нибудь. Придумаю по дороге.
Ночной город надежное укрытие, даже если встретить знакомых на проезжей части, вряд ли они разглядят в соседней машине парочку, явно возвращающуюся после свидания в столь поздний час. Молчание Платона естественное, он готовился к сложному разговору с женой, так как решения уйти не переменит уже никогда. Камилла ни о чем не думала, она просто смотрела на улицы, на длинный ряд фонарей по обеим сторонам дороги, щурилась от света встречных фар. Она привыкла к ощущению обманчивой стабильности, да что поделать – существуют границы, которые переступать не всегда возможно.
Платон затормозил на условной границе между их домами, его дом впереди, а ее остался сзади, потом потянулся к Камилле. Целовались долго, как последний раз, но так бывает регулярно после свиданий, когда они расстаются.
– Иди, – наконец сказал он.
Она вышла из машины и быстрым шагом шла к своему подъезду, а он смотрел на нее в зеркало над лобовым стеклом. Собственно, назад он смотрел не только глазами, мысль перенесла его во времени тоже назад, а это не самая приятная страница. Платон наделал много ошибок, расплачивается за них сейчас – вот и не верь в волшебную силу бумеранга. И загадал: если Кама оглянется, это будет хороший знак – все пойдет, как он задумал.
Перед тем как войти, она оглянулась всего на секунду и забежала в подъезд, глупо, но Платон повеселел. Тихонько тронув машину с места, он подъехал к своему дому и поставил авто перед подъездом, освободив проезжую часть. Поднявшись в лифте, он вышел на площадку, долго искал ключи, каждый раз они как будто прячутся, не хотят пускать его в квартиру, где атмосфера стабильного недопонимания и неприятия.
Татьяна не вышла встречать загулявшего мужа. Дуется – это ожидаемо. Не спит, отметил он, ведь горит свет повсюду. Лучше сразу поставить точки и уехать, ни в коем случае не оставаться на ночь, не пугаться ее истерик, не вестись на уговоры. Платон заглянул на кухню, часто Татьяна ждет его там и заливает ревность спиртным, он ошибся – там было пусто. Поднялся на второй уровень квартиры и застопорился, уставившись на пол. Не сразу услышал, как в кармане звонит смартфон, это была Камилла.
– Что, Кама?
– Платон… – всхлипывала она. – Прости… я вынуждена позвонить…
– Ты плачешь? Что случилось?
– Платон… Ты можешь сейчас прийти?.. Нет-нет, не отказывайся, нет! Очень прошу тебя… Скажи что-нибудь Тане, но приди… Платон, пожалуйста… умоляю… Если не придешь, я умру.
Непрерывный звонок вынудил Настю…
…бросить ювелирную работу, она как раз принялась рисовать карамелью и глазурью забавные рисунки на пряниках, предназначенных в подарок друзьям. Однако пришлось бежать в прихожую, а глазурь быстро застывает, придется ее подогревать. На вопрос «Кто там?» с удивлением услышала голос мужа и поспешила открыть дверь.
Настя попятилась, так как сначала «вошли» пакеты, за которыми не было видно Феликса, а потом и он ввалился точно медведь – шумно, заполняя собой маленькую прихожую. Вообще-то, его всегда много в помещениях любого размера, в компаниях только и слышно Феликса, за словом в карман не полезет, рядом с ним все становятся незаметными – Настя видит его таким. Впрочем, он и сам большой: высокий, крепкий, с рельефными и притягательными чертами лица. Голову она потеряла с первого взгляда, позже выяснилось, он тоже, хотя с его опытом ловеласа верилось в это с трудом.
– Звоню, звоню… – наиграно заворчал Феликс, ставя пакеты на пуфик под зеркалом, самые легкие свертки попадали. – Заснула?
– У тебя же ключ есть!
– Так обе руки заняты, третью еще не пришил.
– Не шуми. – Настя чмокнула его в щеку и присела, чтобы поднять свертки, тут-то и заметила большую коробку. – А что за коробка?
– Подарок, – ухмыльнулся Феликс. – Открывай.
– Подарок? Ладно, неси в комнату.
В комнате он поставил коробку на столик у дивана, сам разлегся в кресле, вытянув вперед длинные ноги, и приготовился наблюдать за реакцией Насти. Сегодня у нее день рождения, исполняется целых двадцать три года! Глядя на юную красавицу жену в данную минуту, Феликс вспоминал, как отвоевал ее у нее же самой, оттого и улыбался во весь белозубый рот. Это сейчас история видится ему смешной, а год назад было совсем не до смеха, когда искали группу преступников-маньяков, которые намеревались принести в жертву и Настю, только характер помог ей не впасть в отчаяние и убежать от них.
Отчим Насти верно говорит про нее: сладкая, как конфета. Но помимо красивой внешности, она большая умница, обожающая дом, отсюда и хозяйка исключительная, отважная, любящая… До нее Феликс полагал, что никогда не женится, а что, удобно: пришла-ушла, на эти ни к чему не обязывающие отношения Настя не согласилась, пришлось затащить в постель только через ЗАГС.
Она плохо справлялась с упаковкой, кряхтела-сопела, закусив нижнюю губу, щурила зеленоватые глазищи, короче, без его помощи ей не обойтись. Феликс отстранил молодую жену и стал открывать коробку варварским способом, главное, ни разу не пожалел, только приходил в ужас, стоило подумать, что мог лишиться такого ценного подарка в жизни.
– Куда ты так рвешь? – теперь возмутилась Настя. – Поаккуратней! Коробка пригодится, я там буду хранить…
– Мы ее выкинем, а для хранения купи подходящую тару.
Несколько резких движений и – Настя забыла про какую-то картонную тару, открыла ротик, вытаращила глаза, в которых засверкали фейерверки восторга. На столике стояло чудо – беленькая, аккуратненькая, красивейшая, стильная швейная машинка.
– Это мне? – вымолвила Настя почти шепотом.
– А что, у меня еще есть жена? – хихикнул Феликс.
– Но… Это же… так дорого…
– Не дороже денег. – И разгневался. – Слушай, ты о чем думаешь? Вопрос так стоит: нравится или нет? Не нравится – выкину с балкона.
Конечно, он пошутил, однако Настя до сих пор не понимала, где проходит грань между серьезом и шутливостью, потому мгновенно обхватила Феликса за шею и затрещала:
– Нет, нет, нет! Мне нравится. Очень-очень. Я люблю тебя!
– Забыла: очень-очень.
– Очень-очень люблю.
В доказательство она приподнялась на цыпочки и подставила губы, но длительному поцелую не суждено было состояться – раздался телефонный звонок. Феликс обязан реагировать на все звонки, хотя бы посмотреть, кто звонит, оказалось, это Терехов, ему не ответить – совершить сразу тысячу грехов и еще немножко.
– Паша? – воскликнул Феликс, отстранив Настю, а она и не обиделась, сейчас ее занимала целиком и полностью только швейная машинка. – Паша, не успел уехать, уже звонишь?
– Я назад еду, буду завтра.
– А что так?
– Звонило начальство, два убийства в многоэтажках по соседству со странными обстоятельствами, они как-то связаны между собой. Заверил, что заняться некому, просил войти в положение. Да! Ехать тебе в мой район, только к новым домам.
– Два убийства в разных многоэтажках и уже ясно, что они связаны? Я все правильно понял?
– Угу. А я пока ничего не понимаю, так что поезжай и разбирайся.
– И кого пришили?
– Женщину и мужчину.
– То есть оба убийства теперь наши. – Феликс интонацией дал понять, что его новые трупы не радуют. – А то, что у тебя отпуск…
– Уже безделье надоело.
– Быстро. Паша, у моей Насти день рождения сегодня.
– Помню. А разве она не знала, за кого замуж выходит? Короче, Феликс, эксперты и Вениамин с Женькой должны быть там. До встречи.
Феликс опустил руку с трубкой, повернулся к Насте, а та… на коленках стоит и занята исключительно подарком. Внезапно наступившая тишина все же заставила ее взглянуть на мужа и спросить:
– Что случилось?
– Мне надо… – И сел в кресло, ну, очень не хотелось ему ломать сегодняшние планы. – В общем, любимая… у нас два убийства.
– Так почему сидишь?
– Настя, это на целый день.
Она поднялась с колен, присела на подлокотник его кресла, обняла, но главное, успокоила:
– Если переживаешь, что оставляешь меня одну в мой день рождения, то напрасно. У меня куча работы на кухне – я готовлю всем сюрпризы, потом очень хочется освоить это беленькое чудо, позже и займусь твоим подарком. А когда вернешься, мы, как и планировали, отметим вдвоем, я дождусь тебя.
– Тогда… хоть поесть дай.
– Ой, прости! Я принесу сюда, кухня занята…
– Не-не! Сделай бутер, по дороге съем.
Быстренько Настя соорудила два многослойных бутерброда, в термос налила фанту собственного изготовления, все вручила мужу и, проводив его до двери, вернулась к швейной машинке. Но только постояла немного, любуясь своей мечтой, превратившейся в явь, и отправилась на кухню.
Нетрудно догадаться, в каком доме и подъезде труп.
У подъезда стояли полицейские автомашины и личный транспорт, к тому же Сорин Женя поджидал именно Феликса, едва завидев его машину, он двинул навстречу, подняв руку. Поначалу Жека показался опытному оперу никаким, ну, симпатичный – не более, слишком молодой – не критично, меланхолик, а в понимании Феликса – нытик. В группу Терехова попал сразу из учебки, Павлу на его первое дело отдали неперспективных ребят, включая Феликса, однако за год тесной работы все показали себя асами. Нет, на самом деле Жека старается быть непроницаемым, это своего рода защита, в то же время он с чувством юмора, старательный и педантичный. Пожалуй, последнее определение Феликс отнес бы к недостаткам, так как сам, в зависимости от обстоятельств, склонен к импровизации, которую начальство считает анархизмом.
Сорин помог припарковаться, показывая, куда ставить машину, он и в данном случае подошел сугубо рационально к такой ерунде как парковка: транспорт не должен мешать никому из жителей, в общем, типичный зануда. Феликс вышел из машины, ребята ударили ладонями, после чего Сорин поднял указательный палец вверх, сообщив:
– Пятый этаж. Мужчина. Застрелен. Соседи выстрелов не слышали.
– А видеонаблюдение?
– Видеонаблюдения в подъезде нет.
– Как так? В таких скворечниках живут состоятельные персоны.
– А ты разве не знаешь, что богатые самые жадные? Думаю, здесь сработал фактор исключительности, ну, типа – мы особые, нам некого бояться, никто не посмеет и так далее. Идем?
Оба двинули к подъезду, но Феликс не спешил ринуться к трупу, шел медленно, о чем-то думая. Сорин не поторапливал его и не мешал болтовней, в том же темпе шагал рядом, пока не услышал вопрос:
– А как узнали, что в двух скворечниках по жмурику? Согласись, нетипичная ситуация.
– Аудиозапись есть. Тоже, ну, очень нетипичная. Пересказывать не имеет смысла, тебе надо прослушать самому, обещаю: будет, ну о-очень интересно.
– Заинтриговал. Ладно, вперед.
Эх, жалко, у подъездов в подобных многоэтажках не сидят бабули – вот где кладезь информации, причем, иногда настолько ценной, что поворачивает ход следствия по другому пути. Осталось лишь повздыхать, сожалея, что бабуль богатые родственники не забирают к себе жить, да и скамеек у подъездов нет, где старушки могли бы щебетать друг с другом о жизни. В лифте Феликс вспомнил:
– А кто из морга приехал?
– Она, она, – усмехнулся Сорин.
– О, нет… – застонал Феликс, сморщившись и легонько стукнувшись затылком несколько раз о стенку лифта.
– Да, да, – закивал Женя, посмеиваясь, ибо знал, как «обожает» Феликс Ольгу Коноплеву.
Если уж на то пошло, она отвечает ему не менее сильной взаимностью. Однако с той лишь разницей, что у Ольги это идет из глубины души, окрашенной в мрачные тона, а у Феликса замешана нелюбовь на ее профессиональных возможностях, точнее, на отсутствии оных. Заходя в квартиру, Феликс произнес с досадой:
– Почему нам так не везет? Постоянно Коноплю присылают.
– Не знаю, не знаю, – пожал плечами Сорин. – Божья кара или нехватка кадров. Знаешь, не всякий чел горит желанием потрошить трупы, иногда сильно протухшие, но сегодняшние два – свежак.
