Лариса Кольцова
Дары инопланетных Богов
– Тосты? Да я не умею их произносить.
– Тут все свои, можно сказать, родственники. Даже роднее мы друг другу, чем бывают родственники, – давил доктор. – Что скажешь, то и ладно. Традиции надо чтить.
И все как подсолнухи к солнцу повернули свои головы к Рудольфу. Ожидали, как дети и ожидают, невесть каких радостей от старших у нарядной ёлки. Уйти было уже невозможно.
– Где и кем родиться, мы не выбираем, хотя эзотерики и уверяют в обратном, да я не эзотерик. Вот если только доктор что расскажет о тайнах астрологии и прочей такой магии, он в этой сфере человек продвинутый, как во многих других отраслях точных, а также таинственных магических наук. Зачастую мы не всегда выбираем и своих жизненных путей, с чем согласятся многие из ребят у нас в подземном городе. В отличие от большинства обитателей благоденствующей Земли. Но уж точно мы выбираем себе любимую, если повезет встретить её на своём пути. И друзей мы тоже выбираем. Друзья, за ваше будущее счастье! А вы все мне не только дети, но и близкие друзья и соратники.
– Весьма пессимистичный тост, – отреагировал доктор. – Что значит, мы не выбираем своих жизненных путей?
– Разве мы с Олегом сами выбрали тот трагический излом своего пути сюда? – вдруг отозвался Антон. – Но он случился. Я не выбирал себе дороги, приведшей меня в трольскую тюрьму… – он осёкся, поняв, что не за праздничным столом вести диспут на такую вот тему. – За друзей и за любимых! – повторил он за Рудольфом. – Друзья тут есть у всех, а любимые уж точно будут.
– Молодец! – похвалил его Франк, поощряя ласковой улыбкой, поскольку заметил ухмылку одного из парней. И добавил, – Будут у тех, у кого в том необходимость души имеется. А кому не надо, у того и не будет того, к чему устремлений нет. Любви…
– Мало ли о чём человек мечтает, – оскалился в ответ Глеб Сурепин, пшенично светлый парень, отчего его волосы казались искусственно осветлёнными. Прибыв сюда с характеристикой злостного штрафника, он на удивление быстро исправился. Проявлял дисциплинированность и уважение к старшему контингенту, дружелюбие и всегда уместную активность, так что пёр по условной карьерной лестнице в подземном городе настолько быстро, что уже имел допуск за пределы ЦЭССЭИ. Веснушки он при помощи доктора Франка свёл, не потому, что они ему как-то особенно досаждали, а чтобы не привлекать к себе повышенного внимания местных людей. Для чего и волосы стриг предельно коротко. Вроде как, дефект волос. Так обычно воспринимали всех коротко-остриженных. Ибо хорошим волосом всяк тут гордился.
Сурепин, как и обычно, мило шутил за праздничным столом, но настроение его точно праздничным не было, – Если бы все мечты нам дедушка в мешке притащил, так тут возникла бы Земля-2. Я вот по маме скучаю. А девчонки? Чего о них мечтать? Девчонки настоящими друзьями не бывают. Женщины, если они командуют, то ты подкаблучник, и она пытается всунуть в тебя свои представления, мысли и суждения обо всём. А если ты задаёшь тон в отношениях, то ты архаичный деспот в их мнении, угнетатель женских свобод. Равноправие полов – миф, социальная иллюзия. Как и дружба между мужчиной и женщиной. Люди в Паралее намного честнее нас в этом отношении, когда они чётко дают женщине понять, где её природное место и какова её роль в жизни. Они ей открыто говорят: Ты не созидатель, не мыслитель, не шахтёр и не добытчик ценного сырья. Так что рожай себе и держи на своих плечах домашний уют и опеку над детишками. Не хочешь? Так пожалуйста! Будь этой… как её? Гетерой!
Все сидящие за столом переглянулись, но одёргивать самонадеянного защитника местного Домостроя, никто не захотел.
– А что? Красивые они тут, ладненькие, губы пухлые, ступни маленькие, сами подвижные и хрупкие. Наряды такие… умилительно-пёстрые, так что глаз не оторвать. На такую милашку одно удовольствие заслуженный отдых потратить…
– Имел такой опыт? – осведомился Рудольф, прищурившись на младшего коллегу, видимо, раздумывая, как ввести его в разумные рамки застольной беседы, да ещё и праздничной.
– В смысле личный? Нет. Куда ж мне с вышестоящими управленцами тягаться…
– И кто ж тут по гетерам-то ходок? – спросил Рудольф.
– Да вот Арсений Тимурович из наземного сектора, потом наш хирург, молодой коллега доктора Штерна…
– Заткнись уже, стукач! – не выдержал Антон.
– Да и вы, шеф, на подобном дорогостоящем отдыхе не экономите… – бледнея от собственной дерзости, Сурепин уставился на Рудольфа, словно бы напрашиваясь на оплеуху.
– Гетеры это из области твоих подростковых сексуальных фантазий, – добродушно ответил тот, кто и за меньшую дерзость мог отослать его на самый отдалённый объект в горах, – Здесь поблизости они точно не обитают.
– Где-то прочитал, что дружба между мужчиной и женщиной всего лишь несостоявшаяся по той или иной причине любовь, – тихо вставил Артур, желая увода темы в другое русло, но все услышали.
– Любовь? – переспросил Сурепин, от которого прежде подобной склонности к диспутам никто и не замечал, – Это что такое? Всего лишь самоограничение как личный выбор человека. Можно на многих женщин свои устремления направлять, тратить данный потенциал, тогда возникает череда временных привязанностей. А если вырыл в себе самом узкий канал и по нему направил своё либидо, не давая ему возможность разлиться беспрепятственно во все стороны, тут тебе и любовь. Но если выбранный человек не захочет в твоём, так сказать, водохранилище купаться? И чего? Так и будешь один там плескаться в дурацких миражах, а реально жить как в безводных песках…
– Разошёлся, философ из подземного колодца! – оборвал его Рудольф. – Маковка у тебя пока что не доросла до таких высот, чтобы рассуждать о небесном, пловец…
– Это секс, что ли, небесная высота? – опять ухмыльнулся Глеб.
– Ну, это у кого как. Если ты об эрекции, то выше пупка твой уд не дотянется, как ни старайся. «Либидо», – Рудольф передразнил ухмылку Глеба, – Словечки-то какие мы знаем!
– А вы сами-то… тоже знаток исторического сленга, – «уд». Вроде удочки, что ли? Для поимки рыбки? У кого длинней, у того и рыбка слаще… Уж куда он дотянется, вас я с вашим эталонным прибором не приглашу, чтобы конкурсы подобного рода устраивать! – Глеб повышал градус дерзости, не в силах сдержать раздражение.
– В смысле? – засмеялся Рудольф.
– Вы же эталон, как в целом, так и в каждой отдельной своей части…
– Так ты заслужи такое же положение, тоже будешь эталоном, – продолжал потешаться Рудольф, не видя в мальчишке равноправного собеседника и ничуть не злясь на него.
– Секс – физиологическая функция, а тут речь о любви, – встрял доктор. – Ты уж разберись в себе, Глеб, а потом и выноси мысли на всеобщее обсуждение.
Лора-Икри не отрывала своего взгляда от Антона, но были её глаза, чудесные и отстранённые от всех, похожи на глаза умело и творчески изготовленной куклы. Она была, как и обычно, что называется «вещь в себе», закрытая от отца и в своих мыслях, и в своих переживаниях. Уж как там было с Антоном, он не знал.
– Теперь ваша очередь, доктор. Подарки! – Рудольф бросил в доктора красный колпак с привешенной к нему белой синтетической бородой. Колпак угодил точно по назначению, повис на седых волосах доктора, синтетическая борода свесилась на ухо. Насупленное лицо врача и комичность ситуации вызвали бурный хохот.
– Подарки, – повторила Лора-Икри, оживляясь, – хочу подарки!
– Что припас своей дочери? – взвился Франк. – Твой ей подарок, несомненно, порадует и нас, если мы увидим её новогоднее счастье, – он решил, что папаша доченьке ничего не приготовил, и хотел выставить его в неприглядном свете хоть в этом.
– В новогоднюю ночь подарки дарит Дед Мороз. А уж что ты ей припас, я не знаю. В мешок свой загляни. Там для каждого коробка подписана. Так кажется.
– Как же ты посмел засунуть любопытный нос в мой мешок? – принимая игру, Франк с упорством не хотел его отпускать отсюда. – Я видел, как ты рылся в моём мешке, – и Франк погрозил пальцем. Он поправил навязанную ему бороду, надвинул красную шапку, входя в роль Деда Мороза, поворочал огромным мешком, в который сами же ребята засунули подарки друг для друга, кто какой мог и кому хотел. Рудольф помимо приготовленных приятных пустяков своим подземным «детишкам», запихнул туда коробочку для дочери, в которой было ожерелье из льдистых кристаллов, чрезвычайно красивых, но искусственно выращенных специально для неё.
– Да я не удержался, но увидел, что для меня там подарка нет. Дедушка решил, что я слишком провинился за старый год, вот ничего мне и не припас.
– Дедушка, может, и нет, а уж какой грандиозный подарок приготовила тебе добрая инопланетная Судьба, ты знаешь отлично, – пёр Франк, не иначе чего-то хлебнувший. Может, он втайне готовил себе наливки из своих плодов-ягод. Никто же не отслеживал. Франк разрумянился, но скорее румянец был нервическим. Рудольф подозрительно принюхался к бокалу, не наполнен ли он хмельной наливкой вместо витаминного коктейля? Но ничего такого не учуял. Иначе праздничного «дедушку» ждал бы грандиозный разнос у всех на глазах.
– Тут тебе не «Ночная Лиана», – хмыкнул Дед Мороз, зловредно вышучивая его бдительность.
– Тут новогодняя ёлка! – прервал его Рудольф, – поздравляем художника –оформителя всей этой красоты Артура Паникина! За что ему ледяной дедушка должен дать приз! Вы приготовили приз своим детям, а дедушка? Помимо всех прочих подарков, приз должен быть особенным.
Артур смущённо, но довольный похвалой, склонил голову перед всеми. Франк ничуть не смутился, а вытащил из кармана своей обширнейшей рубахи странного летящего человечка, до того искусного и живописно раскрашенного, что все стали с любопытством его рассматривать. – Вот и пополнение твоей коллекции местных диковинок, сынок, – сказал Франк, отлично зная, что Артур не изжил в себе детскую страсть коллекционировать разные забавные штучки.
– Местное творчество, – пояснил доктор. – Мне подарила его одна милая местная женщина. Когда-то игрушка принадлежала аристократическому семейству. Их было много, таких вот человечков, все разные. К сожалению, как она мне рассказала, владелец звёздного ангела или воина, уж не знаю, кого изображает сей артефакт, давно погиб… – доктор замолчал.
– Так вы водите дружбу с местными аристократками? – спросил у Франка один из парней.
– С аристократками да. Но не с гетерами, – ответил Франк, ища глазами Сурепина, но того и след простыл. После странного препирательства с шефом он незаметно ушёл, поняв свою поведенческую оплошность. – Ушёл? – удивился Франк, – а я припас Глебу такой подарок! – он покрутил в руках маленький карманный планшет. – Передайте ему, ребята, от дедушки Мороза. Мне стало известно, что он свой карманный планшет где-то в горах уронил и не нашёл.
Антон протянул руку и взял подарок для юного подземного «философа», чтобы передать тому при случае. Рудольф перехватил планшет, – Подожди! – и с усмешкой стал набирать какой-то текст с целью вразумления младшего поколения, после чего и передал Антону.
– Глеб тебя ревнует, – на удивление миролюбиво обратился Франк к Рудольфу.
– То есть? – не понял доктора Рудольф.
– Он в Нэю влюбился, – сказал один из ребят, Серёжа Бельский. Он конфликтовал с Сурепиным, потому и не пощадил его перед начальством. – Я сам видел, как он тайно снимал её для своего личного архива. И вообще следил за ней, для чего бродил к тому красивому зданию мод на холме. Она ещё рубашку расписную ему подарила. Так он застеснялся её носить и Олегу отдал. Олег у нас первый, как это? Манекенщик местного дома моды, но на добровольной основе.
– Стукач, прибереги свой мешок компромата и для других случаев, – перебил парня Артур. Но тон его был шутливым, хотя и не без назидательности. Рудольф перестал улыбаться. Внимательному доктору показалось, что в его глазах мелькнул хищный зелёный всполох, как у волка, смотрящего из тьмы на свет.
– Этот Сурепин, созерцатель… Рано я его наружу выпустил, – процедил Рудольф.
– Да в чём преступление? – спросил Артур. – Облик красивой девушки планеты Паралея запечатлеть для своего личного архива?
– Я не давал ему разрешение, чтобы он хранил в своём личном архиве изображение моей женщины, – Рудольф вёл себя как запальчивый ровесник дурачка Сурепина. – Ему это зачем? Я же не храню у себя записи о его маме. Поскольку он даже до собственной девушки на Земле не дорос.
– Ну да, не дорос! – опять встрял Серёжа. Не удержался, ибо с Сурепиным у него не сложились отношения с самого начала. Глеб его задирал, а выдержанный интеллектуальный мальчик Бельский почти ненавидел Сурепина, но открытых схваток избегая. Дорожил безупречной характеристикой, важной ему для дальнейшего продвижения в ГРОЗ. Да и Рудольф старался их разделять друг от друга по возможности. – У него в его архиве целая панорама земных девиц, в том числе и тех, кто, похоже, только что вышли из бани прохладиться.
– А Сурепин банщиком, что ли, на Земле подрабатывал? В женских банях, – не удержался один из парней. И все засмеялись.
– А я, к примеру, не довёз досюда ни одной своей записи, – сообщил Серёжа, – всё оказалось размагниченным. И у многих так…
– У тебя на Земле девушка была? – спросил Артур с заметным сочувствием. Он и Серёжа – оба они были тихонями и обладали ангельскими ликами. Только Артур имел не по возрасту мужественно-развитую фигуру, а черноволосый и темноглазый Серёжа телом был худощав, невысок, хотя ничуть не слабак. Он почти не отличался от тролля, когда делал вылазки на континент, поскольку и волосы любил отращивать ниже ушей. Как и Артур, он не являлся штрафником, а прибыл сюда на практику перед серьёзным стартом в космических структурах.
– Я со многими девушками дружил, – ответил Серёжа, – но настолько близкой, чтобы единственной стала, чтобы гармоничное созвучие между нами возникло, такой не встретил.
– Так и скажи, что ты девственник, – подал реплику парень по фамилии Соколик, входящий в неформальную группу Сурепина. Видимо, решил поддержать улизнувшего лидера хоть так.
– Вы тут все схимники поневоле! – резко оборвал его Рудольф.
– Глеб поспорил бы с вами на этот счёт – огрызнулся Соколик.
– Пусть приходит ко мне завтра вечером, в центральный управляющий отсек, где я каждому предоставляю такую возможность, как пообщаться по душам, – ответил Рудольф. – Он ловко стал меня избегать, как повадился бродить по столичным закоулкам. Я всегда доверяю, но и проверяю. Никому уже не позволю повторить подвиг Пермяка – Геракла хренова!
При этих словах невероятно-синие, как раскрашенные васильки из детской раскраски, глаза Артура расширились и вопросительно застыли, уставившись на Рудольфа.
– Я и о тебе не забыл, – процедил Рудольф на немой его вопрос.
– Ты уж, пожалуйста, не прибей Глеба по случаю, – как бы в шутку произнёс доктор, обращаясь к Рудольфу. – Пришли его лучше ко мне на горные плантации. А то у меня как раз недобор в помощниках.
– Хитёр, – усмехнулся Рудольф. – Из всего свою выгоду извлечёшь. Пока что не за что подвергать его дисциплинарному взысканию. Мальчик на то и мальчик, что глаза его всегда устремлены в сторону красивых женщин. Если он здоров и гиперсексуален, как ему по возрасту и положено.
– Кто про что, а ты всё в ту же дуду. «Гиперсексуален». Уж против тебя кто тут и гиперсексуален. Тебя одного тут неземная гурия ублажает всякую ночь, а все прочие живут как грибы. Крепки, телом белы, ядрёны, да живут все скопом в бесполом своём состоянии.
– Образность у вас, доктор, странная какая-то, – отозвался Рудольф. – Забыли добавить ещё одно определение грибов, безмозглые. Да и зачем им думать? За них подземная грибница думает.
– Или ты. На то ты тут и царь грибов.
– Ты сам-то… старик-боровик – массовик-затейник, – скалился Рудольф, не желая оставлять за доктором последнюю реплику.
– Если мы грибы, то кто грибник? – спросил Артур.
– Колдун с островов мечтает сварить из нас похлёбку, – ответил ему Рудольф. – Да подавится…
– Пока что не подавился, – не унимался доктор. – То одного, то другого из ребят срезает, да в своё лукошко хватает. А вот ни Разумов с Шандором, ни ты его так и не вычислили, не уловили…
– Уловишь тут, если он из «Созвездия Рай» сюда прибыл. У него в сравнении с нами сверх возможности…
– Из какого созвездия? – Соколик раскрыл рот от изумления.
– Из такого. Нам его звёздные координаты неизвестны. Но он отчего-то считает здешнюю планету своей собственностью.
– Ну и пусть считает! – подал реплику Серёжа Бельский. – Где ж та высшая инстанция, что ему эту собственность оформила?
– Не праздничный разговор, – сказал доктор. И все согласились, потому что надолго замолчали.
– Рудольф Ростиславыч, а чем гурия от гетеры отличается? – спросил Соколик почтительным голосом, но насмешливо сузив глаза.
– Тем, – ответил Рудольф, – Гурия – девственница и невольница чужих желаний, а гетера – образованная женщина, вольная в своём поведении и сама выбирающая, кого любить, а в кого плюнуть. Самообразованием надо заниматься, Сокол!
– Я Соколик.
– Ну вот, ты даже до Сокола не дорос, а гетерами интересуешься.
– Так я и до старости Соколиком останусь.
– Похоже на то.
И опять все рассмеялись, сведя все предшествующие разговоры до застольного и лёгкого балагурства.
Артур вертел в руках искусно сделанную фигурку крылатого воина.
– Ну как? – доктор подмигнул Артуру, – Угодил тебе дедушка, сынок?
Рудольф сразу понял, кто подарил Франку Штерну этот артефакт из аристократической коллекции. Доктор был собирателем такой же ерунды, как и мальчик Артур. Рудольф видел в жилище у Нэи несколько похожих штучек. Такой подарок мог быть всего лишь знаком расположения её к своему же врачу, и только, но кольнула ревность. Она знала про увлечения старого коллекционера? Что указывало на определённую глубину их дружеского общения. Как и сказал Артур: такая дружба означает нереализованную любовь… Если бы дарил доктор, это одно, но подарила она.
– А чего же Арсений не пришёл? – обратился доктор ко всем и ни к кому конкретно. – Он, как мне кажется, повсюду одинок. И вверху, и внизу. Сидит, поди, у себя в скворечнике на крыше и тоскует. Приходил бы сюда. Чего вы его не позвали?
– Так к гетере же пошёл… – подал сомнительную шутливую реплику Соколик. Рудольф сверкнул на парня сурово-воспитательным взглядом.
– А что? – спросил Соколик, решив таким вот образом поддержать ушедшего друга Сурепина. – Недавно я видел в столице Арсения Тимуровича с роскошной женщиной. Не буду утверждать, что она гетера, поскольку вживую их никогда не видел. Но если начистоту, на домашнюю и серенькую живую утварь тролля-деспота она не походила. Слишком уж разодета, как Флора на картине, вся в каких-то листьях и ягодах. Даже наша Нэя так прикольно не наряжается…
Парень так и сказал «наша», поскольку Нэю все считали тут своей, – Не очень, конечно, молодую, да Арсений и сам выглядит как пожилой уже тролль…
– Ну… куда вас всех несёт? – спросил Рудольф. – Доктор, кто у нас ответственный за нравственное воспитание юного поколения?
– Разве не ты? – спросил доктор.
– Я? Нет. Такую добавочную ношу мне уж точно не осилить. Мои плечи подземного атланта и без того нагружены колоссальной твердью этой планеты. Каково? Арсений для них пожилой! А я?
– Жених в полном расцвете сил и красоты! – ответил доктор, то ли с подковыркой, то ли признавая несомненное внешнее превосходство Рудольфа над Арсением, заметно сдавшим в последнее время. Тот похудел, выцвел, заметно ссутулился, уходя во внутреннее затворничество. И в спортивный комплекс, включающий и бассейн, Арсений уже не приходил. Купался лишь в природных озёрах, там, где его никто не видел.
– Рудольф Ростиславович, а вы разве с Арсением ровесники? – удивился парень. – Он по виду вам всё равно что отец…
– Попрошу не обсуждать тут Арсения Тимуровича! – возмутился Антон.
– Молодец! – опять похвалил его доктор «Мороз» и протянул ему ещё одно красное яблоко. Его перехватила Икри.
– Артур, ты играешь в игрушки? – насмешливо спросила она у Артура. – У меня дома осталась большая кукла. Хочешь, я подарю её тебе для твоей коллекции?
– Я не играю в куклы, – обиделся Артур, – тебе самой совсем скоро она пригодится.
– А у нас будет мальчик, – ответила Икри и оглядела всю компанию за большим столом, нисколько не меняя выражения своих искристых и равнодушных глаз.
– Тогда я сделаю ему макет звездолёта, и даже летающего, – примирительно отозвался добрый мальчик Артур. Антон обнял свою любимую, ни от кого не скрывая своего счастья. Не только новогоднего и сиюминутного, а тотального, можно сказать. И почему-то именно всеохватность его счастья ввергла Рудольфа в потрясающую жалость к Антону. Он учуял особым, даже мистическим образом, что счастью этому скоро наступит конец. Вот как будто он взирает на беспечное веселье откуда-то извне, где всё происходящее – давно не существующее, где нет его чудесной, не любящей своего отца дочери не только рядом с Антоном, а вообще нигде на целой планете. Почему? Он не знал. Он посмотрел на Франка и заметил, как тот внимательно за ним наблюдает, без всякой неприязни или игровой ухмылки, и та же печальная тень таится в его серых глазах мудреца. Как будто у них взаимно вдруг произошёл обмен тяжёлыми предчувствиями на ближайшее будущее. О чём таком может догадываться доктор, и какие скорые печали ожидает? После этого Рудольф ушёл, и никто не стал его удерживать.
«Разве я виноват во всех прошлых, настоящих и возможных несчастьях»?
Нэя, глядя в зеркальную стену, примеряла новый наряд. Она сшила платье по памяти. Оно напоминало то самое платье, в котором она встретила Рудольфа в тот самый день в прихожей у Гелии. Ярко-синее с белым кружевом по подолу, кружевными рукавами, пышным воротником и синим бантом – цветком. Такой же бант-цветок на синей ленточке она прицепила к своим крашеным волосам. Смешная кукла, женщина двадцати девяти лет. Нелепо. Но ей захотелось возврата в прошлое. Что предшествовало той встрече в прихожей у Гелии? Почему она тогда так разрядилась? Не для Рудольфа. Ведь она не знала, что увидит его. Платье она сшила, охваченная вдохновением, а кого поразить? Да хоть кого.
Встреча с Реги-Моном была случайной, он возник на этой дороге, идя из центра столицы кратчайшим путем. Новый, украшенный затейливым каменным узором мост над рекой был на их окраине местом встреч для влюблённых. На нём назначали свидания, чтобы потом гулять в старом заброшенном парке или идти через него в «Сад свиданий» – место отдыха и прогулок для столичных жителей. Нэя загадала, что тот день и само платье станут для неё судьбоносными. Река казалась серой и пенилась зеленоватой сезонной тиной. Стоял некупальный сезон. Но местные активно ловили рыбу. Пляж при отсутствии светила, спрятавшегося за облаками, померк и уже не мерцал розоватыми искрами. Реги-Мон и Нэиль в любую погоду любили кататься тут на лодке. И если Реги искренне увлекался порой рыбной ловлей, то Нэиль никогда, считая это увлечение слишком уж простонародным.
Итак, она стояла в то утро у ограждения моста и смотрела на реку, охваченная предчувствием чего-то удивительного, что, наконец-то, произойдёт. Река как подвижная дорога тянула куда-то, откуда доносился уже зов несомненного счастья… Тускнеющее от набухающих грядущей непогодой туч, небо опрокидывалось зелёным мерцанием в реку и ничуть не мешало предаваться утренним мечтам. И душа вдруг в отрыве от неё самой, прикованной к мосту, прыгнула в речной поток и понеслась куда-то к далёкому – далёкому горизонту, где и ждал её тот самый загадочный акробат, звал…
Реги-Мон как будто почувствовал её состояние, заволновался в странном ревнивом порыве. Как будто сумел уловить присутствие соперника в её мыслях, имея на неё некие права будущего владения. Он сразу же затеял разговор про акробата, появившегося в Саду Свиданий. То, что он собирался палить в незнакомца из оружия без всякой на то причины, сам же натравив на того толпу своих дружков, выявило его для Нэи с такой стороны, какой она в нём и не предполагала. Впервые ей захотелось, чтобы он шёл своим путём и не лез со своим общением всегда свысока и насмешливо. Помог налетевший ветер, он сорвал с её головы кружевной шарф, и она с готовностью отвернулась от того, в кого, как оказалось, вовсе не была влюблена. Если с такой лёгкостью это чувство, идущее из детства, слетело с неё прочь, чего оно и стоило?
Она не успела схватить шарф рукой, и. тончайше-паутинный, он взмыл кверху. Реги-Мон почему-то не захотел поймать его, хотя ему достаточно было всего лишь протянуть руку, – он же был намного выше Нэи и руки длиннее. То ли он не выспался и спал на ходу, то ли хотел потешиться над её отчаянием, следя, как ветер уносил сложнейшее воздушное плетение, созданное руками волшебницы – бабушки. Он как будто учуял, что тот, в чью спину подло целились из оружия, уже вытеснил его из сердца этой чудесной девочки, хотя осознанного понимания могло и не быть. А она уже знала, первая влюблённость в друга брата выметена из неё. И сдуло её легко и внезапно, как и тот шарфик с волос, вовсе не в Саду Свиданий, а гораздо раньше, здесь у реки, в реке, когда загадочный, плохо одетый, то ли бродяга, то ли бедный прохожий, но с необыкновенной выправкой рослой фигуры и поразительно-красивым лицом, предлагал обучить её плаванью… а вот Реги-Мон никогда такого не предложил, ни разу. Ему было безразлично, умеет она плавать или нет…
Войдя в хрустальную мансарду, Рудольф увидел куклу, сидящую у прозрачной стены на белом диване, в кружевах, с бантом и печальными аквамариновыми глазами. И накрыло ощущение, что произошёл поворот времени. Кукла встала и прижалась к нему, пряча печальное лицо на его груди. Он, смеясь и радуясь, стал её ласкать, гладя грудь через платье, – У тебя уже есть мужчина? – это была игра-напоминание о той встрече на Дальних Песках, где он пугал её своим натиском… хотя вовсе не собирался воплотить игру в реальность жизни.
– Ты и правда думал, что я была такая же, как те девушки, что роились вокруг Гелии?
– Нет. Я же видел твои чистые глаза, милое и наивное лицо. Я с тобой играл.
– Я тебя боялась. Гелия пугала, что ты опасный. Тон-Ат тоже…
– Ты верила?
– Да.
– Почему ты была грустной в тот день? – он сел на диван и посадил её к себе на колени.
– В какой именно?
– Когда мы встретились у Гелии после той встречи в Саду свиданий.
– Почему ты настолько внезапно ушёл из Сада Свиданий? Испугался Реги-Мона?
– Разве он там был?
– А кто же тебя и отогнал от меня? Ты разве забыл?
– Тот художник со шрамом? Никто не смог бы меня отогнать. Но я подумал, что незачем устраивать драку у тебя на глазах. Ты и без того испугалась. К тому же я знал, что найду тебя уже по любому.
– У Реги-Мона шрама ещё не было. Зато были кудри. Красавец – мечта стольких девушек…
– А я, видишь, совсем без волос.
– Почему ты не хочешь отрастить волосы?
– Привык так. Решил для себя, что отращу только на Земле. Если, конечно, вернусь туда. У меня тоже была густая шевелюра…
– Ты тоже был красавец – воплощённая мечта?
– А сейчас нет?
– Всегда да, – и она обняла его.
Казалось, что прекраснее, чем у них есть, уже не бывает. Но в этот раз было ещё прекраснее. Девять лет жизни, пустых друг без друга, будто бы их и не существовало. Счастье длилось всегда, без перерывов, бессчётное количество лет… Розовеющая от листвы деревьев стена отбрасывала отсвет на её лицо. Оно казалось розовым как в юности и пахло отчего-то земными яблоками, так, как бывает, когда они только что упали в твои руки с обременённой ими, плодоносящей ветви, бело-розовые, тугие и нежные, какими бывают яблоки северных широт…
– Ты никогда не пытался найти того ребёнка? – вдруг спросила она, вырывая его из блаженного полусна, накрывшего после насыщенных ощущений. Видимо, подобный разговор стал своеобразным жёстким процентом, налагаемым сверх необременительной оплаты за, – всегда настолько неповторимую! – любовь.
– Какого ребёнка? – он сразу напрягся.
– Если та девочка, другая твоя дочь, жива?
– Где искать? Ну, где? И почему ты не можешь забыть, наконец, об этой Азире, пусть она и была твоей подружкой…
– Никогда я с нею не дружила, с низкой полуподземной расой! Я ничего не имею против тех рудокопов и фабричных работниц, которые там жили. Вокруг было много добрых людей, и я никогда не ставила им в вину их неразвитость, не природную, а социальную. И говоря такое об Азире, я только подчёркиваю не умственную, а душевную её недостаточность! – Нэя презрительно задрожала губами, – Она же всегда любила только одного Нэиля… А тебя никогда! А ты её любил! Любил, я знаю! Она мне рассказывала!
– Ого! Вот это сословная спесь! – засмеялся Рудольф, – Ты, что же, веришь, что люди из бедных бараков хуже, чем ты? Не такие?
– Ты же веришь в то, что сам ты лучше местных. Не такой.
– Может, и не лучше, но уж точно другой…
– В чём отличие? Если оно и было когда, мне ты достался уже полновесным троллем, как ты всех обзываешь.
– Тогда ты сделала не тот выбор. Зря не выбрала Чапоса. Он мечтал иметь от тебя детей, чтобы породить с тобою более красивых детишек, хоть чуток исправить свою корявую природу. Похвальное стремление. Его чугунный фасад, начисто лишённый человеческой мимики, буквально светлел и преображался, едва о тебе заходила речь.
Нэя задохнулась от его неуместных насмешек, замахала на него руками, – Мне-то как раз кажется, что его лицо очень выразительное! Хотя и странное. И если ты с лёгкостью мог быть с кем угодно, то и я смогла бы полюбить другого, не встреть тебя…
– А я смог полюбить лишь тебя, – он обхватил её и сжал. Очень сильно и ласково одновременно. Она взъерошилась и задёргалась как котёнок, которого пытаются усмирить любящие и неодолимо сильные руки хозяина, но коготки уже не выпустила, замурлыкала и притихла. В таком вот сравнении не было и тени пренебрежения к ней, а только безмерная нежность, то самое банальное белое и пушистое счастье, лучше которого жизнь ничего и не изобрела. Где бы она себя ни воплотила, где бы ни дышала под животворными небесами.
– У вас, на Земле, все люди прекрасны?
– Нет, конечно. И ты можешь об этом судить уже по такому образчику, каким являюсь я. А я ещё не худший. Уж поверь. Но, видимо, путь совершенства очень долог. А может, и невозможно оно, совершенство для нас?
– Нет. Оно возможно. Оно неизбежно наступит для всех, но в будущем. Иначе, зачем мы живём?
– Да ведь в человеке так непостижимо всё сплетено, низкое и высочайшее, грязь и звёзды, что трудно расчленить человека на эти крайности, не разрушив самого человека. Хотя да, бывают светлые исключения, как ты. Или плотные комки грязи как Чапос.
