Лариса Карпова
Кувшинки в снегу
Они выскочили на берег Колвы и сразу направили лошадей в воду. Река здесь была гораздо глубже, чем на переправе. Лошади уже не доставали копытами дна, плыли, высоко задрав морды с хищно раздутыми ноздрями. Они тоже чуяли запах дыма, тонкой струйкой стелившегося по реке. Вода была ещё очень холодной, впитывалась в одежду, утяжеляя всадников, спину сводило судорогой холода, Михаил облегчённо выдохнул, выбравшись на берег, и, не дожидаясь остальных, рванул к городищу. Оттуда доносились по воде звуки битвы: улюлюканье, крики, звон металла, глухие тяжёлые удары. «Выбивают ворота, гады! – подумал Михаил. – Успеть бы до того, как проломят!» Князь уже нёсся во весь опор через лес, впереди забрезжил свет, деревья кончались. Отряд подскакал к кромке леса и остановился по знаку князя. Вид открывался безрадостный: Покча местами горела, больше сотни всадников на низкорослых лошадях, круглолицых, узкоглазых, с кривыми мечами и луками в руках носились вдоль ограды, закидывая в городище горящие факелы, улюлюкая и пуская стрелы. Со стен на них лились кипяток и смола, сыпались стрелы, но лошадки нападающих оказались довольно юркими, ловко отскакивали подальше от опасных стен, а наездники умело заслонялись от стрел круглыми деревянными щитами, у некоторых обтянутыми кожей. Несколько пеших налётчиков в это самое время с разбегу ударили бревном в тяжёлые ворота, раздался характерный треск, который донёсся и до отряда Михаила. Одна створка сошла с петель, и нападающие устремились в открывшуюся брешь. Михаил подал знак отряду и рванул с места, его отряд летел прямо в тыл сгрудившимся у ворот налётчикам. Воинственный клич княжеских дружинников заставил разбойников разворачивать лошадей в их сторону. В городище, видимо, тоже ждали хлынувших в ворота налётчиков и начали теснить их обратно за ограду, где уже вовсю орудовал мечами отряд князя, внося сумятицу. Разбойникам приходилось защищаться с обеих сторон, в тесноте, мешая друг другу. Михаил сражался с яростью, казалось, всю боль и гнев, накопленные в его душе, он вкладывал сейчас в удары своего меча. Он рубил, колол, его меч с визгом рассекал воздух, отрубая руки, головы, вонзаясь в неприкрытые сталью тела, скрещивался с кривыми клинками так, что летели искры. До него доносились радостные крики дружинников, узнавших о прибытии своего князя и начавших с ещё большим воодушевлением теснить разбойников из городища. Зажатые с двух сторон налётчики ринулись отступать и на мгновение разорвали отряд Михаила. Князь оказался окружён сразу пятерыми разбойниками. Не раздумывая, Михаил всадил меч в грудь ближайшего к нему налётчика, отклонился от летящего на него кривого меча, выхватил левой рукой из голенища нож и вонзил в горло разбойника, заходящего слева. Трое оставшихся напали одновременно. Князь отразил меч одного, уклонился от другого, но третий всё же достал его, Михаил почувствовал, как меч, разрубив звенья кольчуги, входит в плечо. Он тут же дёрнул поводья, и конь, взвившись на дыбы, отбросил нападавших. Ощутив, как немеет правая рука, Михаил перебросил меч в левую и рубанул сверху крайнего нападавшего так, что его тело отлетело на несколько метров. Второго он ударил плашмя, действуя мечом как дубиной, всё-таки левой руке не хватало сноровки, приходилось работать проще, но вкладывая больше силы, последнего нападавшего просто смели дружинники, вылетевшие из ворот городища. Разбойники отступали, кидались в воду, стремясь как можно быстрей переправиться, сбежать от жалящих в спину стрел и преследующих их разъярённых дружинников. Михаил скомандовал Захару возглавить преследование, а сам направился в городище, попутно дав указание запереть понадёжнее оглушённого им разбойника. Плечо нещадно ныло, и Михаил спросил, есть ли в селе лекари. Ему ответили, что за знахаркой уже послали, скоро доставят.
«Сколько погибших и раненых?» – спросил князь у подбежавшего к нему запыхавшегося Степана. «Наших трое да деревенских семь человек погибли, а раненых много, человек шестна… – тут десятник заметил окровавленное плечо Михаила. – Семнадцать», – закончил он, сочувственно глядя на князя. Князь поморщился: «Доставят лекарку, пусть сначала займётся моими людьми, ко мне пошлёте в последнюю очередь». Князь тяжёлым взглядом оглядел разрушения. Дружинная изба, слава Богу, стояла, сгорели пара сараев с сеном, которое вспыхнуло мгновенно, и новая конюшня. Судя по запаху, скот успели вывести не весь, часть животных сгорела. «Да, Степан, распорядись, пусть, кто поздоровше, займутся воротами, к ночи они должны быть отремонтированы, кто этих чертей узкоглазых знает, может, вернутся под покровом ночи мстить». Михаил тяжело поднялся на крыльцо и прошёл в кухню дружинной избы, зачерпнул ковшом из глубокой деревянной кадки чистой родниковой воды и жадно припал к живительной влаге. На душе было муторно, вот опять трое его людей погибли из-за того, что он чего-то не учёл, не проверил, как укреплены ворота, не обучил людей как следует, последнее время был слишком занят собой и своими переживаниями. Прямо с завтрашнего дня нужно будет возобновить тренировки с дружинниками. Плечо болело всё сильней. Михаил медленно, стараясь не двигать раненой рукой, стянул через голову кольчугу, распоротая ткань белой льняной рубахи прикипела к краям рваной раны. Князь решил пока рану не трогать, нужно будет попросить кого-нибудь отрезать рукав, левой рукой действовать было не сподручно. В сапогах всё ещё хлюпала вода, раздражённо Михаил стащил их левой рукой и отбросил в угол кухни. Босиком он снова вышел на крыльцо, да так и остался стоять, ошеломлённый. По его двору шла та самая девушка, которую он видел у озера. В длинной вышитой по краю рубахе, подпоясанной толстым кожаным ремнём, с которого свисали охотничьи ножны, деревянная фляжка и множество разноцветных мешочков, с перекинутой через плечо тяжёлой русой косой и небольшой холщовой сумкой в руке. Она подошла к лежащему на дворе раненому дружиннику, присела, осматривая его рану на бедре, достала нож и ловко распорола штанину, обнажая окровавленное сечение, что-то сказала бегавшей по двору веснушчатой девчонке, та быстро принесла таз с водой и чистую тряпицу. Девушка промыла рану, дала воину что-то глотнуть из фляжки, достала из одного мешочка иглу с ниткой, ножницы и начала ловко зашивать глубокую рану, дружинник постанывал, но терпел. Завязав узелок, девушка достала из сумки туесок, черпнула оттуда какой-то мази, густо смазала рану и крепко забинтовала полоской чистой льняной ткани. Ободряюще улыбнувшись раненому, она подошла к следующему бойцу с сильным ожогом. Михаил не мог оторвать от неё глаз. Он уже давно забыл про своё ноющее плечо, забыл, зачем вышел на крыльцо. Как заворожённый, он наблюдал за её ловкими пальчиками, за тем, как меняется её лицо при взгляде на раны, сочувствие, сострадание, нежность, одобрение делали её лицо таким живым, таким искренним, что Михаил почувствовал, как сжимается что-то в его груди и заполняет душу чистая радость оттого, что он снова видит её, что вот она, рядом, живая, реальная. Девушка всё-таки почувствовала его пристальный взгляд и подняла глаза. На мгновение Михаилу показалось, что в них вспыхнула радость, но она мгновенно сменилась озабоченностью и тревогой, девушка увидела его пропитавшийся кровью рукав. Что-то наказав лежащему воину, она подхватила сумку и направилась к крыльцу. Раненые воины провожали её восхищёнными взглядами. Михаил вдруг смутился, он не знал, куда деть руки, что ей сейчас сказать. Девушка подошла к нему, поклонилась и подняла на него взгляд, её большие бирюзовые глаза оказались так близко, что Михаил совсем растерялся. «Что же вы, князь, стоите, вы же ранены, пойдёмте, присядете, я осмотрю вашу рану», – её нежный, пленительный голос наконец вывел Михаила из ступора, и, кивнув, он проследовал на кухню. Она по-хозяйски усадила его на стул, и князь вздрогнул от прикосновения её пальцев. Девушка намочила прилипший к ране рукав и аккуратно, ножом, стала его отпарывать. Пытаясь отвлечься от тёплых пальцев, аккуратно придерживавших его руку, Михаил наконец произнёс: «Кто ты? Почему я не видел тебя в деревне раньше?» Девушка улыбнулась, и в её глазах заплясали озорные искорки. «Меня зовут Лилия, мой князь, я травница и лекарь, а в деревне я редко появляюсь, только если требуется моя помощь».
– Лилия? Какое необычное имя.
– Да, матушка, очень водяные лилии, купавы, любит. Говорит, что они символ красоты, здоровья и беззаветной любви. А окрестили меня Лией, так жену ветхозаветного Иакова звали.
– Так ты ещё и христианка? Интересно! А где же ты живешь?
– Мы с матушкой живём в лесу у Волчьего камня, место довольно неприметное, но очень красивое!
– А не боитесь жить одни в лесу?
– Чего ж бояться? Лес – он добрый, не то что люди, кормит нас, поит, одевает…
– А кочевники?
– Локи и Тор обычно предупреждают об их приближении, мы прячемся, но и кочевники не нападают, кому нужна старая одинокая избушка, да с нас и взять-то нечего.
– А Локи и Тор что, твои ухажёры? – Звонкий смех девушки наполнил кухню хрустальным звоном, заставляя сердце князя биться чаще.
– Можно сказать и так, бывает, они за мной ухаживают, правда, как-то по-своему, по-волчьи.
– Так это ты своих волков так назвала? И откуда лесная жительница знает имена варяжских богов?
– Очень интересная книга попалась о викингах, я её несколько раз перечитала! Там написано, что бог грома Тор ездил на колеснице со скипетром, увенчанным цветком лилии, представляете?
– Ты умеешь читать?!! Удивление на лице князя было таким неподдельным, что невольно вызвало у Лилии новые переливы смеха.
– А, кстати, где сейчас твои волки?
– Локи и Тор не любят заходить в селение, чувствуют, что их здесь боятся и желают им зла, потому и ждут меня за оградой. Бедные, нелегко им там сейчас приходится, дружинники ваши все кусты вокруг городища прочёсывают, а мои парни пытаются не попасться им на глаза.
– Знаешь, я твоему «парню» тоже едва ли обрадовался, а уж зла точно пожелал, когда он выпрыгнул прямо передо мной у озера. – Лилия снова засмеялась.
– Ничего, Локи не в обиде, он увидел в вас достойного противника!
– Правда? – У Михаила потеплело на душе, хотя он и понимал, что глупо радоваться тому, что девушка считает его достойным противником своему волку.
– А где ты вообще взяла этих волков? – Лилия с нежностью в голосе начала рассказывать, как нашла и вы́ходила своих волчат. Михаил слушал, как журчит её голос, и чувствовал её дыхание у своей шеи, ощущал, как бережно её пальцы зашивают его рану, старательно, боясь причинить малейшую боль. Тепло девушки, её запах, запах молодой хвои и цветущего шиповника окутывал его пьянящим облаком. Несмотря на ноющее плечо, Михаил никогда ещё не чувствовал такого блаженства и такого волнения. Ему так хотелось дотронуться до неё, провести рукой по золотым волосам, почувствовать под пальцами нежную кожу лица, прижать её к себе и не отпускать больше никогда. Желание дотронуться до неё было таким сильным, что Михаилу пришлось до боли вцепиться в подлокотники стула, чтобы сдержать свой порыв.
– Князь, расслабьте, пожалуйста, руку, вы же навредите себе, я только что зашила вам рану, шов может разойтись! – И девушка ласково погладила его забинтованное плечо. Этого Михаил вынести уже не смог, он вскочил, опрокинув стул, и сердито посмотрел на Лилию.
– Ты закончила? Всё, можешь идти, тебя там наверняка ждут ещё раненые, – и, резко развернувшись, твёрдым шагом вышел из кухни. Лилия ошеломлённо и обиженно смотрела в пустой проём двери. И что она, правда, раскудахталась так над ним, как наседка над цыплёнком, начала болтать, как сорока. Надо же! И ей показалось, что ей необыкновенно хорошо рядом с этим надутым бирюком! А он даже не поблагодарил её! В самом нищем жителе этой деревни признательности больше, чем в этом заносчивом князе! Вздохнув, она собрала свою сумку и направилась к дверям. «Стой! – окрик князя заставил её обернуться. – Держи!» Что-то мелькнуло в воздухе, и Лилия рефлекторно это поймала. «Что это?» – Она раскрыла ладонь, на которой сверкала золотая монета. Она подняла на князя полные ярости и обиды глаза и произнесла: «Мне этого не нужно. – Монета снова взмыла в воздух по направлению к князю, и Михаил поневоле её перехватил. – Достаточно было просто сказать спасибо. – Князь покраснел, но так и не смог выдавить из себя ни слова. – До встречи, князь!» – Лилия поклонилась и вышла во двор. Во дворе было пусто, всех раненых уже разнесли по домам, кто-то ушёл сам. Смеркалось, и Лилия поспешила к выходу из городища. Она хотела попасть домой до темноты и потому быстро скользила по лесной тропинке. Из чащи сразу вынырнули Тор и Локи и побежали рядом, но даже лесные братья не радовали её сейчас. В душе кипели боль и обида. Ну вот что она нашла в этом грубом мужлане?! Почему позволила себя обидеть? Почему оказалась незащищённой от его грубости? Она ведь уже привыкла, что её обижают, и ведьмой её обзывали не раз, и колдуньей, и лешачьим выродком, но грубость и оскорбления проходили мимо её сознания, не трогая души, но почему-то пренебрежение именно князя резануло болью. Лилия понимала, что сама виновата в том, что впустила этого бирюка в своё сердце. Она ведь редко ошибалась в людях, и там, у озера, когда она увидела князя впервые, ей показалось, что он добрый, только душевно израненный и ощетинившийся. Видать, непростые были у него времена. Она увидела в его глазах боль и восхищение. Этот взгляд так запал ей в душу, что Лилии захотелось эту боль хоть немного умерить, утешить его, оставить в его взгляде только восхищение. Девушке показалось, что она очень понравилась ему, и при виде её волков в его лице не появилось и тени испуга, только настороженность. Лилии так хотелось взглянуть на него ещё раз, что несколько раз подходила к селению и из-за деревьев наблюдала, как идёт строительство. Она высматривала фигуру князя, видела, как он плавно ходит от одной группы к другой, так ходят только опытные воины, отдавая распоряжения, как сам берётся за топор, шкурит брёвна, лезет на стропила, как устало расправляет плечи. Она отметила, что, пожалуй, первое впечатление было правильным, она ни разу не видела, чтобы князь кричал на кого-нибудь, но и не видела, как он улыбается или смеется. Видно, крепко засела в душе князя какая-то заноза, которая мешает ему радоваться жизни, а может, он просто расстроен, что его отправили сюда от великокняжеского двора, может, он тяготится своим назначением, может, у него в Москве осталась возлюбленная или жена. Опять же, жену или невесту взял бы с собой, коли переселился вместе со всем двором. Таилась в князе какая-то загадка, которая влекла Лилию, она ловила себя на мысли, что довольно часто думает о московском наместнике, пытаясь разрешить загадку его пылающих болью глаз. Она даже пыталась представить себе, как он улыбается, как расправляется хмурая складка на лбу, а в уголках глаз появляются смешливые морщинки. Вот сегодня, увидев его на крыльце так близко, обрадовалась, как дурочка, а потом испугалась, заметив его рану. У неё даже руки подрагивали, когда зашивала оставленное тяжёлым кривым мечом глубокое сечение, сердце болело от сознания, что она тоже причиняет ему боль, а голова кружилась от его близости, ей так хотелось погладить его, что она не удержалась и провела несколько раз ладонью по напряжённому плечу. Вот и нарвалась на грубость. Что она себе возомнила? Его явно раздражала опека дремучей лесной девчонки, и он поспешил избавиться от неё, швырнув на прощание монету. У Лилии загорелись щёки. Господи, как же она так ошиблась?! Она знала, что раздражает местных жителей, почему же она решила, что московские гости будут относиться к ней по-другому. Ещё раз обозвав себя дурочкой, Лилия решила выкинуть грубого князя из головы и относиться к нему так же, как и ко всем больным.
* * *
Идти в деревню Лилии не хотелось, но необходимо было сменить раненым повязки, смазать раны свежей лечебной мазью, поэтому Лилия медленно, но всё-таки собиралась на выход. Мать заметила её необычную медлительность и хмурость, начала выпытывать, не случилось ли чего. Пришлось признаться, что не поладила с новым князем, а из-за чего, девушка так и не смогла сказать. Ну что ей было сказать, что обиделась из-за того, что ей заплатили за работу, так это вроде нормально, они с матушкой часто брали за своё врачевание и продукты, и ткань, мелкие монетки, а иногда и по хозяйству просили пособить. Как ей было объяснить матери, что почему-то именно у него она не может взять деньги, не может, и всё тут! Тем более брошенные таким способом, как нищенке, лишь бы отвязалась! При воспоминании об этом у Лилии снова загорелись щёки, она перевела дыхание, чтобы успокоиться, и, даже не попрощавшись с матерью, вышла на крыльцо. Денёк был под стать её настроению, серые тучи нависли над макушками елей, противно моросило, и девушка поспешила побыстрее преодолеть дорогу до деревни. Тору и Локи тоже не улыбалось бежать в такую погоду по сырости в ненавистную им деревню, но бросить свою подругу они не могли, потому обречённо трусили следом, время от времени отряхиваясь и фыркая.
Дождик остудил пепел пожарища, прибил дымки к земле, и о вчерашнем огне напоминали только чёрные пятна на земле и несколько обугленных брёвен. Людей на улице было немного, народ восстанавливал силы после вчерашней драки. К раненым Лилии пришлось войти в дружинную избу. Здесь она тут же окунулась в гул голосов, перекрестье взглядов, запахи кожи, железа и свежесваренных щей. Она почему-то боялась поднять взгляд и увидеть князя, поэтому сразу прошла в угол, где расположились раненые, и принялась за работу. Дружинникам девушка явно нравилась, они тут же начали подшучивать и выпытывать, кто она такая, где живет да с кем? Причём последний вопрос их волновал больше всего, тут же выяснилось, что среди раненых дружинников немало одиноких, которые только и мечтают о том, чтобы обрести подругу жизни, которая бы скрасила им пребывание в этом богом забытом месте. Они интересовались, не умеет ли Лилия лечить влюблённое сердце или воспламенившуюся душу, куда и какие примочки нужно сделать, чтобы охладить страсть? Их грубоватый юмор и привычное дело успокоили Лилию, она улыбалась и охотно отвечала на вопросы о себе, рассказала, что живёт с матерью в лесу, в деревне бывает редко, охотится и рыбачит одна. Дружинники тут же уверили её, что отныне она под их защитой, хотя девушка и пыталась убедить их, что в защите не нуждается, и вменили ей в обязанность показать им рыбные и охотничьи места, как новичкам в этом краю. Ей было легко с ними общаться, дружинники были явно не так суеверны, как местные жители, их не пугали ни её одиночество, ни её познания в травах. Скоро её мелодичный смех стал разноситься по всей избе, и местные девки ревниво косились в сторону раненых, справедливо полагая, что эта болотная чертовка может охмурить их лучших мужиков.
Михаил заметил её появление сразу же, как только она вошла, напрягся, ожидая её взгляда: обиженного? рассерженного? равнодушного? Разочарованно опустил плечи, когда Лилия не захотела даже посмотреть на него, и теперь напряжённо вслушивался в перешучивания дружинников и мелодичные ответы девушки, наблюдал исподлобья, как розовеет её лицо от похвалы, как вспыхивают искорки смеха в её глазах, чувствовал, как наваливается тяжесть осознания, что свет, который она излучает, – не для него. Он сам, своей яростью проклял свою жизнь, князь-женоубийца, он представлял, что о нём могут рассказать обозные кумушки. А в общем-то, ему всё равно, всё равно, и всё же он ревниво следил, не окрасится ли её лицо особой нежностью в разговоре с каким-нибудь его наёмником, и ждал, когда она подойдёт к нему. Когда Лилия наложила последнюю повязку и встала, Михаил вдруг тоже резко поднялся, лавка, на которой он только что сидел, с грохотом рухнула на пол. Лилия вздрогнула и обернулась, на встревоженном лице недоумение, дружинники тоже повскакивали. Многочисленные взгляды схлестнулись на Михаиле, и он почувствовал себя полным идиотом, которому только детей пугать. В раздражении пнув несчастную лавку, он вышел из избы, не проронив ни слова, и хлопнув дверью. «Что это с ним?» – Лилия всё-таки озвучила вопрос, висевший в воздухе. «Видать, всё ещё переживает смерть жены», – пробурчал Иван, дружинник с ранением ноги, укладываясь обратно на лавку. Его тут же одёрнули, обсуждать князя не полагалось. У Лилии полыхнули щёки. «Господи! Вот откуда эта боль в его глазах, эта мука, как же нужно любить женщину, чтобы так страдать из-за её смерти!» Сердце болезненно сжалось, но князя всё-таки нужно было найти и поменять повязку. Лилия вежливо попрощалась с дружинниками и вышла на улицу. Спросила у Авдотьи, грудастой темноволосой пермячки, набиравшей воду из колодца, не заметила ли та, куда ушёл князь. «Да, видала, злющий такой, прошёл по тропе, кажись, к реке, вон туда за ограду», – она махнула рукой по направлению к речке. Лилия вышла за ограду и по скользкой тропинке двинулась вниз. Дождик уже не моросил, но было по-прежнему пасмурно. Справа зашуршали кусты, Тор и Локи присоединились к хозяйке. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, девушка вышла к воде. Отсюда и почти до середины реки шли мостки, добротные широкие доски, уложенные на крепкие лиственные сваи, к которым сейчас было привязано несколько лодок, тихо покачивавшихся на подёрнутой рябью хмурой воде. Князь стоял на самом краю мостков, застыл, угрюмо глядя в тёмную воду. Лилия невольно залюбовалась его мощной фигурой, даже сейчас, несмотря на его мрачный вид, от него веяло силой и теплом. Она никак не могла решиться вступить на доски, сделать шаг навстречу этой одинокой фигуре, перевела дыхание, и он услышал этот тихий выдох, обернулся, брови, итак сведённые, нахмурились ещё больше.
– Зачем ты здесь? – Его голос больно резанул Лилию, но она всё-таки шагнула на мостки и приблизилась к Михаилу.
– Князь, разрешите осмотреть вашу рану.
– Мне не нужна твоя помощь, уходи! – он раздражённо повёл плечами.
– Простите, князь, я, конечно, глубоко сочувствую вашей скорби, но рану перевязать всё же надо, если не сменить повязку, то рана может воспалиться. Присядьте, пожалуйста, а то я не дотянусь.
Михаил ошеломлённо посмотрел на неё и машинально присел на мостки.
– Какой скорби ты сочувствуешь?
Лилия смутилась, она явно завела разговор о том, о чём он говорить не хотел. Чтобы чем-то занять руки, она тут же стала разматывать вчерашнюю повязку.
– Так чему же ты сочувствуешь? – Михаил напряжённо всматривался в её зардевшееся лицо.
– Ну, вы же потеряли жену.
– Потерял?! – Выражение лица князя стало ещё более ошеломлённым.
Удивление князя заставило Лилию засомневаться, вдруг она что-то не так расслышала.
– А что, у вас не было жены?
– Почему не было? Была.
– Ну вот, я услышала, что у вас умерла жена, простите, если затронула больную для вас тему.
– Умерла?! – Голос князя показался Лилии всё-таки каким-то странным. – А как умерла моя жена, ты случайно не слышала?
– Нет. А как? – Она вопросительно посмотрела на Михаила, тот замешкался. – Простите, я не имею права лезть в ваши дела. Я вижу, вам тяжело говорить об этом.
Михаил хотел сказать ей, крикнуть, что он сам, своими руками убил свою жену, должен был сказать, но не мог. Язык отказывался повиноваться ему. Он понял, что боится, боится увидеть ужас и омерзение в её глазах, он не хотел, чтобы она отшатнулась от него в страхе. Столько раз он видел подобные взгляды, и ему было всё равно, ему было безразлично, что о нём подумают, но не в этот раз. Пусть ещё немного она побудет в неведении, пусть ещё немного он будет чувствовать прикосновение её нежных рук к своему плечу, ещё чуть-чуть он посмотрит в эти лучащиеся заботой прекрасные глаза. Она все равно узнает, рано или поздно кто-нибудь расскажет ей, что за человек князь. Рано или поздно, но не сегодня.
Плечо Михаила было уже перетянуто свежей тканью, которая пахла травами и едва различимо цветущим шиповником. Лилия уложила старую повязку в сумку и поднялась.
– Мне пора, темнеет уже, старайтесь пока поменьше двигать правой рукой, я приду через пару дней проверить, всё ли в порядке. – Она плавно двинулась вдоль мостков к берегу.
– Лилия! – Он не мог смотреть, как она уходит, и не знал, как это у него вырвалось:
– Я тебя провожу! – Её брови удивленно поднялись.
– Вообще-то у меня есть провожатые.
– Кто? – нахмурился Михаил. Она тихонько свистнула, и из прибрежного куста показалась взлохмаченная и оскаленная голова волка, которого явно оторвали от пожирания чего-то очень вкусного.
– А?! И всё-таки в окрестностях ещё могут бродить кочевники, так что я пройдусь с тобой. – Он не хотел признаться даже самому себе, что ему хочется побыть с ней ещё немного.
– Ну, если вам не трудно, то пожалуйста, – Лилия улыбнулась, и в груди Михаила сладко защемило от этой улыбки.
Лилии вдруг стало так радостно оттого, что он напросился провожать её, что он идёт рядом, такой сильный, такой красивый, ей даже хотелось петь, но она постеснялась. Эта её бьющая через край радость вылилась в бесконечную болтовню о погоде, о лесе, который она так любила и знала в нём каждый кустик, о матери и о книгах. Она всё говорила и говорила, а князь смотрел на неё почти безотрывно и, в ответ на её вопросы, только утвердительно кивал или отрицательно качал головой. Ей хотелось рассказать о себе всё и всё узнать о нём, но он подтвердил только то, что она и так знала, что наместник из Вереи, и что в Москве у него остались отец и брат. Она рассказала об охоте в этих краях и о своём любимом оружии – луке, похвасталась, что настреляла достаточно соболей, чтобы обменять их в следующий приезд купцов на меч. Только тут Михаил усмехнулся и поинтересовался, что она с этим мечом будет делать. Лилия обиженно поджала губу.
– Научилась же я хорошо стрелять из лука, научусь и с мечом обращаться. – Князь всё-таки не выдержал и хмыкнул.
– Нет, милая, тут без наставника ничему не научишься, разве что мечом, как дубиной, пользоваться, так дубья в лесу полно, зачем драгоценных соболей переводить, лучше шубу себе сшей. – Лилия зарделась, она услышала и насмешку в его голосе, и это слово «милая». И всё же спросила: – Можно я иногда буду смотреть на ваши занятия с дружинниками?
– Можно, конечно, только толку от этого мало будет.
– Ничего, мне хватит.
Среди деревьев показался огонёк освещённого лучиной окна.
– Ну, вот мы и пришли. – Лилия повернулась к князю, и их глаза встретились, дыхание перехватило. Такого с ней ещё не было, сказать «до свидания» и уйти было очень тяжело. Она не могла оторвать взгляда от этих пронзительных тёмных глаз под густыми бровями, в которых плескалась почти физическая боль. Она ведь лекарка, а помочь ему ничем не может. Машинально она подняла руку и нежно провела по его виску. Князь отшатнулся, как будто она его ударила. «Всё, уходи!» – хриплый голос прозвучал грубо. Он резко развернулся и пошёл прочь.
Опять?! Опять она столкнулась с его резкостью. Дура, не надо было лезть со своими нежностями. Наверняка он все ещё любит свою жену, и ему противны чужие прикосновения. Она ведь и сама не любила, когда её трогают, что вдруг на неё нашло. Почему её так тянуло к этому мрачному человеку. Переход от радости к разочарованию был таким резким, что ей показалось, что ноги её и всё тело налились свинцом. Она еле дошла до дома и тут же, не раздеваясь, повалилась на кровать. Мать озабоченно посмотрела на неё со своей постели, но ничего не сказала и даже не стала заставлять ужинать. Она чувствовала, когда с дочерью можно поговорить, а когда лучше не трогать, и только молча потушила лучину.
* * *
Ночь прошла в бесплодных попытках уснуть. Михаил ворочался, сосчитал в уме до ста, потом до тысячи, попытался подумать о предстоящих назавтра делах, но мысли его упрямо возвращались к Лилии. Он десятки раз передумал, что он должен был сказать ей, как объяснить то, что он сделал, как оправдаться. Подбирал сотни слов, и все они оказывались не те, если он сам себе не находил оправдания, как он может убедить кого-то, что он на самом-то деле белый и пушистый, просто сейчас немножечко болеет. Да уж, «болен на голову», как сказал его отец, – «нахрена было устраивать побоище, выгнал бы мерзавку с позором, и дело с концом». Отец, как всегда, был прав, вышло, что с позором из Москвы сбежал сам Михаил. Он вспоминал, как резко оттолкнул Лилию, когда понял, что ещё одно её прикосновение, и он не сможет держать себя в руках, она была так близко, такая нежная, искренняя, тёплая. Понимал, что в её глазах выглядит полным дураком и грубияном, и знал, что вряд ли сможет это исправить. Так до утра князь и промучался, глядя, как постепенно светает за окошком, как полная темнота становится сначала серым маревом, потом медленно приобретает ясность и синеву. Новый день обещал быть погожим, но на душе у Михаила стало совсем муторно. Он встал, оделся, плечо уже почти не болело, всё- таки эта травяная мазь творила чудеса, так быстро его раны ещё никогда не заживали. Значит, Лилия придёт осмотреть его плечо лишь раз, следующего не потребуется. Возможно, она уже будет знать, чем отличился князь. Михаил скривился. Ладно, пора выгонять дружинников на тренировку, да и конюшню надо заново отстраивать. Голова после бессонной ночи была тяжёлой, и он решил искупаться, освежить голову. Достал чистое полотенце из сундука, позвал Захара, наказал ему, чтобы начинал заниматься с ребятами без него, а сам двинулся к речке.
Солнце ещё только вставало, едва показалось кокетливо над лесом, позолотило верхушки ёлок. Над рекой стелился парок, таяли остатки утреннего тумана. Незаметно для себя Михаил вышел на те же мостки, где вчера виделся с Лилией. Воспоминание о ней опять отдалось в сердце ноющей струной. Вдохнув свежий речной воздух, он резко сдернул с себя рубаху и штаны и нырнул в по-утреннему прохладную июньскую воду. Его обдало холодом, захватило дух, Михаил сделал несколько мощных гребков и почувствовал, что тело уже привыкает к прохладе. Размашисто загребая кристально прозрачную воду, он довольно быстро доплыл до другого берега, перевернулся на спину и поплыл обратно уже медленно, едва перебирая ногами и смотря в бездонную синеву неба. Вода успокаивала, давала сил, казалась уже совсем тёплой. Выходить не хотелось, так бы плыл и плыл по течению, ни о чём не думая, ни о чём не сожалея, если бы ещё можно было уплыть от себя. Михаил подгрёб к мосткам, ухватился за доску и уже хотел было выдернуть тело из прохладных объятий воды, как заметил движение на берегу. Он напряжённо замер, но тут же расслабился, узнав девушку, которая шла в его сторону по мосткам. Это была Мария. Слегка покачивая бедрами, она улыбалась, глядя на князя.
