Лариса Карпова
Кувшинки в снегу
Всего лишь несколько месяцев назад Михаил думал, что его ждёт долгая жизнь в столице, прерываемая редкими военными походами, выполнением великокняжеских поручений и проверкой поместий. Он мечтал, что в его добротный московский дом войдёт жена, мечтал о семье, о весёлом топоте детских ножек. Каким же дураком он оказался! Его надежды пошатнулись уже в день свадьбы, когда он увидел взгляд своей молодой жены. Ольга смотрела на него с ненавистью, причины которой он не понимал, да и не мог понять, после сватовства он ни разу не видел своей невесты, не знал о её отношении к нему и их браку, но наивно полагал, что раз она согласилась, то совсем не прочь стать его женой. Михаил ещё подумал, что, возможно, она боится первой брачной ночи. В ту ночь он был с ней невероятно нежен, ласкал, шептал ласковые слова, но она лежала, не двигаясь, остекленевшими глазами уставившись в потолок и сжав кулаки. Устав от бесконечных попыток расшевелить её, он все-таки взял её, после чего остались лишь горечь и разочарование. Его жена оказалась не девственницей, до него она любила кого-то другого! Представить, что кто-то осмелился силой взять княжну Миловскую, было просто невозможно. Он поднялся и, увидев страх в её глазах, понял, что она ждёт удара. Он поднял свой пояс и, достав нож, схватил жену за руку. Страх в её глазах сменила паника. Михаил провёл лезвием по её пальцу, и несколько густых капель крови упали на выбеленную простыню. «Это чтобы избежать позора», – бросил он и, хлопнув дверью, вышел из спальни. Всю ночь князь простоял на крыльце, смиряя боль и ярость, решая, что же делать дальше. Казнить жену за то, что она любила другого, было бессмысленно. Разговаривать с её отцом и выяснять, кто был её любовником, тоже не хотелось. Отец мог и не знать, да и Михаил не мог поручиться, что, узнав, кто он, просто не пойдёт и не убьёт его. Оставалось надеяться, что со временем жена забудет свое увлечение, раз уж она вышла замуж, и если не полюбит Михаила, то хотя бы привыкнет к нему. Князь осознавал, что он и сам отчасти виновен в создавшемся положении. Нужно было узнать об Ольге побольше, настоять на встречах, поговорить с ней. А он просто положился на её отца, который, видимо, заставил её выйти замуж за выгодного ему жениха. Михаил решил взять себя в руки и проявить терпение. С той ночи он больше не появлялся в спальне Ольги.
Днём Михаил старался чаще разговаривать с ней, обсуждал многочисленные хозяйственные вопросы, рассказывал о том, что происходит на княжеском дворе. Они вместе посещали церковные службы. Михаил подарил ей соболиную шубу, жемчужное и изумрудное ожерелья, прекрасные ткани, и что-то в её глазах стало оттаивать. Хотя жена по-прежнему держалась отчуждённо, чаще молчала, чем говорила, в душе князя затеплилась надежда, что всё постепенно образуется. Так прошёл месяц. До той злополучной ночи, когда Михаил решил, что настало время наладить супружескую жизнь. Последнее время жена всё чаще улыбалась ему, в её глазах уже не плескалась откровенная ненависть, она благосклонно, хоть и несколько свысока принимала его подарки. Михаил решительно подошёл к двери в её спальню, за дверью было темно и тихо. Взявшись за ручку, Михаил вдруг почувствовал сомнения, а вдруг своим неожиданным вторжением он напугает Ольгу и испортит всё, чего достиг за месяц. Он отпустил ручку, развернулся и вышел во двор. Князь понимал, что ведёт себя, как нерешительный юнец. Жар желания разливался в его крови, вот уже месяц с его свадьбы у него не было женщины. Устои не позволяли Михаилу, как женатому человеку, изменять жене, хоть та и отвергла его. Ему очень хотелось пойти в тот момент к ней, но он опасался, что если ему опять придётся взять её силой, ненависть вернется в её глаза. Чуть слышный шум отвлек его от мятущихся мыслей. Михаил замер, шум шёл из сарая в самом тёмном углу двора. В этом сарае были мастерская и склад сельхозорудий, Михаил был уверен, что ночью там никого быть не должно.
Разозлившись оттого, что кто-то осмелился забраться в его дом, Михаил быстро зажёг факел и неслышно заскользил к сараю. Теперь он уже слышал не только шум, но и шёпот. Перекинув факел в левую руку, он резким движением распахнул дверь в сарай. То, что он увидел, оглушило его, ему показалось, что сердце сжали раскалённые тиски, земля дрогнула под ногами так, что ему пришлось ухватиться за дверь, чтобы устоять. Его обнажённая жена страстно извивалась под каким-то светловолосым, смазливым молодчиком. Они резко вскинули головы к свету, и в глазах застигнутых любовников вспыхнул страх. Кровь ударила Михаилу в голову, мир заполонила ярость. Как она могла! В то время, как он, как последний дурак, распинался перед ней, желая заслужить её уважение и любовь, мучался, ожидая, когда она сама захочет его, терпел её высокомерие, таскал ей подарки, она отдавалась молодчику, которого не захотел в зятья её папаша, она сделала князя Верейского рогоносцем! Боже, как они, наверное, смеялись над ним! Боль, обида, злость, ненависть вылились в отчаянное, яростное рычание, с которым Михаил кинулся на парня. Рывком отбросив жену к стене, он впечатал свой кулак в смазливую мордашку белокурого молодца. Кровь из разбитого носа брызнула во все стороны. Парень попытался защищаться, но второй удар поддых заставил его скорчиться. Михаилу хотелось размазать эту мразь, осмелившуюся обладать его женой прямо в его доме, смешать его с грязью, в которой он валялся после очередного удара. Он бил и бил уже не сопротивляющееся тело, несмотря на истошные крики жены. До сих пор в ушах Михаила стоял её срывающийся на визг крик: «Оставь его! Не бей! Оставь! Не убивай! Он отец моего ребёнка!» Последняя фраза заставила Михаила схватить за волосы уже вялую фигуру, ещё секунда, и он свернул бы этому ублюдку шею. Шестым чувством он ощутил движение за спиной, резко отпрянул в сторону и почувствовал, как лезвие пропороло его плечо. Развернувшись, он увидел жену, которая снова кинулась на него с зажатым в руке тесаком и горящими ненавистью глазами. Эта сучка посмела вступиться за своего любовника! Вскинув ногу, он выбил нож из её руки и с такой яростью отбросил её назад, что она пролетела через весь сарай и обрушилась на стол. Михаил услышал, как хрустнула её голова, с силой ударившись о верстак. Этот хруст морозом прошёл по его коже и привел в чувство. Тело Ольги медленно сползало на грязный пол, кровь из глубокой раны в голове растекалась жутко поблескивавшей лужицей. К сараю сбегались разбуженные шумом люди. В ужасе они замирали возле двери, осматривая побоище. На смену ярости пришло болезненное отрезвление. Медленно Михаил вышел из сарая, дворовые молча расступались, давая ему дорогу. «Уберите их», – бросил он, поднимаясь в дом. Ему казалось, что мир заволокло тёмной пеленой, потускнели все краски и звуки, застыло сердце, и холодное безразличие ко всему заполнило душу Михаила.
Так в один миг рухнули все мечты и чаяния князя Верейского. Как говорится, хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах. Наверное, Бог и Сатана здорово посмеялись над ним. Великокняжеский гнев не заставил себя ждать. Конечно, Михаила не могли казнить за непреднамеренное, чему было много свидетелей, убийство уличённой в прелюбодействе жены. Но убийство княжны Миловской, дочери великокняжеского фаворита князя Миловского, не могло просто так сойти Михаилу с рук. Ему пришлось выплатить её семье огромную виру, что не мешало их ненависти ежедневно изливаться в его адрес. Любовник её, оказавшийся дружинником того же Миловского, выжил. Но новость эта уже не волновала князя. Ему была безразлична даже собственная участь. Косые, насмешливые, иногда сочувствующие, иногда брезгливые взгляды, которые бросали на него придворные, становились занозой, которая все сильнее впивалась в кровоточащую рану. В Москве он больше не мог оставаться. Уже давно Василий II подписал уставную грамоту, отдающую пермские земли в ведение князьям Верейским, но ни отец Михаила, ни младший брат Василий не желали пока покидать Москву и отправляться в глушь. Рано или поздно одному из князей Верейских все равно пришлось бы покинуть двор и в качестве наместника Московского княжества отправиться на Урал защищать верхнекамские земли, которые звались Пермью Великой, от набегов сибирского и казанского ханов и основывать крепкий форпост, так что Михаил решил, что, видать, судьба ему отправляться на Урал. После довольно скорых сборов князь, с заметным облегчением, покинул Москву.
Ещё раз окинув хмурым взглядом обоз, Михаил подъехал к их проводнику Прохору Назарычу. Им здорово повезло, что они смогли нанять его. Проводником Прохор был отличным, с ранней юности он водил торговые караваны по Каме и притокам, а теперь вот и по суше. Мужик он был весёлый, несмотря на внушительный вид его окладистой рыжей бороды, веснушки и озорные чёртики в карих глазах выдавали его добродушную натуру. Его шутки не раз разряжали тяжёлую атмосферу у костров и облегчали тяготы пути. Вот и сейчас он добродушно подтрунивал над полнотелой темноволосой девкой, едущей на телеге с большим узлом в руках: «Эй, Марфа, ты бы заднюю-то часть свою подвинула поближе к середке, а то, неровён час, перевернешь телегу, нам же тебя всем обозом придётся из грязи вытаскивать! А чтой-то ты в узел так вцепилась? Чай, перину для женихов бережёшь? Так не трудилась бы, им с тобой и так мягко будет!» Дружинники довольно ржали, но затихли, едва завидев приближающего князя. «Прохор, – от голоса Михаила веяло холодом, – людям нужен привал! Сколько нам добираться до подходящего места поблизости от воды?»
Прохор цепким взглядом окинул местность и указал вправо: «А вон, видите, Михаил Ермолаевич, та поляна у соснового бора? Там в бору, недалеко, озерцо есть, вода вкуснейшая! Там и остановимся, людям нужно привести себя в порядок, нам ведь до конца пути несколько часов осталось». Князь пришпорил коня, и весь обоз вслед за ним стал втягиваться на поляну. Михаил первым спрыгнул с коня. Прислушавшись и уловив едва слышный звук журчащей воды, Михаил взял пустые бурдюки и шагнул в лес. Ноги пружинили на мягком ковре прелой жёлтой хвои, иногда хрустели под ногами талой, ледяной корочкой островки снега. Свежий, напоенный весенними ароматами лесной воздух пьянил. Князь подумал, что ему до недавнего времени так редко выпадала возможность побыть в лесу, побродить, поохотиться всласть. Лес давал ему успокоение, притуплял боль его души. Он вдохнул полной грудью смолистый воздух и, завидев блики, играющие на озёрной глади, заспешил к воде. И вдруг замер, зачарованный открывшейся картиной. Над озером, в лучах солнечного света, стояла девушка. Бело-золотые волосы, выбившиеся из косы, окутывали её лицо солнечным ореолом, прекрасные бирюзовые глаза, опушённые длинными тёмными ресницами, казались лесными озёрами, вся её стройная, как у берёзки, фигурка в сером заячьем тулупчике и длинной светлой полотняной рубахе словно излучала свет. Она казалась бы совершенно неземным созданием, если бы не чувственный изгиб её губ и не крепкий лук за плечами, которые говорили, что она всё-таки существо этого мира. Михаил затаил дыхание, боясь спугнуть прекрасное видение. Вдруг тихое рычание заставило девушку повернуться в его сторону. Прямо на князя, злобно оскалив клыки, двигался волк. Михаил невольно попятился, напряжённо наблюдая за угрожающе ощетинившимся серым зверем и нащупывая на поясе нож, но, услышав звонкий девичий голос: «Локи! Не трогай!» – волк остановился, повернулся и потрусил назад. Михаил вновь поднял глаза на девушку, и их взгляды встретились. В этот момент Михаилу показалось, что мир озарила яркая, ослепительная вспышка. Мир исчез, остались только её прекрасные глаза. В её проницательном взгляде светились любопытство, сочувствие и такая доброта, что чёрная, ледяная глыба в его душе дрогнула. Михаил шагнул ей навстречу, хотел спросить, кто она, откуда, как её имя, как она здесь оказалась, – вопросы путались в голове, в горле стоял ком, мешавший говорить. Она улыбнулась, заметив его замешательство, тоже хотела что-то сказать, но голоса спешащих за водой людей разорвали соединение их взглядов. Девушка махнула рукой, от дальнего берега к ней метнулся ещё один волк, и втроём они скрылись в лесу. Михаил некоторое время стоял, словно оглушённый, слушая шум приближающихся людей, а потом побежал в ту сторону, где скрылась девушка. Ветки хлестали его по лицу, он метался из стороны в сторону, не зная, куда она могла повернуть. Девушка словно растворилась среди бесконечности высоких коричневых сосновых стволов. Осознав бессмысленность своей погони, Михаил от досады со всей силы ударил кулаком по ближайшей сосне и тут же погладил покорёженную кору, подумав, что ей это, наверное, не понравилось бы. Мысленно обозвав себя дураком, князь побрёл обратно к лагерю.
– Прохор! – взглядом отыскав рыжую голову своего проводника, Михаил заспешил к нему. – Ты в этих местах всех знаешь?
– Да вы что, Михаил Ермолаевич! Головой, никак, ударились, али напекло! Я в этих местах, почитай, уж несколько лет как не был, токо ради вас и пошёл, вы меня здорово в том трактире выручили, я вам отказать никак не мог, а люди – существа переменчивые, приходят, уходят. Старожилов многих знаю, а вам кого надо-то?
– Да понимаешь, Прохор, я тут у озера девушку необычную встретил, хочу узнать, кто она такая?
– Необычную, говорите? Чем же она необычная-то? Девки – они все однакие, вся и разница: у одной грудь больше, а у другой – задница. Лешачиху личо повстречали, иль вообще редкий случай – молодую Бабу-ягу?
– Тебе бы всё веселиться! – Михаил недовольно поморщился. – С волками она была.
– С волками? Девка? Это действительно странно! Что-то я о такой не слыхал. Да вы не серчайте, Михаил Ермолаевич, приедем в деревню – поспрошаем! С волками-то они заметные! – Усмехаясь, Прохор начал выкладывать из узла нехитрую еду. – Вы лучше поешьте, оно на сытый-то желудок и мерещится меньше!
* * *
В деревню, которую местные жители называли Покчей, они прибыли только к вечеру. Заходящее солнце окрасило полнеба в багряно-алые тона. И на фоне этого великолепия поселение со старыми, почерневшими домиками и невысокой оградой выглядело убого. К своему удивлению, Михаил обнаружил, что, несмотря на убогость, окружающее уже не вызывало у него такого раздражения, как раньше. Ворота поселения открылись, едва обоз показался на дороге. Прохор хорошо делает свою работу. Михаил специально отправил его вперёд с несколькими дружинниками, предупредить о прибытии великокняжеского наместника. Местные жители высыпали на улицу, с любопытством разглядывая невиданное явление. Вереница тяжело нагруженных телег, окружённая конными дружинниками, медленно втягивалась в ворота посёлка. Князя Верейского встретил староста Исур. Делами городища он ведал давно, за хозяйством присматривал исправно, а потому в Покче его уважали. Пока челядь рассёдлывала лошадей и устраивалась на ночлег, староста пригласил князя с дружиной в дом. Там уже были накрыты длинные деревянные столы, запахи жареного мяса и браги кружили в воздухе. Дружинники оживились, рассаживаясь, но не приступали к еде, ожидая княжеского слова. Михаил поднялся: «Друже! – его гулкий голос разносился во все уголки этого длинного общинного дома. – Мы проделали длинный и тяжёлый путь! Я благодарен вам за то, что остались со мной! Мы пришли к намеченной цели, но это только полдела! Вы знаете, что земли эти неспокойны, а молва не стоит на месте! Скоро о том, что сюда явился наместник Московского княжества, станет известно во всех поселениях Перми Великой, и, будьте уверены, не сегодня-завтра сюда явятся жаждущие поживы отряды Сибирского или Казанского ханства. С нашим оружием, конями, привезённым добром мы представляем для них слишком лакомый кусок, чтобы им не захотелось его откусить! Поэтому нам нужна крепость, настоящая, с четырёхсаженными стенами, сторожевыми башнями и бойницами! Этим летом нам не успеть её возвести, поэтому в ближайшее время постараемся максимально укрепить ограду этого поселения и подготовиться к зиме. Думаю, за год найдётся и подходящее место для крепости. А сейчас отдыхайте, друже, но не теряйте бдительности! Мы с добром пришли на эту землю, так поднимем же чару за то, чтобы и эта земля была добра к нам!» Эхо голосов подхватило пожелание Михаила, застучали по столу опустошённые кубки, люди зашумели, принимаясь за еду. Михаил ел машинально, наблюдая, как веселеют лица его дружинников. За столом всё чаще раздавались смех и довольные повизгивания местных девок, разносящих блюда с мясом и рыбой. Князь заметил, что одна из них – статная, пышногрудая, темноволосая и кареглазая девица – постоянно оказывается рядом с ним и, ставя на стол блюда с едой, норовит задеть его то грудью, то плечом. Михаил усмехнулся над её попытками привлечь его внимание. Почему-то они оставили его совершенно равнодушным. Хотя в дороге пару раз он посматривал на дворовых девок с определённым интересом. Михаил не считал нужным соблюдать траур по жене, которая предала его, но связываться с бабами больше не хотелось. А сейчас всё казалось нереальным, подёрнутым дымкой, за которой сияли улыбкой бирюзовые глаза. Князь встряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Не хватало ещё увлечься неизвестно кем, хватило в его жизни и одного увлечения. Разозлившись на себя, Михаил встал и, дав знак остальным продолжать застолье, вышел во двор. Полная луна освещала деревню бледным призрачным светом, слышались вдалеке чуть слышные голоса переговаривающихся часовых, которых он расставил по периметру поселения. Он поднял голову, и в сияющей россыпи звёзд вновь проступило нежное лицо, озарённое улыбкой. Чертыхнувшись, Михаил быстрым шагом направился к дому, где ему были отведены покои, решив выбросить из головы привидевшуюся ему девчонку раз и навсегда. Он был даже рад, что ему не представилось случая поинтересоваться ею, и надеялся, что больше её не увидит, хотя занозка любопытства всё-таки свербила в душе. Сейчас он должен все свои мысли и силы направить на выживание и обустройство своих людей в чужой для них земле. Князь поднялся на крыльцо и насторожился, когда от стены дома отделилась тень и шагнула ему навстречу. Присмотревшись, он узнал девушку, которая оказывала ему за столом знаки внимания. Девушка быстро подошла к нему и обхватила за шею жаркими руками. Всё-таки она была хороша: пухлые губы, аккуратный прямой нос, густые тёмные брови вразлёт, большие карие, горящие страстью глаза. Она потянулась к его губам, но Михаил с досадой ощутил, что его тело отказывается реагировать на столь горячий призыв. Взяв девушку за плечи, он немного отстранил её, она смотрела на князя с обидой и непониманием. Явно ещё не один мужчина не мог устоять перед ней. «Как тебя зовут?» – спокойный голос князя удивил её еще больше. «Мара, русские Марией кличут», – девушка явно чувствовала себя не в своей тарелке. «Вот что, Мария, – Михаил провёл рукой по её густым волосам, – ты не серчай, просто не вовремя ты подошла, мне нужно отдохнуть после тяжёлой дороги. Давай продолжим знакомство как-нибудь в другой раз?» Девушка неохотно кивнула. «А теперь иди домой, тебе тоже нужно отдохнуть, завтра всем нам предстоит много работы». Он мягко подтолкнул девушку, и она заспешила назад к дому старейшины, часто оглядываясь на стоявшего на крыльце Михаила.
И какого чёрта он её выпроводил?! Князь усмехнулся, вот бы поржали его дружинники, узнав, что их князь отказал женщине, сославшись на усталость. По их разговорам, воин должен быть всегда готов удовлетворить любую бабу, несмотря на усталость, ранения и различную степень опьянения. Князь хмыкнул, вспомнив хвастливый рассказ Прохора о том, как однажды во время зимней охоты он набрёл на коми-пермяцкое городище, все более-менее дееспособные мужчины которого вот уже две недели были на охоте в тайге. Дружинники так до сих пор и не решили, верить или нет тому, что Прохор, по его словам, за ночь удовлетворил десяток женщин в возрасте от 16 до 36 лет. Но шуток и хохм эта история породила немало. Улыбаясь своим мыслям, Михаил вошёл в дом, нашёл свою комнату с крепкой широкой кроватью, разделся, не зажигая свечи, и лёг прямо поверх цветастого лоскутного одеяла. Ему казалось, что, как только его голова коснётся подушки, он тут же заснёт, но перед глазами вновь и вновь всплывал светлый образ девушки у озера, её проницательный взгляд бирюзовых глаз, отгоняя сон. Михаил попытался бороться с наваждением, думая о том, что предстоит сделать в ближайшее время, но только когда смирился и просто смотрел в стоящие перед его мысленным взором лучащиеся добротой глаза, сон наконец-то пришёл и окутал его мягким покрывалом. В эту ночь впервые после трагедии он не видел во сне залитый кровью сарай и горящие ненавистью глаза жены.
* * *
Последующие две недели были наполнены тяжёлым изнуряющим трудом. Наравне со всеми Михаил валил лес, шкурил бревна для новой ограды и дружинной избы, укладывал венцы на сруб, углублял ров вокруг городища. За топоры и лопаты взялись все: и дворовый люд, и дружинники, и сам князь. Все спешили укрепиться, обезопасить себя от набегов, а ведь надо было ещё и посевную успеть провести, пока не поздно, июнь уж на носу. Вот и брались за плуг и мужики и воины, вспарывали целинную землю, сеяли рожь, ячмень, овёс и просо, бабы высаживали горох, репу, капусту и лук. Торопились: лето на Урале короткое, да зима длинная. Не успеешь всё сделать вовремя, придётся зимой, как медведю, лапу сосать. С восхода и до заката не утихали стук топоров, повизгивание пилы, весёлая перекличка дружно работающих людей. Только после того, как крепко врос в землю новый частокол ограды, встали на место тяжёлые дубовые ворота и выросла посреди городища просторная дружинная изба с клетями и пристройками для дворового люда, Михаил разрешил дать себе немного расслабиться и выехать с десятком дружинников на разведку. Тем более, на этом настаивал и старейшина, проведать которого Михаил не раз заходил. Тот посоветовал проехать несколько вёрст южнее по берегу Колвы к Троицкому городищу у ручья Шор-дын, а потом переправиться на левый берег и пройти на восток к Искору. Да князю и самому хотелось проведать отданные на его попечение укрепления, ну и присмотреть место для новой крепости, да побольше разузнать о набегах зауральских и казанских ханов и об обычаях местных жителей. Михаил оставил в городище Степана, одного из своих самых опытных и верных десятников, присматривать за строительством бани, конюшен и загонов для скота, и приказал ставить каждую ночь не менее четырёх постовых, а сам, взяв с собой десяток Захара, двинулся в путь вдоль реки.
Тропа, бегущая по берегу, была чёткой, но довольно узкой, лошади двигались медленно, иногда слишком нависшие ветки приходилось обрубать. Местные жители явно ходили пешком, а лошадь была редко кому доступной роскошью. Михаил наслаждался вылазкой, ныли натруженные строительством спина и плечи, но на душе, впервые за последние месяцы, полегчало. Верно говорит народ: время и работа лечат любые раны. В воздухе разливался аромат разогретой солнцем зелени, речной бриз смешивался с густым, смолистым запахом леса, и эта смесь бодрила, прогоняла усталость и боль из измученного тела. Михаил ехал за Захаром и Никитой, прокладывающими путь и напряжённо вглядывающимися в каждый куст, как будто за каждым из них может скрываться если не ханский прихвостень, то, по крайней мере, медведь. Михаил краем уха слушал, как Захар подшучивал над Никитой, что если тот по-прежнему будет тыкать мечом в подозрительные кусты, то рано или поздно подколет какое-нибудь животное к ужину и выступит настоящим спасителем голодных дружинников, а потому советовал тыкать мечом чаще и энергичнее. Никита отмахивался от него, как от назойливой мухи, насупился, но занятие своё не прекращал. Парень был родом из южных степных земель, он и в Москве держался настороженно, а в тайге ему и вовсе опасность грезилась везде. Михаил поймал себя на мысли, что, прислушиваясь к дружеской перебранке, он снова думает о той девушке у озера. Он уже привык к тому, что мысли о ней не хотят оставлять его и что её образ время от времени встаёт перед глазами. Он так и не решился спросить ни у кого об этой незнакомке, побоялся показаться смешным и нелепым со своими рассказами о девушке с волками, а Прохор и подавно забыл в бесконечных делах о просьбе князя. Да и что он сделал бы, если бы узнал, кто она такая и где её можно найти. Что он может предложить ей? Любовь? Но он был теперь совсем не уверен, что тёмная, ледяная глыба, в которую превратилось его сердце, способна на любовь; предательство и вина, казалось, притягивают его плечи к земле, обесцвечивают мир вокруг. Брак? Но что она скажет, когда узнает, что одну жену, да к тому же беременную, он уже убил? Деньги и власть? Но какое же богатство и власть у сосланного в глушь, опального князька с дружиной из тридцати человек, который к тому же не уверен, что они вообще смогут пережить набеги и зиму? Ему нечего предложить ей, кроме себя самого!
Но вот в чём он был совершенно уверен, так это в том, что сам по себе он никому не нужен. Ни одна женщина никогда не признавалась ему в любви, их отпугивал его мрачный вид и тяжёлый взгляд, да он и сам понимал, что он отнюдь не златокудрый красавец, умеющий ухаживать и говорить красивые слова. А после того, как он убил жену, которая, в сущности, была виновата лишь в том, что не любила его, Михаилу пришлось взглянуть правде в глаза, вряд ли найдётся женщина, которая полюбит его просто так. Конечно, находились женщины, желавшие разделить с ним постель в расчёте на княжескую благодарность. Михаил дарил им золотые монеты, украшения или ткани. И только видя, как вспыхивают их глаза при виде подарка, всякий раз с горечью убеждался, что ни у одной они не вспыхнули так при виде самого князя. Вот и Мария пытается залезть в его постель, рассчитывая на его щедрость. Михаил видел, каким жадным взглядом она осматривала сундуки в его новой светлице в дружинной избе. Может, и княгиней рассчитывает стать, только ему самому всё это осточертело, и больше он не намерен повторять опыт с женитьбой, чтобы потом снова застать жену в сарае с каким-нибудь красавчиком, гуляющую от нелюбимого мужа. Нет уж, хватит, больше он подобной ошибки не совершит. Так что незачем ему искать девушку, не на что ему рассчитывать, а может, она уже чья-то жена или возлюбленная, значит, незачем и допускать какие-либо мысли и надежды. Пусть она останется просто светлым воспоминанием. Михаилом вновь овладело обычное мрачное настроение, и он начал подгонять едущих впереди Захара и Никиту.
К вечеру они доехали до Троицкого городища. Солнце опускалось за горизонт, окрашивая весь мир оттенками красного: розовой лентой струилась Колва, семь холмов, на которых стояло городище, казались алыми, а потемневшее от старости дерево ограды селения стало бордовым. Островки ухоженных полей оттеснили лес далеко от холмов, и поэтому вид городища оказался довольно величественным. Михаил долго рассматривал открывшуюся ему картину, а потом произнёс: «А неплохое место для укрепления!»
Дружинники загалдели, переговариваясь, им тоже понравилось это место, а потом поскакали вслед за князем к воротам ограды. После довольно долгих переговоров и объяснений, кто они такие и зачем пожаловали, ворота все же открыли и провели их в избу к старейшине.
Старейшина оказался седым старцем с проницательными и умными глазами. Он внимательно следил за тем, как его гости поели и начали расходиться на отведённые им для сна места. И только когда они с Михаилом остались наедине, спросил:
– Зачем вы явились на наши земли?
– Мы ведь люди подневольные, – пожал плечами Михаил, – послал Великий князь, вот и пошли.
– Ну-ну! – Старик кивнул.
– Вам ведь тоже выгодно наше присутствие, умелые и сильные воины ещё никогда не были лишними, а тут, говорят, разбойнички хана Асыки балуют?
– Так-то оно так, – вздохнул старейшина, – защита нам не помешает, только ведь у защитников свои цели могут быть, с нашими не совпадающие… – Он взглянул Михаилу в глаза. – Чего вы хотите? – раздался его прямой вопрос.
– Выжить! – так же прямо ответил Михаил.
Ответ старику явно понравился. Он улыбнулся и похлопал Михаила по плечу.
– Ну, тогда нам по пути, сынок. А разбойнички ханские нынче явятся. Они ведь бестии хитрые, вот уже два года не нападали, дают, черти, жирок нарастить да запасов подкопить, чтоб потом разом стряхнуть с нас поболее. Мы вот каждое лето за рекой сторожевых ставим, да не всегда им нас упредить удаётся, иногда смерть их быстрее настигает.
– Батя! – Михаил не знал, как подступиться к интересующей его теме. – Как ты смотришь на то, что мы здесь настоящую крепость построим?
– Потеснить старика хочешь? – старейшина хитро прищурился. – Да ладно, давно пора дела в другие руки передавать, староват я, как и городище наше, только вот с сынками моими посоветоваться надо, они на это своё мнение иметь могут. Но и они в одиночку добрую оборону организовать не смогут, слишком многих ребят мы два года назад потеряли, а новые воины ещё не наросли. Да и какие мы Московскому княжеству противники!? Мы с тобой, князь, к этому вопросу ещё вернёмся, а сейчас иди почивай, утро-то, оно вечера мудренее!
Старик тяжело поднялся, и Михаил, проводив его взглядом, тоже пошёл укладываться спать. Хитёр старик: не хочется ему власть передавать, но и открытого неповиновения не выказывает, хочет, чтобы и волки сыты, и овцы целы, Михаил хмыкнул – посмотрим, что у старика получится.
* * *
С утра княжеский отряд переправился через Колву и уже к вечеру добрался до Искорского городища. Ворота открыли сразу, их явно ждали, молва о прибытии московского наместника разнеслась быстро. Городище было крупное, больше, чем Троицкое или Покча, да и русских в селении было больше, чем коми-пермяков. Командовал всеми статный светловолосый парень, Ефим, с открытым, твёрдым взглядом голубых глаз. Михаилу он сразу понравился, чувствовалась в городище мудрая, хозяйская рука. Парень смутился под тяжёлым, непроницаемым взглядом княжеских глаз, когда его попросили представиться. Сказал, что называют его здесь воеводой, хотя воев у него всего два десятка, да и те больше обучены ножами да вилами махать, чем мечом. Отец его, старейшина, помер два года тому назад, а Ефим для такого звания молод ещё, вот и зовут воеводой. Михаил улыбнулся и ободряюще похлопал парня по плечу: «Знать, судьба тебе воеводой быть, будешь здесь теперь моим воеводой и наместником, я тебе двоих своих дружинников осправлю, будут тебя и твоих воев боевому мастерству обучать». Михаил махнул Захару, и тот быстро принёс дорожный мешок князя. Михаил запустил в мешок руку и достал оттуда меч в серебряных ножнах с бирюзой в рукоятке: «Вот, прими, Ефим, своё назначение и княжеский дар и принеси клятву верности своему князю». Глаза парня при виде меча вспыхнули такой неподдельной радостью и восторгом, что Михаил понял, что приобрёл ещё одного верного человека. Достав клинок из ножен и, полюбовавшись, как свет играет на отточенной стали, Ефим опустился на одно колено и, склонив голову, пылко поклялся своему князю в верности. Они ещё долго сидели, обсуждая положение Пермской земли и необходимость её объединения, прежде чем разошлись спать. А рано утром отряд Михаила двинулся кратчайшей дорогой назад к дому. По дороге они заметили прекрасного крупного лося и не удержались, решили загнать животное. В итоге охота и разделка лося затянулись до вечера, и они заночевали на небольшой поляне у ручья. Наутро, довольные удачным походом и охотой, дружинники споро двинулись к Покче с мешками, набитыми мясом, спеша похвастаться перед друзьями. Они уже приближались к переправе, когда Никита резко остановился и втянул ноздрями воздух. «Дым! Чувствуете?» – его голос звучал настороженно. Отряд замер, все прислушивались и принюхивались. В воздухе действительно всё отчётливей пахло дымом. «Лес горит?» – спросил Захар. Никита отрицательно покачал головой. «Нет, скорей Покча, чувствую, мясом горелым пахнуло». Дружинники вцепились в удила, готовые сорваться с места и понестись напролом к Покче, но Михаил остановил их. «Идём в обход, переправимся чуть дальше от Покчи, чтобы нас не заметили и не перестреляли во время переправы, обойдём и ударим с тыла», – приказал князь. Они свернули с тропы, ведущей к переправе, и поскакали вдоль реки напролом по чащобе. Ветки хлестали Михаила по лицу, копыта коня путались в папоротнике, хвоще и низкорослом кустарнике, и всё же, прижавшись к конской спине, он всё погонял и погонял Снежка.
