Ланиус Андрей
Убей соседа… Хроника недавнего времени
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вечер.
Геннадий зашел в детскую комнату, чтобы уложить мальчишек спать. Это становилось все более хлопотной проблемой. Младшего, Диму, не оторвать от компьютера, старший упорствует в другом – отрабатывает стойку на руках, резко прогибаясь и ударяя пятками в их общую стену, отчего в серванте звенит посуда, а с потолка сыпется штукатурка.
– Сережа, мама расстраивается, когда ты делаешь так, – привел решающий аргумент глава семьи.
– Пап, но я же не могу заниматься вполсилы! – возразил тот, вскидывая дерзкие глаза.
– Ладно, вход всегда найдется. Давай сообразим, как нам приспособить для этой цели старую подушку…
Какое-то время они обсуждали эту проблему.
Сережа собирался взяться за дело прямо сейчас, но отец был непреклонен:
– Э, нет, тут за пять минут не управиться. Да и без стука не обойтись, а мама уже отдыхает. Как и Лидолия Николаевна. Вы же не хотите оказаться нарушителями закона о тишине? И нечего так улыбаться! Все! По кроватям! Но сначала признавайтесь, кто еще не успел почистить зубы?
Не отступая от тактики кнута и пряника, он проследил, чтобы дети улеглись, пожелал им спокойной ночи, выключил свет и вернулся в свою комнату.
Тамара в своем черно-золотистом халатике сидела на диван, массируя полотенцем влажные после душа волосы.
Наконец-то, можно было расслабиться.
Он подошел к ней сзади, обнял за плечи, поцеловал в затылок. Правой рукой скользнул ниже.
Она остановила его ладонь на своей груди, подержала немного, погладила, затем мягко, но решительно отвела в сторону:
Он: – А кто-то обещал быть ласковой…
Она: – А кто-то обещал всерьез играть в игру «Убей соседа!»
– Значит, сначала игра?
– Конечно! Мы же условились.
– Ах, да, – вздохнул он. – Ладно… Игра так игра. Как там – «Убей соседа»? Соседа-декламатора?
– Пусть так. У тебя есть новости? Поднимался в дом?
– Поднимался, раз обещал…
– И как там? – кивком она показала ему на диван. Садись, мол, и веди себя как серьезный партнер.
Он подчинился, устроившись однако так, что колени их соприкасались.
– Да ничего особенного. Обыкновенная законсервированная стройка. Повсюду битый кирпич, стекло, куски бетона. Сломанная стремянка. Пару дырявых корыт для просеивания песка. Деревяшек почти нет. Особенно на нижних этажах. Наверняка, бомжи спалили.
– Постой! – она отодвинулась вместе с креслом, и теперь между ними появился зазор. – А как ты попал в дом? Это трудно?
– Ерунда! – пожал он плечами. – С тылу территория обнесена дырявым забором. К дыркам со всех сторон ведут чуть заметные тропинки. Но во дворе эти тропинки сливаются в одну, уже хорошо натоптанную, которая ведет к центральному окну первого этажа. Это окно, как и другие, тоже забито металлическими листами, но тут лист отогнут,
Снизу подсыпана куча земли, а на нее уложена сетка от старой кровати. Заходишь по ней внутрь, как по мостику, а с той стороны подставлены пластиковые ящики – лесенка да и только!
– Значит, дом оккупирован бомжами? – нахмурилась она.
Он кивнул:
– Похоже, там постоянно кто-то ошивается. В одной из комнат первого этажа на полу – горки золы, а в углу свалены прелые матрасы. Но это, думаю, летние следы. А вот в подвале…
– Боже! – побледнела она. – Ты спускался в подвал?! Один?!
– Ты же сама просила меня осмотреться внимательней, – напомнил он. – Да не пугайся так! Мне не встретилось ни души. Но там, в подвале, – я просто шел по следам – проходит теплая труба. Похоже, какая-то утечка от теплоцентрали. Так вот, возле этой трубы кто-то ночует до сих пор. Те же ящики, матрасы, всякое рванье, а еще грязная посуда, бутылки из-под недавно употребленного портвейна и целая куча шприцов…
– Так там еще и наркоманы собираются?!
– Похоже на то.
– Нет, Геночка, этим ходом больше пользоваться нельзя! Свидетели нам не нужны. Скажи, а как-то иначе попасть внутрь нельзя?
– Да почему же нельзя?! Если, к примеру, я подгоню свой фургон сбоку, да еще поставлю на крышу ящик, то с него запросто можно дотянуться до коридорного окна второго этажа. Подтянулся на руках, и ты уже там. А дальше все открыто. Дверей внутри нет. Ни одной.
– А вдруг эти бомжи и наркоманы собираются и на верхних этажах?
– Ну, что ты! – даже рассмеялся он. – Это же малоподвижная публика1 Да и что им делать наверху? Там холодно, пыльно, неуютно… Притом, похоже, дом они обшарили давно и унесли все, что можно. Нет, дальше теплой трубы они теперь не полезут.
– Какой ты молодец, милый! – кивнула Тамара. – Но на будущее очень прошу тебя, не рискуй так. Мне совсем не нравится, что ты спускался один в этот ужасный подвал.
– Эх, напрасно я тебе сказал! – вздохнул он.
– Милый, – она подалась к нему, и на минуту их колени снова соприкоснулись. – Мы с тобой – две половинки целого и должны все рассказывать друг другу. Притом, что я тебе никогда ничего не запрещала. А беспокойство мое понятное. Я очень дорожу тобой и не хочу, чтобы ты подвергался даже малейшей опасности. Особенно, когда речь идет о таком невинном занятии, как наша игра.
– Ладно, проехали…
– А что там на пятом этаже? – спросила она после паузы, снова отстранившись. – Как я поняла, проход к эркерам свободен?
– Абсолютно! Хоть на велосипеде туда въезжай! Вообще-то, два этих эркера и балкончик между ними находятся в разных комнатах, но внутренние стенки тонкие, из сухой штукатурки, и частично проломлены, так что из эркеров на балкон и обратно можно попасть, не выходя даже в коридор.
– А ты был в эркерах? Какой из них вид?
– Весь парк как на ладони. Виден кусок проспекта. И поворот с проспекта в улочку. А из другого эркера видна школа наших пацанов и даже край «нашей деревни». Дом наш, конечно, не увидишь, потому как стена перекрывает обзор. А балкон, между прочим, весь в трещинах, но держится прочно на двух вмурованных рельсах.
– Ну вот видишь, – удовлетворенно кивнула она. – Теперь мы знаем точно, что развивать игру можно. Следующий шаг – придумать, как изготовить эту самую ледяную бомбу?
– Да что же тут думать?!
– Ты уже знаешь?! – радостно изумилась она.
– Нет ничего проще! На шестом этаже, как раз над эркерами, частично разобран потолок. Крыша тоже вся дырявая. На чердаке валяется несколько толстенных досок, мокрых насквозь. Таких мокрых, что на них даже бомжи не польстились. Такие, во-первых, не утащишь, во-вторых, не разожжешь. А почему они мокрые? – он хитровато сощурился и тут же ответил: – А потому что на них постоянно льется вода. Дожди мочат верхние этажи насквозь, понимаешь?
– Нет, – призналась она. – Пока не очень.
– Словом, так. Надо взять несколько полиэтиленовых мешков, вложить их друг в дружку, и, когда польет сильный дождь, наполнить водой в нужном объеме. Завязать покрепче и приткнуть в уголок. Когда же начнутся холода, вода замерзнет, вот тебе и ледяная бомба. Перетащить ее этажом ниже – сущие пустяки. Как и ободрать полиэтилен.
– Генчик, ты – гений! – она вскочила, подбежала к нему и осыпала поцелуями.
– Да что тут такого? – пользуясь моментом, он придержал ее за руку и попытался усадить рядом.
Тамара высвободилась.
– Нет, милый, ну потерпи немного. На сегодня игру мы еще не закончили, – она вернулась в кресло.
– Я вот еще что подумал, – сказал он, поощренный ее похвалой и порывистой лаской. – Для верности лучше сделать две ледышки. Одна ведь может просто оглушить его. Типа скользнуть по касательной. Всего лишь сбить с ног. Зато уж второй можно целить точно в лоб. Ну, чтобы исключить случайность.
– Да! – энергично воскликнула она. – Именно так! Две бомбы! Ах, какой ты у меня умничка! А сколько нужно мешков?
– Главное, чтобы вода не протекала. Два – уже надежно. Но лучше три.
– На одну закладку?
– Конечно.
– Значит, на две – шесть?
– Да, шесть мешков.
– Генчик… Нужно отнести эти шесть мешков туда и спрятать где-нибудь наверху.
– Зачем?! – изумился он. – Мы же играем просто так.
– Да, но игра должна быть максимально достоверной. Ты же мне сам рассказывал про военные учения. Там ведь тоже не убивают, но все происходит как бы взаправду, да?
– Хорошо! – кивнул он. – Я понял. Через неделю мешки будут там.
– Только не пользуйся тропинкой бомжей.
– Это само собой.
– И держись подальше от подвала.
– Конечно. Но вот что еще… Утром на кухне я случайно услыхал разговор наших соседей. Мелькнула фамилия Абоймова, нашего участкового. Тебе не кажется, что если уж играть всерьез, ну, даже мешки заносить, то уж этого капитана надо обязательно учесть? В том смысле, что вдруг в несчастный случай он не поверит и тут же начнет копать. Ведь у них с Пашкой особые отношения.
На чистом лбу Тамары у переносицы пролегли вертикальные складки.
– Гена, я помню про Абоймова. Но дело не только в нем. Нам вообще надо составить список людей, входящих в пашкино окружение. Людей, которым он близок, и которые обязательно начнут строить разные догадки, если с ним что-нибудь случится. Каждого из них мы должны разобрать по косточкам. Но сначала надо собрать воедино информацию на самого Плафонова. И вообще, надо внести в нашу игру определенный порядок, – она вскочила, подбежала к серванту и достала из ящика кипу разноформатной бумаги. Бросила ее на стол: – Вот что, по-моему, необходимо… – отделила от стопки самый большой лист: – сначала нужно вычертить игровое поле, Вот здесь – в центре- нарисуй план расселенного дома. Обозначь все подходы. Эркеры, балкончик… Парк, улочку, краешек «нашей деревни»… А здесь – часть проспекта… Затем, – она разыскала в кипе бумаг лист плотного картона, – надо сделать фишки. Фишки участников игры. Просто вырезать кругляшки или квадратики и подписать их. А главную фишку – Пашу Плафонова – покрасить красным. Затем – информариум. Лучше сделать его в виде карт. Сколько и каких понадобится карт, будет проясняться по ходу игры. Но уже сейчас понятно, что по отдельной карте нужно завести на каждую фишку. – Она скомплектовала одинаковые четвертушки бумаги: – Вот! Записывать будем лаконично, самые выжимки, но не упуская из виду ничего существенного. Вот тогда, увидишь, игра у нас пойдет по-настоящему! А когда игра закончится, мы все бумаги сожжем!
Геннадий взъерошил обеими руками свою пышную шевелюру:
– Так-так-так… В принципе, я не против. Давай будем записывать. Это правильно, потому что многое забывается… Но всё же, я думаю, что – пускай игра, – но эти бумаги надо держать подальше от детей. Под замком. Будет не очень здорово, если однажды вся эта детективщина попадет на глаза нашим пацанам, согласна?
– Вот тут, Генчик, ты прав на все сто!
Оба тут же начали озираться по сторонам в поисках подходящего тайника.
– Постой-ка! – Геннадий подскочил к шкафу и выдернул из-под груды коробок, пирамидой высящихся наверху, запыленный «дипломат». Между прочим, подарок Федора на день рождения. Подарок, которым Геннадий ни разу так и не воспользовался. Нет, не из-за обиды. Просто эта вещица при его работе была непрактичной. Геннадий предпочитал свою старую кожаную наплечную сумку. Потертую, зато безразмерную. Ему ведь приходилось носить с собой сменную одежду, обед, инструмент и много чего другого. Но вот и подарочек пригодился.
Они тут же договорились, что каждый вечер после завершения игры, будут снова ставить запертый «дипломат» под коробки на шкаф. Единственный ключик от «дипломата» Геннадий тут же нанизал на связку своих ключей. Всё, теперь за сохранность информариума можно было не беспокоиться.
Тут же, не мешкая, он весьма картинно – цветными фломастерами – изобразил игровое поле. Вообще, рука у него была твердой. Всякие эскизы и рисунки с натуры получались неплохо. К примеру, эскиз башни-вешалки он сначала тоже нарисовал.
Пока он раскрашивал игровое поле, Тамара нарезала из картона фишек, но подписала пока только одну: Плафонов.
Геннадий решил было, что на сегодня игра закончена и пора получать обещанную награду, но Тамара всё же настояла на том, чтобы заполнить карточку на Плафонова.
Карточка получилась составной, из трех листочков, исписанных его мелким почерком. Что поделаешь, информации набралось много, а Тамара ведь не хотела упустить ни одной мелочи.
Вот что содержалось в карточках.
« ПАША ПЛАФОНОВ И ЕГО ПРИВЫЧКИ»
Плафонов Павел Алексеевич, 32 года. Видный мужчина. Культурный. Начитанный. Хорошо знает поэзию. Охотно пользуется мужской парфюмерией. При первом впечатлении может показаться богатырем, который так и пышет здоровьем. Но мышцы у него ватные, настоящей силы в них нет.
По своей натуре – добродушный увалень, всегда готовый к компромиссу, даже в ущерб себе. Большой любитель выпить.
Журналист типично бульварной газетки «Петербургские страшилки и заморочки». Ее выпускает крупный издательский дом «Балт-магазин». Вкупе с добрым десятком подобных изданий – «Интимная мозаика», «Смех и грех», «Звездная пыльца», «Лабиринты неведомого» и другими. Там же выходит кроссвордная газетка, которую редактирует некий Владимир Кандыбин, лучший друг Плафонова и его многолетний собутыльник. По меньшей мере, один-два раза в месяц они приходят сюда и тихо пьянствуют всю ночь, что все равно заканчивается перепалкой с Лиманской. (О Кандыбине см. отдельную карту. )
Газета «Петербургские страшилки и заморочки» выходит один раз в неделю – по четвергам. В каждом номере – две-три, а то и четыре статьи самого Плафонова. Некоторые из статей он подписывает своим полным именем, другие – созвучными псевдонимами: Балконов, Флаконов, Муфлонов и т.д.
Если судить по его статьям, то Плафонов – самый бесстрашный, неутомимый и энергичный питерский журналист. Который всюду успевает, проникает за все закрытые двери, всех знает, все видит и обо всем догадывается заранее. Нередко он намекает даже на свою роль спецагента, суперпрофессионала. Он пишет про наркодельцов, про тайные притоны, про сборища сатанистов, про маньяков и киллеров, про колдунов и прорицателей, про золото партии и янтарную комнату, про конец света и противостояние планет – словом, про все, что касается криминала, мистики и всяких чудес. Но сам он не бывал ни на одном сборище сатанистов и не встречался ни с одним киллером или маньяком. Свои статьи он сочиняет дома. По ночам. Вернее, даже не сочиняет – у него собственный метод. Он приносит с работы пять-шесть московских газеток такого же толка, распечатки из Интернета, достает с полок несколько старых книг подходящего содержания ( у него богатая библиотека, доставшаяся от отца ), раскладывает все это по всей комнате – на столе, на стульях, на диване, на креслах, затем кружится между ними, заглядывая то туда, то сюда – и катает! Сам не раз с гордостью рассказывал на кухне.
И лишь иногда, крайне редко и неохотно, он пишет статьи о реальных событиях и людях. Как, например, о капитане Абоймове.
Каждый свежий выпуск своей газеты, а также прочие выпуски издательского дома, он приносит в коммуналку, раздает их нам, соседям, и обязательно показывает, на каких страницах напечатаны его статейки. Эти газеты можно обнаружить в любом уголке дома, мы нередко используем их для хозяйственных нужд. Именно так Тамаре опала на глаза старая газета с заметкой о падении сосульки.
Служебный график у Плафонова свободный. Обычно он спит до полудня, затем собирается и уходит в редакцию. Исключение – четверг. Впрочем, случается, что и в другие дни он уходит рано. А вот возвращается он обычно в одно то же время – около десяти вечера. Хотя в редакции освобождается гораздо раньше в шесть-семь. Из его рассказов можно понять, что в редакции частенько проходят всякого рода сабантуйчики, в которых он непременно участвует. Или же вдвоем с Кандыбиным они идут в какую-нибудь рюмочную. Но сколько бы Плафонов ни выпил в компании, сойдя на своей остановке, он заходит в магазин и покупает что-нибудь домой в зависимости от состояния финансов и настроения – коньяк, водку, портвейн, пиво или джин-тоник. Причем, пить начинает еще по дороге. Когда идет через парк. Маленькими глоточками, растягивая удовольствие.
Зарабатывает вроде неплохо. Во всяком случае, смерть от голода его не грозит.
Но считать деньги не умеет. В первые дни после зарплаты пьет коньяки, жарит свиные отбивные и куриные окорочка, может угостить нас, своих соседей ( в особенности Лиманскую ) шоколадом и пирожными, но по мере того, как истончается кошелек, пропадает и апломб. За неделю до зарплаты начинает питься лапшой «Доширак» и «Геркулесом», но пить все равно не бросает, переходя на самые дешевые крепленые вина («Агдам», портвейн «Три семерки» и т. д. ). За два-три дня до зарплаты влезает в долги. Раньше его здорово выручал генерал ( у сестрицы не очень-то займешь ), у которого он брал, кажется, без отдачи, но затем эта лафа кончилась. Причем, задолго до ссоры брата с сестрой.
Паша занимает у нас, у Лиманской. Долги записывает в книжечку. Как-то раз Тамара заглянула – там целая страница, не меньше двадцати фамилий, кому он должен. Но всегда отдает. Но крайней мере, нам, соседям. Понимает, что иначе перестанут давать. Впрочем, так уж повелось, что за несколько дней до зарплаты и мы и Лиманская как бы невзначай подкармливаем его. Он – тоже как бы невзначай – принимает эту заботу.
Близорук, носит модной формы очки в тонкой металлической оправе.
Одевается выдерживая определенный стиль. Носит фуражку с козырьком и витым шнуром, часто надевает дымчатые очки, жилет с золотистыми звездочками на синем фоне. Гардероб у него небольшой, но все вещи с изюминкой. Джинсы настоящие, не растянутые в коленях. Есть два модных свитера, есть входной костюм, пиджак в черно-белую косую клетку, галстуки-бабочки – черный и алый.
Всегда чисто бреется и убирает за собой посуду. До блеска полирует обувь. И в то же время рассеян – может включить воду в ванной и забыть про нее. Или поставить чайник на газ и завалиться спать.
Хобби – поэзия. Он знает огромное множество стихов как известных, так и забытых поэтов, а также восточную поэзию. Томики стихов занимают у него два больших шкафа! Знает биографии поэтов, поучительные и забавные истории из их жизни. Может наизусть прочитать целую поэму, ни разу не сбившись. А читает он просто здорово! Как настоящий артист! Вот это он умеет. Этого у него не отнять. Его очень любит слушать Лиманская, которая считает склонность к поэзии неотъемлемой частью петербургской культуры.
Говорят, что поддав, он нередко начинает декламировать стихи где-нибудь в людном месте – в кафе, на улице, а то и в транспорте и почти всегда все вокруг умолкают и слушают только его. Лишь один-единственный раз кто-то грубо потребовал от него заткнуться, но Паша отважно возвысил голос и все вокруг ему зааплодировали! Он с удовольствием много раз пересказывал на кухне эту историю.
Ах, да, чуть не забыли! У него имеется амулет. Под названием «куриный бог». Это обыкновенный морской камешек, но плоский, как медальон, по размеру с пятирублевую монету. В нем сквозная дырочка, в которую пролезет лишь очень тонкая иголка. Дырочка эта естественного происхождения. За что камешек и получил свое название.
Этот камень Паша нашел на берегу Черного моря, где-то под Сочи, еще юношей. Он искренне верит в чудодейственную силу своего амулета. ( А теперь к амулету еще добавился ангел-хранитель в лице капитана Абоймова, пылкого поклонника его декламации. Не многовато ли? )
Убежденный холостяк. Некогда не был женат и не имеет детей. По его заверениям. Нет, не гомик. Иногда приводит женщин ( см. отдельную карту «Женщины Плафонова ).
КАК ПЛАФОНОВ ОКАЗАЛСЯ В НАШЕЙ КОММУНАЛКЕ
У Паши были счастливые детство, юность и молодость – по его признанию. Он вырос в благополучной профессорской семье, Его отец был известным ученым и занимал пятикомнатную квартиру где-то на Кировском проспекте. Отец мечтал, что и сын пойдет по его стопам, но того влекли «свободные профессии». Наконец, не без помощи отца Пашу приняли на журфак. Все будто бы восхищались бойкостью его пера и прочили ему славу лучшего питерского журналиста.
У Паши имелась старшая сестра Маргарита, Марго. Когда Паша был на пятом курсе, Марго вышла замуж за перспективного таможенного офицера и привела его в отчий дом. Предполагалось, что со временем профессор выхлопочет для молодых отдельную квартиру.
Но тут профессор возьми и помри. Это событие имело далеко идущие последствия. Возмутителем спокойствия стала вдова – мать Павла и Маргариты. Она была много моложе своего покойного мужа. Он когда-то взял ее нищей студенткой, а после попрекал этим, держа в ежовых рукавицах. У нее и права голоса не было ( по словам Паши ). Все в доме решал отец. А тут вдруг прорезались и голос, и характер. Это была еще молодая, очень красивая женщина, осознавшая вдруг, что еще успеет пожить в свое удовольствие. Тем более, что дети уже встали на крыло.
Для начала она уговорила детей совершить обмен, чтобы каждый жил своим домом. Те согласились. Паша говорит, что уже тогда мать и сестра заключили за его спиной сепаратное соглашение, с тем, чтобы получить для себя выгоду за его счет. Но это, мол, он понял позднее, когда рассеялся морок, который они напустили на него. Он же им во всем доверял, особенно сестре, которая была самой практичной в семье. Но которая умело выставила на первых ролях мать, женщину, живущую исключительно эмоциями.
И вот обмен состоялся. Мать и сестра отхватили себе по двухкомнатной квартире, а Паше досталась комната в нашем доме. Вот так он и стал нашим соседом. Мать и сестра поделили также между собой обстановку и, надо полагать, отцовские сбережения. Паше опять достались «объедки» – стол, пара кресел, кое-что из посуды, безделушки… Денег не дали. Так, какую-то мелочь. Сказали, что все ушло на похороны и на памятник. И лишь после того, как он возмутился, ему в качестве отступного отдали значительную часть отцовской библиотеки, включая всю поэтическую коллекцию. Причем, Маргарита сумела повернуть так, будто и сама осталась обделенной. Все, мол, забрала мать. И Паша ей поверил. И верил долгие годы. Притом, что в тот момент он стал сотрудничать с бульварной прессой и начал все чаще заглядывать в стакан, к чему и прежде питал склонность.
С годами он все более укреплялся во мнении, что его обошли при разделе имущества, может, даже околдовали. И во всем винил только мать. Которая, что называется, пустилась во все тяжкие, заводя романы с любовниками, среди которых были и ровесники ее сына.
С матерью он практически не общался, разве что звонил ей два-три раза в год. Сама она не приезжала к сыну ни разу.
Зато сестрица бывала здесь часто, имея, несомненно, сильное влияние на брата. Старшая по возрасту и по опыту, властная натура, она долгое время была для Паши неоспоримым авторитетом.
Но минувшим летом всё это рухнуло в одночасье.
Мы расскажем об этом, но не сегодня.
ЖЕНЩИНЫ ПЛАФОНОВА
Вообще, это парадокс: он ведь видный мужчина приятной наружности, общительный,
остроумный, не лезет за словом в карман, на каждый чих у него в запасе стих ( вот и у нас рифма получилась), сам постоянно на людях, умеет сделать даме комплимент, и вообще, по натуре – кавалер, джентльмен, рыцарь. А вот постоянной подруги у него нет! Нет, и не было все эти годы, что он живет рядом с нами. И, если можно верить его нетрезвым признаниям, не было и раньше.
Такое убеждение, что он родился на свет убежденным холостяком либо же когда-то в юности ожегся так больно, что это навсегда отвратило его от желания полюбить.
Будто его страшит даже гипотетическая возможность встретить свою суженую. (Или же он панически боится получить отказ? Стать объектом насмешек? )
Так или иначе, он общается с дамами, которые явно не претендуют на многое. И которых уже наутро можно выпроводить с легким сердцем, а то и с чувством облегчения.
Доступность – вот на что он ориентируется. С этой точки зрения понятна его тяга к дамам бальзаковского возраста, явно не избалованным вниманием, которые уж точно не позволят себе никаких сюрпризов, ко всякого рода невзрачным, нескладным особам, а также к дамам легкого поведения, причем самого дешевого пошиба.
Но вот что характерно: даже с самой потасканной особой он ведет себя как вел бы рыцарь с дамой сердца: целует ручки, читает стихи, обращается на «вы», делает витиеватые комплименты, обязательно дарит цветы – хотя бы один цветочек, в крайнем случае, веточку. Никакой пошлости, ни намека на ругань или грубость! Можно утверждать, что многие из этих «разовых» дам уходят от него утром очарованными ( либо ошарашенными ). Но, скорее, его обхождением, чем сексуальными подвигами. Ибо случалось нам иногда слышать раздосадованные женские крики из-за его двери: «Ну давай! Ну что же ты?! Не можешь?!»
Так или иначе, но редко какая женщина появлялась в этом доме вторично. А самый продолжительный из его романов продолжался едва ли больше двух недель.
Впрочем, какие-то женщины, побывавшие здесь хотя бы однажды, иногда звонят ему, порой чуть не год спустя, и он вступает с ними в долгий телефонный разговор из гостиной. Очевидно, абонентки напрашиваются в гости, но Паша всегда находит дипломатичную причину отказать.
В разное время мы часто слышали его высказывания в том смысле, что он никогда не предавал своей свободы и не предаст ее впредь.
Что правда, в последний период, особенно после его болезни, Паша начал соглашаться с тем, что у семейной жизни есть свои плюсы. Вот только, добавлял он, очень трудно найти идеальную половинку, ибо искать следует именно свою половинку. Этот тезис он развил однажды на нашем примере. Сказал, что с его точки зрения, Тамара – идеальная женщина, но она создана конкретно для Геннадия Завесова, как и тот для нее, именно поэтому они ( то есть, мы ) так счастливы. Вот если бы он, Павел, нашел свою «Тамару», тогда непременно предложил бы той руку и сердце. Сразу, не мудрствуя лукаво. Да вот беда, где найти ее, свою половинку?! А всякого рода эрзац, даже в блестящей упаковке, его не прельщает.
Можно предположить, что на формирование его отношения к женщинам огромное влияние оказал пример его матери. Очевидно, он с ранних еще лет понял, что мать не любит отца, может, даже тайно ненавидит его, и это мироощущение получило новый толчок, когда Паша понял, что мать не собирается чтить память об усопшем.
Маслица в огонь добавила и сестрица ( об этом отдельно ).
Раньше он приводил партнерш никак не реже одного-двух раз в месяц. Да еще иногда сам не ночевал дома.
Словом, интимная жизнь у Паши хоть и вяло, но текла.
А вот с прошлого лета – после разрыва с сестрой – все как отрезало. Если же учесть, что этому предшествовало тяжелое отравление и последующий период реабилитации, то можно утверждать, что у Паши почти год не было контакта с женщинами. Точнее – около 10 месяцев. И не похоже, чтобы он особенно страдал по этому поводу. Может, было что-то в санатории, но мы говорим сейчас только о коммуналке.
Притом, ему по-прежнему звонят некоторые из его давних «разовых» женщин, и он по-прежнему ведет с ними душевные телефонные разговоры, читает стихи, говорит какие-то любезности, но от встреч отказывается едва ли не со священным ужасом. И нет исключения из этого правила.
А может, он просто постарел?
В одной из статеек в его газете рассказывалось, будто есть молодые люди, которые по неведомым причинам мгновенно дряхлеют душой, не меняясь внешне.
Может, Паша списал это с себя?
– Уф! На сегодня довольно! – выдохнул Геннадий, ставя последнюю точку. – Даже рука затекла.
– Генчик, я очень сочувствую твоей руке, то давай всё же заполним еще одну карточку, совсем коротенькую.
– Может, завтра?
– Дорогой, давай сегодня.
– А что за тема?
– «Как мы спасали Пашу Плафонова».
Он вздохнул:
–Ладно, но это точно последняя?
– Да-да, милый, последняя! На сегодня.
«КАК МЫ СПАСАЛИ ПАШУ ПЛАФОНОВА»
Нынешний новый год Паша праздновал широко.
Пил беспробудно больше двух недель кряду, отмечая новый год, рождество, святки, старый новый год, а также – заранее – новый год по восточному, лунному, марсианскому, венерианскому и прочим календарям. Плюс день печати, который он отметил ударной дозой возлияний. К середине месяца бедняга находился в состоянии, близком к прострации. Но, надо отдать должное, пил он в основном за закрытой дверью и во хмелю не только не буянил, но становился как бы еще импозантнее.
Как-то среди ночи нас разбудил стук в дверь:
– Тамарочка! Геннадий! – мы узнали голос Лиманской. Но чтобы она стучала среди ночи – невероятно!
Геннадий бросился открывать.
Да, это была Лиманская. С сумасшедшими глазами.
– Извините великодушно! – запричитала она. – Но я боюсь! У Паши раздаются какие-то страшные стоны… Неужели вы не слышите?
Нет, до последней минуты мы ничего не слышали. Ведь в свое время, убедившись в скверной звукоизоляции внутренних перегородок, Геннадий выложил изнутри стены двух наших комнат листами фанеры и гипсокартона. Теперь от соседей к нам не долетало ни звука.
Но сейчас, когда двери на антресоли была открыта, мы убедились в правоте Лиманской.
Мигом натянув спортивные брюки, Геннадий бросился к комнате соседа. Дверь была заперта изнутри.
– Паша! Павел! Открой!
Ответом было нечленораздельное мычание.
Уже не колеблясь, Гена вышиб замок.
Паша, на котором были только полосатые трусы с гульфиком, катался по полу, сцепив руки на животе, а вокруг… Словом, зрелище было неэстетичным, как и витающие в комнате ароматы.
Тамара первой определила, что тут – пищевое отравление и приняла на себя командование операцией по спасению соседа. Лиманской поручила срочно вызвать «скорую», Гене велела перенести соседа в ванную, вставить ему в рот шланг и заставить пить теплую воду, поглядывая однако, чтобы тот не захлебнулся. Сама же, не мешкая, и безо всякой брезгливости принялась готовить клизму.
К тому моменту, когда приехала «скорая», Пашин желудок основательно промыли. По сути, мы спасли мужика для медицины.
И вот что интересно: когда Плафонова уже вынесли на носилках из дома, у калитки остановился патрульный милицейский уазик, из которого выпрыгнул капитан Абоймов – слуга закона, обладавший даром появляться в нужный момент в нужном месте. Пашкин ангел-хранитель.
Резюме: капитан Абоймов знает ( и верит! ), что мы спасли Плафонову жизнь. Знает об этом «скорая» помощь. Знают об этом Лиманская, стервоза Марго, ее муж-лампасник, знает дружбан Кандыбин. Знает об этом вся «наша деревня».
То есть, произойди с Плафоновым несчастный случай по новой, никому и в голову не придет грешить на нас. По логике вещей. А как в действительности? Вот это и надо просчитать.
Сюда же: на следующий день после случившегося Гена починил Пашкину дверь – на скорую руку – и поставил из своих запасов старый замок вместо выбитого, механизм которого был испорчен. Гена считал, что после выписки Паша захочет поставить новую дверь и врезать современный замок.
