Ланиус Андрей
Убей соседа… Хроника недавнего времени

– Мне всего-навсего попалась на глаза старая заметка, а всё остальное приложилось.

– Тут и конец веревочке! То есть, игре! – резюмировал Геннадий. – Ты все расписала так подробно, что мне совершенно нечего добавить.

– О чем ты говоришь, Геночка! – всплеснула она руками. – Игра только начинается. Мы всего лишь обрисовали условия и наметили план. Самый общий. А детали? Например, ледяная бомба. Как ее изготовить? Как подвесить? Как освободить в нужный момент? Сколько времени она будет лететь до земли? Я понятия не имею. Это должен придумать и подготовить ты, с твоей светлой головой и золотыми руками. А какова обстановка внутри здания? Может, там все двери намертво заколочены или заварены, и к балкону вообще невозможно подобраться? Тогда и план нуждается в серьезной корректировке.

– Ты предлагаешь мне забраться внутрь? – изумился он, кивая на расселенный дом.

– Ну, Генчик… – просяще улыбнулась она. – Ну, не смотри так. Это же просто игра. Ну, ты же дал слово отнестись серьезно!

– Нет, я просто не думал, что надо что-то делать конкретно, – развел он руками. – Я думал, мы будем сидеть на диване за чашкой кофе и сочинять этот сюжет дальше.

– Именно так и будет, – кивнула она. – Но чтобы развивать игру, необходимо учитывать реальные подробности. Только и всего.

Он поднял голову, окинув взглядом закопченный фасад дома, нижний этаж которого был сложен из пиленого камня, а верхние из темнокрасного кирпича, дома, дома, который, несмотря на свою запущенность и широкую трещину, как бы разрубавшую его от крыши до каменной кладки, все еще производил величественно-мрачное впечатление.

– Да какие проблемы, Томчик?! Вот схожу за картошкой, а после прошвырнусь по этому бомжатнику…

– Хорошо, что напомнил!– она предостерегающе вскинула указательный пальчик. – Когда пойдешь в свою разведку, осмотрись внимательней, нет ли внутри бомжей. Нам не нужны лишние свидетели… – тут она глянула на часики и вскрикнула: – О, боже, вот что

значит увлечься! Я же опаздываю… Все, милый! Не провожай меня дальше! – приблизилась вплотную: – Генчик, сделай все, о чем я прошу. А главное – отдохни днем как следует, потому что…– она прижалась к нему и, встав на цыпочки, быстро-быстро пощекотала языком мочку его уха, – потому что вечером я тебе не дам уснуть… долго… Я тебя люблю, мой хороший!

– Я тебя тоже люблю! – он прижал ее к себе.

Но вот она высвободилась и быстрым шагом направилась к остановке.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Попрощавшись с женой, Геннадий двинулся в обратный путь. Неспешно. А куда ему торопиться? У него сегодня выходной…

Почти бессонная ночь, нежданная ( и желанная! ) нежность жены, ошеломительный проект игры «Убей соседа!» – всё это смешалось в голове, возбуждая свежие мысли.

Он остановился, с нежданным интересом оглядевшись по сторонам.

А ведь Тамара права. Чего ради отсюда переезжать? Здесь всё своё, родное, знакомее…

Вот на этом пятачке, уже на выходе из парка, они с Тамарой познакомились одиннадцать лет назад ( около того ). При весьма романтических обстоятельствах.

Собственно, в тот слякотный мартовский вечер он выслеживал ее. Да-да, выслеживал. Увидел в автробусе хорошенькую девушку и влюбился в нее с первого взгляда. Два-три раза перехватил ее мимолетный – строгий – взгляд и… на него накатила волна непривычной робости. И всё же план действий сложился сам собой. Геннадий решил сойти вместе с девушкой на ее остановке, незаметно, держась на приличном расстоянии, сопроводить ее до дома, а там – там будет видно. Главное, не дать ей исчезнуть в толчее огромного, плохо знакомого ему города.

Он двинулся за ней через пустынный полутемный парк. Погода стояла скверная, шел дождь пополам со снегом, задувал колючий ветер.

И вот на этом самом пятачке на Тамару напали трое отморозков. Похоже, наркоманов, которым во что бы то ни стало надо было раздобыть деньжат на косячок. Заприметив одинокую девушку в шубке, с сумочкой в руке и посчитав, очевидно, что верещать она не станет, они вышли из укрытия, окружив ее кольцом.

Девушка оказалась не робкого десятка – принялась отбиваться, лягаться и кричать. Тут и Геннадий подоспел. А уж бойцовскими качествами бог его не обделил. Схватка была короткой, но яростной. Нападавшие, прихрамывая, позорно бежали с поля боя. Один, правда, успел прихватить с собой ее сумочку. Геннадий догнал похитителя, сумочку отнял, наградил придурка мощным пинком под зад, после чего вернулся к прекрасной незнакомке, протягивая ей трофей. В горячке он даже не заметил, что и ему досталось: губа была разбита, и кровь тоненькой струйкой стекала к подбородку. Мужественному подбородку с ямочкой. Кроме того, был надорван рукав его куртки.

Тамара вытерла ему кровь своим платочком и тут же пригласила доблестного защитника к себе домой, дабы он мог привести себя в порядок.

Так, в один вечер, Геннадий познакомился не только с девушкой своей мечты, но и с ее матерью Полиной Викторовной – культурной и образованной моложавой дамой, коренной ленинградкой.

Узнав о происшествии, Полина Викторовна поначалу переполошилась: никогда, мол, в нашем тихом уголке не бывало ничего подобного! И каким только ветром занесло сюда этих хулиганов?!

( А Геннадий был несказанно рад. До чего же вовремя появились эти придурки! )

За чаем, приглядевшись к защитнику, Полина Викторовна учинила ему форменный допрос: кто таков? Чем занимается? Где живет?

Геннадий ничего не скрывал: двадцать один год, родом из забайкальской глубинки, вся родня по-прежнему обитает там, а он решил после армии остаться в Питере, пустить здесь корни. Основная профессия – водитель, но знает и столярное дело. Пока работает на стройке, зато сразу дали временную прописку и место в общежитии. Ничего, он сильный – пробьется…

Похоже, своим зорким женским глазом Полина Викторовна, что дело тут серьезное. Конечно, она желала для своего дочери-студентки другого жениха – более образованного, более перспективного и обеспеченного. Но ей хватило ума понять, что изменить что-либо уже не в ее власти.

Через какой-то месяц Геннадий перебрался под новую крышу.

Да, это была коммуналка. Но какая! Закачаешься! И суть не в том, что после многолюдного, шумного общежития, после неуютной комнаты на восемь человек любое отдельное помещение показалось бы ему раем.

Нет, эта коммуналка действительно была нетипичной. Дворец, а не коммуналка!

Во-первых, размещалась она не в обшарпанной развалюхе старой постройки и не в блочной многоэтажке, а в аккуратном двухэтажном коттедже, занимая его целиком.

Коттедж стоял в ряду трех дюжин точно таких же особнячков. Геннадий даже не подозревал, что в северной столице, с ее перенаселенностью, с ее неухоженными проходными дворами и с замусоренными пустырями в спальных районах, есть такие тихие, симпатичные уголки!

Потрясла его и сама квартира: двухуровневая, с огромной общей гостиной, с витой лесенкой и антресолями. Да еще огороженный участок вокруг дома: хочешь – ставь гараж, Хочешь – копай грядки и выращивай петрушку! Идиллия!

Уже позднее Геннадий узнал, что этот мини-городок был построен когда-то специально для сотрудников некоего закрытого, весьма престижного НИИ, в котором работала и Полина Викторовна. Строили по самым современным на ту пору меркам – по «формуле будущего»: одна комната на каждого члена семьи плюс общая гостиная на семью. Проектировщики исходили из расчета, что средняя семья состоит у нас из четырех человек. То есть, в каждом коттедже имелись четыре жилые комнаты, одна гостиная общего пользования плюс подсобные помещения.

Но когда дело коснулось распределения, то выяснилось, что большинство потенциальных новоселов – люди малосемейные. Вот и пришлось давать кому комнату, кому две. Зато общая – проходная – гостиная так и осталась общей и даже была обставлена мебелью за счет ведомства.

Геннадий ничуть не удивился, узнав, что обитатели коттеджей называют этот уголок «нашей деревней». Своего рода сельская идиллия. Со всеми удобствами мегаполиса.

Когда городок только еще возводили, здесь была городская окраина. Но очень скоро, благодаря прокладке новой линии метро, этот район стал бурно застраиваться и обрел статус престижного.

Здания современной архитектуры, торговые центры, магазины, рынки, кафе, транспорт, вся полагающаяся инфраструктура… И тихий уголок в сердце этого района – «наша деревня»…

Если обитаешь в коммуналке, то чрезвычайно важно, кто твои соседи. Бывают опасные соседи, бывают буйные, шумные, сволочные, скандальные, чокнутые…

Люди, которых Геннадий встретил в этой коммуналке, будто сошли с кадров старых добрых кинолент. Классические ленинградские интеллигенты – вежливые, культурные, обходительные, любезные, необыкновенно терпеливые, толерантные и всепонимающие… Не то что мата – грубого слова от них не услышишь!

Полина Викторовна и Тамара занимали две комнаты на антресолях. Вторую комнату Полине Викторовне дали за ее ответственную должность ( завлабораторией ) и кандидатское звание. Будь семья побольше, ей могли бы дать и отдельный коттедж. Между прочим, бывалые люди советовали Полине Викторовне заключить с этой целью фиктивный брак. Но та с негодованием отвергла столь недостойное предложение.

Третью комнату на антресолях занимал старенький изобретатель, о котором говорили, что он – современный Кулибин. Это был в высшей степени деликатный человек, готовый на любые самоограничения ради спокойствия ближнего. Вдобавок, он месяцами пропадал на каких-то испытательных полигонах.

Наконец, единственную комнату внизу занимала профсоюзная активистка Лиманская-старшая с великовозрастной дочерью Лидолией. Похоже, активистка была всё-таки чуточку уязвлена, что ей дали на двоих только одну комнату, а Полине Викторовне – тоже на двоих – две. Но это недовольство проявлялось лишь в форме намеков, когда иной раз, пыхтя «Беломором», Лиманская-старшая пускалась в туманные рассуждения о принципах социальной справедливости.

В целом же, коммуналка жила дружно. Вместе справляли праздники, дни рождения, выручали друг друга до получки, взаимно выполняли мелкие поручения – купить хлеб, кефир, ну а если, не дай бог, кто-либо заболевал, то его выхаживали всей коммуналкой.

О кухонных скандалах здесь понятия не имели, к давлению быта относились с тем же философским спокойствием, что и к давлению атмосферному.

Геннадий вполне вписался в этот сложившееся сообщество.

Рядом с ним Тамара оставалась восторженной молодой женщиной, будто стесняющейся твердости своего характера, проявления которого нет-нет да и давали о себе знать. К примеру, она отвадила от дома всех своих институтских подруг, видимо, ревнуя их к Защитнику, который, между прочим, не давал ей ни малейшего повода к тому. Геннадий тоже не стал приглашать в дом своих товарищей по работе – но не из ревности, а опасаясь их грубоватости. Супругам и вдвоем было хорошо.

Через некоторое время Полина Викторовна перешла на работу в одну весьма солидную фирму со смешанным капиталом. Е. заработки существенно возросли. Когда родились внуки ( Сережа, а через год Дима ), она даже оплачивала няню, чтобы Тамара смогла закончить свою учебу в университете по курсу менеджмента и рекламы.

А еще через год в канун третьей годовщины их свадьбы Полина Викторовна сказала им следующее:

– Вот что, дети! Я вижу, семья у вас сложилась. Крепкая семья. Пора бы вам подумать об отдельном жилье. Сегодня я открыла в одном коммерческом банке счет на предъявителя, куда буду ежемесячно перечислять энную сумму. Если всё пойдет хорошо, то лет через семь-восемь вы сможете купить себе трехкомнатную квартиру в приличном районе. Если хотите сократить этот срок, то постарайтесь и сами что-нибудь заработать. А я останусь здесь, с соседями…

Но всё получилось не так.

Вскоре в коммунальной квартире начались большие перемены.

Нежданно для всех умерла Лиманская-старшая, казавшаяся вечной. Простудилась на каком-то предвыборном митинге, затемпературила, слегла, да так уж и не поднялась.

Еще через год- тоже неожиданно для всех – старичка-изобретателя забрали в Москву на какую-то важную должность. С предоставлением двухкомнатной квартиры. «Кулибин» оказался не таким-то уж одуванчиком. В свою комнату он прописал какого-то дальнего родственника, которого, впрочем, в коммуналке мало кто видел, ибо тот сразу же включился в длинную цепочку обмена-купли-продажи. В результате в комнату «Кулибина» въехал журналист Плафонов.

Поначалу Геннадий немало встревожился. Журналист – важная птица. А ну, начнет качать права! И ведь не тронь его, мигом найдутся могущественные заступники!

Но, увидев Плафонова, он сразу же успокоился. Этот человек не был опасен. И никаких особых прав качать не собирался. Да и журналист он был не из первых – работал в бульварной газетке. Желтая пресса, как ее называют.

Под шумок Геннадий занял тогда площадку на антресолях, на которую уже давно точил зуб. Просто вынес сюда всякие коробки и мешки и загородил ими проход. Плафонов так и не врубился, что антресоли – это места общего пользования. А Лиманская-дочь на второй этаж практически не поднималась.

Зато через полгода она загремела в психушку.

И опять, пользуясь случаем, супруги Завесовы расширили свои владения – заняли чулан на первом этаже. Это только название такое – чулан. А фактически – это комната площадью двенадцать квадратов. Хотя и без окон. Геннадий провел сюда свет, навесил вдоль стен длинные полки, а в дверь врезал ригельный замок. Был чулан – стала мастерская. Мало ли что приходится чинить по дому!

Паша не возникал. Похоже, этот белоручка ни одного гвоздя в жизни сам не забил.

Лиманская после выписки принялась было ворчать, но Геннадий великодушно пообещал, что если у нее что-нибудь сломается, то он починит без промедления и качественно. Притом, Лиманской и хранить-то в чулане было нечего.

Чулан, как и антресоли, остался за Завесовыми.

А еще через год стряслась большая беда.

Полина Викторовна скоропостижно скончалась в своем рабочем кабинете. Сердечная недостаточность. Позднее до Завесовых дошли слухи, что Полина Викторовна умерла не сразу. Если бы кто-нибудь заглянул в ее кабинет и вызвал скорую, то ее еще можно было спасти. И вот ведь какой парадокс: дверь в ее кабинет практически не закрывалась, сотрудники один за другим тянулись с какими-то вопросами, а в тот день – как отрезало!

Второй мощный стресс обрушился на супругов через неделю после похорон, когда они узнали, что коммерческий банк, в котором Полина Викторовна хранила не только вклад на будущую квартиру, но и все свои прочие личные сбережения, лопнул самым преступным образом…

Вот тут-то, кажется, Тамара и перестал стесняться как твердости своего характера, так и остроты своего язычка. Именно в этот период она впервые заговорила об удаче, которая приходит и уходит, независимо от личных качеств ожидающего.

Праздников совместно более не отмечали, но периодически угощали друг друга выпечкой и вареньем. Именинников поздравляли, за больными ухаживали. Лиманская и Плафонов то и дело пикировались между собой, но как-то тихо, по-домашнему. Пикировались и следом мирились.

Вот так незаметно – от события к событию – в их «элитной» коммуналке сложилась новая обстановка, контры которой сохранялись и поныне.

На общей кухне ( да и в общей гостиной ) решающее право голоса принадлежало теперь Тамаре. Плафонов вообще побаивался ее, Лиманская могла пуститься в пустяковый спор, но всё равно всегда выходило так, как наметила Тамара.

По сути, Завесовы стали здесь неформальными хозяевами.

А минувшим летом у них появилась реальная надежда сделаться уже юридическими владельцами всей квартиры. Всё шло к тому, но…

Тамара права: удача подразнила их и отвернулась.

Ладно, не надо лишний раз бередить рану…

Всё еще погруженный в воспоминания, Геннадий обвел взглядом «нашу деревню».

Вот идет вечно озабоченная Эмма – «наш почтальон Печкин», на перекрестке метет тротуар громкоголосая уборщица Шура, рядом подстригает живую изгородь бравый ветеран Иван Кондратьевич, а чуть дальше выходит из калитки почтенный профессор университета…

Вокруг – только знакомые лица, с любым из соседей по «деревне» можно перекинуться словечком, покалякать на ходу о том о сем, зная, что и ты здесь свой, что если вдруг в твой дом сунется чужак, то это не останется без должной реакции…

Нет, хорошо и спокойно в «нашей деревне»! Это тебе не район многоэтажек, где даже соседи по подъезду не всегда знают друг друга в лицо, и не «двор чудес», где опустившиеся люди собачатся между собой с утра до ночи…

Геннадию вдруг припомнилось, что когда он только обосновался здесь, то примерно три четверти всех коттеджей являлись коммуналками. А сейчас коммунальных квартир осталось всего три-четыре. На тридцать шесть коттеджей.

Люди как-то сумели подсуетиться, расселить соседей… По взаимному согласию – без всяких убийств… А уж став владельцем всего домика, каждый начал обживаться всерьез и надолго. Многие сделали евроремонт, обновили фасад, пристроили большую веранду, поставили удобный гараж, беседки, увитые плющом, разбили под окнами цветники и клумбы, обнесли свои участки плотной живой изгородью, врезав в нее металлические ворота и калитки на кирпичных столбиках… Некоторые устроили даже крытые бассейны…

И лишь коммунальных коттеджей не коснулись приятные перемены.

Всего три-четыре домика. В том числе тот, где обитают они, Завесовы. Вот что всё сильнее бесит Тамару! Нет, она вовсе не рвется в ряды первых, но и быть среди последних не желает.

«Что мы скажем детям, когда они подрастут еще немного? – спрашивала она и раньше. – Что мы – неудачники? Что не можем заработать на достойное жилье?» Ну а минувшее лето…

Ладно! Вот придет следующее лето, и всё изменится к лучшему. Он раскрутит свой малый бизнес и, глядишь, через пару-тройку лет у них появятся деньги, чтобы отселить сначала Пашку, затем – Лиманскую.

А пока…

Что ж, пока поиграем в игру «Убей соседа!»

ГЛАВА ПЯТАЯ

Войдя в прихожую, Геннадий закрыл за собой дверь и принялся переобуваться.

В ближнем углу высилось ажурное полутораметровое сооружение, похожее одновременно на башенку с бойницами и на стилизованную елку.

Это и было наглядное воплощение его идеи. Будущий источник дохода семьи.

Башня-вешалка для обуви.

Пару лет назад он увидел нечто подобное в магазине. Но тот образец был низким, неудобным, изготовленным из дешевой пластмассы и не имевшим товарного вида.

Однако сама идея Геннадию понравилась. У них вечно обувь валяется под ногами. А если ее убрать в этакую башню… И порядка станет больше, и место освободится…

Пофантазировав немного, он в течение недели смастерил из легких деревянных планок ( как-никак, закончил училище по специальности «столяр-краснодеревщик» ) собственный образец – компактный, вместительный, эстетически привлекательный. И установил его в прихожей. Для общего пользования. Чтобы Тамаре не наступать всякий раз на ботинки господина Плафонова или прогулочные тапки мадемуазель Лиманской.

Тамара, увидав башню, всплеснула руками:

– Генчик, это же гениальная находка! В Питере, с нашими куцыми квадратными метрами, многие купили бы в дом такую удобную вещь! Сколько она может стоить? Давай составим смету!

Получилось – терпимо.

Геннадий внес несколько усовершенствований, сделал башню разборной. Смастерил еще несколько штук. Тамара показала у себя на работе – оторвали с руками!

Вот тогда и родилась идея наладить свой малый бизнес.

Но не в чулане же выстругивать эти планки! И не кустарным же способом!

Геннадий начал наводить мосты. Тамара тоже.

Потенциальных помощников он нашел быстро. Двое трезвых мужиков, у которых руки росли откуда надо, соглашались месяц-другой работать на голом энтузиазме. Деньги на закупку материалов и хотя бы простейшего оборудования были.

Вопрос уперся в аренду подходящего помещения – с правом производства лакокрасочных работ. Они не думали, что это так дорого.

Но тут им сказочно повезло.

Однажды, в конце минувшего апреля, Геннадий встретил на улице Федора Лапина, бывшего сослуживца. Оказалось, тот теперь не последний человек в районной администрации.

Геннадий в двух словах рассказал приятелю о своих мытарствах.

«Какие проблемы, старина! – похлопал его по плечу Федор. – Сделаем в лучшем виде! Но – летом. И обойдется это тебе по нулям. Ну, поставишь после раскрутки пару конины…»

Федор сдержал обещание. Устроил Геннадию уже оборудованный для лакокраски цех. В одном из профтехучилищ района. Летом, когда начались каникулы. Минувшим летом. Поначалу колесо завертелось бойко. Но затем…

Ладно, чего вспоминать о том, что не сбылось! Федор, конечно, подложил ему свинью. Друг, называется… Ладно!

Геннадий надел тапочки и прошел в гостиную. Остановился посередине, снова оглядевшись.

Вся квартира была перед ним как на ладони.

В гостиной можно было играть если не в футзал, то уж в «парагвай» наверняка. Справа к прихожей примыкал тот самый чуланчик. Слева – туалет и ванная, раздельные, конечно, и тоже нетесные. Причем, перед туалетом имелся небольшой коридорчик, как бы подчеркивающий понятную изоляцию этого деликатного места.

Обстановка гостиной, отделанной панелями под дуб, с высоченными потолками и умопомрачительной ( дешевое стекло) люстрой, состояла из стола, дивана, двух кресел, телефонной тумбочки и самого аппарата. Всё было общее.

Сюда же, в гостиную, выходила дверь комнаты, принадлежащей Лиманской. Коленчатый коридор замыкался на кухню, перед которой имелась еще одна подсобка, так называемая бельевая.

Слева от комнаты Лиманской поднималась винтовая лестница, которая вела на деревянные антресоли с резными перилами, полуовалом нависавшими над гостиной.

На антресоли выходили двери еще трех комнат.

Первую по счету, расположенную непосредственно над жилищем Лиманской, занимал Плафонов. Следующую – супруги Завесовы. Их комната находилась над чуланом и прихожей. Наконец, в дальней угловой комнате, тоже завесовской, обосновались их сыновья-школьники, Сережа и Дима. Детская комната располагалась над сантехническим блоком и частью кухни. За детской антресоли заканчивались небольшой площадкой, откуда вниз, на кухню, вела еще одна лестница, узенькая и тесная, с высокими ступеньками, крайне неудобная даже для ловкого человека. Впрочем, этой лесенкой давно уже не пользовались, а площадку за детской глава семейства заполнил старыми вещами, раскладушками, тюками, коробками и прочим скарбом.

Давно уже не пользовались и «черным» ходом. Маленькая дверца, находящаяся под кухонной лесенкой, была закрыта на мощный запор и кованый крючок, да еще задрапирована ситцевой занавеской, и вообще, про нее, эту дверь, кажется, уже забыли все жильцы.

Тут Геннадий уловил голоса, доносившиеся с кухни. Сделал пару шагов вперед, к осевой линии кухонного коридора. Теперь голоса слышались отчетливо.

Ну, да, традиционная утренняя пикировка Лиманской и Плафонова. – Вы меня, конечно, извините, Павел, но я снова буду вас ругать! – тоном строгой моралистки возвестила Лиманская.

– Вас не привыкать, уважаемая Лидолия Николаевна! – не без язвительности, но вполне благодушно отвечал Плафонов. – Но любопытно было бы узнать, в чем я провинился на сей раз ?

На голоса накладывалось позвякивание посуды.

– Вы опять расхаживали по комнате всю ночь! Думаете, приятно, когда у тебя беспрерывно топают над головой?! Я не могла уснуть. Вы меня совершенно не уважаете! – впрочем, голос тоже звучал вполне мирно.

– Старая песня о главном! – хмыкнул Плафонов. – Вы не должны так говорить! Вы же прекрасно осведомлены, сколько жертв я принес на алтарь этого вашего каприза! Я купил ковролин, я даже перестал надевать тапочки, хожу исключительно в носках! Ну, хотите, буду ходить босиком?!

– Это не поможет! И это вовсе не каприз! У вас полы скрипят!

– Что же мне теперь – летать?! Или ходить по потолку? Извините, не обучен!

– Вообще-то, нормальные люди ночью спят, а не слоняются по комнате.

– Нормальные, вроде вас, может и спят. А я – ненормальный.

– Некрасивые намеки себе позволяете, Павел Алексеевич! – уже нервознее заявила та. – Недостойные коренного петербуржца.

– Вот только давайте без демагогии! – закричал он. – Я – творческая личность! Журналист! Сова по своей природе! Могу работать только по ночам!

– Вот и работайте. Сидя за столом.

– А я не могу – сидя за столом! – начал благородно закипать Плафонов. – Я должен двигаться! Чтобы мысль пульсировала!

– Если не можете не ходить, то почините полы!

– Да как же я их починю?! Я же не плотник! И даже не этот, как его там, столяр!

– Ну так наймите мастера!

– У меня нет времени заниматься бытом! Я творческая личность!

– А пить у вас время есть?!

– Питейный ритуал, уважаемая Лидолия Николаевна, это составная, можно сказать, священная часть творческого процесса!

– А вот я подам в милицию заявление, что вы регулярно нарушаете закон о тишине! Пускай вас для начала оштрафуют! Будете знать! И не воображайте, что ваш приятель капитан Абоймов положит мое заявление под сукно, как в прошлый раз! Я дойду до самого главного милицейского начальника! Минуя вашего Абоймова! Никому не позволено нарушать закон!

«Капитан Абоймов!» – отметил про себя Геннадий.

– Уважаемая Лидолия Николаевна! – повысил голос и Плафонов. – Во-первых, официально вам заявляю, что капитан Абоймов мне не кум, не сват и не собутыльник. Это глубоко порядочный, честный, мужественный офицер милиции, гроза бандитов и хулиганов, герой моего лучшего очерка, а еще страстный поклонник высокой поэзии, что само по себе большая редкость в наше торгашеское время. Убедительно прошу не втягивать его в наши коммунальные разборки! Во-вторых, ставлю вас в известность, что на ваше заявление, паче чаяния оно появится, я немедленно подам встречное, и еще неизвестно, кто окажется более уязвим в глазах неподкупной Фемиды!

– Это любопытно. В чем же вы собираетесь меня обвинить?

– В свои дежурства вы моете места общего пользования, в частности, туалет, с добавлением хлорки, отлично зная, что у меня аллергия на это вещество. Это уже не шутки! Это умышленное причинение вреда здоровью квартиросъемщика.

– А блевать мимо унитаза – это шутки, да?!

– Низкая клевета! Я никогда не блюю! Особенно мимо унитаза!

– А ваш друг? Ну, плюгавенький? Кандыбин?

– Побойтесь бога, Лидолия Николаевна! Кандыбин – он же тишайший из тишайших!

– Тишайший… – Она вдруг взорвалась: – Нет, я не понимаю! Жить в Петербурге, в нашем прекрасном сказочном городе, и убивать время на пьянку! Вот скажите, когда вы в последний раз были в музее, только честно?!

– Если честно? На прошлой неделе.

– Быть такого не может! Ну и что же это за музей?

– А это новый музей. О нем еще не все знают. Музей водки.

– Вам бы только ерничать!

Глухое ворчание. Пауза. Затем – размеренная декламация Плафонова:

Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,

И только круглые глупцы любимцы рока.

Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда

Кувшин мутящего наш ум хмельного сока.*

В другое время Геннадий не стал бы слушать все эти пререкания, известные ему до мелочей. Поднялся бы к себе и завалился бы спать. Но сейчас ему вдруг захотелось новыми глазами взглянуть на соседей, одного из которых надо было «убить», а другую – «упечь в психушку».

Решительной походкой он прошел на кухню и поздоровался.

При его появлении спор прекратился, лица озарились улыбками.

Лиманская, как обычно по утрам, варила себе овсяную кашу с курагой и изюмом. Она

была в своем восточном халате, обтягивающем ее полные плечи и необъятный бюст. Черные и жесткие, с легкой проседью волосы намотаны на бигуди, в колючих глазках-бусинках – неуступчивая решимость бороться за общественное благо всеми доступными средствами. По виду сроду не догадаешься, что дама состоит на учете в психушке.

Павел Плафонов – упитанный румяный тридцатидвухлетний близорукий шатен с аккуратной ниточкой черных усиков, гладко выбритым безвольным подбородком и наметившейся лысинкой на мощном затылке – как всегда по утрам жарил магазинные котлеты – до золотисто-коричневой корочки. Судя по всему, он мучился с похмелья.

– Геночка, может, вы возьмете шефство над этим неумейкой? – взмолилась

Лиманская. – Ведь в ваших комнатах тоже, наверное, слышен этот ужасный скрип, когда он мечется по комнате, будто слон по посудной лавке?!

– Нет, мы ничего не слышим, – объяснил Гена уже, наверное, в сотый раз. – Я уже давно усилил звукоизоляцию.

– Ах, какой вы молодец! И всё-то у вас ладно! Вот Паша – тоже представительный мужчина. Но совсем другого сорта. Он – как сытый кот-лежебока…

– Это я-то кот?! – возмутился Плафонов. – Да еще сытый?! Ну, спасибочки!

– Только не обижайтесь, Паша. Я говорю о впечатлении. Да, кот. А вот Гена – викинг, настоящий северный викинг!

– Полы скрипят… – проворчал Плафонов. – Вот нашли проблему! Хряпнули бы на ночь снотворного и спали бы сном праведника! А хотите, подарю вам затычки для ушей? Беруши!

– Благодарю покорно! От вас, работника культуры, такой пошлятины я не ожидала! – Лиманская поджала губы.

А Плафонов уже обращался к Геннадию:

– Кстати, я там свежие газетки принес. Лежат как обычно в гостиной на столе. Есть и «Звездная пыльца», это специально для вашей Тамары.

– Спасибо… – отвесив соседям общий поклон, Геннадий снова вышел в гостиную.

На столе и вправду лежали несколько экземпляров тоненьких, с крикливыми яркими обложками журнальчиков.

Один из них – «Звездная пыльца» – содержал гороскопы, астрологические прогнозы, всякого рода предсказания, а также инсинуации вокруг феномена человеческой судьбы. Сам Геннадий подобными текстами абсолютно не интересовался. А если и просматривал их по диагонали, то разве лишь для того, чтобы еще раз подивиться людскому легковерию. Не то Тамара. «Звездная пыльца» была единственным из журнальчиков, выпускаемых издательским домом «Балт-магазин», где служил Плафонов, который она читала от корки до корки. Бывало, что и она отпускала шпильки по адресу астрологов и прорицателей, однако Геннадий давно уже приметил, что если гороскоп оказывался благоприятным, то у Тамары улучшалось настроение, если же тот содержал указания на возможные неприятности, то она могла даже изменить принятое ранее

решение.

Второй из лежавших на столе журнальчиков назывался «Петербургские страшилки и заморочки». Именно в его редакции и трудился Плафонов. Это был остренький такой винегрет из криминала, мистики, легкой эротики, псевдозагадок истории и природы, всяческих курьезов. Когда-то Геннадий читал его взахлеб, но выяснив у Плафонова, что большинство материалов сочиняется в редакции, интерес утратил. Но журнальчик все- таки перелистывал.

Вот и сейчас он прихватил его с собой, чтобы полистать пред сном. Глаза уже слипались.