Лана Морриган
Невинный трофей для охотника
Мне удалось отойти пару метров, когда за спиной что-то скрипнуло, и раздалось робкое:
– Я здесь.
Девчонка распахнула дверь шире и махнула рукой.
Да чтоб тебя, глазастая!
Я осмотрелся, почти бегом преодолел расстояние до вагончика и втолкнул ее внутрь:
– Ты почему не спряталась?
– Я подумала, тут безопасней, – шепчет и смотрит, словно ждет от меня что-то. – Пройдите, – протиснулась к двери, щелкнув металлической щеколдой.
Не протапливаемое, промозглое помещение, сырость, матрас, одеяло, скудный набор посуды и таз – это все, что окружало девчонку. И, подозреваю, здесь тот максимум, на который она сможет рассчитывать в ближайшее время, а, возможно, и всегда.
– А почему вы пришли? – спросила она с надеждой.
Да что ж ты еще и вопросы задаешь такие неправильные? Те, на которые я и сам не знаю ответа.
– Хотел убедиться, что тебе хватило ума уйти.
– Не хватило, – в зеленых глазах вспыхнула беспомощная злость. – Это самое безопасное место для меня. Тут хотя бы стены крепкие, – зашипела, кутаясь в грязную куртку.
А девчонка права. Оборотни вряд ли сняли наблюдение с квартиры ее семьи, те слишком упрямы, не забывают своих врагов долгие годы. А хуже оборотней могут быть только ушлые родственнички малой, что, скорее всего, успели оформить наследство и быстренько перепродать имущество.
– Идем, – подхватываю девчонку под локоть и открываю дверь.
– Куда?
– В ближайшее время тут все перевернут. Два растерзанных человеческих тела и еще с десяток обгоревших останков. Как думаешь, это привлечет внимание полиции?
– Живодеров больше нет? – она запнулась, засмотревшись на черный столб дыма. – Но мне некуда идти.
– Поживешь у меня. Когда все уляжется, сможешь вернуться.
– Вы шутите? – она вырвала руку.
– А похоже?
– Нет, – малая растерла нос ладонью.
– Слушай, если думаешь, что я хочу тебя убить, то, поверь, я не стал бы усложнять себе жизнь. И сделал бы это намного раньше.
– Я так не думаю, – поспешно заверила девочнка. – Но вы ничего не требуете взамен.
– Суп варить умеешь?
– Суп? Умею.
– Вот и отлично. Меняю твои кулинарные шедевры на кров и пищу.
– И никакого секса?
– Что?! – я не смог сдержать удивления. – Что в твоей голове вообще творится? В твоем мире все обменивается на секс?
– Нет! – вспыхнула малая.
– Вот и в моем нет. А теперь помолчи и закрой дверь вагончика, если не хочешь, чтобы растащили твои и без того скудные пожитки.
– Я просто не понимаю зачем это вам, – девочка поднялась по лестнице, торопливо накинула навесной замок.
– Я тоже.
– Меня зовут Софья. Можно просто Соня, – она старается не отставать, поспевая за моим размашистым шагом.
– Я помню, – я оттянул ворот водолазки. Насквозь промокшая одежда холодной коркой липнет к телу.
– А вас как зовут? – осмелилась спросить малая, когда мы подошли к автомобилю.
Я открыл багажник, скинул кобуру и мокрую куртку:
Девчонка последовала моему примеру: села в автомобиль. Без раздумий и сомнений.
– Мое имя Ивар, – произнес я. – Не страшно? – включил печку на максимум.
– А что мне терять? – Соня спросила слишком весело.
Я мог бы ответить: «Жизнь», – но промолчал.
Ранее утро и отсутствие пробок на дорогах позволили добраться домой к рассвету. Девчонка не спала и тревожно всматривалась в пейзаж за окном. Взглянула на меня, как только мы оказались во дворе типовой девятиэтажки.
– Что, ожидала увидеть крепость с высоким забором и воротами?
Она пожала плечами, вышла и ждала, пока я достану сумку из багажника.
– А вы вот так и ходите? – спросила шепотом.
– Как? – осмотрел, вдруг забыл снять охотничий нож или подсумок с патронами, но на поясе висел лишь фонарик. – Считай, что охранник вернулся со смены. Иди, малая. Я устал.
В лифте девчонка прижалась к дальней стенке и смотрела себе под ноги.
– Проходи, – я распахнул входную дверь. – Обувь и одежду сразу в ванную, я не люблю грязь.
Соня несмело входит и застывает. Приходится толкаться в узком коридоре, спотыкаясь о сумку со снаряжением.
– Ну. Ты что-то ждешь? Или тебе нужна моя помощь? – пока девчонка испуганно озирается, снимаю влажную водолазку и зашвыриваю в приоткрытую дверь ванной.
– Не трогайте меня! – девчонка визжит так, что в ушах зазвенело.
– Я не пущу тебя в таком виде. Не хочу потом травить блох, – я заталкиваю ее в ванную и закрываю дверь.
– У меня нет блох. Я моюсь.
– Или делаешь, как я скажу, или можешь валить на все четыре стороны! – рявкаю.
Еще в детстве я давал обещание тетке, а позже и самому себе, не тащить в дом бездомных кошек и собак… хотя я и сейчас не нарушил. Девчонка не тянула на хромого щенка, если только на взъерошенного котенка, что испуганно шипит при каждом моем движении.
– Не трогайте, сказала! Я так и знала, что за предложением «просто жилья» скрывалось нечто другое, – она поправляет вязаную шапку, натягивая до самых бровей.
Делает вид, что уходить собралась. Ну, ну.
– И что же, по-твоему, за моим великодушным предложением скрыто?
– Да ничего особенного. «Того самого» захотелось! – мелкая на носочки привстала, локти в стороны – точно боевой воробей.
– Это чего это «того самого"? – спросил я, насмехаясь.
Девчонка краской залилась, но нос крошечный вздернула и громко ответила:
– Секса!
– Ой, прости, – я не удержался и расхохотался.
Воробей боевой настрой подрастерял, захлопал растерянно зелеными глазищами.
– Ну хватит уже, – жалобно пропищала Соня.
Я хохотал, уперев ладони в колени, пока порозовевшее лицо девчонки не приняло естественный телесный вид.
– Чего это? Ты пошутила – я посмеялся. А теперь серьезно, – я выпрямился. – Запомни, котенок или клопенок, я еще не определился, будешь глупости говорить, сразу на улицу вылетишь, вернешься в свой грязный вагончик, где из мебели – матрас, а из посуды – алюминиевая ложка. Поняла?
– Да, – тихо ответила она.
– Вот и отлично, а теперь раздевайся и лезь в ванну.
– Вы выйдете?
– Еще чего, я пакет подержу, чтобы тебе удобнее тряпье было выкидывать.
Я подталкиваю мусорное ведро ногой и указываю на него пальцем:
– Сюда складывай.
– Это моя единственная одежда, – Соня запахивает плотнее полы застиранной куртки, покрытой слоем еще не высохшей грязи. – Я постираю.
– Стирай, – я опираюсь на дверной косяк и с безразличием наблюдаю.
Куртку снимает, смотрит в глаза с вызовом, к совести, наверное, призвать пытается или стыду.
– Дай осмотрю, – я отталкиваюсь плечом.
– Зачем? – Соня прижимает грязное “сокровище” к безразмерной шерстяной водолазке.
– Хочу удостовериться, что ты не решишь отблагодарить меня ночью, – девчонка опять заливается краской, – ножичком куда-нибудь под ребра.
– Да смотрите.
Прощупываю и осматриваю куртку с подкладочной стороны:
– Ноги поставь на ширину плеч, – я кладу куртку на стиральную машину.
– Что? Я не буду этого делать! – пятится, пока не наталкивается на край ванны.
– Кажется, мы уже определились, что даже в голодный год я вряд ли рассмотрю в тебе женщину. Максимум – котенка недокормленного.
– А говорили «клопенка» – огрызается мелкая.
– А еще я говорил, что не определился, на кого ты больше похожа. Ну! Или выход там, – кивком указываю на дверь.
Девчонка отставляет одну ногу и раскидывает руки в стороны, отрешенно поднимая голову к потолку.
– Смотрю, опыт есть, да?
Молчит, глаза зажмуривает, будто и вправду насиловать собрался. Провожу ладонями вдоль тонких рук – ее пальцы подрагивают. Спускаюсь вдоль талии – хрупкое тело ходуном ходит.
– Да прекрати трястись, сказал же, не трону, – присаживаюсь, прощупывая низ штанин.
– А может мне нравится! – фыркает Соня.
– А лет-то тебе сколько? Нравится ей…
– В феврале будет девятнадцать, – девчонка сдергивает со стиральной машины куртку и достает из внутреннего кармана бережно обёрнутый в целлофановый пакет паспорт.
– Вот! – я не успеваю встать, а мне тыкают им в нос.
Не врала клопенок, и правда в феврале девятнадцать.
– Сейчас тебе принесу что-нибудь чистое. Оставлю за дверью, – произношу я.
Выхожу из ванной, костеря себя сквозь зубы:
– Заигрался, идиот. Она же говорила, что уже взрослая.
Я не забываю про элементарную безопасность: убираю сумку со снаряжением в свою комнату. Самым сложным оказывается найти что-то из одежды для сорокакилограммовой девчонки.
Звуки льющейся воды стихли.
– Малая, – я громко стучу. – Держи, – в щелку протискивается тонкая девичья рука и выхватывает футболку и спортивные штаны. – Как оденешься, иди на кухню.
Клопенок не торопится, я успеваю спокойно поесть и, прислонившись к стене, потягивать чай.
– Ты что так долго? Все остыло.
– Стирала, – малая крадется вдоль стенки, собирая влажные волосы в косу. Ее взгляд застывает на порции тушеного мяса с картошкой.
– В смысле? Руками?
– Да.
– А стиральная машинка там для чего стоит?
Девчонка пытается замаскировать голодное урчание желудка кашлем и отвечает:
– Не хотела блохастую одежду складывать с вашей.
– Ай, молодец. Ай, уела. Садись, а то грохнешься в голодный обморок. Смотреть страшно.
– А вы не смотрите, – огрызнулась она и шустро заработала вилкой.
Выпрямив спину, я попытался рассмотреть девчонку, скрытую за столом. Футболка висит мешком, прикрывая бедра, и только торчащие из штанин ступни выдают присутствие внутри человека, а не вешалки, как могло показаться. М-да. Обнять и плакать… Я никогда не льстил себе, зная, что для мужчины мог бы быть и выше, но клопенок утопала в моей одежде.
Прожевывая пищу, девчонка поправила горловину, прикрывая худое плечо:
– Спасибо, – произнесла, переведя дух.
– Куда так торопилась? Боялась, отберу?
– Вкусно, – она наконец улыбнулась и потянулась к кружке с остывшим чаем.
– Еще будешь?
– Нет. Живот сейчас лопнет. А можно я возьму? – она с жадностью смотрит на единственную конфету, затерявшуюся среди пакетиков чая.
– Я бы не стал ее есть. Последний раз конфеты покупал еще весной.
– Так можно?
– Бери.
Тонкие пальцы разворачивают яркий фантик, и малая сглатывает слюну при виде шоколадного прямоугольника, покрытого белым налетом.
– Люблю такие, – улыбается, ловя мой взгляд.
– Это меня не касается. В подружки я тебе не набиваюсь. Допивай, – я обрываю и кивком приглашаю следовать. Перезимует и свободна решаю для себя. – Жить будешь в этой комнате, – открываю дверь крохотной спальни. – Не шуметь. Не мусорить. Никого не приводить. В мою комнату без разрешения не входить. С тебя готовка. Ем я много.
– Я поняла, – Соня шагает через порог.
Глава 4. Соня
– Спасибо, – моя благодарность летит в мужскую спину.
Охотник молча закрывает за собой дверь.
Сбылось все, о чем я не так давно мечтала: чистая, мягкая постель, протопленная комната, отсутствие чувства голода и страха, но я прямо сейчас готова поменять все обратно. Вернуться в старый вагончик. Туда, где моя сестра, где все привычно и знакомо. А здесь… – я осмотрела небольшую комнату. Здесь все чужое. Все! Даже одежда не моя, – подтянула штанины и разрешила себе сесть на диван.
Я веду ладонью по подушке, проверяю ее на мягкость. Нет привычной сырости и затхлого запаха, только приятный запах стирального порошка – так мало для обычного человека и так много для меня. Ложусь и накрываюсь тяжелым, теплым одеялом, а меня гложет совесть. Имею ли я право находиться здесь? Разве это не предательство по отношению к сестре? Идти в дом одного из убийц, есть его пищу, носить его одежду и еще благодарить за это. О чем я думала, когда соглашалась на предложение охотника? Правильно, о себе. Только о себе. Но легко задумываться о морали, когда ты сыта, когда на тебе чистая одежда, и ты не опасаешься, что в любой момент жизнь оборвется.
Усталость должна взять верх, а я продолжаю рассматривать цветочный рисунок постельного белья, терзая себя. «Нужно уходить», – с этой мыслью поднимаюсь с постели. Приоткрываю дверь – тишина. Ни шагов, ни скрипа мебели, словно я здесь одна. А в голове так и пульсирует: “Ты предаешь сестру и родных”.
– Далеко собралась? – мужской голос вынуждает вжать голову в плечи.
А мне и ответить нечего. Мокрые после стирки вещи в руках, наспех надетая куртка и обувь.
Мужской взгляд не выражает ничего, кроме насмешки и ленивого любопытства.
– Дай угадаю, – Ивар опирается плечом на дверной косяк, скрестив на груди руки, он не отводит от меня взгляда. – Совесть заела, – не спрашивает, отвечает. – Перед сестрой, перед родителями, что мертвы, а ты нет. Я могу прямо сейчас открыть дверь, даже штаны с футболкой презентую, но ты подумай, что будешь делать там. Думаешь, гордость спасет тебя от холода или какого-нибудь урода, заглянувшего на огонек в твой уютный вагончик? Сколько ты протянешь одна? Неделю? Две? Кто-то из родных был бы рад твоей смерти? – и каждый его вопрос бьет точно по цели. – Ключ у меня, – протягивает сжатую в кулак ладонь. – Отдать?
И охотник тысячу раз прав.
– Нет, – шепчу я.
– Если передумаешь, оставлю его здесь, – Ивар подходит к тумбе и кладет, вынуждая меня спиной прижаться к закрытой входной двери. – Только не забудь захлопнуть.
– Не передумаю, – ворчу себе под нос, опустив голову и пряча слезы.
Я разуваюсь, развешиваю вещи на прежние места, возвращаюсь в комнату.
Мои мысли не затихают. Они смешиваются с событиями ночи в тревожном сне. Настолько тревожном, что это больше похоже на кошмар, из которого невозможно вырваться. Хочется распахнуть глаза и сесть, набрать полные легкие воздуха, но меня будто кто-то или что-то удерживает. Наконец меня будит болезненный кашель. Горло жжет, в глазах собираются слезы, на любое движение мое тело реагирует мелкой дрожью и болью в мышцах. Нестерпимо хочется пить и спать. Маша была права: я все же простыла. Пробежка в мокрой одежде осенней ночью дала о себе знать.
Я вновь крадусь по узкому коридору. Дверь в комнату охотника отличается от остальных: уверена, что она металлическая, но не решаюсь это проверить, опасаясь быть застигнутой врасплох.
Приоткрываю дверцы кухонного гарнитура в поисках хоть каких-нибудь лекарств. Посуда, пачки с крупами, специи; неужели охотник никогда не испытывает боль или никогда не простужается?!
Сквозь невыносимое давление в висках в сознание проникают щелчок замка, шорох одежды, тяжелое мужское дыхание:
– Что с тобой? – Ивар на ходу снимает легкую куртку и швыряет ее на стул.
Прохладная, шершавая ладонь ложится мне на лоб. До чего же хорошо, – я тянусь вслед руке, прикрывая веки.
– Я заболела, – отвечаю не своим голосом. Низким, охрипшим.
– Вижу. Вернись в спальню. Сейчас найду, чем сбить температуру.
Через несколько минут мужчина собой заполняет отведенную мне крохотную комнату. Не высокий, но мощного телосложения. Он не кажется неповоротливым и тяжелым, все его движения короткие и быстрые. По его вечно хмурому лицу невозможно определить точный возраст. Да я никогда и не умела этого делать.
– Пей, – он вкладывает в ладонь капсулу. – Станет легче.
– Вы мне принесли чай? – заглядываю в огромную кружку в мужских руках.
– Пей, – повторяет он, раздражаясь. – Почему тебе все нужно говорить дважды? Запоминай. Здесь капсулы на вечер и утро. Их должно хватить, – протягивает серебристый блистер, дожидаясь, когда я запью лекарство теплым чаем. – Тот ключ, что я оставил на тумбе, он твой. Если что, закроешь дверь.
– Вы так просто отдаете незнакомому человеку ключ от вашего дома? – мне не удается скрыть удивление.
– Считай, что я идиот, Софья Алексеевна.
Только потом я поняла, что означали слова “если что”.
***
Следующее пробуждение менее мучительное, но жажда заставляет подняться из постели и, крадучись, идти в темноте.
Вновь тишина.
На кухонном столе стакан с водой и рядом яркая капсула. Хочется сказать: «Спасибо» и тут же тихо прорычать: «Я не дурочка».
Утро встречает меня новыми звуками: голоса соседей, скрежет лифта в шахте, лай собаки – вчера я ничего этого не слышала, словно была закрыта в звуконепроницаемой колбе. Хозяина квартиры или не было дома, или он закрылся в своей комнате и не хотел, чтобы я ему мешала.
Я открыла холодильник, и от вида разнообразных продуктов желудок жалобно заурчал.
– Господи, – я подняла глаза и тихо прошептала. – Сыр, – схватила с полки увесистый кусок с крупными круглыми дырками. Горячий сладкий чай и бутерброд с маслом и расплавленным сыром – как же вкусно.
«Мама очень любила сыр» – пришла мысль. Кусочек встает поперек горла, я отодвигаю тарелку, с трудом сглатывая пищу. Аппетит пропадает. Доем позже. Встаю из-за стола и решаюсь осмотреться, стараясь прогнать грустные мысли. Маша бы несколько раз настойчиво произнесла: “Смирись, забудь. Теперь у тебя другая жизнь”.
– Смирилась, – произношу вслух уверенно.
«Больше мне ничего не остается», – добавляю уже про себя. Жить и двигаться дальше, прятать свою боль и по возможности улыбаться. У меня появился шанс выжить, его нельзя упускать. Я бегло осмотрела третью, свободную комнату. Позволила себе заглянуть в коробки, выстроенные ровными рядами вдоль длинной стены. Мужская одежда, обувь, несколько книг, старый фотоальбом – бросила настороженный взгляд за спину и приоткрыла бордовую картонную крышку. С черно-белых фотографий на меня смотрели люди. Обычные семейные фото. Портреты мужчин и женщин, застолье, дети у новогодней елки в нелепых костюмах с мишурой, повязанной на шее. Интересно, – присматривалась к мальчишке в растянутых на коленях колготках, – неужели из него вырос угрюмый мужчина, способный убить?
«Не мое дело», – одернула себя и вернула альбом на место. Кров, пища, защита – это главное, о чем сейчас нужно помнить, и не лишиться всего из-за сиюминутного любопытства. Если охотник единожды проявил милосердие и мягкость, это вовсе не означает, что будет так и дальше. Я поднялась с пола и вернулась на кухню.
Наплевав на усталость и дискомфорт в горле, приступила к приготовлению пищи. У каждого из нас свои обязанности, нужно соблюдать договор. Спустя три часа я перемыла и расставила грязную посуду, оставив горячую пищу на плите.
***
К вечеру звук открываемой входной двери вырвал меня из дремы.
– Ты дома? – женский голос доносился из коридора. Шаги, тяжелый, театральный вздох. – Опять нет, – незнакомка разговаривает сама с собой. – Ивар! – требовательно. – Ивар, – повторяет совсем рядом.
– Здравствуйте, – наконец, я решаюсь объявить о своем существовании.
Молодая женщина вздрагивает, поворачивается и смотрит на меня, словно на диковинного зверька.
– Добрый вечер, – произнесла та с расстановкой. Она осматривает меня. Аккуратные брови взлетают вверх, наверное, отметила на мне мужскую одежду. – А ты кто?
– А вы?
Моя собеседница хмыкает и недовольно поджимает губы:
– Я помогаю с домашними делами хозяину квартиры.
– И я, – отвечаю я, понимая, что она может счесть мои слова за издевку.
– Ладно, – отмахивается гостья пренебрежительно. – Ты мне просто не мешай, – женщина направляется на кухню, а я следую за ней. Она подходит к плите и приподнимает крышки, принюхиваясь. – Ты готовила?
А я отмечаю внешний вид незнакомки. Привлекательный, даже слишком, для человека, что собирался заниматься уборкой или готовкой.
– Я, – я дожидаюсь, когда она отойдет от плиты, и поправляю крышку сковороды, закрывая плотней.
– Ясно. Я не спрашиваю, когда вернется Ивар, этого ты не можешь знать. Но как давно он ушел?
– Возможно, ночью, пока я спала, – мой простой ответ вызывает гамму эмоций на симпатичном лице шатенки.
– Поня-я-ятно, – протягивает та. – Тогда передай, когда Ивар вернется, что я приходила.
– Передам, – так не вовремя закашливаюсь. – А «я» – это кто?
– Он поймет, – женщина, не спеша выходит из кухни, накидывает пальто, бросив на прощание хмурый взгляд.
Кажется, я невольно прибавила Ивару проблем. Ведь эта женщина точно считает себя больше, чем помощницей, а я в ее глазах оказалась соперницей. Мысль забавляет. Клопенок и соперница, – фыркаю.
***
Температура не возвращается в течение всего дня и ночи, в мышцах нет прежней ломоты и нет боли в висках, о простуде с утра напоминает сухой кашель.
– Вы тут? – я набираюсь храбрости и стучу в хозяйскую спальню. – Ивар, – впервые произношу имя охотника вслух. – Вы завтракать будете? – склоняюсь к замочной скважине. Узкая прорезь закрыта. – Вы дома? – без ответа.
Не зная, чем занять себя, курсирую между кухней и комнатой, каждый раз прислушиваясь к тишине за закрытой дверью. Так проходит еще один бесконечный день, наполненной тоской и возрастающей тревогой.
Звуки скрежета лифта среди ночи, шаркающие, тяжелые шаги, и я бегу в коридор, на ходу натягивая объемные штаны. Входная дверь распахивается в тот момент, когда я затягиваю шнур, удерживающий спортивки на моих бедрах.
Ивар устало приваливается к стене и снимает обувь, наступая на пятку. В узком коридоре полумрак, я щелкаю выключателем.
– Выключи, – недовольно щурится. – Что ты тут делаешь? Почему не спишь?
– Услышала шум. Вы ранены?
Чуть ссутулившись и накренившись на правый бок, мужчина придерживается за стену.
– Клопенок, ложись спать, – произносит он устало.
– Я суп приготовила, как и просили, – а меня душат неуместные слезы. – Еще вчера, он в холодильнике.
Что, если и Ивар исчезнет из моей жизни? Его, практически чужого человека, невозможно сравнивать с сестрой, мамой или отцом, но… разве у меня есть кто-то еще?
Абсолютно посторонний и одновременно самый близкий.
Мужчина снял куртку, вошел в ванную и кинул верхнюю одежду в мусорное ведро, не наклоняясь, вдавил ее ступней.
– Не нужно вот этого, – он взмахнул небрежно рукой и поморщился от боли. – Выйди, я сам справлюсь, – из-под раковины он достал аптечку и с тихим ругательством поставил ее на стиральную машину. Освободил левую руку и, подхватив за горловину, попытался стянуть футболку.
– Я помогу, – я сделала шаг.
– Так, – рыкнул охотник, опершись на раковину, – я справлюсь самостоятельно.
– Но вам же неудобно и больно, наверное, – вдоль правого бока вспорота темная ткань. Черные подтеки крови спускались по штанине к бедру. – Что случилось? Вас так долго не было. Я…
– Спать, – Ивар захлопнул дверь перед самым моим носом. – Вот черт, – прорычал сдавленно. – М-м-м, сучьи отродья, – ругался вполголоса, но я все отчетливо слышала, прижавшись ухом к деревянному полотну. – Ты тут?
Что мне делать: признаться или лучше промолчать?
Затаилась.
– Клопенок?
Я не шелохнулась и не издала ни звука.
– Софья Алексеевна, ты приняла лекарство, что я тебе давал? – спросил через дверь.
– Да, – соврала и побежала в комнату. Я закинула капсулу в рот, но оболочка предательски липла к горлу.
Ивар застал меня на кухне у раковины со стаканом в руках:
– Дай, – охотник отодвинул меня плечом и набрал воды, я потянулась в очередной раз, болезненно сглатывая. – Извини, но это мне, – залпом выпил жидкость, сполоснув, вернул стакан на место. – Вранье я тоже не люблю, – придерживая повязку на боку, по стене опустился на табурет и добавил: – Давай суп, замерз как собака.
– Может, вам принести одежду?
Обернув полотенце вокруг бедер, широко расставив ноги, мужчина сидел с закрытыми глазами.
– Ты капсулу-то запей, – он укоризненно покачал головой, – а то еще поперхнешься, – прижался затылком к стене.
– Угу, – я подавила очередной приступ кашля и, склонившись к крану, двумя крупными глотками спаслась от удушья. – А второе греть? – поинтересовалась, выглядывая из-за открытой дверцы холодильника.
Ивар отрицательно покачал головой, произнес на грани слышимости:
– Нет.
На его шее в движение пришли грубые шрамы. Продолговатые полосы, спускающиеся от подбородка к мощной, обнаженной груди, что доходили до солнечного сплетения.
Мужчина неожиданно распахнул глаза:
– Что, и компот сварила? – спросил, насмехаясь.
Голос низкий, с хрипотцой.
– Нет, а надо было? – я отвернулась, изображая равнодушие.
Ивар тихо рассмеялся:
– Ложись спать, клопенок, пока не сгорела от стыда. Я в состоянии сам разогреть супец, – он поднялся на ноги, одной рукой придерживая полотенце, а второй – белоснежную повязку с проступающими алыми каплями на ней. – Кыш, – шикнул, приближаясь.
– Зачем вы это делаете? – я вжалась поясницей в край столешницы.
– Хочу побыть один, если ты еще не поняла. А другого способа, как от тебя избавиться и заставить лечь спать, я еще не придумал, – он уже стоял вплотную. Наши тела разделяло несколько ничтожных сантиметров.
– Но, – я пискнула, окончательно смутившись из-за близости, проскользнула к выходу. – К вам приходили.
– Кто? – спросил Ивар, доставая тарелку.
– Она не представилась.
Ивар громыхнул ящиком со столовыми приборами:
– Что-то сказала?
– Просила передать, что она заходила.
– Ну все, ты передала, а теперь…
– Да, я помню: ложись спать.
