bannerbannerbanner
Бесы с Владимирской горки

Лада Лузина
Бесы с Владимирской горки

Полная версия

© Л. Лузина, 2020

© О. Гугалова-Мешкова, художественное оформление, 2020

© Издательство «Фолио», марка серии, 2015

Часть первая

Три молодые киевлянки неожиданно принимают от умирающей ведьмы ее дар. Как же они сумеют распорядиться им? Ведь они такие разные: студентка исторического факультета Маша Ковалева, железная бизнес-леди Катерина Дображанская и безбашенная певица – Даша Чуб, по прозвищу Землепотрясная.

По воле или против неё, им пришлось стать Киевицами – хранительницами Города Киева, и каждую ночь дежурить на Старокиевской горе в ожидании удивительных или ужасных событий…

Глава первая,
в которой все говорят о любви

Муж вводит в гугл: «Как распознать жену-ведьму?».

И тут недовольный голос с кухни:

– А прямо спросить, никак?…

Анекдот

21 октября

В туманно-осеннюю погоду особенно приятно выпить в компании особенных старых друзей. Хотя среди друзей сегодня обнаружилась недостача – один из четверых недавно женился, не пришел, и его поступок трое оставшихся в холостяках принимали по-разному.

Первый – поощрительно

Второй – как удачный повод для шуток.

Третий – с брюзжанием, которое он и сам окрестил «уже старческим».

– …Да она моложе его на двадцать лет! Ну, допустим, она на самом деле не такая, как все – невинная и наивная. Еще хуже. Ты ж нашего Юрика знаешь… Поживешь с ним – от невинности и наивности быстро избавишься. А не избавишься – еще хуже. Значит, она полная дура!

Свой «старческий» монолог третий – Топов Виктор Владимирович заканчивал уже выходя на улицу.

– Вот почему я больше никогда не женюсь… Хватило мне этой дури по молодости. А сейчас я и так любую могу получить. А в сказки не верю. Особенно в сказки о Золушке. Она теряет туфельку, он поднимает туфляр и теряет голову… ой, вот она лучшая девушка в мире! Так не бывает, – сказал он, невольно изгибаясь и уворачиваясь от летящего сверху предмета.

Павший прямо с неба предмет с громким стуком приземлился на асфальте прямо у ног Топова.

Прямо перед ним лежала усеянная стразами серебристая женская туфелька с пряжкой в виде крохотной лиры.

Секунду царило гробовое молчание.

Затем два его приятеля заржали навзрыд, с хрипом, повизгиванием, хватаясь за бока.

– Вы? Как вы это подстроили?! – недоуменно обвинил их Топов.

– Как? – переспросил один из них, с трудом превозмогая безудержный смех. – Ну как мы могли это подстроить? Это знак тебе…

– Кто тебя тянул за язык поминать Золушку к ночи? Откуда мы могли знать, что ты вспомнишь ее? – надбавил третий.

– Так тебе и надо… – просипел второй. – Вот и ищи теперь свою Синдереллу!

И нанимать глашатаев и рассылать их по Городу не было нужды. На драгоценной туфельке ручной работы сияли новенькие золотистые буквицы известного модельера:

Анжей Данин – для Екатерины Дображанской.

17 декабря

В Киеве можно увидеть всякое. Даже то, что бывает лишь в сказке. Например, увидеть Снегурочку, сидящую прямо на зимней Старокиевской горе – на каменной лестнице Музея истории Украины.

Прогуливаясь по безлюдной Пейзажной аллее, между маленьким принцем, мозаичным чеширским котом, безумным зайцем и ангелом на подушках, Сергей понимал, что сегодня самый кошмарный вечер в его жизни.

Кошмарный, мразостный, подлый!

«Прости, я люблю Яна. Мы должны расстаться. Не звони мне больше, пожалуйста. Постарайся меня понять».

Нужно было брать с собой бутылку – фляги мало.

Сергей вышел к Старокиевской горе и Музею Истории Украины, поставил ногу на ограду в виде черных цепей. Вспомнил, как Алла смеялась, пытаясь пройти по этой цепи как по канату, хватала его за руку, падала, он ловил ее, и они целовались на глазах у всех.

И как совместить это с…

«Прости, я люблю Яна. Мы должны расстаться».

«Постарайся меня понять»

Как, б…, это понять?

А потом Сергей приметил ее. Девушка в голубом пуховике с капюшоном, отороченным белым мехом, сидела на ступенях Музея так, будто совершенно не чувствовала зимнего холода. И даже пуховик, и белые меховые сапожки, и голубые брючки в тон куртки, а, может, и скрытое под ними термобелье не могли объяснить подобную безмятежность.

Потому Сергей и подошел к ней:

– Простите, вы не замерзли?… вы сидите тут уже двадцать минут.

– И вы двадцать минут на меня смотрите? – заинтересовалась она.

Голос у Снегурочки был задорным. Лицо – круглощеким и миловидным. Губы – пухлыми. А длинные волосы при ближайшем рассмотрении были такого же цвета, как мех на капюшоне – белые-белые. И, правда, Снегурочка!

– Поглядываю, – признался он. – Вы кого-то тут ждете?

– Ага. Знамения свыше.

– А что, обещали чего-то? Затмение будет? – Сергей посмотрел на раннее, но уже потемневшее небо, пытаясь понять, можно ли в принципе увидеть затмение во тьме?

– Скорее озарение. Или просветление, – Снегурочка сморщила пухлый нос и засмеялась.

Она нравилась Сергею все больше и больше. Понравилась бы, кабы не черная тоска в животе, в гортани, в груди.

– А можно я с вами тут посижу?

– Вы ко мне пристаете? – деловито уточнила Снегурка.

– Нет… я здесь сегодня пью, – честно признался Сергей, очередной раз доставая из кармана плоскую флягу. – Хотите немного за компанию?

– Есть за что?

– А то как же! Меня сегодня девушка бросила. Алла. Официально. И навсегда.

– Изменил? – строго спросила Снегурочка.

– Я – нет. Она другого нашла. Получше меня.

– И чем он лучше?

– Вот хотел бы я знать… – вопрос попал точно в цель. – Чем он лучше меня? Вот ничем! Не понимаю, почему вдруг он, а не я… Не могу объяснить. Ты вот веришь в приворот?

– Верю ли я в приворот? – презрительно переспросила Снегурочка. – Да я, на свою голову, ас приворотов.

– Тоже приворожила кого-то? Расскажешь – как? Как вы, девочки, это делаете?… – было ли сказанное Снегурочкой шуткой или полуправдой, прикидывавшейся шуткой, чтобы не быть уличенной в страшном грехе? – Я слышал, девушки туда добавляют… – Сергей не договорил.

– Ой, ой, как мы вдруг засмущались! – пропела Снегурочка. – Ща-с угадаю. Ты слышал, что бабы подливают мужикам для приворота свои месячные?

– Ну да… типа того. Правда это? Скажешь, что правда, я в гостях, наверное, уже никогда есть не смогу.

– Тогда промолчу. А то ведь с голоду сдохнешь. Но это все детский сад. В настоящий приворот вообще такое идет… даже прах мужчин, умерших от неразделенной страсти, – она засмеялась.

Все-таки шутка?

Или она знает чего-то?

И все же смеяться с ней приятнее, чем пить и нудить.

– И кого это ты так… основательно… приворожила?

– Ой, разное было, – скисла Снегурочка. – Вот, первый раз я одного парня приворожила к подруге… а он возьми да помри. И все! Ходит теперь к ней привидением.

– Так-таки привидением? – Сергей опять не понимал, шутит она или нет. – Страшно, наверное?

– Нет, он не страшное привидение – очень приличное… даже полезное. Не привидение вообще, а мечта! Но иногда меня мучают угрызения совести. Из-за меня ему жизни нет.

– В смысле, загробной? – Сергей старался достойно реагировать на ее выпендреж.

Или она не выпендривается?

Сумасшедшая?… Или правда умеет чего-то?

Вот бы и правда!

– Простите, вам не понять.

– Отчего же, – попытался осмыслить Сергей. – Выходит, если меня сейчас убить, когда я в Аллу влюблен, или я сам покончу с собой… я могу стать привидением и любить ее вечно… И по ночам к ней ходить?

И пусть она всю жизнь страдает от угрызений совести! Спать не сможет, есть не сможет…

– Поверь мне, мон хер, – известное немецкое выражение «мин херц» – «мое сердце» она произносила с веселой двусмысленностью, – это паршивая идея. А о самоубийстве – во-още позабудь. Понятно? – она хлопнула его по плечу.

И вот диво – мыслишки о самоубийстве, и впрямь скребшиеся весь вечер где-то за пазухой, вылетели пробкой, точно в прикосновении блондинки была инъекция горячительного позитива.

– А может, ты не Снегурочка, а ведьма? И знаешь, как приворот с Аллы снять? Или хотя бы излечить меня от нечастной любви?

Конечно, на самом деле, он не верил ни в какой приворот. И в ведьм не верил. Но вдруг… вдруг… А вдруг?

На этом «а вдруг?» и взросла вся магия мира.

– Может, и знаю, – блондинка, сощурившись, посмотрела на небо, затем на часы в телефоне. – Ладно, давай свой коньяк. Как звать-то тебя?

– Сергей. А тебя?

– Даша Чуб, – она смачно отхлебнула из фляги. – Чем занимаешься, Сергей?

– Обычный программист. А ты?

– Так ты, верно, прощелкал, я – ведьма, – буднично сказала она и указала на лежащий в ее ногах темный предмет, оказавшийся на поверку метлой, необычной, с велосипедным седлом. – И не просто ведьма, а Киевица – хранительница Киева. Вот сижу тут почти каждую ночь, жду озарения… сигнала на небе, не случилось ли где-то какой-то беды. Пока только ты с бедой подошел. Вот я и в непонятке. Может, я тебе должна сегодня помочь?

Ее слова почему-то перестали казаться шуткой.

А может, просто вера в иррациональное, необъяснимое чудо, которое разом все поправит, решит, все расставит на свои места, всегда будет превыше жалкого рацио, ибо даже острейший человеческий ум вечно оказывается неспособным справиться с простейшей бедой – вроде «Прости, я люблю Яна. Мы должны расстаться!»

– Стоп, мон хер, не ты… Вот ОНО! – вскричала блондинка.

И видимо оттого, что девица, то ли ведьма, то ли Киевица схватила его за руку, Сергей запрокинул голову вслед за ней и увидел нечто невозможное.

 

Небеса взорвались огнями звезд.

Небо стремительно упало, как падает на человека потолок или крыша вагона, но он не успел ни пригнуться, ни испугаться.

А небо остановило падение, стало огромным черным экраном со стремительным приближением кадра: Город, улица, дом, окно, а в окне – темноволосая темноглазая женщина в алом шелковом платье и какой-то старый сатир в полосатой пижаме.

И женщина эта была так невозможно прекрасна, что один ее вид каленым железом выжег грусть, тоску и печаль.

Он ничего больше не понял, ничего не заметил, не успел даже осознать невероятность случившегося.

Темноволосая красавица затмила все – всех!

– Ну и женщина… Не женщина, а сердечный приступ, – только и смог выдохнуть он. – Я думал, таких не бывает. И как у меня сердце не остановилось вообще? – он даже не заметил, как подцепил слово «вообще» у блондинки.

Сергей втянул воздух, закашлялся, точно сходу хряпнул стакан ядреного самогона.

– Вижу, я таки излечила тебя от несчастной любви. Во всяком случае, от предыдущей, – с чувством исполненного долга сказала Даша Чуб.

Прошлая любовь? Алла?

Какая Алла?

Кто такая Алла в сравнении с…

– Даша, ты знаешь ее? Познакомь! Хоть скажи, где ее можно найти?

– Я бы и сама хотела это знать, – Снегурочка хмурилась, возмущенно взирая на свой телефон, безрезультатно пытавшийся вызвать имя «Катя» – в ответ шли занудные гудки. – Где сейчас вештается твоя красавица?

– Катя? Ее имя Катя? Нереальное имя!

– И главное – редкое. Прости за банальную шутку… Ладно, мон хер, закрой лучше глаза, не хочу добивать тебя, – Снегурочка подозрительно привычно оседлала метлу. – Давай-ка на раз, два, три…

Невесть почему, на «три» Сергей послушно зажмурился. Может, что-то внутри него подсказало, что даже в Городе Киеве, даже зимой, даже на Старокиевской горе может быть перебор с чудесами.

Когда полминуты спустя он открыл глаза, блондинки рядом с ним уже не было.

Черт… это был самый волшебный вечер в его жизни!

Не торопясь, он достал флягу, отвинтил крышечку, опрокинул и слизнул с горлышка последнюю каплю – фляга была пуста, девица приложилась на славу.

– Нет, не Снегурочка, – удовлетворенно сказал он. – Ведьма. Точно ведьма.

* * *

Ведьма всегда будет несчастной, если в душе она остается человеком, – думала Катерина Дображанская, стоя в очереди.

Длинная, раззмеившаяся на сотню метров очередь вела в странное для ведьмы место – Владимирский собор. Но Катя честно стояла за толстой теткой в желтой вязаной шапке, не пытаясь протиснуться «поперед батька в пекло».

Пекло – точное слово. В церквях Катерине Михайловне сразу становилось невмоготу – тошнило, знобило, выворачивало, бросало в жар. И все же сегодня она пошла на подобное испытание сама.

В то утро красавица Катерина Михайловна Дображанская явственно осознала, что в ее жизни больше не будет любви.

Ее душа похожа на пустой, покрытый пылью сосуд. При том все прочие органы работают исправно: в руках и глазах таится неодолимая сила, ум – острый, и даже в душе царит полный покой… но с металлическим привкусом унынья души, похожей на пустую, покрытую пылью жестяную банку.

Или на спрятанную в Замке тайную комнату – комнату мертвеца.

И Катя вполне могла представить себя таким домом-замком.

Вот огромный парадный зал с нарядной лепниной – он предназначен для бизнес-встреч за длинным столом, обсуждений, презентаций, банкетов. Тут постоянно бывает много людей, тут она – королева, и все ее решения верны, а проекты – удачны.

Вот сверху тайная Башня ведьмы с Книгой Киевиц, полной заклятий и древней магии. Там она на своем месте, там она – загадка даже для самой себя, но отгадывать эту загадку волнительно и приятно.

Но есть еще одна комната… комната, о которой говорила ей мама во время последней встречи.

«Катюша, девочка моя… ты никого не любишь…»

Огромная, как больничная палата, пустынная, холодная, мрачная, с заколоченным крестообразными досками входом. Комната, где умерла когда-то ее любовь.

В этой комнате нет ни обоев, ни занавесок, потолки оплетены паутиной, стены намокли от сырости и давно отключено отопление. В этой комнате стоит одна лишь железная кровать без матраса. И на ней сидит Катя – не в печали, в смертельной апатии, понимая, что нет смысла двигаться – это ничего не изменит, нет смысла ждать – в эту комнату никто никогда не зайдет.

Она больше никого не полюбит.

И ее не полюбит никто.

Потому что пройти в ее тайную комнату можно только чрез Башню Киевиц – только тому, кто узнает истинную Катерину, Киевицу и ведьму.

А ведьму кто сможет любить?

Страсть она разожжет в любом… но любовь… Страх разожжет, безумие, похоть – что угодно. Чем больше разрастались ее силы, тем неодолимее становилась ее красота, тем отчаяннее были взгляды мужчин…

Но при чем тут любовь?

Для любви нужен равный!

– Не грусти, – Маша Ковалева нежно коснулась ее локтя – видимо все Катины мысли были прописаны у нее на лице.

Маша, младшая из трех Хранительниц Города, и уговорила Катю пойти сюда, во Владимирский, к открытым на один день мощам мученицы Варвары – самой известной на Киеве святой покровительницы любви и брака.

– А ничего, что Варвара твоя считалась в Киеве гонительницей ведьм? – усмехнулась в ответ Катерина.

Воистину Киев, столица Веры и столица Ведьм – Город контрастов, где даже ведьмы идут порой за любовью к святым. Впрочем, Ковалева, единственная из Трех Киевиц не имела в роду ведьм, а заодно и проблем со святыми и храмами.

– Давай попробуем, – мягко сказала Маша.

За ее спиной образовался Мирослав Красавицкий – прорисовался медленно, постепенно, чтобы люди в толпе, в суете, разговорах, моргании, не заметили, как призрак появляется прямо из воздуха, из неверных вечерних теней.

Привидение Мира обрело плоть. Он обнял Машу, они привычно улыбнулись друг другу.

– Мелкий заснул, – негромко сказал он, подразумевая Мишу, Машиного восьмимесячного сына, который, впрочем, считал Мира своим истинным отцом, и его не смущало, что истинный отец – привидение.

И Катя неожиданно почувствовала зависть… Мир Красавицкий – вот кто может любить и Киевицу, и ведьму. Потому что он – призрак. Он часть их ирреального мира. И ей, видимо, тоже стоит найти себе колдуна, привидение, вампира, черта лысого – разве не с ними обычно сожительствовали ведьмы в украинском фольклоре? Сказка ложь, да в ней, красотка, намек…

– Завидую тебе, – наклонилась она к Маше. – Вы уже столько времени вместе. Ваша с Миром любовь неподдельная.

Маша моргнула и почему-то смутилась, словно слово «неподдельная» оттолкнуло ее.

«Неподдельная? Так в чем проблема, Катерина Михайловна? – отозвался внутри голос всезнающей и саркастичной Кати-ведьмы. – Варишь Присуху. Даешь ее любому мужчине. Потом убиваешь его (чтоб и после смерти он не мог тебя разлюбить)… и у тебя будет такая же неподдельная любовь, как у Маши и Мира».

«Зачем я так?… – укорила сама себя Катерина.

Но зависть испарилась.

Мир Красавицкий был приворожен однажды магическим зельем.

Он нечто вроде гомункулуса, выведенного в колдовской пробирке.

Хочешь и себе такого?

Просто сваргань, как мисс Франкенштейн!

И внутри даже пробежала черной кошкой крамольная мысль: «А почему бы не попробовать?»

Быть может, сильная ведьма просто неспособна выстроить отношения с мужчиной иначе?

Может, и ей не глупить, не ходить по святым, а пользоваться Присухой направо-налево – в свое удовольствие… экспериментировать с дозами. Кто ей запретит?

Почему, собственно, нет?

Их часть очереди уже подошла к стенам Владимирского. С мозаики над центральным входом на Катю неодобрительно взглянул подозрительно красивый князь Владимир, креститель Руси, в золотой, украшенной драгоценными камнями византийской короне. Две молодые женщины, стоявшие за Катей засуетились – одна поспешно выплюнула жвачку и завернула ее в бумагу, вторая старательно заправила фривольные голубые локоны под меховую шапку.

– Катя, дай Варваре всего один шанс, – снова считала Катино настроение Маша.

– Я слышала, после встречи с Варварой, – невесть почему голубоволосая расценила эти слова как начало диалога, – ты точно встретишь свою настоящую любовь. А если любовь ненастоящая, она сразу отвалится.

Катерина приметила, как неприятно потемнело лицо Мирослава Красавицкого.

Неужели он тоже считает их любовь ненастоящей? Какая чушь – они вместе столько лет, какое теперь имеет значение, как все начиналось когда-то? Ну, приворожили его – не велика беда…

Или беда? Просто все они – и Маша, и сама Катя, и Даша Чуб привыкли к Миру, перестали отличать его от живых. Привыкли к своему подручному призраку, как иные ведьмы привыкают к своим персональным чертям, считая их практически членами семьи. Тем паче, что черти всегда остаются верны своей избранной ведьме – преданы ей, как домашние собаки. Как присушенные привидения…

Катя обратила взор на Собор – портал главного входа приближался, очередь поднялась еще на одну ступень, уже был виден притвор, где продавались свечи, вторые стеклянные двери вовнутрь и потолок храма за ними.

– А мне говорили: стоит во Владимирский парня своего привести… ну, просто так, типа фрески посмотреть… и он в тебя сразу влюбится! – сказала вторая молодая. – И предложение сделает сразу, – похоже, она мало отличала святую Варвару от обычной Присухи.

– Дуры вы, – гаркнула через плечо тетка в желтой вязаной шапке. Дображанская подумала, что та отчитает их сейчас за «приворотные» мысли, но в корне ошиблась. – Хотите мужа хорошего – колечко святой Варвары купите! И носите. Оно всем помогает. Только сегодня вы уже не купите… я последнее забрала, – довольно похвасталась она. – Бабуля-продавщица мне так и сказала: «осталось одненьке – мабуть, вас і чекало». Вот! Как раз на большой подошло, – показала тетка оттопыренный палец.

– А когда следующие завезут, не сказали? – оживилась голубоволосая.

Но на них зашипели, затсыкали со всех сторон – очередь вползла в храм, и разговоры стали неуместны.

И Катя смирилась, сняла свои темные очки, повыше подняла воротник, чтоб не смущать никого в храме своей чрезмерной ведовской красотой.

Очередь, начинавшаяся еще на улице, за оградой храма, и тут, внутри собора, вилась длинной змеей, проходила мимо Распятия Христа, изгибалась петлей вокруг колонны с фреской пышнобородого Нестора-летописца, раки святого киевского митрополита Макария, и лишь затем сворачивала в противоположную часть храма – к Варваре.

От очереди отделилась пожилая пара, подошла к мощам Макария, закрестилась. И Катя поразилась их своеобразной красоте. Старушка с аккуратной седой прической в газовом белом платке 60-х годов – верном платочке, сейчас (как, наверное, и сорок лет назад), делавшем ее лицо окутанным романтической тайной. Рядом – верный муж, возможно, и подаривший ей сорок лет назад этот платок. Видно, приехали откуда-то – лишь киевляне, привыкшие к своим чудесам, от рождения до пенсии не находят ни времени, чтобы их посетить, ни душевных сил искренне ими восхититься. Или идут за чудесами с лукошком – как на базар за картошкой.

Но нынче даже Катерине Михайловне было во Владимирском на удивление хорошо и покойно. Точно отстояв на холоде длинную очередь, она получила послабление… или сама Варвара была милосердна к ней. Может, хороший знак?

Молодая девушка в модной искусственной шубке, рваных джинсах и кроссовках со стразами упала на колени пред ракой с Варварой, коснулась пола лбом, искренне, горячо-горячо зашептала молитву… явно не о любви, о здоровье кого-то из близких.

Разные люди ходят сюда, и проблемы и беды у них тоже разные.

И даже Катина душа вдруг умолкла, затихла и затаилась в тщетной надежде…

Но, подобравшись к похожей на большую золотую карету раке святой, испытала разочарование.

Даже сегодня, в Варварин день 17 декабря, сами мощи не открыли – отворив лишь стеклянную крышку гроба. Но нетленное тело святой так и осталось под мерцающей узорной парчой.

«А есть ли там что-то? – подумала Катя. – Почему ее даже не показывают нам?» Но решительно отодвинула в сторону нехорошие мысли.

Теперь ей казалось, что очередь движется слишком уж быстро – всем приближенным к телу отводили лишь пару секунд. И Катя жадно впитывала подробности. Знойные букеты лилий у подножия раки. Колонны из зеленого камня змеевика. Украшавшие раку разноцветные медальоны – сцены из жития святой.

– Давай, – Маша пропустила Катю вперед.

Поднявшись на три ступени к гробу святой, Дображанская быстро прикоснулась губами к парче, прикрывающей нетленное тело, посмотрела на икону с лицом Варвары – закрытые глаза, маленький рот.

 

Бородач в нарядном церковном одеянии положил на голову Кати золоченый венец.

Но она ничего не почувствовала. Ничего. Совершенно.

Толпа оттеснила ее.

Второй священнослужитель выдавал всем желающим красные и розовые ленты, освященные на нетленном теле Варвары. Катя молча взяла кусочек искусственного красного атласа.

Пустота – все та же пыльная пустота с металлическим вкусом снова зазвенела, засаднила внутри.

Толпа несла ее к выходу. Может, все дело в толпе? Все слишком быстро, суетливо – святость по конвейеру.

Маша выбежала из храма следом за ней.

– Я говорила, нам нужно пойти в другое место! – Ковалева не казалась расстроенной – скорее убежденной, что Катя следует верной дорожкой. Остались мелочи – допинать ее до конца.

– Я не смогу пройти в Прошлое так далеко, – сказала Катерина.

– Я могу, – сказала младшая из Киевиц. – И Мир может. Он привидение, он может зайти даже дальше меня. Вместе мы точно протащим тебя… Попробуем?

* * *

Всего пятнадцать минут спустя они уже стояли рядом с Софией – самым старым храмом Киева на самой прекрасной площади Города, похожей на волшебное зеркало, где бело-голубые тела Софии Киевской и Михайловского Златоверхого словно отражались друг в друге двумя стройными колокольнями с маковками, двумя многоголовыми и златоглавыми храмами.

Их одежда вполне подходила для похода в минувшее – все трое были облачены в пышные меховые шубы до пят, кожаные перчатки, на женщинах были платки.

Маша крепко взяла Катю под руку, Мир Красавицкий приобнял ее с другой стороны – двое сопровождающих Катерину Дображанскую переглянулись, кивнули друг дружке…

В ухо свистнуло знакомое заклятие для перехода в Прошлое: «Именем Отца моего велю, дай час, который мне должно знать».

И, дважды моргнув, Катя перенеслась на несколько столетий назад…

И обмерла, застыла в изумлении, окутанная ледяным пронизывающим холодом.

Страшное, жуткое впечатление представлял этот незнакомый ей Киев XVI или XVII столетия – мертвый Город.

Привычной глазу Софийской колокольни еще не было, не было и белокаменной ограды, а окна казавшегося сейчас одиноким и неприкаянным обветшавшего храма Премудрости Божией были заколочены досками.

За ним просматривались руины Золотых ворот и остатки земляного защитного вала князя Ярослава, местами поврежденного, но все еще высокого, упрямо отражавшего неумолимое воинственное движение времени, не пощадившего Великий и прекрасный Город древнерусских князей.

Катя сделала несколько неуверенных шагов, то и дело оглядываясь, впитывая в себя впечатления – пять разрушенных церквей вокруг Софийского храма: Ирининскую, Георгиевскую, святой Катерины и еще две, чьи имена, она никогда не слышала. Тонкие тропинки между неизвестных ей нагромождений камней. И чью-то черную козу, безмятежно прогуливавшуюся между остатками великой Истории.

– Какой нынче год? – спросила Дображанская.

– Полагаю, сейчас 1600-е годы, – сказал Мир Красавицкий. Судя по равнодушному тону, он уже бывал тут не раз. Скорее всего, они с Машей облазили все ближайшие столетия, как иные влюбленные обходят кафе, фестивали, тусовки и ярмарки.

– Но почему Киев выглядит так… ужасно?

– От хана Батыя до хана Менгли-Гирея было много нашествий. И Верхний Киев на столетия превратился в Город мертвых, – печально объяснила Маша.

И Кате припомнилась сказка о Спящей красавице и ее заколдованном царстве.

Конечно же, здесь были люди. И впереди высился еще один оставшийся в живых – Михайловский Златоверхий собор, еще однобашенный, но с горделивым одним-единственным в Киеве золотым верхом. И кое-где даже лепились домишки, бескомплексно, как трава, пробившаяся сквозь мертвый асфальт, втиснувшиеся между останками древнего Киева.

И все же, Катя осознала это впервые – тот прежний, Великий княжеский Киев Владимира и Ярослава никогда не воскреснет. Как не воскреснут Помпеи. Не восстанет из пепла Троя. Не поднимется со дна Атлантида.

И невесть почему, этот Город на холме тоже показался Кате лежащим на дне морей-океанов.

И золотой купол однобашенного Злато-Михайловского сиял как огонь маяка посреди моря руин.

А потом перед Катей предстала главная жемчужина этого града, когда, пропетляв меж развалин, они зашли в еще крохотный, однокупольный, Михайловский храм с древними иконами и тронутыми плесенью стенами, и подошли к расположенной слева от входа раке святой Варвары в маленькой нише.

Она и впрямь напоминала жемчужину, покоившуюся на морском дне в полураскрытой раковине – белую, перламутровую, наполненную неведомым светом.

И у Кати перехватило дыхание.

Девушка в простом деревянном гробу, в позолоченном деревянном уборе на бледном челе лежала в раке как живая. Совершенно живая! Кате довелось повидать немало мертвецов и осознать, что истинно мертвые всегда отличаются от живых – в них нет энергии, духа, они лишь пустая захолодевшая оболочка.

Но девушка и правда казалась спящей – Спящей красавицей в заколдованном мертвом Городе.

«Восковая кукла? – подумала нехорошее Катя. Самооправдалась: – Ведь так не бывает…» – И устыдилась своих мыслей. Но не смогла их прогнать.

К ним уже спешил местный служитель в темных вороньих одеждах. Но Мир Красавицкий отвлек его внимание на себя, увел в противоположную часть церкви – заговорил, задал какой-то вопрос, притом на латыни. Катя и не догадывалась, что он знает латынь. Но что они вообще знают о Мире? Чем живет и дышит их одомашненный призрак? Его движения были властными и уверенными, как у царской особы, и чернорясый сразу принял его власть, отвечал старательно, немного волнуясь.

Катя прислушалась, но уловила всего несколько слов: «бесы», «голова Владимира…».

– Сколько Варваре лет? – тихо спросила она у Маши.

– Трудно ответить. Нет никаких реальных подтверждений ее существования – только церковная легенда. А по легенде ее мощам примерно тысяча триста лет[1].

– Но ведь так не бывает… Мертвые не могут выглядеть так!

– Катя, если здесь и сейчас, в XVII веке ты будешь стоять и думать, что так не бывает – мы зря пришли сюда, – беззлобно укорила ее Ковалева.

– Хорошо. Хо-ро-шо, – проговорила Катерина одними губами.

Она приблизилась к раке святой. Огляделась вокруг – ради отсрочки, не ради впечатлений. Пытаясь сосредоточиться, настроиться на чудо, в которое ей никак не удавалось поверить, она отметила, что храм переживает не лучшие свои времена, зато на стенах еще сохранились чудесные византийские мозаики, а пол украшен разноцветными камушками.

– Был город великий, великий город был Владимира нашего. А нынче, нынче… – громко вздыхал в дальнем углу чернорясый служитель.

– Так говорите, саркофаг князя Владимира Петр Могила нашел… и голову его? – отозвался Мирослав.

А Катя снова посмотрела на святую Варвару.

Ну не бывает так!

Бледное лицо великомученицы было прекрасным – с правильными чертами лица, с закрытыми глазами. На плечах и груди юной святой, похожей на сказочную принцессу, лежали длинные волнистые белые волосы до самого пояса. Ее маленькие ступни были босы, а тело покрывала драгоценная ткань из серебряных нитей.

Красавица, спящая в гробу посреди завороженного царства.

Киев был похож на древнейшую книгу сказок… И все сказки были здесь когда-то истинной явью!

Может, беловолосая юная царевна, лежащая в своем гробу как живая; может, Катино «Так не бывает!» – и позволяло поверить в невозможное?

Обрести саму веру?

Катя попыталась заглянуть внутрь себя, увидеть свою душу, похожую на пустой сосуд, почувствовать веру, засеребрившуюся на дне хоть одной каплей росы.

– Святая Варвара, великомученица киевская, – неуверенно произнесла Катерина Михайловна слова, которым заранее обучила ее великоразумная Маша, – помоги мне, пошли мне…

Договорить, сформулировать свою просьбу она не успела.

Посреди храма XVII века раздался совершенно неуместный тут звук – звук Катиного мобильного – пришла смс.

Как, если она специально отключила свой аппарат?

Чудо?

Маша громко и поспешно закашлялась.

– Ужели митрополита Исаия схватили прямо тут… и в одной власянице? – громко уточнил Мирослав.

А Катерина достала свой телефон и украдкой прочла (чудесное?) послание:

Нам необходимо встретиться. Виктор Топов.

1Согласно «житию святых» Дмитрия Ростовского, св. Варвара Илиопольская умерла в 306 году.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru