Кэтрин Парди
Луна костяной волшебницы
10. Сабина
Я пробегаю мимо Шато Кре и резного герба короля Годара с вороном и розой. Огонь и лед пронзают мои вены с каждым ударом сердца.
Аилесса погибла. Ее убил amouré. Я опоздала.
Я вытираю слезы дрожащими руками. И пальцы тут же покрываются кровью. Она повсюду – на шее, на волосах, на платье, на рукавах.
Но перед глазами встает не это, а горло Аилессы. Камни Кастельпонта. Нож ее amouré.
Я зажмуриваюсь. Успокойся, Сабина. Ты не можешь знать наверняка, что Аилесса мертва.
Парень колебался. Возможно, он так и не смог убить ее. Возможно, ей еще можно помочь.
Я мчусь по высеченным приливом туннелям под древним замком, а затем по последнему туннелю во внутренний двор. Ночь уже почти закончилась, но Одива наверняка еще бодрствует в ожидании нашего появления.
Как мне объяснить ей, что произошло? Это все моя вина.
Я уже вижу впереди двор, когда вновь накатывает головокружение. Стиснув зубы, я упираюсь рукой о стену туннеля. Благодать, полученная от саламандры, помогла мне оправиться от нападения девушки в капюшоне, но я потеряла слишком много крови. По дороге сюда я едва не лишилась сознания, так что даже пришлось опуститься на землю и зажать голову между колен. Но это стоило мне драгоценного времени. Я не могу допустить это снова.
– За последние два года я сделала для тебя все, что могла. – Голос Одивы чуть громче шепота, но он отдается от стен большой пещеры.
В груди все сжимается. И на мгновение мне кажется, что она обращается ко мне – ведь моя мать умерла два года назад, – но, когда черные пятна перед глазами исчезают, я вижу matrone в центре двора в свете огромной луны. Она стоит ко мне спиной, раскинув руки в стороны. Она молится – полностью отдаваясь мгновению, – иначе уже заметила бы меня. Шестое чувство, полученное от ската, и эхолокация, позаимствованная у летучей мыши, предупредили бы ее о моем появлении.
– Время на исходе, – продолжает она. – Дай мне знак, Тирус. Дай понять, что ты чтишь мои жертвы.
Тирус? Я перевожу взгляд на ладони Одивы. Они обращены вниз, к Подземному миру, а не вверх, к ночным небесам. Я хмурю брови. Леуррессы поклоняются Тирусу – мы приводим к нему души нечестивых в ночь переправы, – но все молитвы обращаем к Эларе, которая слышит мольбы праведников. По крайней мере, меня учили именно этому.
Я отталкиваюсь от стены. Сейчас это не имеет значения. Аилесса в опасности.
Я готова молиться любому из богов, лишь бы спасти ее.
– Matrone!
Одива напрягается. Я вступаю в серебристый свет Огня Элары, и matrone тут же поворачивается ко мне лицом. Но я замечаю, что в руках она сжимает какой-то кулон на золотой цепочке, поверх трехъярусного ожерелья с костями благодати. Она быстро прячет это в кармане, но мне удается уловить красный отблеск.
– Сабина. – Ее черные глаза сужаются, когда она скользит взглядом по ранам у меня на руке, голове и талии. И тут же возвращается к моему лицу. – Что случилось? – Ее нижняя губа начинает едва заметно дрожать. – Аилесса тоже ранена?
И в этот момент я чувствую, насколько сложно мне смотреть ей в глаза. У меня пересыхает в горле, а слезы прокладывают свой путь по щекам.
– Мы оказались не готовы, – выдыхаю я, не зная с чего начать.
Одива подходит так близко, что череп летучей мыши, прикрепленный к ее короне из позвонков гадюки, нависает надо мной.
– Не готовы? К чему?
– Встрече с ее amouré. В отличие от него самого. И его сообщников. Их оказалось двое. Они знали кто мы. И хотели убить нас.
Между темными бровями matrone появляется морщина от ярости и замешательства.
– Ничего не понимаю. Аилесса самая многообещающая из Леурресс за последнее столетие. – Этого комплимента она никогда не говорила моей подруге. – Как могли какие-то простолюдины… – Ее голос срывается, словно она не может вдохнуть воздуха.
– Девушка выкопала кости благодати под мостом. – Я протягиваю руку вперед из-за спины и показываю пустое ожерелье Аилессы.
Как свидетельница, я должна была вновь привязать к нему кости благодати. Стыд прожигает меня изнутри и опаляет щеки. До сегодняшнего дня я верила, что моя лучшая подруга непобедима, но мне следовало закопать ее кости поглубже и лучше их охранять. И тогда Аилесса смогла бы защититься.
– Девушка заявила, что ее отца убила Ашена, и amouré Аилессы, видимо, вызвался помочь ей отомстить.
Одива распрямляет плечи. Легкий ветерок треплет ее волосы цвета воронова крыла и сапфировое платье, но тело словно застывает. Наконец ее губы начинают шевелиться.
– Она жива? – шепотом спрашивает она. – Они убили мою дочь?
Прерывистое рыдание вырывается у меня из груди.
– Я не знаю.
Она хватает меня за подбородок.
– Где костяная флейта?
Озноб холодными струями скользит по спине, когда ее черные глаза прожигают меня. Я никогда не видела на лице Одивы такой злобы и отчаяния.
– Она… – лежит на дне русла реки. – Они забрали ее.
Одива скрипит зубами.
– Ты уверена? – медленно и многозначительно произносит она.
– Да.
Желудок сжимается. Я никогда не лгала matrone. Не знаю, почему решилась на это сейчас. Если не учитывать зловещее чувство, предупреждающее, что Одива не должна получить костяную флейту. Особенно потому, что она больше озабочена потерей инструмента, чем своей дочерью.
– Мы должны отправиться за Аилессой прямо сейчас. Если она еще жива, ей понадобится наша помощь.
Одива резко отворачивается от меня.
– Ты хоть понимаешь, что натворила, Сабина?
– Я…
Я отступаю назад. Одива никогда раньше не ругала меня. Она обрушивала всю свою злость на Аилессу.
– Как ты могла допустить это? Ты тоже лишилась своих костей благодати?
«Кости», не «костей». Она у меня одна. И это так жалко.
– Я пыталась помочь, но меня ранили.
– Это не оправдание. Ты должна была призвать свою благодать, чтобы она исцелила тебя.
Я смотрю на нее с открытым ртом, совершенно не зная, что сказать. Мое тело покрывает засохшая кровь, а сил едва хватает, чтобы держаться на ногах. Благодать, полученная от саламандры, возможно, и ускорила мое исцеление, но полученные под Кастельпонтом раны оказались слишком глубоки.
– Простите меня.
Она качает головой и начинает расхаживать по двору. Ее платье взметается у ног при каждом шаге. Я едва узнаю женщину передо мной. Она совсем не похожа на хладнокровную и собранную matrone, которая правит нашей famille.
– Это твой знак? – Ее наполненный яростью крик эхом отражается от стен пещеры.
Я вздрагиваю, хотя она явно обращается не ко мне. Я не знаю, о каком знаке говорит Одива, но ее глаза цвета оникса обвиняюще смотрят в землю.
Через пару мгновений трое старейшин – Дольсса, Пернелль и Роксана – выбегают во двор из разных туннелей. Их волосы и одежда перепачканы, а в глазах светится настороженность. Оказавшись во дворе, они тут же скользят по нему взглядом, словно выискивают опасность.
– Все в порядке, matrone? – спрашивает Дольсса.
Одива сжимает в кулаке кулон из красного драгоценного камня – или что-то подобное, что она прячет под вырезом своего платья.
– Нет, не в порядке.
Она с трудом втягивает воздух и ослабляет хватку.
Взгляд Пернелль устремляется ко мне и останавливается на моем измазанном кровью лице.
– Аилесса… что с ней?
– Она жива, – отвечаю я.
Прошу, Элара, пусть это окажется правдой.
– Но ей нужна наша помощь, – добавляю я, а затем рассказываю им короткую версию произошедшего.
Matrone сжимает руки и вновь принимается расхаживать по двору.
– Разбудите остальных старейшин, – приказывает она трем Леуррессам. – А затем отправляйтесь на поиски моей дочери. Начните с… – она выразительно смотрит на меня.
– Кастельпонта.
Одива закрывает глаза.
– Ну конечно же, Аилесса выбрала Кастельпонт.
– Мы найдем ее, matrone, – уверяет Роксана и машет рукой своим спутницам.
Они быстро скрываются в туннелях, чтобы собрать остальных. И я спешу вслед за ними.
– Мы еще не закончили разговор, Сабина.
Я застываю от ее слов, а затем поворачиваюсь к ней. Одива вернула свое самообладание, но что-то в ее бледной, почти прозрачной коже – кажущейся еще более бледной в лунном свете – вызывает покалывание на коже.
Она медленно подходит ко мне.
– Тебя обучали различать Скованные и Освобожденные души? – спрашивает она, словно я ребенок, только начавший изучение основ переправы душ, а сейчас самое подходящее время для урока.
– Да, – осторожно отвечаю я и украдкой кошусь через плечо.
Старейшины ушли со двора, и мне не хочется, чтобы они покидали замок без меня. Зачем Одива завела этот разговор сейчас?
– Освобожденные – это души, что вели праведную жизнь и заслужили вечность в Раю Элары, – говорю я. – А Скованными называют дурные души, которые творили зло и приговорены к наказанию в подземном мире Тируса.
Одива кивает и подходит ближе.
– Это может подождать, matrone? Аилесса…
– Старейшины отправятся на поиски Аилессы.
– Но…
– У тебя всего одна кость благодати, Сабина. Сейчас ты ничего не можешь сделать, чтобы спасти ее.
Ее слова бьют в самое сердце, и они так похожи на те, что сказала мне Аилесса на Кастальпонте: «Ты не сможешь спасти меня!» Я поверила своей подруге. И решилась отправиться за помощью.
– Однако есть то, что ты можешь сделать, – продолжает Одива. – Но для начала выслушай меня. И постарайся понять.
Она делает еще один шаг ко мне, а я невольно отступаю назад. Ненавижу эти ласковые нотки в ее голосе. Мне не хочется получать и каплю нежности от matrone, ведь она обделяет ею свою дочь, которую мы должны искать прямо сейчас.
– Когда Леуррессы готовятся стать Перевозчицами, я рассказываю им об угрозе, которую представляют Скованные души. И вчера вечером мы разговаривали об этом с Аилессой.
Я хмурюсь. Подруга ничего не рассказывала мне об этом, а значит, это знание считается священным.
– А теперь я хочу рассказать об этом тебе, Сабина.
– Но я еще не готова стать Перевозчицей.
Ярко-красные губы Одивы кривятся, отчего волосы на моих руках становятся дыбом.
– Возможно, вскоре это изменится. – Она выпрямляется, возвышаясь надо мной. – Ты знаешь, что происходит с душами недавно умерших людей, когда они слышат мелодию переправы?
Я переминаюсь с ноги на ногу от беспокойства.
– Их души восстают из могил и обретают осязаемую форму.
– Из-за чего они и становятся опасными. Но знаешь ли ты, что происходит с душами, когда они не могут пройти сквозь Врата Загробного мира?
Я пытаюсь представить себе Врата, о которых столько слышала, но никогда не видела собственными глазами. Считается, что Врата Элары почти невидимы, а вот врата Тируса созданы из воды. Мелодия костяной флейты влияет не только на умершие души, еще она вызывает мост переправы, а вслед за этим открываются Врата в оба мира.
– Они не получают предназначенного им? – спрашиваю я, размышляя о Скованных душах.
Но я никогда не слышала ни об одной душе, которой бы удалось избежать переправы.
Одива качает головой.
– Все гораздо хуже. Скованные становятся агрессивными. И если Леуррессам не удается совладать с ними, души могут сбежать и сохранить свою осязаемую форму. Ты понимаешь, чем это грозит?
В туннелях поднимается суматоха. Старейшины. Видимо, они уже готовы выступать.
– Скованные души возвращаются из мертвых? – выпаливаю я, сгорая от желания поскорее закончить этот разговор.
– Если бы все оказалось так просто. В мире смертных душам больше нет места, и они застревают в своем пограничном состоянии. Но это их совершенно не устраивает, и тогда они начинают искать источники силы и питаться душами живых.
Питаться? От удивления я даже забываю о старейшинах и переключаю все внимание на matrone.
– Но как?
– Они крадут их Огонь.
Мои глаза расширяются. Огонь Элары – жизненная сила, заключенная в телах смертных… Но еще больше ее хранится в Леуррессах. Лишившись ее, мы ослабеем и умрем.
– А что… что произойдет, если Скованные заберут у живого весь Огонь?
Одива замолкает, а ее глаза устремляются вдаль. Перья ее эполет с когтями трепещут на ветру, а одно из них цепляется за самый большой из них – вырезанный из кости совы.
– Они умирают на веки вечные. А от их душ не остается и следа.
Безграничный, всепоглощающий ужас переполняет меня, словно это мой Огонь угасает в эту секунду. То, о чем говорит matrone, не укладывается в голове. Это самая страшная форма убийства. Уничтожение души. Я даже не представляла, что такое возможно.
И мне становится понятно, что пытается донести до меня Одива. Вот почему потеря костяной флейты воспринимается ею намного ужасней, чем потеря дочери. И именно я за это в ответе.
– Простите меня. – Мой голос дрожит и едва громче шелеста травы.
После обряда посвящения я должна была вернуть костяную флейту на подстилку из овечьей шерсти в кедровой шкатулке. А теперь из-за меня под угрозой оказалась не только жизнь Аилессы, но и бесчисленное количество других людей. А ведь переправа должна состояться через пятнадцать дней во время новолуния.
– Что я могу сделать?
– Ты должна повзрослеть. – Одива морщится, словно ей неприятно говорить это мне. – Я была слишком мягка с тобой, Сабина. Ты уже не ребенок. И если бы ты заполучила большей костей благодати, то смогла бы сегодня одолеть свою противницу. А у Аилессы появился бы шанс на победу.
Слезы наворачиваются у меня на глазах, но я заслужила эти слова.
– Обещаю, я отправлюсь на охоту, matrone. – Мне следует преодолеть угрызения совести по поводу убийства животных. – Но сначала… прошу, позвольте мне помочь подруге. Позвольте отправиться со старейшинами.
– С одной-единственной благодатью огненной саламандры? – Взгляд Одивы скользит к крошечному черепу на моем ожерелье. – Ни в коем случае.
Все семь старейшин выходят во двор, чтобы выбраться из замка. Их кости благодати ярко поблескивают в лунном свете. Венок из оленьих рогов Роксаны. Ожерелье из змеиных ребер Дольссы. Серьги из кости крыла стервятника Милисенты. Кулон из лисьего позвонка Пернелль. Гребень для волос из черепа угря Надин. Колье из кабаньей челюсти Шанте. Браслет из волчьих клыков Дамианы.
Я подавляю желание спрятать свою жалкую кость благодати, когда они устремляются к туннелю, ведущему к выходу из Шато Кре.
– Прошу, matrone. Ведь это я сегодня была с Аилессой. И видела, на что способен ее amouré. Думаю, он со своими сообщниками изучал Леурресс. Они знали, что нужно делать. Что, если они похитили Аилессу? – Как бы ужасно это ни звучало, останется надежда, что она еще жива. – Что, если старейшины не смогут найти ее?
– Если они не смогут ее отыскать, в этом нет ничего страшного. – Одива хмурит брови так, что те нависают над ее пронзающими глазами. – Я отправлюсь на ее поиски сама. Аилесса кровь от моей крови, кость от моих костей. Между матерью и дочерью существует связь, которую не в силах объяснить даже боги.
В груди разливается боль от ее слов и желания испытать подобную связь. Мама называла меня mon étoile. Моя звездочка.
– Я воспользуюсь этой связью, чтобы отыскать ее. И спасу свою дочь. – В ее голосе слышится спокойствие и уверенность. – Аилесса жива. Я чувствую это.
Настороженный вдох наполняет мои легкие.
– Правда?
– Правда. – Одива улыбается, но улыбка не отражается в ее глазах. – Отправляйся спать, Сабина. До утра твои раны должны исцелиться. А завтра отправляйся на охоту за новыми костями благодати. Богам потребуется твоя помощь намного раньше, чем ты думаешь. – Ее рука скользит к припрятанному кулону. – И я хочу, чтобы ты была готова к этому.
Я сдерживаю охватившее меня волнение под ее пристальным взглядом. Одива хочет, чтобы я стала Перевозчицей – и ясно дала это понять, – но у меня возникло неприятное чувство, что она потребует от меня нечто большее. Чего-то, что мне совершенно не понравится.
– Аилесса выживет, – успокаивает она меня. – Я обладаю силами пяти костей благодати и позабочусь об этом. Так что не вздумай отправиться за ней. – В ее голосе слышится уверенность и решимость. – Оставь заботы о дочери мне.
Одива отворачивается, давая понять, что разговор окончен, а затем возвращается к месту, где молилась до моего прихода. Она начинает напевать незнакомую мне песню. Я не могу разобрать слов, но улавливаю имя Аилессы. Matrone поднимает руку к своей короне и черепу летучей мыши, после чего разрезает палец о ее зубы и капает кровь на известняк на полу, где Леуррессы выгравировали лицо золотого шакала Тируса в изгибе серповидной луны Элары. Я никогда не видела и не слышала о подобном ритуале.
Черные как смоль глаза matrone медленно скользят по мне, пока ее кровь заливает изображение на полу.
– Спокойной ночи, Сабина.
– Спокойной ночи, – отзываюсь я, чувствуя, как дрожат колени.
Она поворачивается ко мне спиной и вновь начинает молиться, но и в этот раз ее ладони, соединенные вместе, обращены к земле. Меня пробирает сильная дрожь, и я спешу прочь.
Но, оказавшись в своей комнате, тут же хватаю лук и колчан со стрелами. Я не собираюсь спать, потому что вряд ли смогу уснуть и буду ворочаться и крутиться на постели. Вместо этого я пробираюсь к боковому туннелю, ведущему мимо внутреннего двора к выходу из Шато Кре.
Прижимая руку к раненому боку, я со всей возможной скоростью устремляюсь к лесу. И только удалившись от замка на пару километров, наконец останавливаюсь. Сжав свою кость благодати от саламандры, я привязываю ее к ожерелью Аилессы, а затем застегиваю его на шее и плече, давая безмолвную клятву.
Я спасу тебя, Аилесса.
Я не могу полагаться на старейшин или Одиву. Тем более matrone больше заботит пропажа костяной флейты.
Когда я начинаю свой путь к Кастельпонту, Огонь Элары вместе с мужеством наполняют мое сердце. И моя решимость усиливается. Я отыщу флейту в русле реки, а потом отправлюсь на охоту в лес. Если для спасения подруги мне необходимы кости благодати, значит, я убью двух животных. И в этот раз не стану лить по ним слезы.
Я стану такой же сильной, как Аилесса.
11. Аилесса
Будь проклят Бастьен и каждая косточка в его теле. Мне ничего не видно сквозь повязку, что он завязал на моих глазах. Нога цепляется за корень дерева, – а может, это просто камень, – и я лечу вперед. Но он хватает меня раньше, чем тело встречается с землей. Восстановив равновесие, я вырываю руку из его железной хватки.
– Отпусти меня!
Но он этого не делает, а продолжает удерживать меня с тех пор, как мы покинули Кастельпонт… с тех пор, как моя попытка убить его провалилась.
Унижение опаляет щеки. Мама никогда больше не поверит, что я на что-то способна. Но что ужаснее, я не только лишилась своих костей благодати, но и потеряла костяную флейту. Сабина вернется за ней – и это единственное, что утешает меня, – но перед глазами то и дело встает образ разъяренной матери, пока подруга рассказывает ей, что случилось.
Я изо всех сил стараюсь удержаться на ногах, пока Бастьен тащит меня через лес. Двое его друзей идут вместе с нами, помогая охранять меня. Марсель шагает впереди, а Жюли замыкает процессию. Их шаги звучат громко и неуклюже. Паренек шаркает при ходьбе, а Жюли прихрамывает из-за полученной раны. Спасибо за это, Сабина.
– Вы вступили в игру, которую вам никогда не выиграть, – предупреждаю я их. – Будь у вас хоть капля здравого смысла, вы бы отпустили меня, пока еще есть такая возможность. Мама наверняка отправится на мои поиски, и вам не захочется сталкиваться с ее гневом.
Бастьен сжимает мою руку крепче, отчего она тут же начинает покалывать от онемения.
– Если твоя мать захочет тебя вернуть, ей придется отправиться на нашу территорию.
– Ты действительно думаешь, что сможешь спрятать меня? – усмехаюсь я. – Что бы ты там себе ни придумывал, не существует такого места, где меня не найдет моя мать.
– Именно на это я и рассчитываю.
Мы резко останавливаемся, так и не выбравшись из леса. Последние полтора часа я пыталась отслеживать наш путь и подсчитывать шаги, но мы слишком часто меняли направление. Даже спускались в ручьи и ходили там как по течению, так и против течения. Бастьен пытается сбить меня с толку, и, стоит признать, без благодати сокола, акулы и горного козла у него это получилось. Может, он боится, что мать может видеть моими глазами – что невозможно – и думает, что подобная тактика поможет ему скрыться? Глупец.
– Ты первая, Жюли, – говорит Бастьен. – А затем поймаешь Костяную волшебницу.
– Как по мне, пусть мучается сама.
Я вздрагиваю, услышав ее скрипучий и низкий голос прямо у себя за спиной. Будь у меня акулий зуб, я бы почувствовала, насколько близко она стоит. Но моя кость благодати теперь в ее распоряжении, о чем она не забывает напоминать, когда не ноет о своей раненой ноге. Надеюсь, она отвалится.
– Сейчас главное – затащить ее глубоко под землю, – отвечает Бастьен.
Под землю? В груди все сжимается от этой пугающей мысли. Внутренний двор Шато Кре хоть и находится под землей, но открыт ночным небесам Элары и ветру с моря Нивоус.
– Куда ты меня ведешь?
Его пряный аромат ударяет в нос, когда Бастьен придвигается ближе.
– В катакомбы. И позволю тебе догадаться самой, через какой из входов.
Сердце колотится в груди. По слухам, катакомбы имеют несколько входов, а некоторые секции вообще не соединяются с другими и заканчиваются тупиками.
– Ты не можешь… Я не могу…
Я зачахну без лунного и звездного света, моих последних источников силы. Нужно убираться отсюда. Прямо сейчас.
Я толкаю Бастьена в грудь. Его хватка ослабевает, давая возможность сбежать… но спустя четыре шага он вновь ловит меня. Схватив меня за вторую руку, он заламывает ее за спину, вынуждая охнуть от боли.
Воздух наполняет его смех.
– Ты был прав, Марсель, – говорит он пареньку, стоящему чуть впереди.
– Я? – отзывается Марсель. – Вернее, я всегда прав, но что конкретно ты имеешь в виду?
– Костяные волшебницы получают магию не только из костей. – Самодовольство так и сочится в голосе Бастьена. – Они также порождение ночи.
– Ах, ты об этом… – равнодушно говорит Марсель. – Отчасти поэтому они и поклоняются Эларе. Потому что питаются светом звезд и луны.
Похоже, его не питает злоба, как Бастьена и Жюли, толкающая на убийство или желание лишить меня остатков моей магии. Но кто знает, вдруг его апатия всего лишь маска?
– А лишившись их, – добавляет Бастьен, перехватывая мою руку и слегка распрямляя ее, – наша принцесса станет приманкой для своей королевы.
– Приманкой? – переспрашивает Жюли с настороженностью в голосе. – О чем ты?
Я стиснула зубы, прекрасно понимая, что Бастьен имел в виду.
– Это и есть твой грандиозный план? – Я повернулась лицом к нему. – Воспользоваться мной, как приманкой, чтобы убить мою мать? Но как? Тебе не удастся украсть ее кости благодати, – они у нее лучшие среди всех представительниц нашей famille. – Собрав всю свою жестокость, я отразила ее в натянутой улыбке. – Она от тебя и мокрого места не оставит.
– Бастьен… – тихо произносит Жюли у меня за спиной. – Может, не стоит этого делать?
Но я чувствую, как он ощетинивается.
– Я все обдумал. Наши отцы заслуживают большего, чем смерть случайной Волшебницы костей. Мы должны остановить жертвоприношения раз и навсегда. И самый лучший способ сделать это – убрать королеву. Отрубить гадюке ее голову. – Его голос смягчается нотками отчаяния. – И это наша лучшая возможность, Жюли.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– А когда-то было не так?
– Шутник, – фыркает она.
– Давай продолжим путь, – просит он. – Мы почти добрались.
Девушка обходит меня, задевая меня своим плечом. Я стискиваю челюсти и, замахнувшись, ударяю ее по голени. Тут же раздаются проклятия. Видимо, я угодила по раненой ноге. Отлично.
Но через мгновение левую щеку опаляет вспышка боли. Я отшатываюсь назад, пытаясь побороть головокружение.
– Осторожней, Костяная волшебница, – предупреждает меня Жюли.
Я поднимаю подбородок, жалея, что не могу сорвать повязку и посмотреть на нее. Я едва знаю эту девушку, но уже ненавижу ее. Жюли причинила боль Сабине. И я этого не забуду.
Хромая, она уходит прочь. Раздается несколько шагов, а затем повисает тишина. Неужели она пробралась в катакомбы?
Меня охватывает новая волна паники. Бастьен дергает меня вперед, но я сопротивляюсь и пытаюсь вырваться из его хватки.
– Ты следующая.
Я не могу туда войти. И не пойду. В отчаянии я наступаю ему на ногу. Но он тут же хватает меня за горло и сжимает пальцы. Вздохнуть не получается. Я начинаю вырываться сильнее.
– Прекрати сопротивляться! – Его голос дрожит от напряжения. – Или я причиню тебе такую боль, что ты станешь молить о смерти.
Нет смысла сомневаться в его словах. Кровь приливает к голове, но я не собираюсь сдаваться. А вместо этого сжимаю его запястье. Царапаюсь. Брыкаюсь. Стискиваю губы, чтобы изо рта случайно не вырвалось: «Пожалуйста». Я не стану молить. Ему не украсть у меня самоуважения, как он это сделал с благодатью.
– Эм, Бастьен? – медленно произносит Марсель, словно его не волнует происходящее. – Думаю, она прекрасно тебя поняла.
Но тот лишь сильнее стискивает пальцы. Мои глаза слезятся. А шея, кажется, вот-вот сломается. Думаю, он решил покончить со мной прямо сейчас. «Давай же», – мысленно взываю я, чувствуя, как добралась до грани, за которой следует обморок. Ведь если он убьет меня, то тут же последует за мной.
– Merde, – выдыхает он, словно ему в голову пришла та же мысль.
И отпускает мое горло.
Я падаю на колени и жадно втягиваю в себя обжигающий легкие воздух. Но Бастьен не дает мне прийти в себя, а тут же поднимает на ноги и тащит вперед.
Как только мы преодолеваем несколько шагов, земля круто уходит вниз. Колени щекочет высокая трава. Это не вход в катакомбы, а склон какого-то утеса или ущелья. Но прежде чем земля под ногами выравнивается, левая нога проваливается в какую-то нору.
– Поставь туда вторую ногу, – подпихнув меня, указывает Бастьен. – Это вход. Мы пришли.
Я вновь пытаюсь вырваться из его хватки, но он сильнее стискивает пальцы.
– Хорошо. Я спущусь, – говорю я.
Он медленно отпускает меня, но не отступает, оставаясь рядом со мной. Я вздергиваю подбородок. Бастьен считает, что я ни на что не способна без своих костей благодати. Значит, придется доказать, что он не прав и не лишил меня мужества.
Я ставлю обе ноги в дыру и опускаюсь на колени, чтобы проскользнуть в нее вперед головой.
– Нет, – останавливает меня Бастьен. – Ногами вперед, иначе сломаешь себе что-нибудь.
Я подавляю рычание. Если это какая-то уловка, он поплатится за это.
Я делаю последний вдох и стараюсь впитать как можно больше лунного света. Надеюсь, его холодная энергия продержится под моей кожей достаточно долго, чтобы помочь мне выжить в темноте.
А затем проскальзываю в нору.
Здесь тесно. Приходится вжиматься спиной в землю. И как только голова скрывается в норе, я с трудом сглатываю ком в горле. Мне и раньше приходилось пробираться по узким туннелям. Пещеры под Шато Кре кишат ими. Но я никогда не делала это ногами вперед и в компании трех людей, которые жаждали моей смерти.
– Метров через девять ты почувствуешь еще одну дыру. Вход в боковой туннель, – говорит Бастьен.
В его голосе слышится раздражение, будто ему неприятно помогать мне даже в этом.
Я срываю повязку с глаз, оставляя висеть ее на шее. Вокруг полнейшая темнота, а вдобавок еще и душно. Я ползу вниз под уклон, пока не нахожу ответвляющийся туннель. Но когда просовываю в него ноги, то понимаю, что он ведет вверх. Паника оглушает меня, словно раскат грома. С губ срывается тихое хныканье. А ведь я никогда не хнычу.
Его тут же перекрывает смех, но трудно понять, с какой стороны он доносится.
– Забавно слышать твои страдания, – раздается хриплый женский голос Жюли. – Но мне это все уже надоело, так что дам тебе совет. Спустись немного вниз, а затем поднимись обратно, и проберись в туннель головой вперед.
Я закрываю глаза, поражаясь собственной глупости. И почему я об этом не подумала? Мне приходилось сражаться под водой с тигровой акулой и прятаться в тесных заснеженных пещерах в горах, но даже в те моменты меня не покидал рассудок и не охватывала паника.
Сделав успокаивающий вдох, я выполняю инструкции Жюли. По крайней мере, теперь приходится пробираться вперед на локтях, а не ползти неведомо куда. И метров через пять я выбираюсь из второго туннеля в более просторный проход, где можно стоять в полный рост.
В отличие от туннелей Шато Кре здесь более теплый воздух, ведь сюда не доносится морской бриз. Поморгав, я стараюсь привыкнуть к темноте, ведь больше не могу полагаться на острое соколиное зрение. Некоторые туннели под Шато Кре, особенно если забраться поглубже, тоже почти не освещены. Но даже в них не царит полная темнота. Они не кажутся такими мрачными и пугающими. Я уже чувствую, как Огонь Элары покидает мое тело, а вместе с ним уходят и врожденные силы.
Грудь сжимается от одиночества, хоть я и не нахожусь здесь одна. Я скучаю по Сабине. Все воспринималось бы намного легче, будь она здесь со мной.
За спиной раздается глухой удар.
– Жюли, почему ты не разожгла лампы? – спрашивает Бастьен.
Шорох, похлопывание, смахивание. Видимо, он стряхивает пыль с одежды.
– Хотелось встретить Костяную волшебницу со всеми почестями, – ухмыляется Жюли, и ее слова тонут в плотном известняке. – Показать весь непроглядный мрак катакомб.
– Эта насыщенная тьма просто захватывает дух, – отвечаю я, желая досадить ей.
И судя по последующей за этим паузе, мне это удалось.
Раздается скрежет стали о кремень, и в темноте вспыхивает крохотная искра. Мои брови непроизвольно взлетают вверх. Жюли оказалась едва ли в метре от меня, хотя мне казалось, что она стоит дальше. А значит, стены хорошо поглощают звук, что нравится мне еще меньше. Раздув огонь на труте, она поджигает простую масляную лампу. Пламя не яркое и освещает всего пару метров вокруг Жюли, а затем сменяется тьмой.
– Ты сняла повязку, – замечает Бастьен.
В темноте его синие, как море, глаза стали цвета полуночного неба. И моя кожа тут же вспыхивает. На мгновение ненависть в его взгляде сменяется неуверенностью, словно он выискивает что-то во мне, при этом опасаясь это что-то найти.
– Мы уже в катакомбах, – отвечаю я. – Так зачем мне ее носить.
– Потому что мы еще не добрались до места назначения.
Громкий удар настолько пугает меня, что я невольно подпрыгиваю. Из туннеля выпадает переполненная сумка. А затем появляется голова Марселя с растрепанными волосами.
– Ненавижу этот вход, – говорит он, хотя в его голосе не слышится ни капли злости. – Давайте в следующий раз пройдем через…
– Марсель! – Бастьен многозначительно смотрит на него.
Я перевожу взгляд с одного парня на другого, понимая, что в этой части катакомб есть еще один, более доступный вход, а значит, эти туннели не заканчиваются тупиком. Очень полезная информация для того, кто захочет сбежать отсюда.
Жюли снимает еще две лампы с естественного выступа известняковой стены, где, должно быть, лежал и трут. Пока она разжигает их, Бастьен притягивает меня ближе и тянется к повязке, висящей у моего горла. Я резко отстраняюсь и развязываю ее сама, а затем вновь закрываю себе глаза. Но Бастьен все же подходит ближе и затягивает узел сильнее.
