Кэрол Эн Ли
Страсть к отравлениям. Ты никогда не узнаешь, чем может закончиться твое чаепитие

Глава 4
Яд в небольших дозах – это лекарство

Декабрьским днем 1961 года в аптеке Эдгара Дэвиса звякнул дверной колокольчик. Фармацевт Майкл Ходжетс узнал идущего ему навстречу мальчика. Грэм заходил уже в третий раз, но Ходжетс не собирался снова его обслуживать – ему и раньше было неловко. Его решимость окрепла, когда Грэм сказал, зачем пришел.

– Он попросил настойку аконита, – вспоминал фармацевт. – Я отказал ему, так как это тоже яд. Чтобы купить такое вещество, нужно заполнить специальный бланк, а потом подписать его в полицейском участке. Все это я рассказал мальчику.

Настойка аконита считалась более опасным веществом, чем те, что Грэм покупал раньше. Хотя Ходжетс думал, что мальчику, по его же словам, было 17 лет, его беспокоили эксперименты, которые тот якобы проводил.

Грэм ушел из аптеки с пустыми руками, но дома продолжил травить еду и напитки.

– Мы все страдали от необычной болезни, – подтверждала Уинифред. – Молли досталось больше, чем мне и отцу. Помню, что несколько раз мне даже пришлось уйти с работы домой. Молли подозревала во всем Грэма, но я просто не могла в это поверить.

Приступы рвоты у Грэма случались гораздо реже, чем у остальных членов семьи, но и этого было достаточно, чтобы убедить сестру в его невиновности и беспочвенности подозрений мачехи.

Позже Уинифред убедила себя, что Грэма тошнит от подливки, которую Молли делала к традиционному воскресному жаркому. Однажды, как раз в воскресенье после обеда, он пришел в гости на Линкс-роуд и его стошнило прямо на пороге дома Уин. Она тут же предупредила свою дочь Сандру не прикасаться ни к еде, ни к напиткам в доме Янгов. Она не могла обсудить это с мужем, потому что тот фанатично защищал Грэма. Уин так разволновалась, что даже выбросила торт, испеченный сестрой Молли, которая работала в пекарне.

Школьные друзья Грэма знали правду, но были слишком напуганы. Клайв Криджер вспоминал:

– Когда он понял, что я единственный могу оценить его действия, он начал намекать мне, что травит людей. Его мать постоянно болела. Со временем он догадался, что я знаю, кто в этом виноват, и вообще перестал что-либо скрывать. Он часто обсуждал со мной свою мать, рассказывал о ее самочувствии, о яде, которым ее травил. А однажды даже показал мне график. Одна ось обозначала ее самочувствие, а другая – время, когда он давал ей яд.

В какой-то момент Клайв начал избегать Грэма:

– Он был опасен. Он был злом во плоти, я его боялся.

В начале 1962 года состояние Молли ухудшилось.

– Ей просто не повезло: она все время была дома, ей приходилось готовить с Грэмом и есть эту еду, – позже поняла Уинифред. – Когда он приходил из школы, она всегда пила с ним чай. Потом домой возвращался папа, тоже пил чай. Я приходила около шести. Папа еще обедал дома около полудня или часа дня.

Из-за постоянного недомогания Молли похудела с 11 до 7 стоунов^[32], волосы начали выпадать клочьями. Из-за мучительных болей в спине она не могла нормально ходить. Грэм заботился о ней и постоянно присматривал. Оглядываясь назад, позже Уинифред изумлялась:

– Хотя он намеренно травил Молли, чтобы равнодушно изучать реакции ее организма, он в то же время искренне беспокоился о ней. Даже ходил в аптеку за лекарствами.

Несмотря на собственные проблемы со здоровьем, сама Молли больше переживала о муже, который паниковал из-за ее болезни – одну жену он уже потерял. К тому же Молли не хотела, чтобы Фред подозревал Грэма в ее болезни. Сам Фред перенес три или четыре серьезных приступа тошноты и диареи с января по апрель 1962 года, обычно это случалось после ужина. Позже Грэм признался, что давал своему отцу по пять гран рвотного камня один-два раза в день. Он с интересом отметил, что у отца проявился новый симптом – задержка мочи. В своем заявлении в полицию Грэм писал: «С начала этого года я иногда добавлял раствор и порошок рвотного камня в пищу, которую ели мои мать и отец. В результате они заболели. Мама постоянно теряла вес, так что я прекратил травить ее примерно в феврале этого года. Тогда же перестал принимать яд сам».

Возможно, Грэм и перестал добавлять тартрат калия сурьмы в пищу своей мачехи, но только потому, что открыл для себя другой яд – таллий.

«Иногда его дают как лекарство, но тщательно выверяют дозу, она зависит от веса пациента. Теперь, кажется, им травят крыс. Этот яд не имеет вкуса, легко растворим, всюду продается. Нужно лишь одно – чтобы не заподозрили отравления».

Эти слова произнес персонаж романа Агаты Кристи «Вилла «Белый конь», опубликованного в Великобритании за полгода до того, как Грэм впервые приобрел таллий. Позже на вопрос о романе как источнике вдохновения он ответит пренебрежительным отказом. Тем не менее, до публикации «Белого коня» о таллии в Великобритании практически не слышали. В книге Кристи главный злодей травил своих жертв таллием. В результате они страдали такими жуткими недугами, что окружающие принимали их за проклятых.

Любопытно, что человек, открывший этот элемент, и сам проявлял живой интерес к оккультным наукам. Уильям Крукс, 29-летний издатель и редактор «Кемикал Ньюс», в выпуске за март 1861 года писал, что обнаружил новый элемент – он проявился в виде ярко-зеленой линии в отходах сернокислотного завода. С помощью спектрометра Крукс выявил вещество, которое назвал таллием – от латинского «thallos», то есть «зеленая ветвь». Год спустя Крукс крайне удивился, узнав, что французский физик, 42-летний Клод-Огюст Лами тоже открыл таллий и выделил его в чистом виде, обнаружив его химическое сходство с калием. Какое-то время открытие элемента приписывали только Лами, но в итоге оба химика получили награды за свою работу. Работая над таллием, Крукс увлекся спиритизмом – во многом из-за смерти своего любимого младшего брата. Хотя он стал одним из самых известных и уважаемых ученых своего времени, его беззастенчивый интерес к оккультным наукам вызывал неодобрение и презрение у научного сообщества. Круксу удалось восстановить свою пошатнувшуюся репутацию, да так успешно, что его назначили президентом Королевского общества^[33]. При этом он продолжал тайно увлекаться спиритизмом и состоял в Клубе привидений^[34] вместе с Чарльзом Диккенсом и Артуром Конаном Дойлом.

Таллий вызывал мало интереса до тех пор, пока не были открыты два совершенно разных способа применения его ацетата и сульфата. Первый можно было принимать перорально для удаления избыточных волос на теле, второй – использовать как пестицид. Однако многие, кто принимал таллий в медицинских целях как средство для депиляции или лечения стригущего лишая на голове, страдали от симптомов тяжелого отравления: болей в суставах, онемения конечностей, сверхчувствительности в ногах и бессонницы. После Второй мировой войны многочисленные случаи передозировки и ошибки в применении постепенно привели к отказу от лечения ацетатом таллия. Пестициды с таллием запретили в США в 1972 году, но они до сих пор продаются в других странах мира.

Таллий также способен вызывать расстройства чувствительности: парестезию^[35], полиневрит^[36], бред, судороги, мышечную слабость и сильные боли в животе, которые приводят к коме и смерти из-за остановки сердца или дыхательной недостаточности. Симптомы обычно проявляются в течение нескольких часов или спустя несколько дней и даже недель, в зависимости от количества и частоты приема дозы. Чайной ложки сульфата таллия достаточно, чтобы убить более 7 человек. Трудно поддающийся выявлению препарат требует подтверждения с помощью проведения химической экспертизы. Вещество не имеет запаха, цвета и вкуса, легко растворяется в воде и спирте. Облысение – наиболее очевидный симптом хронического отравления таллием, при этом полная потеря волос обычно происходит в течение месяца. Кожные покровы становятся сухими, бледнеют и шелушатся, на ногтях рук и ног проявляются поперечные полосы – обычно через три-четыре недели после приема яда. Таллий выводится из организма с мочой в течение двух и более месяцев после приема.

Во время Второй мировой войны таллий использовали в Нидерландах в качестве оружия против нацистских захватчиков. Однажды рабочие на одном из голландских оружейных заводов подсыпали таллий в водопроводную систему и тем самым убили всех немецких начальников на объекте. Десятилетия спустя, во время войны в Персидском заливе, этим веществом покрывали американские ракеты. Преступники-одиночки применяли таллий гораздо реже, хотя для убийств нередко использовали крысиный яд, в котором тоже содержится это смертоносное вещество. В Австралии Ивонна Флетчер убила двух своих мужей с помощью пестицида, в состав которого входил таллий, а Кэролайн Гриллс отравила крысиным ядом нескольких членов своей семьи. Аналогичным образом таллий применил Вячеслав Соловьев из России, убив нескольких родственников, включая жену, и следователя полиции. Совсем недавно флоридский химик и ярый поклонник нацизма Джордж Трепал добавил таллий в бутылки с кока-колой, которые купили ненавидимые им соседи. Пожилая Пегги Карр умерла через четыре месяца после отравления, в 1988 году. Работая под прикрытием, детектив Сьюзан Горек подружилась с Трепалом и его женой и стала посещать любительские встречи по расследованию убийств, которые они организовывали по выходным. Во время одного из визитов она заметила на кофейном столике книгу «Вилла «Белый конь». Название стало кодовым именем полицейского расследования, которое длилось уже два года. Джорджа Трепала признали виновным и приговорили к смертной казни. В 2020 году он все еще сидел в камере смертников во Флориде.

До сих пор в английском суде рассматривалось только одно дело об умышленном и злонамеренном отравлении таллием – дело Грэма Янга.

В Страстную пятницу 1962 года Грэм подсыпал своей мачехе 20 гран таллия в кристаллической форме. Доза была огромной, но Молли к тому моменту выдержала такую непрерывную серию отравлений, что ее организм выработал определенную устойчивость. Всю неделю она жаловалась на затекшую шею, а в субботу утром проснулась с коликами в животе и в целом чувствовала себя неважно. Фред ушел на работу, а Уинифред пообещала помочь Денису с ремонтом в гостиной его матери, пока та была в отпуске.

В 10:30 утра Молли позвонила Уин, которая работала в продуктовом магазине на Уиллесден-Хай-стрит, и договорилась с ней о встрече. Грэм пошел с ней. Увидев бледную и болезненную Молли, Уин спросила, что случилось:

– Молли ответила: «Плохо себя чувствую. Была у доктора Уиллса на Нисден-лейн. Мне в руки словно булавки втыкают. Доктор сказал, что у меня пропали рефлексы в ногах». Потом она заплакала и сказала, что пойдет в центральную больницу Уиллесдена. Я хотела пойти с ней, но она мне не разрешила.

Грэм поехал с мачехой, чтобы присмотреть за ней. Когда Молли решили госпитализировать, он вернулся домой, чтобы взять для нее пижаму и туалетные принадлежности.

– Грэм вернулся в магазин в два часа дня, – вспоминала Уин. – Он сказал: «Молли оставили в больнице, подозревают полиневрит». Потом ушел домой.

По ошибочной версии следствия, в тот день Фред пришел домой с работы и обнаружил Молли в саду. Она якобы корчилась от боли на лужайке, а Грэм наблюдал за ней из окна своей спальни. Позже Фред опровергнет эту теорию:

– Когда я вернулся домой в тот день, Грэм был дома один и сказал: «Мама в больнице». Я как раз думал, стоит ли ехать туда прямо сейчас или подождать до вечерних часов для посещений, и тут в дверь постучал полицейский. Он сказал, что меня срочно вызывают в больницу. К моему приезду Молли была уже мертва.

Молли прожила всего два месяца после своего 40-летия, которое так и не отпраздновала из-за болезни. Уин узнала о ее кончине после работы, вернувшись домой в пять часов вечера:

– Мой брат Фред приехал к нам на такси и сообщил, что Молли не стало. Кажется, это случилось около половины четвертого.

Уинифред была в ужасе, когда приехала домой, а Грэм казался очень расстроенным:

– Он плакал без остановки. У Молли в комнате было много музыкальных шкатулок, и он все время заходил туда, поднимал крышки, чтобы играла музыка, и ревел. Он и отец вместе организовали похороны, получили результаты вскрытия и договорились о кремации.

Фред был не в состоянии самостоятельно организовывать похороны. Истощенный собственной болезнью, он не вынес потери еще одной молодой жены. Грэм стал его опорой. Он предложил кремировать Молли, вместо того чтобы хоронить, и Фред согласился. Между смертью Молли в субботу и ее похоронами в крематории «Голдерс-Грин» в четверг, 26 апреля, Фред постоянно недомогал – то ли от эмоционального перенапряжения, то ли от очередных «экспериментов» сына.

На поминках в доме у Северной кольцевой дороги тоже не обошлось без инцидентов. Почтить память Молли пришел ее брат, Джон Миллер, проживавший в Фулхэме. Фред вспоминал:

– Джону, мужу сестры моей жены, стало плохо, когда он съел маринованный огурец с горчицей. К счастью, он был единственным, кому не повезло. К концу вечера он оправился и благополучно вернулся домой.

Когда Грэма в конце концов взяли под стражу, Уин тут же позвонили из службы социального обеспечения полиции:

– Мне сказали не прикасаться к маринованным огурцам с горчицей, потому что в них была сурьма. Видимо, Грэм признался в этом полиции. На поминальном ужине по Молли и огурцы, и горчица стояли на столе.

Тело Молли сожгли в крематории «Голдерс-Грин».

– Грэм очень переживал, – вспоминала Сандра. – Он много плакал на похоронах тети Молли. Примерно через неделю дядя Фред серьезно заболел.

Незадолго до болезни Фред попросил своих детей собраться за кухонным столом и объявил:

– Мы все должны держаться вместе и поддерживать порядок в доме. Последние десять лет я работал сверхурочно, чтобы расплатиться за дом, и теперь он мой. Если со мной что-то случится, у вас по крайней мере останется крыша над головой. У меня хорошая пенсия, и вы не останетесь в нищете.

Позже Фред предположил, что именно в тот момент подписал себе смертный приговор. Он фактически сказал Грэму, что у того останется имущество, когда отец умрет. Его дочь, в свою очередь, была уверена, что тот разговор никак не повлиял на действия ее брата.

Последний серьезный приступ недомогания Уинифред пережила на следующий день, в пятницу:

– Мне было совсем плохо, я болела с самого утра и примерно до двух часов дня. Я даже не смогла выйти на работу. Симптомы были почти идентичными, хотя на этот раз меня не тошнило.

За завтраком она выпила чашку чая, но не заметила никакого подозрительного привкуса. Грэм позже признался, что после смерти Молли «начал добавлять тартрат калия сурьмы в продукты, в том числе в молоко и воду».

На следующий день, в субботу, 28 апреля, Фред и Грэм навестили Миллеров в Фулхэме. Джон уже оправился от болезни, и Фред вернулся домой успокоенным. После скромного обеда его начало тошнить.

– При этом я почти ничего не ел, только пил молоко и воду, – вспоминал он, еще не зная, что Грэм к тому времени уже отравил напитки.

Фред заставил себя выйти на работу в понедельник, но в четверг все-таки обратился к врачу, хоть и считал, что его недомогание вызвано «расстройством из-за потери жены»:

– Я был в глубокой печали и думал, что это она так сказывается на моем здоровье.

Все время до визита к врачу он провел в постели. При осмотре доктор Уиллс не нашел ничего подозрительного и согласился с Фредом, что его скорбь вполне могла вызвать физическое недомогание.

Вечером в пятницу, 4 мая 1962 года, пока их отец беспокойно ворочался в постели, Уинифред и Грэм вместе смотрели телевизор. После выпусков передач «Доктор Килдэр» и «Торговец тряпками» Грэм переключил на «Би-би-си». Показывали фильм «Они повесили моего святого Билли» про «принца ядов» Уильяма Палмера. Картину сняли на основе расследования Роберта Грейвса от 1957 года. Грэм пришел в восторг и завороженно наблюдал, как ведущий актер Патрик Ваймарк лукаво предлагает собутыльникам «выбрать свою отраву».

Какое-то время еду для брата и его детей готовила Уин.

– Еду отцу обычно приносил Грэм, – вспоминала она. – У Фреда была сильная рвота и диарея, он потерял аппетит. Каждый раз, когда он ел, его тошнило.

В среду, 9 мая 1962 года, Фреду стало так плохо, что он по-настоящему испугался. Ему удалось быстро попасть на прием к доктору Ланселоту Уиллсу:

– Он был в ужасном состоянии. Его рвало, кружилась голова, он жаловался на общую подавленность. Я вызвал скорую помощь и отправил его в больницу для дальнейшего обследования.

Доктор Уиллс считал, что рвота и диарея Фреда «вызваны либо шоком после смерти жены, либо язвой».

Узнав об экстренной госпитализации отца, Грэм попытался убедить семью, что Фред отравился специально, чтобы скорее воссоединиться с Молли. Он старался выдать его болезнь за медленное самоубийство, о чем постоянно говорил тете Уин:

– Это не бред! Папа потерял ее и вот-вот умрет от разбитого сердца.

Его слова пробрали Уин до костей и впервые навели на подозрение, что Грэм хотел убить собственного отца.

Фреда доставили в отделение неотложной помощи больницы общего профиля Уиллесдена, где всего пару недель назад скончалась его жена. Доктор Уинстон Инс осмотрел его, но так и не смог поставить четкий диагноз. Он посадил Фреда на диету. Грэм немедленно принялся травить прописанные блюда тартратом калия сурьмы.

В тот вечер Уинифред чувствовала себя «обезумевшей, совершенно потерянной», наблюдала за дрожащим от боли отцом и не понимала, как ему помочь:

– В какой-то момент я даже поверила, что он заболел из-за скорби по Молли. Но лучше ему не становилось, и я попросила тетю Уин снова сходить со мной к нашему местному врачу.

Женщины посетили больницу на следующий же день, их принял доктор Уиллс. Уинифред сказала терапевту, что подозревает своего 14-летнего племянника в отравлении отца. Доктор Уиллс отмахнулся от этого обвинения.

– Он настаивал, что мой брат просто сильно переживает проблемы в семье, – вспоминала Уинифред. – Доктор Уиллс не поверил мне, хотя я настаивала, что отца отравили.

Тем не менее, Уиллс принял меры предосторожности: позвонил в больницу Уиллесдена и распорядился о размещении Фреда в палате в тот же день.

Уин не решилась оставить племянницу в одном доме с Грэмом и настояла, что будет присматривать за ним. Уинифред уехала к семье своего парня в Харлесден.

Очень скоро отвратительное поведение Грэма потрясло Уин до глубины души. Однажды вечером она вышла из дома, чтобы оставить на пороге пустые бутылки для молочника, и увидела там Грэма. Он стоял за дверью и молча смотрел на нее. Похожее случилось и с Сандрой. Кто-то постучал во входную дверь, она открыла и увидела Грэма – он стоял на пороге, словно в трансе. Он ничего не сказал и проскользнул в дом, словно призрак. Грэм вообще часто сверлил Уин и Сандру взглядом, пока те смотрели телевизор, и молчал.

Уин тщательно следила, чтобы Грэм не навещал отца в одиночку. Во время каждого визита он придвигал свой стул поближе к койке, постоянно делал какие-то заметки в блокноте и рассказывал отцу, как будут развиваться его симптомы. Поведение брата поражало Уинифред, она называла его «бессердечным и отстраненным»:

– Его словно вообще ничего не связывало со страдающим человеком на больничной койке. Он просто наблюдал за ним и изучал, словно отец был насекомым или подопытным кроликом.

Однажды навестить Фреда пришел друг семьи Фрэнк Уокер и стал свидетелем спора Грэма с лечащими врачами. Фред не сдержался и закричал:

– Уберите отсюда этого мальчика!

В воскресенье, 20 мая 1962 года, ситуация начала накаляться. Медицинский колледж Лондонской больницы связался с больницей общего профиля Уиллесдена. Образцы крови и волос Фреда Янга исследовали в отделе судебной медицины, в моче выявили следы сурьмы, а в крови – мышьяк. Семья собралась у постели Фреда, слушая объяснения врачей. Взгляды всех невольно обратились к Грэму. Тот, словно не замечая ничего вокруг, размышлял вслух:

– Какая же глупость, что врачи не могут установить разницу между отравлением мышьяком и сурьмой.

Уинифред прошило жгучим беспокойством.

По дороге домой Грэм продолжал возмущаться глупостью врачей, которые не смогли отличить сурьму от мышьяка. Он пустился в описание каждого из ядов, и к тому времени, как семья добралась до дома на Линкс-роуд, ни у кого не осталось сомнений в том, что Грэму известно гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Уин переживала и за племянника, и за брата. Она не считала Грэма опасным – скорее безрассудным в экспериментах. Не выдержав, она попросила его рассказать обо всем начистоту. Грэм поклялся, что не сделал ничего плохого.

При первой же возможности Уин обыскала комнату, где спал Грэм, и его одежду. Она не проверила лишь его пальто, в карманах которого он хранил несколько пузырьков с ядом, и нашла только таблетку кодеина и самодельную пластилиновую куколку вуду. Во время очередного визита в больницу Уин не упомянула о своих находках, даже когда Фред сообщил, что врачи подтвердили отравление сурьмой и необратимое повреждение печени. Фред ни в чем не обвинял Грэма, но попросил сестру не брать его в больницу.

– Я не хочу его здесь видеть, – тихо сказал Фред.

Уин хотела проконсультироваться насчет Грэма с доктором Уиллсом до выписки Фреда, но обстоятельства этому помешали. Когда Грэм поделился со школьными друзьями, что его отец попал в больницу сразу после смерти мачехи, Клайв Криджер тут же рассказал своим родителям, что это Грэм виноват и в смерти Молли, и в болезни Фреда. Одновременно тревогу забил учитель естественных наук Джеффри Хьюз. Он знал о несчастьях в семье Грэма и заметил, что мальчик часто корпел над медицинскими книгами.

После уроков в понедельник, 21 мая 1962 года, Хьюз заглянул в парту Грэма и был шокирован, увидев несколько флакончиков с ядовитыми веществами, газетные вырезки о знаменитых отравителях и жуткие рисунки. Хьюз отыскал директора школы Генри Меркеля. Тот в свою очередь позвонил доктору Ланселоту Уиллсу и расспросил его о таинственных болезнях, преследовавших семью Янг. Все трое согласились, что у происходящего может быть только одно объяснение.

На следующий день, во вторник, 22 мая 1962 года, сразу после утренней переклички Грэма отправили якобы на беседу по профориентации. На самом же деле ожидавший его человек был педагогом-психологом и работал в полиции. Он польстил Грэму, упомянув его талант к химии, и отметил, что тот может получить стипендию – нужно только подтянуть математику. Психолог поинтересовался, как отец Грэма отнесется к его карьере в сфере фармацевтики. Грэм с готовностью пообещал спросить об этом Фреда, а затем принялся разливаться соловьем о своей любви к химии и токсикологии. С собеседования он ушел, полностью уверенный в том, что его ждет блестящая карьера в фармацевтике.

В тот вечер Уинифред забежала на Линкс-роуд на семейный ужин. Грэму не терпелось рассказать сестре о встрече в школе и о своих планах на будущее. Чем дольше Уинифред слушала его, тем сильнее ее поражали перемены в поведении брата. Он казался ей «более нормальным, чем когда-либо, – постоянно смеялся и шутил со всеми за столом». Приятные манеры Грэма омрачал лишь тот факт, что от него невыносимо пахло эфиром – последние несколько дней он постоянно вдыхал его пары.

Педагог-психолог представил свой отчет полиции Хартфордшира на следующее утро, отметив «нездоровый интерес Грэма и его познания в ядах», а также наличие при нем как минимум одного токсичного вещества. В три часа дня, во время перемены, в ворота средней школы имени Джона Келли вошли двое мужчин: детектив-инспектор Эдвард Крэбб и детектив-сержант Алан Бервуд из Харлесдена. Генри Меркель привел их в класс Грэма. Дети играли на улице, из-за этого помещение казалось неуютно тихим. Крэбб и Бервуд быстро обыскали класс, а потом принялись за парту Грэма. Они конфисковали семь тетрадей и книгу под названием «Справочник по отравлениям, их диагностике и лечению». Закончив в школе, они сели в машину и поехали по Северной кольцевой дороге к дому 768. В своих заявлениях они не уточняли, как им удалось проникнуть внутрь: Фред был в больнице, Уинифред работала, а Грэм остался с одноклассниками. Как бы там ни было, из спальни Грэма детективы забрали еще две книги: «Шестьдесят знаменитых судебных процессов» и «Отравитель на скамье подсудимых». Положив добычу в машину, они поехали дальше, в дом на Линкс-роуд.

Дверь детективам открыла Уин и, поколебавшись, выложила им все свои подозрения. Затем она позвонила племяннице и сообщила, что полиция хочет арестовать Грэма. Уинифред лишилась дара речи.

Грэм пришел на Линкс-роуд вечером, около половины пятого. Он пронесся мимо полицейской машины, вбежал в холл и крикнул: «Привет!» Детективы учуяли его еще до того, как он появился в дверях. Грэм, не теряя самообладания, извинился перед ними за запах – он, мол, сосал леденцы «Победа В» по дороге из школы. Его уверенность поразила Крэбба и Бервуда – с подобным они еще не сталкивались.

Крэбб поднялся на ноги:

– Грэм, я офицер полиции, расследую твои эксперименты с ядами. Я так понимаю, ты носишь их с собой и прячешь в школе?

Грэм посмотрел ему прямо в глаза.

– Я действительно интересуюсь ядами, но с собой у меня ничего нет.

Крэбб указал на конфискованные из школы тонкие разлинованные тетради, толстый красный том «Шестьдесят знаменитых судебных процессов» и книгу «Отравитель на скамье подсудимых» в яркой сине-зеленой обложке.

– Это твои книги?

– Да, мои.

– У тебя в карманах есть яд?

– Я ничего с собой не ношу.

Крэбб шагнул вперед, предупредив, что собирается обыскать Грэма. В его карманах он нашел два флакончика с белым порошком.

– Что это?

Грэм даже глазом не моргнул.

– В одном пузырьке таллий. Во втором – не знаю.

Крэбб отставил бутылочки на кофейный столик, а потом обернулся к Грэму:

– В прошлом ноябре твоя сестра болела и обратилась за помощью в больницу Мидлсекса. У нее в крови обнаружили белладонну. Помнишь такое?

Грэм кивнул.

– Помню, что она ходила в больницу, но я тут ни при чем.

– У тебя в запасах есть белладонна?

– Нету.

– Ты покупал сурьму у аптекаря в Нисдене?

Грэм снова кивнул.

– У Эдгара, в прошлом ноябре. И атропин тоже.

Поняв, что мальчик честно ответит если не на все, то на большинство вопросов, инспектор Крэбб зачитал Грэму его права.

– Тебе все понятно? – спросил он, закончив.

– Да, – ответил Грэм.

– Атропин и белладонна – одно и то же вещество, не так ли?

– Я не виноват в болезни сестры, – повторил Грэм. – За день до того она сама смешивала в своей чашке шампунь.

Крэбб обменялся взглядами со своим коллегой. Извинившись за вторжение перед Уин, полицейские сказали Грэму, что забирают его на допрос в полицейский участок Харлесдена. Его тетя в ужасе смотрела, как племянника ведут к полицейской машине и помогают забраться на заднее сиденье. Грэм даже не удостоил ее взглядом.

Полицейский участок находился в двух милях езды от Линкс-роуд и возвышался над перекрестком Крейвен-роуд монолитом из красного кирпича. Припарковавшись, офицеры провели Грэма в комнату для допросов. Не успели они усесться, как он выпалил:

– Во втором флаконе – сурьма. Вы бы все равно это узнали.

Бервуд начал делать заметки. Крэбб задавал вопросы:

– Ты когда-нибудь давал что-то из этих веществ своей семье? Они все болели в разное время, а твой отец и сейчас страдает от последствий отравления.

– Нет, – ответил Грэм. – Я экспериментировал только на растениях.

В ходе допроса он рассказал, что большую часть ядов хранил у водохранилища, какое-то количество токсинов закопал под садовой изгородью, а остатки прятал в своей комнате. Тем не менее, все обвинения он отрицал и крепко стоял на своем.

Вечером того же дня в участок приехали Уин и Уинифред, подавленные и несчастные. Грэму уже предъявили обвинение в отравлении Уинифред, но все же разрешили выйти из камеры и повидаться с родственниками. Уин не сдержалась, увидев его:

– Ох, Грэм, зачем ты это сделал? Почему?

Ее бледный племянник ничего не ответил. Вместо этого он сказал констеблю, что хочет вернуться обратно в камеру, и охрана, зажав носы, чтобы не чувствовать запаха эфира, молча увела его прочь.