Кэрол Эн Ли
Страсть к отравлениям. Ты никогда не узнаешь, чем может закончиться твое чаепитие

Тем не менее, Грэм все-таки испытывал некоторое смятение. В записях его бесед с психиатром упоминается, что он постоянно «убаюкивал сам себя по ночам, чтобы заснуть, и мочился в постель до десяти лет». Уинифред помнила, как брат раскачивался вперед-назад в своей кроватке:

– Он делал это даже во сне и так при этом шумел, что однажды на нас даже сосед пожаловался. Кстати, мы с семьей недавно смотрели передачу о вьетнамских сиротах – они укачивали себя точно так же. Мы сразу подумали о Грэме.

Во всем остальном Грэм производил впечатление «любящего ребенка, способного на проявление положительных эмоций».

Зная, как крепко пасынок любит своих дядю и тетю, Молли регулярно брала его в гости к Ювенатам. Трое детей хорошо ладили между собой, девочки водили Грэма играть на водохранилище. Район был отлично приспособлен для детей, за исключением оживленных дорог. Сверстники Грэма бегали по Северной кольцевой дороге, запрыгивали в вагоны на железнодорожной станции, играли на площади возле моста, где гораздо позже появился огромный магазин «Икеа». Грэм не любил физическую активность и никогда не присоединялся к соседским детям, чтобы поплавать на общественном пляже Уиллесдена или в бассейне в Глэдстоун-парке. Он был счастлив только в обществе своих сестер, которые любили придумывать и играть пьесы собственного сочинения. Грэм соглашался на любую роль. Однажды ему пришлось полчаса простоять на «сцене», изображая уличный фонарь.

Уинифред и Сара уже закончили начальную школу Брейнткрофта, когда Грэм пошел в первый класс. Эта муниципальная школа, расположенная на Уоррен-роуд, в полумиле от его дома, открылась в 1928 году. «Пухлый маленький мальчик с темно-каштановыми волосами, маленьким круглым лицом и веснушками» завел мало друзей в новой школе и демонстративно игнорировал все игры на детской площадке. Он не особенно интересовался учебой и еще меньше спортом, зато обожал читать. Одноклассники относились к нему как к мебели. Над ним никогда не издевались, его компании не избегали, но он сам ясно давал понять, что предпочитает книги или одиночество. На фотографиях из школьной поездки в Суонедж в графстве Дорсет он выглядит нескладным 6-летним ребенком в аккуратном школьном свитере и шапочке – сгорбленный, с приклеенной к лицу ухмылкой.

У Фреда Янга сохранилось лишь одно светлое воспоминание о последних годах жизни Грэма в Брейнткрофте. Он считал это заслугой Уинифред и Сандры:

– В школе Грэм был тихим, замкнутым мальчиком. Он посредственно учился, но открыл в себе удивительно талантливого актера. Помню, как ходил смотреть на него в школьном спектакле. Он играл злого барона и сделал это так убедительно, что сорвал настоящие овации.

Другое представление (Грэм играл уродливую сестру в рождественской постановке) было не менее успешным. В семье отмечали, что в хорошем настроении Грэм проявлял неплохое чувство юмора, мог подшутить над собственной привередливостью и умел тонко подмечать недостатки окружающих.

Янги жили размеренно и тихо. Раз в неделю Фред выбирался в паб, но редко напивался. Молли обычно составляла ему компанию, оставляя Грэма на Линкс-роуд с бабушкой, тетей и дядей, которых он и так навещал каждый день как по расписанию. Позже Уин будет задаваться вопросом, не связаны ли преступления Грэма с «потерей сразу двух матерей в возрасте трех лет». И действительно, в какой-то момент его глубоко спрятанная боль начала пробиваться наружу. В 1960 году, находясь под арестом, Грэм вспоминал:

– Я не особо эмоциональный. Раньше был, лет в семь. Ревел каждый раз, когда вспоминал, что мама умерла.

Он плакал перед сном, размышляя, как бы сложилась его жизнь, будь его мать жива. От грустных мыслей ему снились кошмары, он стал ходить во сне. Его сестра вспоминала:

– Однажды наша мачеха Молли услышала какой-то шум посреди ночи, побежала в гостиную, где Грэм спал на раскладном диване, и успела подхватить его, прежде чем он свалился с буфета. Видимо, во сне он как-то залез на него, прошелся по верху и уже собирался прыгнуть, когда она его поймала.

Спустя годы Грэм расскажет очередному психиатру, что в том возрасте он часто лежал в кровати без сна, чувствуя, «как меняется сознание, вещи то отдаляются, то приближаются, в голове пульсирует, мысли текут медленно, ты как будто находишься вне себя». В детстве он никому об этом не рассказывал.

Потеря матери в раннем возрасте причинила Грэму сильную эмоциональную травму, а поведение отца только усугубило ее. Фрэнк Уокер (для Грэма и его сестер – дядя Фрэнк) много лет был другом семьи и очень любил детей. Он подозревал, что Фред винил своего сына в смерти Бесси и потому относился к Грэму слишком строго. Их отношения беспокоили Фрэнка, они казались ему слишком холодными:

– Насколько я знаю, отец никогда не уделял ему время. Никогда не хвалил за успехи и все такое.

Во время бесед с Грэмом в 1972 году психиатр-консультант доктор Питер Скотт отмечал:

– Обвиняемый плохо ладил со своим отцом, которого окружающие называли «сложным человеком». По словам обвиняемого, в детстве он часто чувствовал, что его «подавляют» и не понимают.

Один из сотрудников Бродмура в середине 1960-х говорил, что Фрэд Янг «не воспринимал иного мнения, кроме собственного, и не вникал в проблемы окружающих». Доктор Патрик Макграт, в то время бывший заведующим в Бродмуре, подтверждал это словами Уин, которая была полностью на стороне племянника:

– Тетя Грэма считала, что его отец, ее брат, был черствым и эгоистичным человеком, равнодушным к чувствам окружающих. Он часто унижал Грэма из-за его скудных математических способностей.

Неутешительную характеристику в ходе расследования получила и Молли Янг. В одном из отчетов Бродмура ее посмертно описывали как «властную, гордую и жесткую» женщину. Доктор Макграт считал, что она была «барахольщицей и скопидомкой… проявляла чрезмерную заботу». Доктор Питер Скотт в своих записях упоминал, что Грэм «явно неоднозначно относится к своей мачехе – то защищает, то ненавидит. Вспоминает ее трость, жадность, накопительские привычки. Говорит, что друзей у нее не было. Она запрещала ему приглашать домой гостей. Все эти факты в дальнейшем подтвердили независимые источники».

Фред испытывал к своему маленькому сыну смешанные чувства и из-за этого долгое время не мог адекватно выражать привязанность. Тем не менее, впоследствии он научился проявлять любовь и прощение в ситуациях, с которыми большинство родителей просто бы не справились. То же самое произошло с Молли Янг. Во время досудебных допросов Грэма в полиции в 1962 году Уин уже не критиковала своего брата и невестку:

– Моя невестка была хорошей матерью, очень гордилась своей семьей, а мой брат Фред был очень с ней счастлив.

Но те немногие друзья, которых Грэм завел в школе, вспоминают, что он часто жаловался на Молли: она была слишком строгой, не выделяла ему карманных денег («На расходы ему давала я, так как он постоянно таскал мелочь из карманов», – рассказывала Уин полиции.) и сломала его коллекцию моделей самолетиков после какого-то незначительного проступка. Он утверждал, что после школы Молли запирала его в комнате, пока Фред не приходил с работы, чтобы Грэм не перекусывал до ужина. Ему не разрешали завести собаку, и Грэма это возмущало. Сама Молли любила животных так же сильно, как и остальные члены семьи, и всего лишь беспокоилась, что питомец может попасть под машину из-за оживленного движения на дороге, у которой они жили. В конце концов она согласилась на волнистого попугайчика. Маленькая желтая птичка по кличке Лимон часами сидела у Грэма на пальце. Но когда Молли начала ворчать, что ее пасынок общается с Лимоном больше, чем с родственниками, и в шутку пообещала забрать у него птичку, Грэм воспринял ее слова как угрозу.

Страх Молли перед Северной кольцевой дорогой оправдался в 1955 году, когда Грэма сбила машина. Серьезно он не пострадал. Кроме заметки доктора Питера Скотта об этой аварии не сохранилось никаких записей. Тем не менее, именно она спровоцировала ключевые изменения в характере Грэма, которые позже проявились в полную силу.

Глава 2
Ядовитое логово

Зловещие темные тучи предвещали грозу, готовую в любую минуту разразиться над невзрачным домом у Северной кольцевой дороги. После аварии Грэм еще больше полюбил чтение и постоянно возвращался к излюбленным полкам в местной библиотеке. Его интересы были специфичными: история, оккультизм и фармацевтика. Он читал увесистые тома автобиографий: Юлий и Тиберий Цезари, кайзер Вильгельм II, Оливер Кромвель, Иосиф Сталин и Адольф Гитлер. На тот момент Грэму едва исполнилось девять. Война закончилась всего десять лет назад и до сих пор оставалась щекотливой темой, но его воображение будоражили истории о массовых факельных шествиях нацистов, о пылких, яростных речах Гитлера. Пока другие мальчики коллекционировали марки и наклейки, Грэм собирал газетные вырезки о войне в Германии, а однажды смастерил себе нарукавную повязку со свастикой. Его семья относилась к этому спокойно – его увлечение воспринимали как блажь, а не тревожный звоночек. Когда Уин спросили об этом, она лишь покачала головой:

– Гитлер? Думаю, Грэм мог бы даже рассказать, что тот обычно ел на завтрак.

А вот Молли увлечения пасынка беспокоили куда сильнее. Однажды она пришла в библиотеку и попросила старшего библиотекаря отслеживать книги, которые берет Грэм, и не выдавать ему некоторые из них. Библиотекарь заверил ее, что в изучении новейшей истории нет ничего плохого, а любой интерес к новой теме всего лишь временное явление. Раздраженный вмешательством мачехи, Грэм стал читать любимые книги вдали от ее пристального взгляда, на водохранилище.

Фрэд Янг никак не реагировал на ситуацию, но позже признался, что именно в тот момент осознал, насколько его сын отличается от сверстников:

– У него не было друзей, он не интересовался обычными мальчишескими забавами и постоянно что-то читал.

Уин, как всегда, души не чаяла в племяннике, но к своему ужасу вскоре поняла, что, хотя он и был «воспитанным, вежливым, но замкнутым ребенком», у него развилось «болезненное пристрастие к книгам о ядах, смерти, вуду и о других жутких вещах».

Семья пыталась не обращать внимания на опасные интересы Грэма, но вскоре это стало затруднительно – появились новые поводы для тревоги. Позже в психиатрических отчетах зафиксируют, что в десять лет Грэма «приводили во все классы школы по очереди и заставляли извиняться за организацию антиеврейского движения». Реакция школы похвальна, но после этого случая и учителя начали замечать, что Грэм ведет себя странно. Классный руководитель описывал его как «среднестатистического ученика, отличающегося коварностью и хитростью», который «часто попадает в неприятности, но избегает наказания».

Тем временем Грэм все сильнее увлекался оккультизмом. Как-то он спросил Сандру, много ли она про это читала. Та ответила, что не интересуется темой. Грэм начал объяснять, почему это так увлекательно. Он рассказал, что многому научился у парня, который ходит вместе с ним в библиотеку и называет себя членом ковена^[28] Уиллесдена. Тогда Сандра отнеслась к словам Грэма скептически. Встревожилась она позднее, когда они с матерью нашли в кармане одной из курток Грэма крошечную фигурку из рыжего пластилина. У фигурки были зеленые ноги, а из тела торчали швейные иголки.

Постепенно господство в маленьком мирке Грэма захватила одна конкретная тема. Во время обучения Фред советовал сыну подумать о карьере инженера, но в последний год учебы в начальной школе Грэм прямо сказал отцу, что это скучно и химия привлекает его гораздо больше. Сандра как-то застала его за разглядыванием маленьких флакончиков на туалетном столике его бабушки в доме на Линкс-роуд.

– Он начал проявлять интерес к странным вещам, – вспоминала она. – Постоянно собирал пузырьки из-под духов и другие флакончики с резким запахом, особенно из-под лака для ногтей.

Ее мать тоже заметила необычное увлечение Грэма:

– Он постоянно носил в карманах маленькие бутылочки. Мы их находили и выбрасывали.

Позже они поняли, что Грэм вдыхал пары ацетона и эфира, которые оказывали на него возбуждающее действие. Иногда он доставал из кармана пузырек и просил сестру, тетю или кузину угадать содержимое по запаху, а потом сам перечислял все ингредиенты. Он рассказывал о воздействии различных ядов на человеческий организм. Однажды он подробно описал Сандре, что будет, если принять аспирин на пустой желудок. Когда кто-то из членов семьи неважно себя чувствовал, Грэм расспрашивал о симптомах, словно квалифицированный врач, а потом советовал лекарство. Он знал медицинское название каждой болезни и демонстрировал выдающуюся память на детали.

Его страстью стали яды. Он брал в библиотеке тематические книги и прятал их под фальшивыми обложками, чтобы не расстраивать мачеху.

Он почти не готовился к выпускным экзаменам и сам больше остальных членов семьи удивился, когда успешно их сдал. В качестве поощрения отец купил ему набор для химических опытов.

В конце 1950-х жизнь в Нисдене била ключом. Здесь, совсем недалеко от свингующего Лондона, родилась первая супермодель Твигги, появилась и захватила вершину музыкальных чартов группа «Джонни и Пираты», а в кафе «Эйс», гудящем в такт рок-н-роллу и реву мотоциклов, процветала молодежная культура. В многочисленных пабах, украшенных барельефами в стиле Тюдоров, было не протолкнуться – по мере развития застройки количество посетителей постоянно увеличивалось. И все же, несмотря на весь свой потенциал, Нисден медленно, но верно скатывался в упадок. Газета «Нью Стейтсмен» привела пригород в качестве яркого примера того, что идет не так, когда большая дорога «одновременно делит и душит территорию».

Грэма абсолютно не волновала происходившая вокруг него культурная революция. Его мысли постоянно занимали яды. Он думал о них даже во время поездки с Молли в Лондон, куда они выбрались, чтобы купить новую школьную форму у Майерса, торговца на Нисден-Хай-роуд. С окончания начальной школы Грэм заметно похудел. Когда Молли отвела его в парикмахерскую, из отражения в зеркале на нее посмотрел угловатый, темноволосый юноша с глубоко посаженными глазами и узким ртом.

Грэм стал одним из первых учеников средней школы имени Джона Келли на Танфилд-авеню и Уиллесдене. Построеннная в 1958 году, она представляла собой огромное современное стеклянное здание с просторными игровыми площадками и отдельным корпусом для девочек. Школа возвышалась над жилыми домами, словно корабль над гаванью. Директор школы Генри Меркель, которого ученики называли Гарри, был хитрым, но строгим человеком. Выступая с речью на линейке, он напомнил ученикам, как важно следить за собой, своими мыслями и имуществом. «Аут – значит аут»^[29], – такими словами он закончил свою речь.

Грэм зарекомендовал себя как довольно посредственный ученик в большинстве наук, за исключением естественных. Учитель Джеффри Хьюз определил его в продвинутую группу по химии. Вместо того чтобы скрывать свою одержимость ядами, Грэм выставлял ее напоказ, за что получил сразу два прозвища – Кислота и Безумный Профессор. Он все еще держался обособленно, но впервые в жизни обрел двух друзей, которые по-доброму отнеслись к его странностям. Ими стали его одноклассники Клайв Криджер и Крис Уильямс.

– Не знаю, почему мы подружились, – размышлял Крис. – Больше он ни с кем не общался, и я, видимо, пожалел его. Грэм отличался от остальных. Он вел себя как взрослый, но немного странный.

Троих мальчиков объединил интерес к химии, они часто задерживались в школьной лаборатории. Крис и Клайв наблюдали, как Грэм скармливал разные вещества мышам, чтобы понаблюдать за их смертью. После он сам вскрывал трупики грызунов и комментировал свои действия, словно настоящий патологоанатом. Однажды он спрятал мышь в ранце, чтобы закончить вскрытие у себя в спальне, но мертвое животное нашла Молли и заставила Грэма избавиться от него.

Разозленный Грэм заперся в своей спальне, взял большой лист бумаги и нарисовал могилу, окруженную змеями, пауками и летучими мышами. На могильном камне он написал: «Темная память Молли Янг, покойся с миром». Рисунок так бы и остался неприятной детской выходной, но в контексте ситуации стал практически мрачным предзнаменованием. Уинифред вспоминала, как расстроилась Молли, обнаружив картинку, – Грэм специально оставил ее на видном месте. Уинифред была уверена, что именно в то время разум ее брата «раскололся».

Сам Грэм признавался, что к тому времени уже был «одержим всякой жутью». Клайв Криджер сидел с ним за одной партой и обеспокоенно наблюдал, что Грэм рисует в учебниках:

– На его картинках я висел над чаном с кислотой, а Грэм держал у веревки свечу. Ему нравилось рисовать людей на виселицах с воткнутыми в тела шприцами с надписью «яд».

Когда дядя Джек сделал тете Уин дощечку для бинго, Грэм разукрасил ее черепами, монстрами и флакончиками с ядом. Эскиз надгробия Молли стал первым в серии его мрачных рисунков: он изображал гробы с надписями «мама» и «папа», кошмарных существ, мертвые головы, дьяволов и вампиров. Фрэнк Уокер вспоминал, что Молли как-то принесла ему пару эскизов и обеспокоенно спросила:

– Что ты об этом думаешь?

– Он твой сын или мой? – резко ответил Фрэнк.

Он не испытывал особой симпатии к Янгам и считал, что им следует обсудить с Грэмом проблемы, которые спровоцировали такое поведение. В какой-то момент Грэм попытался переключиться с набросков на написание коротких рассказов. Он довольно быстро отказался от мечты о литературной славе, когда издательство «Ридерз Дайджест» не ответило на его полеты готической фантазии.

Половая зрелость сделала Грэма косноязычным в общении с подругами его сестры и кузины. Он начал отпускать странные замечания – то ли из-за нервозности, то ли, как подозревала Сандра, потому что ему нравилось ставить людей в неловкое положение. Когда дядя Джек попал в больницу Мэнор-Хаус, Грэм поехал навестить его на автобусе вместе с Сандрой. Она спросила кондуктора про правильный тариф, чтобы купить детский билет для двоюродного брата, а Грэм за ее спиной зажег сигарету и начал пускать по проходу кольца дыма. По дороге домой она вскользь упомянула, что у ее подруги появился парень. Остаток дороги Грэм дразнил ее этим, чуть не доведя до безумия. Сандра с большой неохотой взяла его с собой в больницу в следующий раз, но пожалела об этом почти сразу: в автобусе Грэм сел напротив какой-то женщины, наклонился вперед и молча уставился на нее. Та поспешно пересела на другое место. А однажды, когда они вместе сидели в кафе, Грэм выбил напиток из рук официантки и торжествующе процитировал Гарри Меркеля:

– Аут – значит аут!

Он вел себя прилично только в окружении пожилых людей – их общество, казалось, действовало на него умиротворяюще. Он часто гулял в Глэдстоун-парке, садился на скамейки рядом с отдыхающими стариками и заводил с ними беседы.

Страх Грэма перед медицинскими процедурами достиг пика, когда его отправили на осмотр у стоматолога. Он сбежал из зала ожидания при первой же возможности, домой его привез офицер полиции Харлесдена. Грэм утверждал, что его похитили, преступник долго возил его по Уиллесдену, а потом внезапно отпустил. Когда констебль строго приказал говорить правду, Грэм разрыдался. Он признался, что все выдумал, надеясь, что Молли больше не заставит его идти к стоматологу. Мачеха посочувствовала пасынку и устроила ему прием в стоматологии под наркозом. Воспользовавшись случаем, она записала его и к психиатру – якобы из-за его страхов и периодических прогулов. На самом деле, она хотела обсудить его развивающуюся «странность». Психолог не заметил «ничего необычного» в Грэме, зато Молли в своих заметках назвал «довольно напряженной, чрезмерно ответственной и слишком заботливой».

Но Молли беспокоилась не на пустом месте. Особенно ее тревожила стойкая привычка пасынка курить и нюхать токсичные пары. Когда она спросила его о дырке на школьном блейзере, Грэм признался, что пролил на себя маленькую бутылочку кислоты, которую нашел в мусорном контейнере за аптекой на Нисден-Хай-роуд. Молли обыскала его комнату. Обнаружив несколько похожих пузырьков, она отвела Грэма в ту самую аптеку и предупредила владельца, что сообщит о незаконной утилизации токсичных отходов в полицию. Обезумев от беспокойства, она обсудила случившееся с Уинифред и Сандрой, но ничего не сказала мужу.

– Тетя Молли знала об увлечении Грэма ядами гораздо больше, чем дядя Фред, – считала Сандра. – Она пыталась защитить Грэма.

Молли искренне не хотела расстраивать мужа. В октябре 1960 года он похоронил свою мать Ханну и глубоко переживал эту потерю.

После смерти бабушки к Грэму вернулись ночные кошмары. Позже он рассказал заведующему Бродмура доктору Патрику Макграту, что перед сном у него случались «какие-то панические атаки»: в его голове звучали непонятные фразы, возникали смутные образы. Он ни с кем это не обсуждал, но стал чаще попадать в неприятности в школе. Однажды он затеял жестокую драку с двумя мальчиками постарше на игровой площадке. Драчунов растащил директор Гарри Меркель. Грэм щелкнул каблуками и отсалютовал ему нацистским приветствием. Директор схватил его за ухо и отволок в свой кабинет.

– Нам это казалось забавным, – рассказывал Клайв Криджер об одержимости друга Гитлером. – Грэм иногда зачесывал волосы набок, прижимал расческу к верхней губе, а потом расхаживал с важным видом и повторял какую-нибудь речь Гитлера на немецком. Мы все смеялись.

Грэм вел себя все хуже. Хотя отец давал ему карманные деньги – два шиллинга и шесть пенсов, он устроился уборщиком выходного дня в местное кафе еще за пять шиллингов. Часть денег он тратил на фейерверки, разбирал их в старой хижине у водохранилища, извлекал порох, пересыпал его в картонные трубки и мастерил «бомбы». Под любопытными взглядами друзей он поджигал их на берегу водохранилища. Грэм чудом избежал смерти, когда одна из его «бомб» однажды взорвалась прямо в хижине, где он прятал яды. При расследовании взрыва полиция обнаружила разнообразные тюбики и бутылочки, но не смогла доказать их принадлежность Грэму.

Крис Уильямс вспоминал, как Грэм с помощью «бомб» отомстил мальчикам-близнецам из Нисдена, которых недолюбливал:

– Он придумал взрывчатку на основе сахара и средства от сорняков и подорвал стену в их саду.

В другой раз он облил машину заместителя директора школы веществом, которое разъело краску.

– Ему на тот момент было всего 13, – говорил Уильямс.

У Грэма не было друзей среди соседских подростков в основном потому, что их родителям не нравилась его привычка «рыскать вокруг» и пристальный взгляд. Большую часть времени Грэм проводил наедине со своими книгами и флакончиками.

– Он тогда читал книгу об Уильяме Палмере^[30], печально известном отравителе викторианской эпохи, – вспоминала Уинифред. – Он постоянно брал ее в библиотеке. Грэм восхищался его умом.

Палмер был единственным человеком, которым Грэм восхищался больше, чем Гитлером. Он зачитывал Уинифред отрывки из главы о нем в книге «Шестьдесят знаменитых судебных разбирательств» и рассказывал, как хитро Палмер травил людей сурьмой. Устав слушать брата, Уинифред возразила, что ум преступника не уберег его от палача. Грэм уверенно заявил, что сейчас у него бы получилось избежать казни. Когда Уинифред отметила, что отравителю все равно дали бы пожизненный срок, Грэм пожал плечами: «Ну и что».

Затем Грэм увлекся криминалистикой. Любимая книга появилась у него в 1960 году – «Отравитель на скамье подсудимых: двенадцать историй отравления». Автор Джон Роулэнд в предисловии упоминал его обожаемого Палмера:

«В прошлом каждого осужденного убийцу автоматически приговаривали к смертной казни, даже если присяжные просили о пощаде. Теперь же только определенные категории убийств неизбежно караются смертью. Представьте, какое количество повешенных в прошлом избежали бы виселицы в настоящем…

Смертную казнь сохранили для убийц, которые совершили преступление с применением огнестрельного оружия, но отменили для отравителей. И все же большинству кажется, что человек, который стреляет в жену из револьвера в минуту гнева, виновен меньше отравителя, который подмешивает смертоносное вещество в пищу для членов своей семьи. В подавляющем большинстве случаев доказанное отравление подтверждает, что виновный с полным пониманием и целенаправленно готовился к нему несколько месяцев или даже лет. Его или ее цель состоит в том, чтобы убить свою жертву, но выставить все так, словно смерть наступила от естественных причин».

Вторая глава книги («Сурьма») захватила Грэма больше остальных. Врач из Глазго XIX века, доктор Эдвард Уильям Притчард отравил свою жену и ее мать и был казнен в 1865 году перед стотысячной толпой. Вот как начинается глава:

«Сложно сказать, почему мышьяк крайне часто фигурирует в случаях отравлений, а сурьма – сравнительно редко. Эти два яда очень тесно связаны между собой как в химии, так и в токсикологии. Их симптомы и действие во многом схожи. Даже в области теоретической химии мышьяк и сурьма принадлежат к одному классу. И все же на каждый случай отравления сурьмой приходятся десятки случаев отравления мышьяком. И поскольку отравление мышьяком сходит на нет в последние годы, сурьма, похоже, окончательно исчезла со сцены…»

За следующие 17 страниц Грэм узнал, что сурьма относится к тому же химическому семейству, что и висмут, фосфор и мышьяк. Этот хрупкий полуметалл без цвета и запаха может принимать кристаллическую форму, растворяется в воде и спирте и обладает сладким привкусом. Много веков ее, наряду с другими солями сурьмы, использовали в производстве косметики, красок, стекла, резины и лекарств, но из-за высокой токсичности вещество перестали использовать в составе средства от кашля. Как медленно действующий яд, сурьма вызывает непрекращающуюся рвоту, судороги и диарею. Такие симптомы часто ошибочно списывают на другие заболевания. Регулярное употребление яда в течение длительного времени приводит к мышечной атрофии, организм перестает выводить воду, вещество провоцирует судороги, в результате чего неизбежно наступает смерть. В конце главы Роулэнд размышляет, что можно узнать о психике отравителя из дела Притчарда:

«Он, разумеется, отличался типичной безжалостностью. Его совершенно не беспокоили страдания, которые он причинял другим людям. Как врач, он понимал, на какие муки обречет своих жену и тещу длительным и систематическим отравлением. Безусловно, медленный процесс такого рода отличается большей жестокостью, чем единоразовое введение смертельной дозы…»

Вскоре после прочтения книги Грэм сказал своим друзьям, что однажды встанет в один ряд со знаменитыми отравителями: Притчардом, Палмером и Криппеном.

– Мы думали, что он шутит, – говорил Клайв.

Несколько дней спустя Грэм снова подрался на игровой площадке – на этот раз приревновал Криса к их общему другу Ричарду Хэндсу, который жил неподалеку от Грэма. Заметив мальчиков вместе, Грэм вызвал Криса на драку в школе.

– Я ту потасовку никогда не забуду, – признавался Крис. – Все закончилось очень быстро. Грэм был намного меньше меня. Он лежал на земле, я стоял над ним. Тут он поднял взгляд и сказал: «Я убью тебя за это».

Тогда Крис просто рассмеялся и протянул Грэму руку.

– Дети часто говорят такое, когда проигрывают. Но спустя какое-то время, когда мы уже помирились, Грэм повторил свои слова: «А знаешь, я ведь правда могу тебя убить».

В отличие от других детей, Грэм говорил серьезно.