Квасецкий
Всратые писатели
От этого во рту встало ощущение сольной сухости, как-будто сунул себе куча соли в рот разом и в теле стало дурно. В горле появилось ощущение как-будто ее хорошенько протерли наждачкой, а во рту привкус железа.
В полях муки, в окружении кристаллов соли и соляных сугробов стоял он. Тот, кто даст ему напиться воды.
В чёрной монашеской рясе с посохом и большой чёрной бородой стоял мужик и вещал.
«Всратые писатели, приходите все, все приходите. Всех ждём»
Антон пошел к сцене, пробираясь сквозь черные балахоны. Он проходил сквозь тёмную гущу, которая была темнее самого крепко заваренного чая. Иногда он выхватывал из толпы чьи-то лица, смутно знакомые: коллеги, бывшие писатели и блогеры, с которыми сотрудничал. Они проплывали мимо, кто-то улыбался, узнавая, но больше ничего.
Сверху шел снег, он окрашивался светом, шедшим от сцены, а когда попадал в толпу, то она всасывала этот свет и снежинка из белой становилась черной. Балахоны поглощали свет, создавая темную, слепую зону.
Антон вышел к сцене.
Ожидаемо, сверху сидел старец в балахоне, как монах Нестор. Он сидел с пергаментом в руках и гусиным пером аккуратно наносил буквы.
А рядом несколько людей аккуратно переписывали, написанное им же. Из толпы выходили люди и тоже вписывали что-то или садились за место кого-то и продолжали писать за других.
Где-то пел хор.
– Подойди ближе
Антон забрался на сцену и сверху посмотрел на толпу. В руку ему всунули пергамент. Он долго читал, оставаясь вне того, что происходит вокруг. Он долго читал. Очень долго, пока не прошла длинная зимняя ночь и не появились первые лучи солнца.
– Вот так нужно писать и жить, а твоя жизнь – это химера. Тебе кажется, что ты движешься куда-то, но на самом деле ты остаешься на месте и плесневеешь. Но думаешь, что ты куда-то движешься.
– А в чем тогда цель всего этого?
– Цели, деньги, машины, пароходы и яхты для компьютеров, для человека есть только путь.
И снова Антон оказался у подъезда, а потом в своей квартире, с маленькой плесневой родинкой.
