Олег Курылев
Убить фюрера
– А что будет делать бедняга Смартган, когда придет его срок? – полушутя спросил Нижегородский.
– А его срок может никогда и не прийти, – серьезно произнес Каратаев. – Его может вообще не быть, этого самого Джона Смартгана, как наверняка не будет множества других, еще не родившихся сейчас людей.
– Как так?
– Очень просто. Спасая одних, мы убиваем других!
Каратаев откинулся на спинку стула и как-то насмешливо посмотрел на соотечественника.
– А ты что думал? Четырнадцать миллионов человек в результате несостоявшейся войны останутся живы – и все? Среди них будет много молодых мужчин, которые, создавая свои семьи, невольно отнимут женщин у других. Возникнут миллионы новых семейных пар одновременно с утратой огромного числа легитимных союзов. Она не потеряет на войне своего парня и потому не выйдет за того, за которого должна бы выйти. Родятся совсем не те дети, Нижегородский! Это ты понимаешь? А приплюсуй сюда пандемию восемнадцатого года, погубившую в условиях мирового конфликта и последовавшей разрухи двадцать семь миллионов. Если ее и не избежать, то без войны эта цифра обязательно изменится в меньшую сторону. А учти Вторую мировую и нашу Гражданскую со сталинским террором. Мы ведь с тобой расчитываем на отмену и этих мероприятий. Людей станет больше, но миллионы других просто не родятся, потому что не встретятся их родители. Так что под вопросом и Джон Смартган. Так-то вот.
– Получается, что мы можем убить его с помощью его же собственной книги? – сделал парадоксальный вывод Нижегородский.
– Получается, так.
В половине десятого, воскресным утром 28 июня они, отпустив извозчика, стояли на правом берегу Милячки, издали наблюдая за происходящим на набережной Аппеля. Звонили колокола церквей, но не по случаю приезда наследника, а в память павших когда-то на Косовом поле.
Нижегородский был в коротком кремовом пиджаке, узких брюках и соломенной шляпе-плоскодонке с широкой, золотисто-коричневой атласной лентой вокруг тульи. Каратаев предпочел белый, дачного покроя костюм, панаму и трость. Оба, таким образом, ничем не отличались от здешних курортников.
Народ прибывал. Большую часть составляли местные мусульмане, видевшие в далекой католической Вене гораздо меньшее зло для себя, нежели в близком православном Белграде. Люди шли с окраин и из соседних селений выказать верноподданнические чувства будущему императору. Многие были с цветами.
– Запомни, ты – корреспондент «Берлинер берзен-цайтунг», – еще раз повторил Каратаев, – а я – по-прежнему скромный музейный работник. Если что, встречаемся вон там, на Козьем мосту.
– Пора уже выдвигаться на исходную, – сгорал от нетерпения Нижегородский.
– Рано, нечего там светиться. Они только две минуты как выехали. – Каратаев в который уже раз щелкнул крышкой своих карманных часов. – Пошли, выпьем пока кофе.
Они расположились за столиком прямо на улице, под полосатой маркизой[67].
– Та-ак, – снова посмотрел на часы музейный работник, – сейчас Фердинанд в Филипповичах приветствует тамошний гарнизон. Минут через пятнадцать они подъедут к городу и остановятся у главпочтамта. Там у эрцгерцога должна состояться какая-то беседа с аулическим советником Боснии.
– О чем разговор?
– Неизвестно. Так, допивай свой кофе. Пора.
Компаньоны не спеша направились к мосту. Послышались глухие выстрелы пушечного салюта. Они прибавили шаг.
– Только не вздумай лезть в первый ряд, – наставлял Каратаев. – Там будет много раненых, и я не хочу возиться с тобой…
– Едут! – раздались крики, и толпа устремилась вперед.
Полицейские принялись сгонять особенно любопытных с проезжей части. Как и следовало ожидать, они не обращали ни малейшего внимания на личности, следя исключительно за поддержанием внешнего порядка. Вадим скользнул взглядом по верхним этажам зданий, отметив много распахнутых окон, в каждом из которых мог бы спокойно разместиться снайпер.
– Смотри, смотри, – тронул за плечо товарища Каратаев, – видишь того типа?
Нижегородский заметил пробирающегося вдоль заднего ряда зрителей молодого парня в длинном расстегнутом сюртуке явно с чужого плеча. В одной руке он держал громадный букет роз, другой отбивался от каждого встречного-поперечного на своем пути. Он двигался к мосту и все время оглядывался.
– Вижу, – сказал Нижегородский и рванулся вперед.
– Куда! – схватил его за рукав Савва.
В это время только что смолкло эхо последнего, двадцать четвертого орудийного залпа. Кортеж приближался. Машины ехали медленно, никакого эскорта возле них не было. Стоявшие по обе стороны мостовой люди махали руками и что-то выкрикивали. Полицейские с болтающимися на левом боку длинными саблями, повернувшись к публике и раскинув руки, сдерживали людей, а когда машины подъезжали ближе, они оборачивались и брали под козырек. Под колеса, на капот и подножки автомобилей летели цветы.
– Куда же он идет? – услыхал Вадим голос Каратаева и обернулся.
Парень с букетом уже миновал мост и чуть ли не бегом двигался дальше вдоль набережной. Компаньоны не сговариваясь подались за ним, но через несколько шагов Каратаев резко затормозил:
– Стой! Это не он!
Они повернули назад. Первый автомобиль уже поравнялся с мостом, и было хорошо видно сидящих в нем людей. Однако внимание соотечественников было обращено на вторую машину. Нижегородский, привстав на цыпочки, сумел даже разглядеть ее номер – «А III 118». За рулем справа сидел водитель в форменном кителе и фуражке. Слева от него – сухощавый человек средних лет в парадном военном мундире. Вадим знал, что это генерал Оскар Потиорек. На заднем сиденье справа в этот солнечный день ярко выделялось белоснежное платье графини Хотек. На ней была широкая белая шляпа со страусиным пером, на груди, под высоким, почти до самого подбородка воротником поблескивало алмазное колье. Нижегородский сразу отметил, что все газетные фотографии совершенно не передавали обаяния, грации и женственности этой сорокапятилетней кареглазой красавицы. Вадим перевел взгляд на ее спутника. В течение секунды он рассмотрел его ярко-зеленый плюмаж из перьев попугаев, почти полностью закрывавший невысокий кивер. Мощный торс эрцгерцога туго обтягивал голубой китель с орденской лентой через правое плечо и звездами, но главной деталью были все же громадные, закрученные вверх черные усы, прозванные в Германии «Дело сделано!». Уже по прошествии нескольких лет они будут казаться чрезмерными до карикатурности.
В этот момент кто-то толкнул Нижегородского. Он обернулся, краем глаза заметил смотрящего на часы Каратаева и услыхал позади себя удивленный возглас:
– Ты что делаешь, мерзавец!
Раздался взрыв. Из-под третьего по счету автомобиля вырвались клубы желтоватого, подсвеченного вспышкой дыма. Фаэтон подпрыгнул, развернулся влево и, наехав на тротуар, замер. Все пространство вокруг заволокло едкой гарью. С верхнего этажа здания напротив почти беззвучно сыпались оконные стекла. Несколько человек упало, кто-то истошно завопил. Заскрипели тормоза, и три других автомобиля, проехав немного вперед, остановились, при этом последняя машина заняла место вылетевшей в сторону третьей. Толпа охнула и оцепенела. Но уже в следующую секунду к машинам со всех сторон двинулись люди.
– Вот он! – раздались голоса. – Держите его!
Слева от Нижегородского, сбрасывая на ходу уже почти сорванный с него пиджак, к реке бежал человек. Он только что вырвался из рук австрийского офицера, на которого зачем-то с криком накинулся полицейский. Вадим видел, как беглец попытался на ходу открыть зубами небольшой аптекарский пузырек, но выронил его в воду. Он забежал в реку по пояс и бросился вплавь. За ним устремилось не меньше десятка горожан, среди которых были сцепившиеся друг с другом офицер и ополоумевший от всего произошедшего полицейский. Впрочем, на противоположном берегу злоумышленника уже поджидали, так что деваться тому было некуда. Некоторые сбрасывали одежду и обувь, готовые последовать за ним в воду.
– Уф! Слава богу, – выдохнул Каратаев. – Секунда в секунду. Пошли, посмотрим на герцога.
Они посторонились, уступая дорогу бежавшим в обоих направлениях людям и, выждав несколько секунд, стали пробираться в сторону кортежа. К этому времени полицейские уже пришли в себя, окружив плотным кольцом место вокруг автомобилей. Им помогали какие-то люди в гражданском платье, вероятно венские секьюрити, приехавшие в Сараево заранее. Появилось несколько открытых повозок и фиакров, в которые стали усаживать пострадавших. Нескольких человек несли на руках и укладывали в повозки по одному.
– Эй ты, давай быстро в аптеку за бинтами, – распоряжался полицейский вахмистр. – Тащи сюда и аптекаря. А ты гони в госпиталь! – приказывал он кучеру. – И смотри у меня! Потом мигом назад.
Эрцгерцог некоторое время провел рядом с женой. Сопровождавшая герцогиню фрейлина, смочив из бутылочки платок, осторожно вытирала ей шею, что-то приговаривая. Герцогиня была бледна и не произносила ни слова.
– Ну, ну, все обошлось, – успокоил ее эрцгерцог.
Он надел свой кивер с зеленым плюмажем и направился к стоявшему в стороне поврежденному автомобилю. То место, где произошел взрыв, было отмечено неглубокой, еще дымящейся воронкой. Если бы не прочный корпус фаэтона, жертв было бы не избежать.
– Сколько раненых, граф? – спросил Фердинанд у бегущего следом с обнаженной саблей Гарраха. – Послали за врачом?
– Двое, ваше высочество, один серьезно…
– Я спрашиваю вас о раненых вообще, а не только из числа свиты! – резко обернулся наследник. – И нечего бегать за мной и размахивать саблей. Займитесь лучше пострадавшими… А вы кто такой?
Немного в стороне стоял мокрый офицер, белый мундир которого украшали следы речной тины и водорослей.
– Лейтенант Морсей, ваше высочество.
– Хорош!
– Ваше высочество, – к эрцгерцогу подошел Потиорек, – вот этот мерзавец.
Двое полицейских вели под руки мокрого молодого человека в разодранной белой рубашке с пятнами крови на груди. Он был основательно избит, из носа его сочилась кровь. Вероятно нахлебавшись воды, он сильно кашлял и отплевывался.
Фердинанд некоторое время смотрел на бомбиста, потом спросил:
– Как вас зовут?
– Уедненье или смрт, – произнес тот тяжело дыша.
– Ничего, он скажет, ваше высочество, – убедительно произнес удерживавший парня унтер-офицер.
Фердинанд отвернулся. К нему снова подошел граф Гаррах.
– Все раненые отправлены в госпиталь: два десятка гражданских и двое наших офицеров. Один ранен тяжело, в голову.
– Кто?
– Граф Мерицци.
– Мы навестим его. – Фердинанд выдержал паузу. – Что удалось узнать? Как Софи?
– Держится мужественно, – быстро заговорил Гаррах. – На заднем сиденье мы нашли запальный капсюль, которым, вероятно, и оцарапало шею герцогини. Бомба самодельная. В стене дома напротив места взрыва обнаружены обрезки гвоздей и свинцовой проволоки, а судя по дыму, это кордит или что-то в этом роде.
– Благодарю вас, граф.
Подошел Потиорек.
– Ваше высочество, разрешите нам убрать с улиц толпу?
– Ни в коем случае!
– Может быть, вызвать гусар из Тарчина?
– Вы хотите сделать меня посмешищем, генерал? – Эрцгерцогу стоило большого труда не сорваться. – Лучше посоветуйте, как нам быть дальше: ехать в ратушу или сразу во дворец? Вы уверены, что больше не будет сюрпризов?
– Ваше высочество, два покушения за один день – это маловероятно, – стал убеждать наследника генерал. – Если вы помните, в десятом году студент Жераич стрелял здесь же в тогдашнего губернатора. Следствие установило, что он был один. Я почти убежден – это аналогичный случай.
Фердинад кивнул, подошел к своему автомобилю и протянул руку жене. Та вложила в нее свою подрагивающую ладонь и улыбнулась. Герцог снял кивер, нагнулся и, целуя белую перчатку герцогини, заметил на ней капельку крови.
– Ты не забыла, какой сегодня день?
Он выпрямился и поднял кивер с зелеными перьями высоко над головой. Толпа пришла в движение.
– Да здравствует эрцгерцог! – крикнул кто-то по-немецки.
– Будь славен наш добрый герцог и наша матушка-герцогиня! – закричали со всех сторон на сербско-хорватском.
Гости и сопровождающие стали рассаживаться по машинам. Народ расступился, освобождая дорогу. На мостовую снова полетели цветы.
– Едем, – распорядился Фердинанд. – Нужно срочно послать телеграммы: императору в Хофбург и детям в Артштеттен.
Три автомобиля двинулись дальше на прежней скорости.
– Что скажете, господин поэт? – спросил Нижегородского Каратаев. – Как вам первый акт? Отыграно точно по сценарию. Нет, лично я потрясен! – Он взял Вадима под руку и повлек в сторону. – Жаль все же ломать эту мировую пьесу. Сегодня здесь я ощутил себя если не богом, то Фаустом или Хромым Бесом Лессажа. Ведь я знал наперед каждое их движение… Впрочем, ладно. В сторону лирику – в нашем распоряжении двадцать минут, после чего мы вступаем в игру.
Они остановились, наблюдая за толпой, собравшейся возле поврежденного автомобиля. Нижегородский закурил.
– А кто был тот с букетом, что пробежал мимо? – спросил он.
– Только не Принцип. Скорее всего, это Кубрилович, или вовсе посторонний. Пошли поближе, посмотрим.
Компаньоны протиснулись к машине сквозь плотное кольцо любопытных. Первый их ряд состоял в основном из местной детворы, с восхищением рассматривавшей мощный автомобиль. Они трогали дверцы, гладили лакировку крыльев и спорили, каким образом разворачивается полотняный верх. Подростки постарше пытались помогать шоферу подкачивать пробитые колеса.
– Смотри, какой красавец, – произнес Каратаев, – настоящий австрийский «Роллс-Ройс». Между прочим, это «Граф унд Штифт фаэтон» – первая легковушка австрийского производства, 1910 год выпуска. Каких-то тридцать две лошадиные силы, а выглядит, словно подбитый танк. До скорости в сто километров разгоняется… хотя постой, до такой скорости он вообще не разгоняется. Ну ладно, пошли.
Они выбрались из кольца и не спеша направились в сторону Латинского моста.
– А ты знаешь, что автомобиль, в котором сейчас едет эрцгерцог, принадлежит графу Гарраху? – поглядывая на часы, спросил всезнающий Савва. – Да-да, тому самому долговязому аристократу, что любит размахивать обнаженной саблей. Из собственной, так сказать, конюшни. Сначала на всю честную компанию было только три «фаэтона», которых в последний момент оказалось недостаточно. Включать в состав кортежа иномарки посчитали непатриотичным, и граф, имеющий точно такую же машину, любезно предложил свою. Потом, спустя много лет по этому поводу возникнет грандиозная тяжба. То есть я хотел сказать, должна была бы возникнуть, если бы герцога… ну, ты понимаешь. Машину по приказу императора должны поместить в Венский Исторический музей. Граф, разумеется, не станет возражать, а вот одна из его наследниц, баронесса Алиса Дрейган, в начале следующего века потребует вернуть ей авто предка, но получит решительный отказ. Дело дойдет до суда, а цена исторического экспоната достигнет пяти миллионов евро. Любопытно, сколько это по нынешнему курсу?
Соотечественники уже подходили к Латинскому мосту. Набережная по-прежнему была заполнена людьми, живо обсуждавшими недавние события. Полицейские снова оттесняли их с проезжей части, освобождая дорогу гостям.
– Та-а-ак… – Каратаев посмотрел на часы. – Он только что произнес краткое ответное слово: «Прошу передать населению вашего прекрасного города…» и так далее, и теперь они осматривают колонный зал ратуши. Вероятно, именно сейчас Потиорек, Гаррах и полицмейстер спорят, какой дорогой им ехать в госпиталь: Фердинанд отменил посещения дворца, музея и арсенала, но решил проведать раненых офицеров. Через восемь с половиной минут он снова будет здесь.
Компаньоны свернули в переулок и остановились возле магазина Мориса Шиллера. Мимо них так близко, что Нижегородскому пришлось посторониться, в дверь магазина прошел бледный молодой человек со впалыми щеками и отсутствующим взглядом глубоко посаженных глаз. Он споткнулся о порог и едва и не упал.
– А вот и главный герой, – прошептал Каратаев, оттаскивая Вадима в сторону. – Похоже, парень в трансе от их неудачи. Ну ничего, теперь он у нас на крючке и никуда не денется. Ты только не пялься на него в упор, когда выйдет.
– Может, вообще не выпускать его оттуда? – спросил Нижегородский. – Шарахнуть чем-нибудь по башке и сдать полиции. После всего случившегося с нами вряд ли станут спорить, да и оружие при нем.
– Ты хочешь, чтобы тебя потом как свидетеля затаскали по судам? То-то же. К тому же стопроцентной уверенности, что это он, у нас пока нет. Пошли.
Они прошли несколько шагов.
– Так, ты оставайся тут, – распорядился Каратаев, – и не сходи с этого места. Я стану вон там, у дерева. Слева на подножке герцогской машины должен будет стоять Гаррах с саблей в руке. Хороший ориентир для тебя. Только пускай Принцип сначала вытащит пистолет. Потом толкай его что есть силы, а дальше по обстановке. Я подстрахую.
Каратаев отошел к дереву. В этот момент набережная оживилась, послышались возгласы, крики «Едут!». Вадим напрягся. Он встал вполоборота к мостовой так, чтобы видеть одновременно дверь, за которой скрывался террорист, и перекресток. Из лавок и магазинов высыпала публика, устремляясь к набережной. Пробегая мимо Вадима, люди упирались в полицейское оцепление, и через минуту все пространство у магазина деликатесов оказалось запружено зеваками. Шум усилился, многие вышли на проезжую часть. Внезапно людская масса подалась, раздались резкие гудки клаксонов и свистки полицейских. Стоявшие на мостовой метнулись к тротуарам – в переулок завернула первая машина.
Нижегородский увидел на ее левой передней подножке долговязого офицера. Он вцепился правой рукой в дверцу, держа в другой обнаженную саблю. Автомобиль проехал метров шесть после поворота, затем в нем произошла какая-то возня – сидевший на переднем сиденье губернатор съездил-таки по уху шофера, – после чего, заскрипев тормозами, фаэтон остановился. Далее все произошло так, как накануне описал Каратаев: машины сбились в кучу, их взяли в кольцо уличные зеваки, довольные тем, что могут так близко лицезреть наследника с супругой, а мечущиеся стражи порядка, пытаясь освободить мостовую от публики, только усиливали хаос.
Испуская клубы газолинового выхлопа, автомобили начали сдавать назад. Стараясь ничего не упустить, Вадим лихорадочно закрутил головой. То фиксируя боковым зрением зеленый плюмаж эрцгерцога, то резко повернувшись, он метался взглядом по толпе в поисках террориста. Вот-вот машина с Фердинандом приблизится к нему… Но фаэтон вдруг затормозил в полутора метрах от бордюра, и Вадим, увидав, что шофер начинает выворачивать руль, догадался, что ближе он уже не подъедет. Тогда он попытался протиснуться к маячившим над складками автомобильного тента перьям кивера и дамской шляпы, но мешали несколько человек. Вадим привстал на цыпочки: рядом с правой передней дверцей, прямо напротив водителя стоял какой-то субъект в мятом пиджаке, совсем непохожий на того, что недавно входил в магазин. Собираясь уже отвернуться, Вадим в последний момент увидал, как субъект сунул руку под левую полу пиджака. Еще мгновение… так и есть – в его руке блеснула вороненая сталь.
«Браунинг»!
Их разделяло не менее восьми человек и три метра. Ближайшим к Нижегородскому, как на грех, оказался полицейский. Набрав полные легкие воздуха и заорав по-русски «Наших бьют!» – первое, что пришло в голову, – Вадим изо всех сил навалился на полицейского, и они вместе, сделав в падении три или четыре шага, повалили всех, стоявших впереди. Грохнул выстрел. Крик, звон рушащегося витринного стекла. По барахтающимся телам Нижегородский пополз в направлении террориста, но у заднего колеса герцогского авто его крепко обхватил за поясницу какой-то парень в белом переднике. Зажмурившись, парень дико завизжал. Вадим пнул его коленом в живот, схватил первое, что попалось под руку, и дважды двинул по голове. Что-то хрустнуло и рассыпалось (позднее следствие установило, что это были конторские счеты, с которыми из аптеки напротив выбежал поглазеть на эрцгерцога провизор). Тем временем в районе радиатора тоже завязалась борьба. Нижегородскому наконец удалось прорваться в том направлении. Он целую секунду не мог разобраться в обстановке – несколько человек колотили друг друга в плотном окружении мятущейся толпы, и было совершенно непонятно, чью сторону следовало поддержать. Он огляделся. Так и не сойдя с левой подножки, за всем происходящим наблюдал ошарашенный граф Гаррах. Возможно, в эту самую минуту в его голове решался вопрос: вызвать ли гусар из Тарчина или же лучше улан из Филипповиц. Генерал Потиорек продолжал мутузить шофера, крича, чтобы тот давил всех и ехал, иначе он пристрелит его как дезертира. Эрцгерцог, поднявшись в машине в полный рост, что-то говорил стоявшему рядом офицеру. Его жена, вжавшись в спинку сиденья и прижав ладони ко рту, испуганно наблюдала за всем происходящим.
– Ваше высочество! Уезжайте из города! – закричал Нижегородский. – Они не…
В этот момент на него набросился полицейский. Пришлось применить прием одного из восточных единоборств, после проведения которого от полицейского остались только сапоги, торчащие из-под фаэтона. Рядом с сапогами на мостовой валялся какой-то сверток. Его то и дело пинали ногами дерущиеся, отшвыривая, словно мяч.
Бомба!
Вадим схватил обеими руками сверток и понял, что не ошибся. Тот был очень тяжел и, кажется, уже дымил. Словно регбист, рвущийся сквозь вражеский строй к заветной базе, он прижал сверток к груди и, согнувшись, кинулся в сторону от фаэтона. Кругом колыхалась плотная толпа. Задние ряды вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть, что творится возле машин. Пробиться сквозь эту массу не представлялось возможным. Вадим остановился и принял единственно правильное решение: увидав разбитое выстрелом окно магазина деликатесов, он с силой швырнул сверток в него.
В следующее мгновение это и три больших окна слева взорвались фонтанами мелких стеклянных брызг. Створки больших входных дверей справа распахнулись, причем одна из них слетела с петель, сбив с ног добрый десяток человек. Из всех проемов дохнуло огненным жаром, вслед за которым повалил едкий черно-оранжевый дым. Сбитый взрывной волной с ног, Нижегородский отлетел на противоположный тротуар, где на него свалилось еще несколько тел.
Как ни странно, сразу после взрыва порядок стал быстро восстанавливаться. Толпа, словно придя в себя, отхлынула от автомобилей. Все три фаэтона, так и не завершив разворот, устремились в сторону проспекта Франца Иосифа. Слетевший с подножки граф Гаррах бежал рядом с первой машиной, размахивая саблей и что-то крича. Несколько полицейских неслись следом. Кто-то из них протопал сапогами прямо по белевшей на мостовой дамской шляпе одной из фрейлин, под сапогом другого хрустнул веер. Через несколько минут все они скрылись за поворотом.
Нижегородский поднялся. Он почувствовал, как по его лицу течет кровь. Левая бровь была рассечена осколком стекла, имелись также порезы на носу и подбородке. Он достал платок и только собрался прижать его к лицу, как был схвачен сразу за обе руки.
– Этот?.. Вяжи его! – распорядился какой-то человек в дорогом, но изрядно испачканном известью черном костюме.
Он был взбешен, держал в руке саблю, позаимствованную, вероятно, у военного или полицейского, и понимал, что теперь ему – главному полицмейстеру города – уж точно не избежать хорошей взбучки от бургомистра и губернатора, а то и от кого повыше.
– Э-э-э, какого черта! – стал вырываться Вадим.
– Вяжите, вяжите! Это он бросил бомбу, я все видел! – выглядывая из-за плеча полицмейстера, показывал пальцем на Вадима парень в испачканном грязью белом переднике. – А перед тем он напал на полицейского, а после, когда я его поймал, он чуть не убил меня…
– Я тоже видел, – подтвердил еще один.
– И я…
– А кто стрелял? Вы видели, кто стрелял? – стал кричать человек в черном.
– Да он же и стрелял!
– Неправда, – заговорил оказавшийся тут же аптекарь, – стрелял молодой, черноволосый. Смотрите! Вот же его ведут!
Несколько человек действительно подвели к ним черноволосого парня в разодранном пиджаке. «Слава богу, – подумал Нижегородский, – хоть этого не упустили. Сейчас все выяснится. Но где, черт возьми, Савва?»
– Да отпустите вы меня! – потребовал Вадим, высвобождая руки. – Вцепились! Кто здесь главный?
– Я вас слушаю, – повернулся к нему полицмейстер. – Вы что-то желаете сообщить?
– Да! Вот именно! – Вадим приложил платок к рассеченной брови. – Эрцгерцогу все еще грозит опасность. Немедленно передайте ему, что на свободе еще несколько товарищей… этого, – Нижегородский кивнул в сторону черноволосого.
– А вы сам-то кто такой?
– Я? Я… случайный свидетель. Мое имя Вацлав Пи-карт. Из Мюнхена.
– Откуда вам известно еще про нескольких? «Действительно, откуда?» – растерялся Вадим.
– Не верьте ему, – опять встрял приказчик. – Это он швырнул бомбу! Все это видели. Посмотрите, что стало с магазином!
Все повернулись в сторону дымящихся оконных проемов, над которыми висела слегка уже закопченая вывеска Мориса Шиллера.
– Чертов идиот! – вскипел Нижегородский. – Что ты прицепился с этой бомбой? Куда мне было ее девать, если кругом люди? Потому и бросил, чтобы тебя, придурка, не разорвало!
– А для чего вы вообще ее бросили? – вкрадчиво спросил полицмейстер, внимательно оглядывая франтовато одетого, но растрепанного господина с окровавленным лицом. На руке этого господина он разглядел массивный перстень, а в узле галстука заколку с большим, поблескивающим на солнце камнем.
К этому времени их уже обступило плотное кольцо, в основном состоявшее из полицейских и офицеров местного гарнизона. Втесавшийся между ними фотограф расставил треногу и, воспользовавшись ярким солнечным освещением, делал снимки, быстро меняя пластинки.
– Для чего бросил? – удивился бестолковому вопросу Вадим. – Как для чего? Она лежала возле машины и могла взорваться. Мне показалось, что она дымится.
Сквозь оцепление протиснулся запыхавшийся полицейский унтер:
– Господин полицмейстер, вот пистолет. Насилу нашли.
Он протянул маленький «браунинг», предварительно переложив его из одной руки в другую.
«Вот растяпы, – внутренне возмутился Вадим. – А отпечатки пальцев!»
Полицмейстер сунул стоявшему рядом саблю и взял пистолет. Он покрутил его, вытащил обойму, понюхал ствол, после чего отдал одному из подчиненных.
– Приобщите. Что в магазине?
– Один убитый, господин полицмейстер.
– Пошли.
У самого входа в разгромленный гастроном лежал труп того самого молодого человека, с которым десять минут назад столкнулся Нижегородский. При обыске у него обнаружили точно такой же пистолет, немного денег, носовой платок, сложенную в несколько раз сербскую газету «Народ» и аптекарский пузырек с прозрачной жидкостью. Более ничего в карманах убитого не было. Рядом валялся тяжелый подозрительный сверток, перетянутый бечевой.
– Еще один из этой банды, – констатировал производящий осмотр толстый пожилой мужчина в светлом клетчатом костюме. Его лицо с картофелеобразным носом украшали огромные рыжие усы с закрученными вверх кончиками.
– Документов нет? Грузите, и в прозекторскую, – распорядился полицмейстер. Ты, – ткнул он пальцем в унтера, – допроси тут всех, перепиши адреса и фамилии. Ты, – скомандовал он какому-то штатскому в котелке и с саквояжем, – осмотри все. Собери остатки адской машины, разыщи гильзу, потом поезжай и займись убитым. Ну а вас, – полицмейстер обратился к Вадиму, – я прошу проехать с господином Альтмауром для дачи показаний. Эй! Где тут аптекарь был? Пусть перевяжет пострадавшего.
Через четверть часа с перевязанной головой и прижженными йодом царапинами Нижегородский сидел в просторном кабинете старшего следователя дознавательного отдела криминальной полиции. За большим письменным столом расположился сам господин Альтмаур – тот самый рыжеусый человек в клетчатом костюме, что досматривал убитого. Сбоку, за небольшим столиком, – тощий, как жердь, секретарь, на диванчике возле входной двери – здоровенный полицейский и кто-то в штатском.
Альфред Альтмаур, старший дознаватель Управления Императорского Королевского окружного начальника, долго говорил по телефону. Сначала звонил он, вращая ручку аппарата и нетерпеливо хлопая по рычагу, потом звонили ему. Один раз он вскочил и докладывал стоя. Прибегал посыльный. Кнопкой звонка следователь вызывал штатного курьера и отправлял его с донесением к бургомистру. Вадим все это время ждал, прокручивая в голове недавние события.
– Итак, вас зовут Вацлав Пикарт, вы германский подданный и приехали в Сараево позавчера вечером? – приступил наконец к опросу свидетеля следователь. – С какой целью?
– Я путешественник, – ответил Нижегородский. – С какой целью может приехать путешественник?
– Вы приехали один?
– С товарищем. – Вадим вздохнул, понимая, что кое-что придется рассказать. – Август Флейтер, мой компаньон. Мы оба живем в Мюнхене.
– Где остановились?
– В Илидже, гостиница «Милена».
Альтмаур что-то написал и, сложив лист вчетверо, поманил полицейского. Тот взял записку, кивнул и быстро вышел, звякнув ножнами сабли о дверь.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Вадим.
– Только проверить ваши слова, ничего больше. Сами понимаете – после всего случившегося мы обязаны проверить и допросить сотни человек. – Дознаватель еще раз взглянул на перстень и галстучную заколку свидетеля. – Никто вас ни в чем не обвиняет, господин Пикарт. Вы оказались в самом центре событий и даже приняли в них активное участие. Так что… А где был ваш товарищ в момент покушения? Я имею в виду второе покушение в Латинском.
– Мы были вместе, но в последний момент потеряли друг друга из виду.
– Немудрено. Но почему он не объявился, когда все успокоилось?
Нижегородскому самому хотелось бы это знать. Он только растерянно пожал плечами:
– Не знаю. Может быть, он пострадал?.. Не знаю.
– Хорошо, – дознаватель слегка хлопнул ладонями по столу и поднялся. – Сейчас вас проводят в отдельную комнату, дадут перо и бумагу, и я попрошу вас все подробно изложить. Буквально по секундам. Все, чему вы явились свидетелем. И непременно дождитесь меня.
– А вы надолго?
– Постараюсь управиться как можно скорее. Предстоит допросить арестованных. Непременно дождитесь.
Альтмаур ушел. Секретарь, захватив письменные принадлежности, проводил Нижегородского в крохотную комнатку с зарешеченным окном, небольшим столом, стулом и кушеткой. Когда он вышел, Вадим услыхал, как в замке повернулся ключ. «Непременно дождитесь», – проворчал Вадим и подошел к окну.
«Ничего-ничего, – успокаивал он себя, – есть же очевидцы. В конце концов, сам Фердинанд должен был все видеть, а уж от его-то показаний этим типам просто так не отмахнуться».
