Купава Огинская
Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве
Глава 2 О гостеприимстве и неудачных идеях
В себя приходила очень медленно и печально, неудобно обвиснув в чьих-то руках. Неслыханное дело для незамужней девки, на самом деле.
Но я к этому была привычная, не единожды дядька меня с полигона обессиленную на руках уносил. И чувствовала я себя в те времена точно так же, как и сейчас, – больной, измученной и жалкой. Правда, раньше недомогания проходили куда дольше и болезненней, сейчас же повезло больше, слабость ушла на удивление быстро…
– Да ты посмотри на нее, – ворвался в стылый туман моего сознания странно знакомый голос, – она ли на царевну не похожа?
– Коса где? Платья и нянюшки? – хрипло отозвался кто-то, судя по всему, пристально меня разглядывая. Лицо мое укрывали растрепанные волосы, и видно говорившему было мало, но исправить это он не спешил… мне на счастье. – Говоришь, она на лошади приехала? Много ты царевен, конной езде обученных, видел?
– Кош, ты мне скажи: много ли мы вообще царевен видели? Трех всего. Да и Марья твоя…
– Не будем про Марью, – отрубил незнакомец, и Тугарин покорно сменил тему:
– А кольцо как же? Огненный опал, царский камень…
Против такого довода незнакомец ничего возразить не мог.
Опал был, кольцо было… А то, что это кольцо мне от матери досталось, что младшей дочерью царя из Триседьмого царства была, эти двое знать не могли.
Батюшке моему повезло, во времена его молодости наследников было мало, в царских семьях все больше царевны рождались, а межгосударственные связи укреплять было нужно. И взялись цари своих дочерей за приближенных сватать. Так и породнилось наше Тридевятое царство с Триседьмым, а я колечком обзавелась.
Аккурат три дня назад и обзавелась. Матушка мне его перед приездом жениха моего несимпатичного отдала. Колечко это непростое, заговоренное, сильное очень: от злых духов оберегает, проклятие снимает, рассудок хранит…
И вот, жизнь мою сохранило. Потому что не быть бы мне сейчас живой, не прими меня Тугарин за царевну. Княжну-то он наверняка съел бы без всякого сочувствия.
Я висела в руках Змея, опасаясь даже дышать.
– Давай хоть попробуем, – просительные нотки в голосе Тугарина озадачили меня и странным образом смирили его собеседника.
– Сам будешь с ней нянчиться, – рубанул тот, ничуть, впрочем, не напугав этим Змея.
– Если на то твоя воля, – с энтузиазмом ответил он, уже деловито и самоуверенно спросив: – Позволено ли мне будет идти? Царевне нашей нужно покои подготовить…
– Твоей. Мне до нее дела нет.
– Это пока.
Показалось или нет, что сказано это было многообещающе и даже зловеще, но я на всякий случай забеспокоилась и постаралась как можно достовернее изображать беспамятство.
И шаги с поворотами считала очень усердно, и ступени, и вообще старалась запомнить дорогу, по которой Змей меня в «покои» нес. Очень предусмотрительно с моей стороны, к слову, потому что покоями оказалась мрачная холодная темница, выбитая, казалось, в самом теле замка – в цельном камне. Без окон, с решетчатой железной дверью и весьма скудной обстановкой: кроме узкой кровати, стула и напитанных магией факелов, здесь не было ничего.
На кровать-то меня и сгрузили.
Тугарин постоял немного, пофыркал, вспоминая, как нелегко оказалось царевну в их злодейское логово затащить и как мокро ему было меня в Гиблой реке выискивать.
Надеялся, наверное, что я того стою…
Потом просто развернулся и ушел, не забыв запереть дверь. Связка злорадно звенела, когда он проворачивал ключ в замке. Я лежала, не двигалась – выжидала.
Кощеем Бессмертным нянюшки пугали меня с самого мальства, обещаясь отдать ему после каждой достаточно серьезной шалости. Сначала я боялась и плакала, потом просто боялась, к тринадцати годкам уже начала храбриться, в пятнадцать уверилась, что даже сам Кощей мне не страшен, и смело огрызалась, требуя подать его мне прямо сюда. Уж тогда-то я ему покажу…
Лучше бы, наверное, боялась, с дядькой глупостями не занималась и в горнице над вышивкой безвылазно сидела. Тогда бы не решила по дурости своей непроходимой от жениха сбежать, смиренно приняла бы свою судьбу и сейчас не в темнице томилась, а дома к отъезду готовилась. Раздражаясь на сенных девок и нервничая из-за предстоящей поездки в столицу.
Вместо того я раздражалась на себя и нервничала из-за неминуемой встречи с Кощеем. Конечно, дурой я не была и прекрасно понимала, с кем Тугарин разговаривал, но одно дело – в присутствии Бессмертного бесчувственной прикидываться, и совсем другое – смелой и не запуганной.
Были серьезные опасения, что не сдержусь я и расплачусь.
Недолго позвякав ключами, Тугарин повесил их на крючок рядом с дверью, в недосягаемом для меня месте, будто бы издеваясь. Я лежала не шевелясь, ждала, пока он не уйдет, потом еще немного – просто для порядка и на всякий случай. И лишь убедившись, что Змей меня покинул наверняка, медленно села на постели… Хотя какая это постель? Ни перины, ни одеял или подушек – только тонкая подстилка и прохудившееся в некоторых местах покрывало.
Повезло очень, что Водяной меня сразу высушил, будто играючи, всего-то подув мне на макушку: просушив и волосы, и одежду, и даже сапог… Сапог, к слову, так и остался у Водяного. Один я в реке потеряла, вместе с Марькой, а второй мне был уже без надобности – босой и то удобнее.
Не помоги он мне, сейчас бы мерзла на сквозняке. Не то чтобы я так не мерзла, но прекрасно понимала, что мокрой мне бы здесь совсем туго пришлось. Ребенком я была не болезным, дядька выправил да закалил, но даже его уроки не спасли бы меня от переохлаждения.
Зябко поджимая ноги, я дошла до двери, честно попыталась дотянуться до связки ключей – ржавых, длинных и каких-то даже хищных, в неверных отсветах факелов будто бы щерящихся на меня резкими бороздками. Выпачкала рукав в сырую ржавчину – старыми здесь не только ключи были – и ободрала локоть в кровь, когда раздраженно руку из решеточного плена возвращала.
Это можно было считать последней каплей. Я и так многое вытерпела, не сорвалась сразу, потому что понимала, что побег от жениха – серьезная повинность и мне за нее ответ держать предстоит.
Но… не настолько мой проступок был страшным, чтобы меня узницей делать и в темнице запирать!
Я не заслужила!
Пнув проржавелые, как и все здесь, цепи, я больно отбила пальцы о тяжелый железный ошейник и разрыдалась, свалившись на пол рядом с возмущенно звякнувшими кандалами, зловеще вспыхнувшими полустертыми защитными рунами в ответ на мой раздраженный взгляд.
Использовали их в прежние времена, судя по всему, часто, а потом вот забросили… давненько забросили, если быть совсем точной.
Слезы еще не высохли, а я, вытирая нос рукавом (увидели бы нянечки – чувств бы лишились), уже полезла под кровать, смотреть, к чему эти цепи крепились.
Крепились они к внушительному кольцу. Широкому, надежно вбитому в пол…
– Это ты тут, что ли, буянишь? – тоненький, срывающийся на писк голосок меня напугал. Изрядно струхнув, я дернулась, ударилась затылком о кровать, стальную, тяжелую, будто вросшую в камень, и выползала уже осторожно, тихо постанывая, потирая шишку и ругаясь.
Ругалась теми самыми словами, которые дядька не разрешал своим дружинникам при мне вспоминать. Но они о приказе часто забывали, когда воеводы не было рядом, а я исправно запоминала все слова и выражения и даже могла примерно представить, когда и по какому поводу их стоит употреблять.
Смышленая была, что тут говорить. Ну… раньше была. А потом косу отрезала, и все как-то сразу разладилось.
У двери, держась за прутья передними лапками, стояла большая, откормленная белая крыса с длинным шипастым хвостом.
– Ты невоспитанная, да? – спросила она, красные глазки-бусинки смотрели на меня с наглым любопытством.
– Что?
– Воспитанные девки таких слов не знают. Даже когда я в горницу из темного угла выскакиваю, не знают.
– А невоспитанные? – сдавленно спросила я. Сил не было даже на то, чтобы удивляться. Слишком много всего произошло за последние часы. Кривая тропка, Гиблая река, русалки, Водяной… Варвара. И Тугарин, Тугарин, везде Тугарин.
Я слишком устала и не могла найти в себе сил на адекватную реакцию, что должна была бы последовать при встрече с говорящей крысой… В смысле, визжать или падать в обморок я не стала.
– Невоспитанных я еще не видел, – честно призналась крыса… крыс. Потом спохватился и добил меня вежливым: – Но где мои манеры? Позвольте представиться: Мыш.
– Мышь… – повторила я отупело.
– Мышка-норушка, если быть точнее. Но ты, невоспитанная девочка, можешь звать меня Мыш.
– Василиса, – представилась я. Не хотелось просто быть «невоспитанной девочкой», не для того в меня нянюшки знания разного толка вбивали, чтобы крыса, будь она даже мышкой-норушкой, сомневалась в моем воспитании. Я не невоспитанная, просто всесторонне развитая…
Мыш кивнул, дернул носом и решил бросить меня одну в этой темнице.
– Познакомились, а теперь я, пожалуй, пойду.
Я не могла этого позволить. Не могла допустить, чтобы единственная надежда на спасение вот так просто ушла, помахав мне на прощание шипастым хвостиком…
– Подожди!
Мыш остановился, со странным торжеством поглядев на меня. Плохой у него был взгляд, да и самодовольный вид остроносой мордочки должен был бы меня насторожить, но я хотела на свободу и хотела домой.
И цену за свободу признала справедливой. Он помогает мне выбраться из клетки и замка и доводит до владений Водяного, я угощаю его сыром.
Я была не против, я считала плату за спасение не такой уж большой. Мыш не понимал, чему я так радуюсь, но по стене к ключам карабкался проворно и быстро, на пол скинул и тут же ко мне потащил.
И даже не сильно торопил, пока я лихорадочно подходящий ключ выбирала.
А уже после, когда я со зловещим скрипом дверь открыла да свободу почувствовала, легко забрался по одежде мне на плечо и важно потребовал:
– А теперь пошли на кухню.
Я замялась, желая уговорить его согласиться на сыр с кухни моего батюшки. Раз уж он из темного угла в светлицу человеческих девок выскочить может, то и на кухню в княжьем доме способен будет попасть, а уж я-то его там не обижу. Отблагодарю от всей своей человеческой души…
Мыша это не устраивало.
– Кощею нажалуюсь. Скажу, ты меня заставила угрозами, шантажом и магией. Скажу, что ты ведьма! А ведьм он знаешь как не любит? – щекотно пищал он мне в ухо.
– Как? – прекрасно понимая, что уговорить его не удастся, я просто пыталась понять, зачем тогда вообще из темницы своей выбиралась. Чтобы Мыша до кухни донести?
А мне за это что будет? Злой Тугарин и, возможно, недовольный Кощей?
А я после такого вообще выживу?
– Люто!
Молча, не вздрогнув, даже когда пальцы коснулись мягкой шерстки, я сняла Мыша с плеча, осторожно опустила его на пол и молча же вернулась в темницу. И даже дверь закрыла. Не на замок, просто закрыла.
– Ты что это? – опешил он.
Вытирая испачканную ржавчиной ладонь об уже и без того изгвазданную рубаху, я призналась:
– Я тут подумала и решила, что не готова еще умирать. Я слишком молода.
– Зачем умирать? – растерялся Мыш. – На кухне домовые только, а они людей любят. А уж тебе-то как рады будут. Ведь, почитай, никто из вашего племени к ним не заглядывал еще с тех времен, как тут Марья Моревна гостила. Но и она не человек… ведьма она.
Про Моревну он говорил зло, с такой горячей ненавистью, что мне и самой не по себе стало.
И я полностью уверилась, что выходить мне не стоит, ведь это я к ней в ученицы стремилась, да судьба иначе рассудила. И завела меня в те края, где к Марье относятся враждебно.
– Домовые мне вреда не причинят, а когда Тугарин узнает, что я сбежала, тогда настигнет и съест. А если на кухне настигнет, то по его приказу домовые меня Змею и приготовят. С травками нужными зажарят да на стол на блюде подадут, – я говорила тихо, но уверенно, ничуть не сомневаясь в правильности своих слов. Потому что, как бы хорошо к людям местные домовые ни относились, ослушаться приказа они были не в состоянии. Уж если Кощей их силу в открытую пользует, стало быть держит их волю в своей руке…
Мыш раздраженно дернул меня за прядь:
– Не поймает тебя Тугарин. Как только ты для меня у домовых сыру выпросишь, я тебя из замка тайной тропой выведу, никто и не узнает.
Сомневалась я недолго. Видать, и правда с косой кое-что важное дома оставила. Разум.
– Хорошо. Заглянем на кухню, сыру тебе попросим – и сразу прочь из замка.
– Договорились! – азартно пообещал Мыш.
По коридорам мы крались со всей возможной осторожностью. Я старалась не шуметь, Мыш прислушивался к тишине, чтобы мы ненароком на кого-нибудь не нарвались.
Идти было зябко. Коридоры, согретые светом факелов, не казались зловещими или холодными, но ноги мои заледенели, и морозное онемение легко охватило все тело, и лишь близкое обещание спасения позволяло мириться с этим.
Вопреки моим ожиданиям да досужим слухам и сплетням, замок Кощея не был жутким. Просто холодный, несколько запущенный (паутина украшала все углы и белым покрывалом застилала высокие потолки) каменный дом. Непривычный, но не страшный.
На кухне и вовсе все оказалось дивно и сказочно. В клубах пара, среди одуряющих запахов еды творилось волшебство. Домовые готовили ужин.
Это в моем родном царстве к этому времени лишь светать начало, здесь же время клонилось к вечеру. У отделенного Гиблой рекой Тринадцатого государства все шло своим чередом.
Домовые заметили нас почти сразу, прекратили свою работу, уставились, замолчали. Напрягали меня внимательными взглядами нечеловеческих глаз и оставляли совершенно равнодушным Мыша.
Как на подбор, невысокие хозяйственные мужички с окладистыми бородками, собранными в сложные косы, закатанными рукавами простых рубах и дружелюбными открытыми лицами казались очень располагающими и домашними… если бы не взгляды. Янтарные, сияющие глаза с длинными горизонтальными зрачками напоминали глаза жаб.
– Ну чего уставились? – нагло спросил Мыш, обрывая пелену созерцательной жути. – Я вам человека привел. Хольте ее, лелейте, все ее просьбы выполняйте.
Домовым будто только это и требовалось – меня тут же взяли в оборот. В плед закрутили, на ноги мягкие онучи намотали и где-то найденные лапти одели да за стол усадили, а передо мной поставили миску, до краев полную щей, рядом положили деревянную ложку и щедрый ломоть хлеба. И обступили стол кружком, с умилением глядя на меня.
Домовые чего-то ждали, Мыш ворчал мне в ухо, требуя, чтобы я выпросила его законный сыр.
– Чего молчишь, убогая? – раздражался он. – Просто попроси. Они ради твоей благодарности что угодно сделают.
– Почему? – я знала, что домовому, чтобы он не серчал и не безобразничал, надобно сливки оставлять, или молоко, или пирог, или еще что-нибудь. Неважно что, главное, чтобы от всего сердца. Раньше я не задумывалась, зачем это делается, если домовой – сам хозяин всего дома и волен взять с кухни все, что ему вздумается.
Теперь задумалась. Не было у домовых причин обо мне заботиться. Чужая я им была, они же на службе у Кощея, а я его пленница. Так почему?
– Да потому что ты человек, а ваша радость для них слаще меда. Ни Тугарин или брат его, Горыныч, ни сотник волчьей стаи, часто в замке столующийся, ни даже сам царь-государь не способны дать домовым простой человеческой благодарности. Потому что не люди они, – терпеливо пояснил Мыш, потребовав за свою полезность: – А теперь проси сыра, ешь, что дают, и благодари их. Искренне благодари, чтобы каждому твоей благодарности хватило. Ты же не хочешь их обидеть?
– Ты мне выбраться из замка обещал, – напомнила я, с недовольством понимая, что все это слишком меня задерживает. Как бы беды не случилось…
– Так путь наш в печку ведет, – пожал плечами Мыш. На всякий случай спрыгнул на стол, отошел подальше и уже оттуда, с безопасного расстояния, признался: – Без их разрешения ты все равно не выберешься. Все другие выходы под надзором Кощея находятся.
На одно короткое мгновение невыносимо сильно захотелось не сыр для Мыша у домовых попросить, а его тушку мне на стол подать, запеченную с яблоками и черносливом. И чтобы непременно кусочек сыра в его пасти торчал.
Но я вдохнула, выдохнула, покрепче закуталась в покрывало и смиренно попросила. Вежливо, робко, с самым трогательным выражением лица, на которое только была способна… С няньками это никогда не проходило, домовые же, будто только просьбы моей и ждали, целую головку сыра притащили, перед Мышем положили и на меня уставились.
Жутко.
Но я уже была научена, как правильно реагировать надо, и старалась радоваться, благодарить, восхищаться…
– А теперь ешь, – велел Мыш, голодным взглядом оглаживая сыр.
Домовики активно закивали, эхом подхватив слова Мыша:
– Ешь!
– Ешь!
– Ешь!
Если до этого зловещего рева я еще могла бы как-то сговориться с аппетитом и съесть все на радость местной нечисти, не избалованной людской благодарностью, то теперь у меня точно кусок в горло не полез бы.
– Только они могут ход открыть, – как бы между делом напомнил Мыш, примеряясь к сыру, решая, с какой стороны к нему лучше подступиться.
Я не хотела есть, я хотела вернуться домой, повиниться перед батюшкой, согласна была даже стать женой Ивана-царевича.
Хотела перевернуть тарелку, раскрутить за хвост Мыша и запустить его в окно.
Очень хотела расплакаться.
Но покорно взяла ложку и с натужной улыбкой, не чувствуя вкуса, проглотила первую порцию щей.
– В этом деле главное – искренность, – сварливо заметил Мыш, когда домовые, не удовлетворенные моей фальшью, подались вперед в надежде нащупать и уцепить хоть крупицу истинной благодарности.
Спасла меня, как ни странно, кикиморка. Тощая, нескладная, неожиданно серая, похожая на своих сестриц исключительно длинным тонким носом да копной черных курчавых волос с явной прозеленью. Одета она была не в простое платье, а в дорогой мужской костюм (становой кафтан, богато отделанный вышивкой, свидетельствовал о высоком положении кикиморы при дворе Кощея), а украшения из жемчуга и ракушек заменяла одна тонкая золотая цепочка, на которой висела связка ключей, тяжелая на вид.
Кикимора была в панике, на серых щеках горел нездоровый румянец, зеленые глаза лихорадочно блестели, а кончик острого носа нервно подергивался:
– Он за мной пришел! – верещала она. – За мной! Конец мне! Заберет обратно, на озера, заставит провинность отрабатывать! Пропала я! Пропала!
Пока кикимора носилась по кухне, рвала на себе волосы, заламывала руки и паниковала, Мыш успел пережевать жадно отхваченный кусок сыра, умыть мордочку и только после этого важно рявкнул:
– Тиха!
Странное дело, но она послушалась, замолчала, замерла посреди кухни, ломая пальцы и жалобно поскуливая, с надеждой глядя на Мыша.
– Бежана, ты прям как не нечисть. Что случилось-то?
– Водяной к Кощею заявился, – простонала она, обессиленно закрыв лицо руками. – Небось меня возвращать пришел, не может смириться с тем, что кикимора в замке освоилась да до звания ключницы дослужилась. В Озерноводье свое вернет и лягушек ловить заставит.
– Водяной здесь?! – встрепенулась я.
– Ты тоже считаешь, что он за тобой явился? – уперев лапки в бока, Мыш с чувством сказал: – Жена у Водяного имеется, понимаешь? Нет у него нужды за убогими девками гоняться.
Бежане же достался снисходительный взгляд красных глазок и наглое:
– Убогие кикиморы ему тоже без надобности.
– Умный, да? – вызверилась задетая Бежана. – Вот если такой умный, может, объяснишь мне, зачем он к Кощею на поклон пришел? С какой просьбой?
– Не ведаю того, но сейчас узнаю, – ткнув коготком в сыр, он велел мне: – Присмотри.
Мыш собирался бросить меня здесь, на кухне, среди домовых и реальной угрозы оказаться закормленной до смерти… Я не раздумывала: когда мимо меня по столу прошествовал наглый белый крыс, прихлопнула его хвост ладонью, с удивлением почувствовав, как шипы мягко ткнулись в кожу – и не острые совсем, – а на взбешенный взгляд ответила злым:
– Никуда ты без меня не пойдешь, – я уже решила, что проще всего и безопаснее будет переждать, покуда Водяной с Кощеем сговорятся, а когда мой зеленомордый спаситель замок покинет, и мы с Мышем из него выберемся. Настигнем Водяного, да и потребую я у него тогда помощи.
Надеюсь, не откажет.
Мыш загрустил сначала, но быстро принял решение. Кивнул невозмутимо:
– Твое желание.
Я думала, злорадные нотки, проскользнувшие в его голосе, мне почудились; как выяснилось позже, ничего мне не почудилось. И кикиморе, пытавшейся напроситься вместе с нами, но не сумевшей сговориться с вредным Мышем и оставшейся на кухне, я начала завидовать очень скоро.
Прямо от домовых, смотревших нам вслед с тоской, мы отправились по прямой, по относительно чистенькому освещенному коридору… а потом свернули в узкий проход, поднялись по неудобной лестнице с высокими ступенями, послонялись немного в темноте – Мыш, удобно устроившийся на моем плече, руководил нашим продвижением, так как неплохо ориентировался в пространстве даже без освещения; потом еще несколько раз поднимались по лестницам разной чистоты и удобности. Я успела попасть в несколько паучьих ловушек, с содроганием вспоминала, как разгорались красным огнем глаза пауков, чью паутину я унесла на себе… В итоге вынуждена была проползти по какому-то совсем уж узкому ходу, явно не предназначенному для людей… или для достаточно высоких нелюдей.
Наградой за мучения мне стала еще одна паутина, облепившая все лицо, едва не нагнавший меня сердечный приступ из-за излишне близкого знакомства с пауком и вполне удобное место наблюдения.
Мы затаились в одной из низких арок, расположенных почти под потолком, и могли хорошо разглядеть, как внизу, в мрачном тронном зале, вела беседу нечисть.
На возвышении из дюжины ступеней стоял страшный трон, черный, украшенный черепами и укрытый паутиной, а на троне том сидел Кощей, и в этом не было сомненья.
Худой, уставший, с присыпанными сединой висками и парой нитей серебра в коротких волосах. С такого расстояния было не разглядеть, но я откуда-то знала, что и лицо у него худое, с длинным носом, впалыми щеками и острым подбородком, совсем не такое, какие я привыкла видеть. Не румяное, не полнокровное, не пышущее здоровьем и жизнью.
Но сила в этом лице была, в плотно сжатых, неуступчивых губах, в темных, почти потухших глазах…
Там же, рядом с троном, по каждую из его сторон, стояли двое. Тугарин в кольчуге, отливающей зеленью, и незнакомый мне Змей в кольчуге из червленого золота. Он сам будто был весь из золота: золотые волосы, собранные в высокий хвост, золотые глаза, ярко сияющие в полумраке, золотая чешуя на висках…
Водяной на их фоне выглядел совсем не страшным, очень мирным и даже дружелюбным монстром.
– Нет, ты мне все-таки скажи, – Тугарин был раздражен, но почему-то пытался сдерживаться, словно следовал чьему-то приказу, – с чего бы нам ее тебе отдавать? Я ее нашел. Я, а не ты, что бы твои рыбины ни думали.
– Милада ее спасла. Выловила из Гиблой реки, – утомленно, будто не в первый раз об этом говорит, заметил Водяной. – Если бы не она…
– Если бы не она, царевна бы и сама выбралась, точно так, как ее кобыла, – огрызнулся Тугарин.
– Это не доказано!
– Как не доказано и обратное.
– Оставим это, – сухо велел Кощей, и голос его разнесся по залу, хриплый и будто надтреснутый. Вымученный. – Достойной причины отдать ее тебе я так и не услышал.
– Но…
– Если девицу спасла твоя русалка, то правильным будет ей за царевну просить.
– Ее зовут Василиса, – психанул Водяной, и, отзываясь на недовольство своего хозяина, в волосах его гневно зашипели растревоженные змеи. – И если я не верну ее, Варвара выест мне душу.
– У нас нет души, – хохотнул незнакомый мне Змей.
– Моя жена найдет. Она у меня талантливая, – передернул плечами несчастный семьянин. Несмотря на ворчливые нотки, говорил он с гордостью.
Это было так славно, что я даже растрогалась, шмыгнула носом и чуть не задохнулась, когда в следующее мгновение Водяной, без злого умысла, но безжалостно и непоправимо, выдал меня ворогам.
Одно незатейливое признание в том, что я обещалась всю правду про его озерную жизнь до людей донести, разожгло в Тугарине неуемный и страшный огонь энтузиазма.
Мыш сидел рядом со мной во время нашего преступного подслушивания, но стоило только Змею, все больше распаляясь, обрисовать Кощею интереснейшую идею по моему употреблению, как подлый хвостатый осторожно отодвинулся от меня, с сочувствием протянув:
– Недолго тебе жить осталось, убогая.
– Ты обещал меня вывести! – прошипела в ответ я. Меня тоже впечатлила идея Тугарина заставить отловленную царевну собрать истории нечисти, живущей в Тринадцатом царстве, и донести их до людей.
– Ты полагаешь, это что-то изменит? – недоверчиво спросил Кощей. Он думал отказаться, но почему-то медлил.
– Это может что-то изменить. Если не отношение к нам человеческих государств, то хотя бы отношение одной царевны, – уверенно кивнул Змей, и братец его чешуйчатый негромко поддержал эту наивную веру в чудеса.
– Проклятие само собой не снимется, – прогудел он.
Я, помнится, тоже в чудеса верила… Вот и оказалась теперь под потолком тронного зала Кощея, в компании разговаривающей крысы…
Отрезвленная этой мыслью, я дернула Мыша за хвост:
– Нужно отсюда выбираться!
– Куда?
Самое ужасное в этом вопросе заключалось, пожалуй, в том, что задал его не Мыш.
– Кош? – неуверенно переспросил Тугарин, не совсем понимая, к чему Бессмертный это спросил.
– Ты не чувствуешь? – впервые за все время на лице Кощея проявились хоть какие-то эмоции. Скупая улыбка казалась чужой и неуместной, случайной гостьей на этом изможденном лице. – Твоя царевна сбежала.
– Как? – опешил Тугарин. Потом ругнулся и зло выплюнул. – Надо было сразу с нее все цацки поснимать, не деля на обереги и украшенья.
Я на всякий случай ухватилась за простой плетеный браслетик, должный укрывать меня от злой силы. Плела мне его наша ведунья, силу он имел неизмеримую, да, поди ж ты, уберечь от Кощеева взгляда не смог. Стоило мне только эмоции из-под контроля выпустить, как я тут же была обнаружена.
– Как же ты ее в моем Озерноводье нашел? – удивился Водяной.
– Сложно, – передернул плечами Змей. – Сначала кобылу ее выслеживал, место, где она из воды выбралась, сложно отыскать было, а как нашел да понял, что хозяйки с ней нет, пришлось возвращаться. Свезло, что рыбину твою учуял да проверить решил…
Я судорожно выдохнула, на мгновение, от переполняющих меня чувств, прижавшись лбом к холодному камню. Марька не утопла, радость-то какая!
Об остальном я уже не волновалась, по молодости она была кобылой своенравной, даже жеребцов в страхе держала, а то, что с возрастом присмирела и обленилась, – так жить захочет да из лесу выбраться пожелает, молодость вспомнит.
Брат Тугарина тоже молчать не стал, насмешливо спросив:
– Что же ты, ничего про царевну не ведая, в лесу на лошадь решил поохотиться, когда ту по первой почуял?
– Горыныч, тебе Добрыня в тот час голову не срубил вроде, что же ты ею не пользуешься? – огрызнулся Тугарин. – Даже неразумным ящерицам известно, что лошади в нашем лесу в одиночку не появляются.
– А с Василисой-то делать что будем? – терпеливо напомнил о главном Водяной.
– К столу пригласим, – решил Кощей. – Срок пришел.
– Ну, прощевай, царевна, теперь я тебе уже не помощник, – промямлил Мыш, планируя сбежать. Позабыл он, видать, про свой хвост. А я не забыла. Схватила раньше, чем сообразила, что делаю.
– Отчего же не помощник? – ехидно спросила я. – Поможешь мне при Кощеевом столе лицом в грязь не ударить.
– Ты, убогая, при любой помощи лицом в щи ударишь, – нагло ответил он, не решаясь, впрочем, отнимать хвост, и даже не пискнул, когда я мстительно за него дернула.
Я была напугана, растеряна и нуждалась в поддержке и совете, вот только беда – единственным советчиком мне был наглый крыс, что не сильно успокаивало.
***
Напряжение царило над столом, но никто не спешил его разогнать. Водяной, отсаженный от меня в дальний конец, в окружение змеева семейства, скучно крутил в руках ложку. Кощей безразлично смотрел прямо перед собой, занятый чем угодно, но только не пребыванием в столовой.
И мне от этого их расслабленного равнодушия было зябко и страшно. Я не понимала их, не представляла, что нужно делать, и боялась ошибиться, сглупить…
Молчание нарушил Змей. Тот, что звался Горынычем, и я была ему за это благодарна.
– Так, значит, будешь нас перед людьми обелять? – спросил он, щуря на меня золото глаз поверх наполненного до краев кубка.
– Не буду, – хрипло каркнула я. Мыш, который нервно грыз ломоть сыра рядом с моей тарелкой, попытался спрятать морду в своих больших розовых ушах, но на нос они не налазили. Я прокашлялась и, проигнорировав демонстративное неодобрение хвостатого, повторила уже увереннее: – Не буду я вас обелять. Просто правду расскажу. Чтобы они знали, что вы тоже живые.
– Живые, – эхом отозвался Кощей, заставляя меня поежиться. Сидел он совсем рядом и пугал меня даже сильнее, чем семейка Змеев. Я искренне считала, что было бы мне лучше смениться местами с Водяным. Тогда бы не грыз меня сейчас холодный и внимательный взгляд темных глаз. – А веришь ли ты в то, что мы живые?
Мне пришлось собрать всю свою смелость, чтобы ответить. Потому что Кощей ждал ответа, а я не имела воли это проигнорировать.
– Конечно, – указав рукой в сторону притихших на том конце стола нечистых, я чуть было не скинула со стола Мыша, тот лишь чудом успел пригнуться. Это было последней каплей, следующая обещала перешибить хребет моего самообладания: и свалюсь я тогда под стол в истерике, и… может, хоть это сотрет с лица Кощея жуткое выражение смертельной скуки. А пока оставалось терпеть свою неловкость и тихие смешки Змеев. – Вы посмотрите на них, живее всех живых же.
Он кивнул и задал совершенно неудобный вопрос:
– А я?
– А вы выглядите уставшим, – честно призналась я после недолгой заминки. Жила во мне странная уверенность, что Кощею врать нельзя.
– Так, значит, ты задумала всю правду о Водяном людям поведать. Зачем? – спросил Горыныч, любопытством своим спасая меня от изучающего взгляда темных глаз.
С трудом подавив вздох облегчения, я невнятно промямлила:
– Чтобы знали.
Не говорить же этому дружелюбно скалящемуся на меня чудищу, что мне просто домой очень надо, а это был первый шанс, за который я с энтузиазмом и ухватилась. Что я не за-ради нечисти все это затеяла, а чтобы себя любимую из беды выручить. В дом отчий вернуть.
Себе я дала слово, что попытаю удачу и расскажу все родичам, да не было во мне веры, что они меня послушают. Посмеются, возможно, выпорют, если дядька настоит, да и позабудут о всех моих глупостях. Если Иван от беглянки не откажется, то справят свадебку и отправят меня в царские хоромы наследников плодить.
