В полукруглом палисадничке с тополями перед двухэтажным областным управлением Гражданского воздушного флота Маша сказала Вовке:
– Отдай-ка папе планшет, сынок.
Вовка снял с себя планшет, протянул его отцу.
– Ну, я пошел… – кивнул Сергей.
– Проверь документы.
Сережа раскрыл планшет.
– Демобилизационное предписание? – спросила Маша.
– Есть, – ответил Сережа, роясь в планшете.
– Учетная карточка?
– Есть…
Они оба все-таки немного волновались. Начиналась новая жизнь.
– Справка из милиции?
– Вот она.
– Направление горвоенкома?
– Здесь.
– Пап, а на гражданском самолете мне можно будет с тобой летать? – спросил Вовка.
– На гражданском – запросто! – пообещал ему Сергей.
– Летная книжка?
Сергей порылся в планшете, поднял на Машу растерянные глаза.
– Тьфу, дура старая! – выругала себя она. – Летная книжка же у меня в сумке! Держи.
– Слава богу! Ну, я пошел? – спросил снова Сергей.
– Ни пуха, – улыбнулась Маша.
– К черту, – вставил Вовка.
Сергей направился к дверям областного управления ГВФ, а Маша с Вовкой чинно уселись на скамеечке в палисаднике и уставились на эту дверь.
– Нету у меня для тебя работы, капитан, – говорил Сергею большой толстый человек лет сорока, сидевший за столом.
Ему было жарко, белая пропотевшая рубашка расстегнута, за широченной спиной на стуле висел синий форменный китель.
– То есть как это нет?! – возмутился Сергей. – Я же истребитель!
– Потому и нет. Ни пикировщиков, ни истребителей не берем. Был бы транспортником или тяжелым бомбардировщиком, взяли бы. А истребителей не берем… – Толстому человеку самому было тошно от этого разговора.
Сергей потряс у толстяка под носом своей летной книжкой:
– У меня сто семнадцать боевых вылетов! Шестьсот пятьдесят часов налета!..
– Не смеши меня, капитан, – устало сказал толстяк. – У нас в ГВФ вторые пилоты по пять тысяч часов имеют, а командиры экипажей и того больше. Так что засунь свой налет знаешь куда?
– Но меня же военкомат направил! Вот оно, направление… Я же летчик! Летчик, слышишь ты, бумажная душа?!
– Не кричи. Нам десятиклассника легче научить летать на пассажирской машине, чем тебя переучивать.
– Да я с сорок второго такое прошел, что тебе и не снилось!
– Один, что ли? – поинтересовался толстяк.
– Чего «один»?
– Один, спрашиваю, что ли, прошел? Или еще кто рядом был?
Сергей в отчаянии схватился за голову.
– Не паникуй, капитан. Устраивайся, обживайся. Заходи к осени. К октябрю откроем шестимесячные курсы наземной диспетчерской службы.
Сергей поднял голову, посмотрел на толстяка с ненавистью.
– Ты что же, мать твою в душу, меня – истребителя, боевого летчика – в наземную службу?! – Он перегнулся через стол, сгреб толстяка за пропотевшую рубашку, рывком поднял его со стула. – Окопались в своих кабинетиках, суки! Где ты был в сорок третьем, в сорок четвертом, в сорок пятом?!
Толстяк оказался на полголовы выше Сергея.
Он положил свою ладонь на лицо Сергея и коротким, могучим движением откинул его от себя. Сергей перелетел через весь кабинет, ударился затылком о стену и рухнул на пол.
Толстяк вытащил из-за спинки стула две палки, оперся на них и, раскачиваясь, вышел из-за стола, скрипя двумя протезами. У него не было обеих ног.
На спинке стула висел форменный синий китель с одинокой золотой звездочкой Героя с потертой муаровой лентой.
Толстяк подошел к лежащему Сергею, тихонько ткнул его палкой в живот и сказал:
– Ладно тебе… Вставай, не психуй. Давай поговорим спокойно…
На окраине города в глубине большого неухоженного двора – двухэтажный деревянный домишко.
Во дворе Маша и Сергей развешивали на веревках вещи, слежавшиеся в чемоданах за дальнюю дорогу. Тут были и немецкий плед, и шинели, белые медицинские халаты и шапочки, гимнастерки, короткая меховая американская летная куртка, детский ватный матрасик. Но венцом этого парада вещей был настенный немецкий плюшевый ковер с грустными желто-коричневыми оленями на ярко-зеленой лужайке под кроваво-красными лучами заходящего солнца…
На шее у Маши связка прищепок. Сергей в нательной рубахе, в галифе, босиком. Не прекращая помогать Маше вытряхивать и развешивать вещи, Сергей тихо и печально рассказывал:
– …вы, говорит, истребители, летали всегда в одиночку. Привыкли, говорит, каждую минуту рисковать своей шкурой, и вас вроде бы уже от этого не отучить… А нам, говорит, ваши рисковые штуки – до фонаря. Нам, говорит, нужно, чтобы пассажиры были живы-здоровы и груз в сохранности… Нам в гражданской авиации рисковать нельзя. Извини, говорит…
– Сережа, иди в вечернюю школу, кончай десятый класс. На будущий год в областной педагогический поступишь… Мне в больничке к Новому году еще немного прибавить обещали… Пойду на полставки в поликлинику, возьму несколько суточных дежурств дополнительно. Вытянем запросто!..
– Ну что ты болтаешь?! Куда я пойду в десятый класс, если я в девятом-то никогда не учился!..
– Во глупый… – удивилась Маша. – Кто тебя за язык тянет? А ты иди сразу в десятый. Как демобилизованному – никаких экзаменов. Ты же умница!..
Из дому на крыльцо, еле передвигая ноги в огромных Сережиных меховых унтах, вышел Вовка в одной короткой майке и трусиках. На голове у него был отцовский шлемофон с соединительной колодкой для радиосвязи.
– Папа! – орал Вовка и потрясал над головой золотыми Сережиными погонами. – Тебе погоны больше не нужны, можно, я их себе возьму?
– Бери. – Сергей махнул рукой.
– Не трогай папины погоны, – строго сказала Маша. – Не дорос ты еще до капитана. Я тебе другие дам.
Она сняла со своей шинели узкие погоны младшего лейтенанта медицинской службы и бельевыми прищепками прикрепила их к бретелькам Вовкиной майки.
– Ой… – презрительно протянул Вовка. – Медицинские… Нужны они мне!
– Вот я тебя сейчас выдеру за эти слова! – взорвался Сергей.
– Что ты, что ты, Сереженька! – испугалась Маша и прижала Вовку к себе. – Он же маленький еще… Ну откуда же ему знать-то все?
В эту секунду, отчаянно сигналя, во двор влетела полуторка. Лихо развернулась и затормозила рядом с крыльцом. Из-за руля вылезла Нюська – соседка Маши и Сергея.
Нюське – тридцатник. Она человек одинокий, веселый и очень привлекательный для всего мужского населения. А еще Нюська человек самостоятельный – заправский шоферюга в местном автопарке.