bannerbannerbanner
Академия Весны

Ксюша Левина
Академия Весны

Полная версия

Глава пятая
Существо

СУЩЕСТВО

Живая особь, человек, животное, оборотень.


– Эй, давайте нормально знакомиться! – Лю тянет Брайт за руку, стоит ей появиться в комнате. – Брайт, это Мелона и Овада, они сестры.

Обе рыжеволосые, с карими глазами. Их носы покрыты россыпью веснушек, лица улыбчивые, даже есть морщинки вокруг глаз. Сестры совсем не похожи, если присмотреться. Одна с кукольным крошечным личиком, у второй крупные черты: нос, широкий рот, темные брови. Мелона совсем маленькая, изящная и чем‐то напоминает Лю, а Овада неторопливая и немного полная.

– Илунженки, – хором объявляют девочки.

– Погодки, – говорит Мелона. – Так вышло, что я пропустила год. Болела огненной экземой в прошлом году, после поездки в Аркаим! Ой… это же ты оттуда, да?

– Да, я знаю, что такое огненная экзема, – улыбается Брайт.

– Ты всегда в очках? – спрашивает Овада.

Да, у меня светобоязнь.

Нет. Просто вы такие солнышки, что я прячусь.

Да, и не спрашивайте, это личное!

Но увы, Брайт приняла решение, что всем будет говорить правду, потому что так проще жить. Скрывать все равно не получится, она слишком странная. Потому тянет очки вниз и откладывает на свою тумбочку, а потом медленно поднимает на соседок взгляд.

– Как красиво-о… – тянут все, кроме девушки-по‐имени-Нем.

– Это Нимея Нока, – спохватывается Лю.

Не нужно гадать, это явно фольетинка-оборотень. Черноглазая, с шоколадными кудрями и смуглой кожей. И судя по тому, что она «всех тут знает», видимо, в Траминере она тоже не новенькая. Нимея поднимает руку и лениво перебирает в воздухе пальчиками.

– Привет, – улыбается она.

– А ты, значит… – Лю мнется. – Аркаимка?

– Нет… Я родилась и выросла в Дорне. – Глупо уходить от ответа до бесконечности.

Брайт падает на свою кровать и начинает заправлять в наволочки подушки, чтобы занять чем‐то руки. Илунженки – Мелона и Овада – делают это при помощи магии. Их постельное само собой укладывается на кровать. Здорово иметь самую универсальную магию в мире. При должной сноровке илунженки могут вообще всё, достаточно только выучить нужное заклинание. Зато они не отращивают перья и когти, когда выходят из себя, и не начинают петь на неведомом языке, вводя людей в гипноз. Они могут всё и не могут ничего. Это так по‐человечески.

Нимея тоже начинает разбирать постельное, но, как и Брайт, вручную. Оборотням колдовать труднее всего. Их потенциал скрыт в животной форме, а человеческая или вовсе лишена способностей, или они имеются на самом зачаточном уровне. Лю же весело что‐то щебечет, и вслед за кроватями сестер все три оставшиеся приходят в порядок. Наволочка вырывается у Брайт прямо из рук и натягивается на подушку, а Нимея падает от неожиданности, когда простыня решает застелиться самостоятельно. Брайт и Нимея переглядываются и синхронно говорят:

– Не делай так больше!

Лю краснеет.

– Простите, хотела помочь…

Нимея усмехается, пристально глядя на Брайт.

– И кто же ты?

Это нагло, но почему‐то ее вопрос смущает гораздо меньше, чем тот, что задала Теран.

– Розовые глаза… волосы длиннющие, кожа будто светится. Я не припомню ни одного класса с такой внешностью. Даже для Дорна это необычно. Разве что…

Но Нимея не решается продолжить. Брайт кивает и сжимает губы, прежде чем ответить. С ее кровати видно зеркало, стоящее в углу, и она долго изучает отражение, которое за всю жизнь успело надоесть. Волосы и правда слишком длинные, но нет смысла их подрезать – это такая же часть ее существа, как перья и когти. Они вьются жесткими ломаными линиями и имеют странный цвет, из‐за которого, должно быть, Бэли чуть было не приняла Брайт за свою. Дюжина оттенков от медового до темно-коричневого мешаются в пеструю гриву, будто кто‐то регулярно каждую прядь отдельно красит. Но самые пугающие – все равно глаза, вот почему люди не всегда могут идентифицировать, кто стоит рядом с ними. Она ничья. У каждого класса свой цвет глаз, волос, кожи. Свои особенности. А Брайт места не нашлось.

– Это не секрет, – выдыхает она, – но я буду благодарна, если не станете болтать.

Девчонки кивают и затаивают дыхание, хоть уже и поняли, что она сейчас скажет. Такие вещи изучают в школьной программе, просто поверить трудно, что такое можно встретить в реальности. Вот прямо в твоей комнате на соседней кровати. Это что‐то из легенд и сказок, вымершая раса, ископаемое существо.

– Я… сирена.

Все понимающе ахают. Сестры удивлены, Лю смотрит с жалостью, а Нимея с интересом.

– Моя бабушка… Брайт Масон – старшая.

В Дорне это многое бы объяснило. Брайт Масон была знаменита. Племянница темнейшего князя Габриэля Гера, первая женщина с генами сирены, известная миру. Только это было слишком давно, чтобы и Траминер что‐то помнил.

– Ты Брайт Масон… – начинает непонимающе Лю.

– Да. И я, и моя бабушка. Меня назвали в честь нее. Моя бабушка – дочь дорнийского дракона Самуэля Масона и чистокровной сирены.

Теперь даже Нимея удивлена настолько, что отшатывается в сторону.

– Но если прабабка – сирена… – Нимея чуть кривится, будто речь о какой‐то нежити. – Разве гены настолько сильны…

– По женской линии внешность и магия передаются полностью, я первая девочка со времен бабушки. Мы отличаемся от сирен только… наличием человеческой личины.

– И ты умеешь летать? – спрашивает Нимея.

Брайт кивает.

– И плавать под водой?

Брайт кивает.

– Неплохо… Будет нескучно. – Нимея щурится.

– В кого ты обращаешься? – спрашивает Брайт, не в силах побороть любопытство. Она никогда не приставала к бреваланцам и фольетинцам с расспросами, но тут атмосфера уж слишком располагающая.

– Волчица, – говорит она с гордостью. – А… ты поёшь?

– Пою.

– Красиво?

– Ну… это красиво ровно настолько, насколько опасно. Чтобы слушать настоящую сирену, нужно ей доверять, знать, что она не убьет. В идеале – любить. Это редкость.

– А как же певицы? Я слышала, раньше сирен за бешеные деньги покупали…

– Артефакты-блокираторы, браслеты, зелья. Это были не сирены, а рабыни, – сухо отвечает Брайт. – Их наряжали в красивые платья, как выставочных собачонок, и заставляли петь.

Девчонки смотрят на нее как на диковинку, и это то, что больше всего раздражает. В Аркаиме сирены тоже были редкостью. Все‐таки они не совсем люди. Наравне с драконами сирены передают свою магию бесконечно, стоит затеряться в роду хоть одной капле, и это накладывает на род кучу ограничений сродни проклятью. Девчонки молчат. Нимея смотрит на Брайт с интересом, сестрички не могут определиться с эмоциями, судя по выражению веснушчатых лиц. Лю, кажется, готова заплакать.

– Но твои глаза такие красивые, – шепчет она.

– Видела бы ты их, когда я злюсь, – смеется Би.

– А что тогда? – Нимея щурится.

– Кровь сирены… как бомба замедленного действия. Стоит только вывести меня из себя, и я мигом забываю человеческую речь.

– Это опасно?..

– Я выходила из себя или… – приходит на ум совсем другое чувство, – пугалась до смерти только пару раз. Почти всегда – в присутствии семьи. Папа помогал прийти в себя.

– А как? – спрашивает Нимея, круто изгибая бровь. – Я не расистка, но неплохо бы знать, как спасти свои шкуры, если ты получишь неуд за доклад и огорчишься! – Она явно из тех, кто говорит правду в лицо. – Мы будем твоими соседками, хочешь ты того или нет. Мы маги и уж в восемь‐то рук справимся.

– Я надеюсь, до этого не дойдет…

– Да тут чертов ад! – восклицает Нимея. – Те траминерцы, что брюнеты, еще ничего, но блондиночья шайка… это же придурки как есть.

– Блондины?.. Брюнеты?..

– Все траминерцы или блондины, или брюнеты. Считается, что это две древние семьи, предки траминерцев. Гриджо и Мальбеки. Гриджо – блондины. Хотя вообще звучит как старая распиаренная легенда.

– Буду остерегаться блондинов, – смеется Брайт.

Траминерцы, пожалуй, единственная раса, с которой Брайт никогда не сталкивалась и которой никогда не интересовалась. Так или иначе, в Аркаиме она познакомилась со всеми, с кем только можно, и с легкостью могла определить, кто перед ней, и только маги земли воротили нос от любых иностранцев настолько, что даже сами не покидали пределы своей страны.

– Я не знаю точно, как выгляжу в эти моменты. Мои глаза должны темнеть, волосы становятся розовыми, появляются когти и черные перья… Но если я начала петь или говорить на неизвестном языке – уже поздно. Думаю, что вам нужно меня просто вырубить чем‐нибудь тяжелым.

– Это я беру на себя, – улыбается Нимея. – Шарахну по башке бутылкой и скажу, что это всё девчачьи штучки!

Брайт на душе вдруг становится тепло. Приятно знать, что рядом есть человек, который в критической ситуации огреет тебя по голове бутылкой.

* * *

Рейв сидит на берегу, уткнувшись лбом в переплетенные пальцы. Ночь удивительно теплая, и наверняка кто‐то из иных высунет на улицу нос, но что‐то азарт до сих пор не пришел. А парни, наоборот, развлекаются вовсю: поймали какого‐то парнишку-фольетинца и популярно ему объяснили, что такое комендантский час.

– Эй, ты чего? – Якоб падает рядом на расстеленный плащ.

– Тебе весело? – без предисловий спрашивает Рейв.

– Да как обычно… а что?

– Ни-че-го. Кого‐то заметили?

– Нет, парни сюда возвращаются.

– А тот фольетинец?

– С ним закончили. Ты сегодня без настроения?

– Совершенно.

Якоб кивает и запрокидывает голову, глядя на небо. Земля трескается за его спиной, из нее стремительно прорастают иссохшие корни, подставляясь под спину и голову, как шезлонг. Якоб сильный, талантливый и скрытный. Несмотря на теплое общение, они с Рейвом так и не сблизились. Тот же Листан всюду совал свой нос и без спросу влез в жизнь Рейва, в то время как Якоб просто всегда болтался где‐то рядом, не привлекая к себе внимания.

 

– Что‐то я тоже без настроения, – вздыхает Блауэр, закидывает руки за голову и хитро улыбается Хейзу. – Тебе не кажется, что раньше это казалось забавным?

– Что изменилось?

– Я не знаю. Ничего.

Прежде чем задать следующий вопрос, Якоб пару минут молчит. Это невероятно долго, если оба напряженно ждут следующей реплики. Ветер беспощадно колет лицо, и одежда кажется совсем бесполезной, так что Рейв ежится, мечтая поскорее уйти и от холода, и от неуютной тишины, но не успевает даже встать.

– Если я спрошу кое о чем, скажешь правду?

Рейв напрягается, но кивает.

– Ты же вчера поймал того нарушителя? И это была не Нимея Нока.

– Нет, не Нимея.

– Поймал?

– Поймал.

– И отпустил?

– Она оказалась сильнее. – Рейв отвечает ровно, на одной ноте, но, если присмотреться, можно заметить, как он встревожен.

– Врешь?

– Что тебе нужно, Блауэр?

А это уже и вовсе слишком резко. Настолько, что Блауэр улыбается.

– Так нельзя, Рейв.

– Ничего особенного, просто сильная иная.

– Иная? Все‐таки это была девчонка?

– Блауэр… – Рейв вскакивает с места и в два шага приближается к кромке воды. Ему кажется, что он слышит со стороны горизонта тонкий женский голос, будто не человек поет, а купающиеся в океане звезды. – Ничего. Особенного. Не было. Повторяю.

– Ты же знаешь, как важно дотянуть до конца года, да?

Рейв молча отмахивается и натянуто улыбается, а потом парой пассов рушит под Блауэром его импровизированный шезлонг и громко хохочет.

– Теряешь хватку. Чего занудил, погнали, а то иные распоясались.

Рейв делает вид, что разговора не было, и выходит не очень убедительно, но Якоб просто обязан поддержать «веселье». Он смеется вместе с Рейвом, а потом они оба замирают, глядя друг другу в глаза.

– Наперегонки? – улыбается Рейв почти искренней широкой улыбкой беззаботного человека.

Блауэр встает, приготовившись сорваться с места.

– До конца причала. Если проиграешь – закатишь в мою честь вечеринку!

Они всегда так друг другу говорят, и от избитой фразы на душе становится тепло, будто они снова дети и охота – это просто игра.

Глава шестая
Зоопарк

ЗООПАРК

Учреждение для содержания живых существ в неволе с целью их демонстрации и/или разведения. Запрещено на территории кор. Фолье, кн. Дорн, граф. Бревалана.


Траминерская газетенка напечатала статью, что совсем скоро жизнь истинных станет другой. Будто в насмешку этот опус оказался на кухонном столе, вокруг которого устроились новоиспеченные соседки по комнате.

– Они все больны, – шепчет Лю Пьюран, склонившись над тарелкой с апельсиновым пудингом.

Девочки затащили Брайт на кухню, и она не удержалась – слишком уж жаждала информации, а кто с этим справится лучше, чем Сладкие Ваты?

– И как это проявляется? Вы сами видели? – Брайт не сдерживает яда в голосе, а девочки так активно кивают, что сомневаться в правдивости их слов не приходится.

Конечно, она всё знает о болезни от отца, он пару недель назад вот так же на кухне рассказывал дочери про несчастных траминерцев, но веры этому нет. Что стоило Ордену придумать байку для Масона?

– Они все на обезболе или типа того. Я точно не знаю, но они пьют каждый день таблетки, да, Нем?

– Это не совсем обезбол. – Нимея Нока делает всем по чашке крепкого кофе и садится прямо на столешницу. – Я дружу с одним истинным с самого детства.

Рыженькие воют как дурочки и шепчут: «Энг, Энграм, Энг, Хардин!»

– Расскажешь про них? – Брайт делает глоток кофе и удивленно смотрит в кружку. Вкус разительно отличается от того, что продают в кофейных лавках Дорна или Аркаима. Более насыщенный, крепкий, не сластит и очень вкусно пахнет.

– Да ничего особенного. На самом деле их не так уж и много. И уж точно они не все больны. Лю, не болтай лишнего, так и рождаются сплетни. Есть чистые истинные, это местная знать, аристократия. Их и семей‐то кот наплакал, ну, может, штук шестьдесят, и на них приходится чуть больше ста детей.

– А остальные что же… грязные? – Брайт недоверчиво косится на Нимею. Неужели траминерцы даже в собственной стране делят людей на таких и не таких?

– Именно. Грязные истинные – это те, в чистоте крови кого есть сомнения. Ну и еще новые иные – это ни туда ни сюда. И вашим и нашим. Это те же грязные, только побогаче. По сути, отличаются они уровнем магии. У чистых он примерно как у нас. У грязных – на уровне обычных земляных магов, то есть почти никакой. Новые тоже не особенно талантливы. Но чистые зато болеют. У траминерцев лет в четырнадцать, как у большинства магов, просыпается магия и…

– Н-н-н… – Лю качает головой, и все закатывают глаза, даже Брайт смеется.

Она хорошо знает, как гордятся экимцы, что их магия просыпается чуть ли не с младенчества. Есть старая шутка, что это оттого, что у них ветер в голове, и природа хоть как‐то отыгралась, даровав раннее пробуждение сил.

– В общем, лет в четырнадцать у грязных просыпается магия. А у чистых… не знаю, лет в шесть, может. В общем, они страдают с детства от каких‐то просто страшных болей. Помню, как Э… мой друг, – она многозначительно смотрит на краснеющих сестер Ува, – помирал, если пропускал очередную таблетку. Черт, это выглядело и правда паршиво.

– Так странно, да?.. – тихо пищит Овада и отставляет свою полупустую чашку. – Я имею в виду, ну, раньше же считалось, что траминерцы самые никчемные? В Илунге всегда хохотали над ними, а потом, ну, помните, когда стали появляться эти суперсильные маги. Ну… Видимо, сила далась им не просто так, раз они болеют, да?

Овада краснеет все сильнее и заметно нервничает. Это самая длинная речь, какую Брайт от нее слышала, и, кажется, эта крупная веснушчатая девчонка в себе совершенно не уверена, если не пищит что‐то одновременно с сестрой.

– Тебе их жалко? – Брайт не может удержаться от вопроса, и все девочки смотрят на нее – явно и сами не понимают, какой ответ был бы правильным.

– Наверное… не все плохие?

– Наверное, – кивает Брайт. Но совершенно в это не верит.

– Интересно, почему их так немного? Больных и сильных, – вздыхает Мелона.

Сестры мало что знают про Траминер, и Брайт благодарна им, что не приходится самой зондировать почву. Она совсем немного лучше себя чувствует, зная, что в компании есть две дружелюбные коренные жительницы и две такие же, как она сама, гостьи.

– Потому что они уже там все друг другу братья и сестры. – Нимея пожимает плечами и смотрит на подруг чуть щурясь, будто пытается посчитать всех в уме. – Мой Эн… друг часто болтал, что если не сбежит из дома, то его женят на какой‐нибудь кузине.

– Их и правда так немного… – бормочет Овада.

– Но думаю, что достаточно, чтобы однажды нас всех передавить как тараканов.

– Ты думаешь, они нас изживут? – испуганно шепчет Лю.

– Я думаю, что я понятия не имею, зачем вообще все это. – Нимея хочет что‐то сказать, но будто не может и замолкает. – Твой отец. Зачем он работает на них? – Она тычет пальцем в газету и кривит губы, глядя на Брайт.

Та смотрит на ее черный длинный ноготь, оставивший царапину на снимке Траминерского исследовательского центра.

– Он так хорош? – Нимея скрещивает руки на груди.

– Папа?.. Очень… Он изобрел множество… – В горле Брайт образуется ком, и она пытается его проглотить. – Папа… я думаю, он достаточно умен, чтобы им помочь. Аркаимский институт – самый продвинутый в мире. И папа там ведущий… – Снова ком в горле. – Он… наверное, он поможет им.

– Всем нужен шанс, – шепчет Лю.

– Как бы, выздоровев, они вконец не озверели, – закатывает глаза Нимея и уходит на крыльцо со своей чашкой кофе.

Объяснять причины, по которым отец помогает несчастным траминерским детям, Брайт не собирается и оттого не хочет больше тянуть этот бессмысленный разговор.

* * *

О том, что случится вечером в первый же день учебы, Брайт даже не подозревает, когда выходит на крыльцо утром. Утром ей еще все нравится. Яркое, как апельсин, солнце слепит глаза и играет с оранжевой листвой, рассыпавшейся за ночь на тротуар словно специально, чтобы завершить идеальную картинку. День хрустящий, как печенька, и пахнет кондитерским шоколадом.

Брайт стоит на крыльце, уже одетая в форму, допивает свой кофе и наблюдает за тем, как из одинаковых домиков выходят люди. Стайки девочек, чаще всего по пять штук (видимо, группируются по комнатам), во главе всегда Сладкая Вата или альфа-девочка. У нее самый высокий хвост и самый собранный вид. В комнате Р-1 – 4 это Лю Пьюран. Этим утром она и правда сделала такой высокий хвост, что стала не просто Сладкой Ватой, а Самой Главной Сладкой Ватой Траминера. Даже проигнорировала форменный беретик, а еще с гордостью приколола к водолазке маленький значок старосты группы.

Среди парней тоже заметна система. Главный мальчик часто или угрюмый сноб, или оболтус вроде Энга. Компашка Энграма Хардина уже прошла мимо домика Брайт, и все они остановились, отвесили ей «утренний поклон» до самой земли, а потом спели хором «Ой, ты нас не заколдуй, красавица-сирена» – старинную песню-прибаутку, которую пели во время застолий бабушки. Разумеется, семья Брайт – исключение.

– Рассказывай, – мрачно вздыхает Брайт, когда на крыльцо к ней выходит Нимея Нока со своей чашкой черного кофе.

Нимея выглядит так, как должна выглядеть студентка Академии Войны. На ней тот же обтягивающий черный свитер, что и у всех. Короткая бордовая юбка (слишком короткая), черные гольфы, как положено, выглядывают из‐под бордовых замшевых сапожек. А вот пальто она переделала в более приятное, без пояска и баски, но цвету не изменила.

Круто, но недостаточно.

– Что? – хмурится Нимея и делает глоток кофе.

Брайт тут же с тоской вспоминает отца, который обожал каждое утро готовить завтраки и молол кофейные зерна ручной мельницей. Он считал, что иначе никогда не получится проснуться как следует, если не выполнить весь ритуал от начала до конца. Брайт кажется, что Нимея Нока – это своеобразная подачка от судьбы за разлуку с отцом. Эта странная грубоватая красотка минут двадцать назад стояла на кухне с мельницей в руке и увлеченно перемалывала зерна, пока Брайт, наблюдая за этим, едва сдерживала слезы.

– Кто есть кто в этом зоопарке, – пожимает плечами Брайт.

– Для начала… что с тобой не так? – щурится Нимея, прячась за своей чашкой, и делает большой глоток. – Что за вид?

Брайт осматривает себя и вздыхает:

– М-м?

– По порядку. – Нимея отступает и складывает руки на груди, как стилист-эксперт из женского журнала «Уич». – Юбка до колена? Серьезно? Водолазка висит, это какой размер? Ботинки… нет, «Фоксы» – это, конечно, круто, но не с гольфами же, лучше сними. И пальто…

– Нет! Никуда не дену!

– А что за ужасная шляпа?

На макушке у Брайт черный «котелок» вместо берета.

– Береты – отстой! – фыркает Брайт и поправляет на пестрой копне свой «котелок».

А проходящая мимо стайка Сладких Ват чуть не давится насмерть возмущенным и совершенно синхронным «А?».

– Мелона! – зовет Нимея.

Рыжая сестричка появляется на крыльце и смотрит на Брайт в упор с тем же выражением, что и Нока.

– Помоги.

Мелона кивает и парой пассов укорачивает юбку Брайт так, что становятся видны колени, и даже намного-намного больше, гольфы она спускает ниже вручную, перекрашивает их в бордовый. Еще одно слово шепотом – и водолазка обхватывает тело Брайт так, что она хватается за горло, испугавшись удушья.

– Какого черта!? Аккуратнее!

– Да ладно тебе, зато как миленько, – ухмыляется Нимея. – Теперь я могу ответить на твой вопрос.

Все три девушки разворачиваются лицом к улице, и Брайт хочется расхохотаться от того, как это комично. Мелона тоже с чашкой кофе, это похоже на будущую традицию.

– Зоопарк, значит… – Нимея переводит дух и оценивающе смотрит на улицу. – Я живу в этом зоопарке всю жизнь, как и Лю, так что все эти снобы с каменными лицами в моем мире когда‐то были сопливыми карапузами. Например, Энграм Хардин. Я думала, что стану его женой, когда мне было четыре.

– А потом?

– Потом я поняла, что превращаюсь в волка, а он в придурка.

Брайт понимающе кивает. Компашка Энграма как раз выделывается перед очередным «девчачьим» домом.

– Это же он твой Эм… друг? – улыбается Мело-на. – Ну скажи «да», пожалуйста-пожалуйста! – Она виснет на локте Нимеи, а та закатывает глаза и дергает плечом.

– Если будешь пищать мне в ухо с утра пораньше, я тебя ночью загрызу, поняла? – Она подмигивает, а Брайт может поклясться, что Мелона совсем капельку бледнеет. – Энграм – это мой друг детства. Я не скрываю этого, но… предпочитаю лишний раз не вспоминать. – На ее губах появляется таинственная улыбка как раз в тот момент, когда Хардин оборачивается на дом Р-1 и подмигивает Ноке с такой дьявольской усмешкой на губах, что у Мелоны, кажется, останавливается сердце. – Если мы закончили говорить о Хардине, позволь я продолжу о зоопарке. Итак… Большинство домов смешанные. Тут тебе все подряд расы. Чистые траминерцы чаще всего живут в отдельных домах, а старшекурсники-старосты вообще селятся отдельно по четыре человека, у каждого своя комната и личный душ.

 

– А ты откуда знаешь? – тянет Мелона.

– Ой, да я ж с ними со всеми сплю, – машет рукой Нимея, Мелона краснеет, а Брайт смеется.

– Правда?

– Да, они же мечтают окучить бреваланку. Не задавай тупых вопросов, не получишь тупых ответов. Я дружу с Энграмом Хардином, и я знаю все. Так вот.

На каждой улице есть «гадкий дом», где живут исключительно чистые истинные траминерцы, – плюет Нимея.

Брайт хмуро смотрит туда, где, по словам Ноки, должен быть «гадкий дом», будто над ним должен развеваться охотничий флаг или вроде того, но все крыши и крылечки совершенно неотличимы, разве что в некоторых дворах чуть попышнее желтеющие кусты.

– У нас это дом У-3 – последний, в самом конце улицы. Они главные старосты, выпускники. И У – уроды.

– И охотники?..

Нимея и Мелона переглядываются, потом смотрят на Брайт и коротко кивают, но обсуждать эту тему не торопятся. Вместо этого Нока как ни в чем не бывало продолжает.

– Скоро будет их шествие, – на одной ноте произносит Нимея, не глядя Брайт в глаза, а потом немного веселеет, будто в одну секунду позабыв, о чем шла речь. – Видишь стайку зефирок? – Она кивает на тех, что возмущались словами Брайт про береты. – Это траминерки, у них вместо мозга родословная, но не без греха. Это и есть новые истинные. К их крови есть вопросики, родниться с ними настоящие истинные не очень‐то и хотят, гонор есть, но к высшему свету они не имеют отношения, ну и магия… никаких тебе суперкорней из земли и прочей мишуры. Все как раньше… попроси у земли, и она, быть может, воздаст, а может, и не воздаст. Ну и они не болеют, если тебе интересно. А денег у них завались, и их дом напротив того, где живет Хардин. Ходят друг к другу переопыляться.

Брайт косится на компашку Хардина и отмечает, что все там брюнеты, а зефирки – блондинки.

– Продолжаем. Видишь, идет компашка в беретиках? – Нем кивает на очень опрятных девушек. Их пальто застегнуты на все пуговицы, из ворота выглядывают одинаковые черные шарфики. – Эти красотки, как видишь, чистые истинные. Самые чистокровные траминерки, какие только могут быть. Улица-аномалия, блин. Их родители из Ордена Пяти. Эти дамочки пойдут нашим местным аристократам в жены. – Нимея улыбается, оскалив зубы, совсем по‐волчьи.

Девушки в компании – и брюнетки, и блондинки, но выглядят одинаково красиво. Брайт смотрит себе под ноги и давит «Фоксом» хрустящий мукатовый лист, не сдерживая улыбки.

– О, а вот наша тема. – Нимея взвизгивает, и ей в ответ визжит стайка брюнеток, а потом все хохочут.

Это явно провокация, направленная на красоток в беретах, но те лишь морщатся. Брюнетки выглядят расхлябанно после красоток. С разными прическами, некоторые замотаны в шарфы, не подходящие по цвету к юбкам. А еще все явно с разных факультетов, хотя до этого компашки были в одну масть.

Дальше мимо проходят несколько вполне приятных группировок, где намешано разноклассовых студентов. Мелькают даже блондинки, и Брайт щурится в их сторону, пытаясь понять цвет глаз, а Нимея подсказывает:

– Это и есть грязные истинные. Мы их называем «нормальные». Как видишь, они обычные люди, чаще всего у них родители иные, но ребенку передается не та магия, что сильнее…

– …а та, что древнее. Да, знаю, – кивает Брайт, глядя на хорошенькую блондинку, явно траминерку, которая идет под руку с рыжеволосым аркаимцем.

Большинство студентов будто и не замечают, что у них у всех разные глаза, волосы. Они легко объединяются между собой и шествуют по улице компаниями по двадцать человек. Это выглядит весело, будто все тут друзья.

– Вон, смотри, это…

Нимея стихает и пристально смотрит в самый конец улицы. Мелона отступает.

– А вот и старосты, – шепчет Нока.

Их четверо. У троих пальто застегнуты под горло, у одного разлетается, будто плащ. Он привлекает внимание Брайт, и она невольно делает шаг вперед. Делает глоток кофе, будто иначе эта четверка пройдет мимо и заморозит его прямо в кружке. Три блондина, один брюнет. Идут быстро, уверенно. Одинаковые сумки через плечо.

– И опасаться стоит того, что в расстегнутом пальто? – спрашивает Брайт.

– Как ты догадалась?

Это не трудно. Брайт вообще будто и не замечает других, слишком они кажутся ей блеклыми. А вот он заметен сразу. Обгоняет всех буквально на полшага, не больше. В нем будто нет ничего особенного. Сначала кажется, что он выше остальных, но нет: блондин, шагающий справа, явно опережает на пару дюймов. Кажется, что его волосы самые длинные, но нет: тот, что идет слева, явно обладатель более шикарной шевелюры. Кажется, что черты его лица самые тонкие, но, если смотреть правде в глаза, у единственного брюнета в компании внешность пофактурнее.

Но совокупность всех присущих ему черт как будто бы все равно лучше, чем отдельно взятые рост, волосы, привлекательность остальных старост.

– Рейв Хейз, – говорит Нимея. – Сын мэра Бовале. Его отец – основатель Ордена Пяти.

Брайт вздрагивает. Во-первых, блондин в пальто нараспашку еле заметно поворачивает голову в ее сторону и чуть щурится. Это даже не интерес, просто случайность. Во-вторых, Блэк Масон в заложниках у Ордена Пяти, и его жизнь по‐прежнему в их руках. Как и жизнь самой Брайт. В-третьих, это тот самый Рейв, который защитил Брайт от Бэли Теран на крыльце. Если, конечно, в Академии не учится еще кто‐то по имени Рейв. В-четвертых… Брайт обещала себе, что не забудет это лицо никогда. Бледное, светлые волосы падают на лоб, широкие темные брови. И шепот: «Я жду!»

Тот, кто ее отпустил, и тот, кому она обещала, что он пожалеет о своей щедрости. И если прямо сейчас он немного повернет голову, то тоже ее увидит.

Она разворачивается на каблуках и, пробормотав что‐то про забытые тетради, уходит с крыльца.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru