Ксения Трачук
Анастасья. Парижский роман

Глава третья. Философ с острова Ре

Париж, 2018

Дело Обенкур поневоле отошло на второй план: «жёлтые жилеты» прочно заняли заголовки новостей. Но как следственный судья не только по должности, но и по душевному призванию, Жан-Люк Моди не мог не думать о злополучной миллиардерше. Почему-то прокурор до последнего не хотел передавать расследование в их руки: по всем признакам он давно был обязан обратиться к судебным следователям, но по-прежнему тянул резину…

Как Моди знал из своих источников, дочь Марианны Валери недавно предоставила в распоряжение правосудия новые документы, и, по-видимому, там было достаточно много «жареного». Эти материалы, предварительный допрос фотографа Франсуа Барнье, насмерть напуганного предстоящим разбирательством, вся масса информации об этой загадочной женщине, Марианне Обенкур, – всё это, как парижская детская карусель, беспрестанно крутилось в его голове. Даже когда он разговаривал по телефону с женой или обедал с коллегами, Марианна Обенкур не переставала занимать его воображение.

Моди подозревал, что прокурор не хочет передавать дело следственным судьям просто потому, что на носу Рождество и всем хотелось бы поскорее забыть об уличных забастовках и разойтись на долгожданные каникулы. Возможно, существовали и другие соображения, о которых судья не знал или не мог знать…

В этот день, совершив традиционную утреннюю пробежку, Моди собирался перед работой зайти выпить кофе у стойки бара, но неожиданно вспомнил нечто важное и остановился прямо посреди улицы. Как не раз бывало, масса информации, которую он переварил, наконец выдала промежуточный результат – плодотворную идею, которую можно было использовать.

Конечно, Рафаэль Санти-Дегренель! Кажется, Моди раз или два слышал по радио его выступления в качестве эксперта по американским выборам и, кажется, по России. Именно он, Санти-Дегренель, был любовником Марианны задолго до злополучного Франсуа Барнье! Как он сразу не подумал об этом! Да, этот тип может быть полезен для расследования… Когда-то они вместе учились на подготовительных курсах для поступления в Ля Гранд-Эколь, куда, кстати, оба так и не прошли… И этот философский кружок тогда ещё молодого Батиста де Курзеля, куда они ходили вместе с Жаном де Кортуаном… И хотя в деле имя Рафаэля пока ни разу не упоминалось, Моди не сомневался, что нащупал нужную ниточку. Он должен увидеться с этим субъектом!

– Орели! – Судья немедленно набрал номер своего ассистента и обрадовался, что застал её на месте: обычно никто не приходил раньше десяти. – Срочно найди мне контакты Рафаэля Санти-Дегренеля. Да, «Санти» через «a». И посмотри, что пишут о нём в связи с Марианной Обенкур. Нет, это неофициально! Ты же знаешь, пока мы занимаемся тем же, чем раньше. Да, и побыстрее, пожалуйста!

***

– Итак, Марианна, ты вспомнила о Люцифере?

– Я никогда тебя не забывала, и ты знаешь об этом! Но сейчас мне так важна поддержка друзей…

Предупредительный мажордом Паскаль, прекрасно помнивший привычки Рафаэля, уже застыл рядом с подносом, на котором стояла рюмка коньяка Hine Rare. Марианна Обенкур кивком отпустила своего помощника, с трудом приподнялась и, тяжело ступая, приблизилась к Рафаэлю.

Он сидел в кресле у окна, которое когда-то так любил Доминик, её покойный муж. Нежно проведя руками по лицу Рафаэля, она застыла в одном положении, стоя вполоборота и глядя поверх головы своего бывшего любовника. Её рука оставалась в его руке, и они долго молчали, вспоминая всё, что связывало их долгие годы.

– Итак, мэтр Роже на старости лет решил стать честным человеком, – начал Рафаэль.

Он предполагал, что Марианна, с которой он не виделся несколько лет, вызвала его из-за финансового скандала. Дело Обенкур продолжало занимать умы парижан, и, если бы не «жёлтые жилеты», журналисты трубили бы о нём с утра до вечера.

– Я устала, Раф, я очень устала…

Марианна действительно выглядела на десять лет старше своего возраста: он ещё помнил её свежей сорокалетней женщиной, с порывистыми движениями, едва смягчёнными светскими манерами, и горящими любовью к нему глазами. Теперь перед ним была утомлённая жизнью, сильно накрашенная пожилая дама…

– Доминика больше нет… Моя дочь, увы, не хочет иметь со мной ничего общего! И ещё это расследование… Если бы ты только знал… С тех пор как ты отдалился от меня…

– Перестань, я никогда не отдалялся от тебя!

– Я сама во всём виновата… Только я! Да, этот Барнье оказался обыкновенным мошенником, я всё знаю… Я так любила его – но ты был прав, ему никогда нельзя было доверять!

Рафаэль предпочитал не комментировать увлечения Марианны – это было не в их правилах – и всё же действительно всегда испытывал неприязнь к этому скользкому Франсуа…

– Говорят, он неплохо поживился на приобретении картин для твоей коллекции? – осведомился Санти-Дегренель.

– О, Раф, если бы только это! – Марианна привычно понизила голос: после обнаружения в её доме прослушивающих устройств она приучила себя к осторожности. – Франсуа подделал завещание, украл кучу вещей Доминика – даже ту гравюру Медичи, которую ты помог найти во Флоренции… О господи, что я натворила! Пожалуйста, помоги мне! Я хочу сесть рядом с тобой…

Рафаэль, осторожно поддерживая Марианну, помог ей сесть на диван и устроился рядом, продолжая держать её слегка дрожащую руку. Он чувствовал, что она страдает и морально, и физически, но знал, что любое проявление жалости ей претит. Но он обязан был задать этот вопрос:

– Я могу что-то сделать для тебя, Марианна?

– Мой новый адвокат – некто Делиль – говорит, что я должна указать тебя в числе свидетелей. Конечно, если дело дойдёт до этого…

– Ты можешь на меня рассчитывать!

Вздохнув, Марианна Обенкур откинулась на мягкую спинку дивана. Её силы были на исходе: свидание с прежней любовью оказалось тяжелее, чем она ожидала. Но ей ещё так много надо было сказать…

– Я знаю, Раф, ты сделаешь всё, что в твоих силах, и мэтр Делиль тебя проинструктирует. Впрочем, он говорит, что мне ничего не угрожает. Все операции проводились без моего прямого участия, я действительно ничего в этом не смыслю… Ну а ты – что теперь делаешь ты? Я хочу знать всё, я имею на это право!

В глазах Марианны заиграл знакомый ему огонь – даже в своём нынешнем состоянии она оставалась властной и восторженной женщиной, привыкшей к всеобщему подчинению.

– Дорогая, тебя вряд ли заинтересуют мои серые будни… Что ж… Моя книга о России переиздана в третий раз. Недавно выпустил монографию об американской избирательной системе. Пара статей о Пармской школе живописи – да, я не оставил наше общее увлечение… Кроме того, Моруа-Кобе предлагал возглавить один франко-немецкий институт, но, как ты знаешь, я терпеть не могу немцев…

– А ты не думал о Французской академии? – с жаром начала Марианна. – Я уверена, твоё место там! Как-то давно я говорила об этом с Элен… Она всегда была очень высокого мнения о тебе!

Марианна знала независимый характер Рафаэля: за эти годы он отверг не одно заманчивое предложение. Впрочем, он и сейчас оставался собой:

– О, ты хорошо знаешь мою позицию! Даже мнение блистательного секретаря Французской академии, которое мне очень льстит, не имеет значения. Я не хочу сковывать себя узами древних структур. И, честно говоря, после последних избраний желание сидеть на Ке-де-Конти⁴⁸ пропало окончательно. Кстати, моя поездка в Россию…

– Да, расскажи мне об этом – нет, не о России! Я хочу услышать о твоей русской возлюбленной! Ведь ты по-прежнему с ней?

Марианна приподнялась и с силой сжала его руку: казалось, речь шла о жизни и смерти. Рафаэль с наигранной иронией приподнял брови: никогда не имевший сердечных тайн от Марианны, на этот раз он, кажется, не разделял её энтузиазма.

– Дорогая, я никогда ничего от тебя не скрывал – ни о ней, ни о ком-либо ещё. Но, прости, я не понимаю, зачем…

– Раф, мне уже так мало осталось – неделя, месяц, я не знаю сколько… Я всю жизнь была легкомысленна. Но теперь ты и моя дочь – это всё, что у меня есть!

– Не говори так, Марианна! Ты ещё проживёшь много лет, я уверен.

Это было неправдой, о чём они оба знали, но Марианне было мало пустых утешений:

– Ведь эта русская заменила тебе меня – так, признайся? Ты сравнивал её с женщинами Бронзино⁴⁹ и Боттичелли… Ты никогда не говорил обо мне так, как о ней! Ещё когда мы были вместе, ты хотел её – больше, чем когда-либо хотел меня! Да, я стара и некрасива, но когда-то…

– Дорогая, никто никогда не заменил бы мне тебя, и ты знаешь, что все эти годы…

– Брось, Раф, я знаю всё! – перебила его мадам Обенкур. – Я знаю, что она работает в благотворительной организации и постоянно куда-то ездит. Но когда она здесь, в Париже, она первым делом несётся к тебе, как влюблённая лицеистка. Десять лет! Ведь это продолжается почти десять лет? Мы с тобой были любовниками и того меньше! Ты изменил своим привычкам, не так ли?

– Кажется, мы с тобой всегда были выше ревности и прочих ненужных эмоций…

– О, ревность… При чём тут это? Ты видишь, что я очень больна. Я хочу знать о тебе то, чего ты не хочешь мне сказать!

Зная её настойчивость, Рафаэль поддерживал разговор, который не входил в его планы:

– Дорогая, между нами нет никаких тайн! Анастазья русская и всегда ею была. Сколько бы она ни жила в Париже и сколько бы ни ездила по миру. Увы, она никогда не будет смотреть на вещи нашими глазами. Ведь ты понимаешь, что я имею в виду?

– Именно поэтому ты выбрал её! Я права?

Марианна смотрела, требуя немедленного подтверждения своих слов, – о, это было так в её духе! Что она вбила себе в голову? Не считает ли мадам Обенкур и его самого влюблённым лицеистом? Забавное сравнение… Рафаэль без зазрения совести соврал бы следователю прокуратуры, чтобы выгородить Марианну, но дорога в его душу была закрыта даже для неё.

***

Доктор Гросс сломала руку, поэтому встретила Анастасью в специальной лангетке, и та не могла не спросить, в чём дело.

– О, пустяки! Играла в мяч с младшим сыном и неудачно упала. У меня четверо детей – всё время что-то случается…

«Четверо… Ничего себе!» – подумала Анастасья. У её матери, не считая её самой, тоже четверо: двойняшки, мальчик и девочка, и ещё двое младших, мальчики. Она не помнила, когда видела их в последний раз… Слава богу, вроде не забыла имена: Жорик, Света, Слава и Костя. Наверное, они уже совсем взрослые! Надо бы попросить маму прислать фото. Давненько они не общались… У рядовых французов обычным делом считается завести троих или даже четверых детей, но проблема в том, что ей попался совсем не рядовой француз!

– Скажите, а что вы думаете об «Анне Карениной»? – Анастасья сама не знала, почему задала этот вопрос.

– Простите, что?

– О, извините… Дело в том, что в свободное время я предпочитаю читать и сейчас увлечена одним романом Толстого, на русском. Как вы думаете, это может помочь?

– Если вы чувствуете себя лучше, то конечно!

Кажется, её психотерапевт была рада переложить проблемы пациентки на Льва Николаевича.

– На самом деле особых улучшений нет и сны продолжаются… – уточнила Анастасья. – Но мне кажется, я стала кое-что понимать.

– Послушайте, я уже не раз говорила и повторю опять: терапия как таковая не решит ваших проблем! Только вы сами должны разобраться в себе и найти их решения. А наши сеансы лишь наметят путь к этому познанию.

По-видимому, мадам Гросс говорила эту заученную фразу всем без исключения.

– Конечно, я это понимаю.

– Думаю, вы уже сами сформулировали то, что вас мучает, – продолжала доктор. – Мы разобрали вашу семейную историю, и корень проблемы, как мне видится, именно там. Ваши отношения с матерью, пусть и эпизодические, очень конфликтны. Вы не можете её простить – это порождает многое другое. Возможно, на самом деле подсознательно вы не совсем отделились от вашей матери: сепарация – это такой психологический термин…

Только не это! Анастасья не любила модные научные словечки, которые ей мало о чём говорили. К счастью, доктор Гросс ими не увлекалась.

– Да… А что касается вашего… друга, Рафаэля, – продолжала психотерапевт, – то, думаю, здесь прежде всего проблема ревности – понимаете, о чём я? Это очень типично для таких «свободных союзов», и я нередко консультирую тех, кто живёт так сознательно, но всё равно ревнует. Вы находитесь в этих отношениях не по своему желанию, ведь вы сами никогда не хотели полной свободы, так?

Хотя Анастасья и не думала требовать, чтобы Рафаэль женился на ней или даже жил с ней, но мысль о том, что он свободно встречается с другими… Что и с кем он делает, пока она открывает очередной филиал SOS World или проходит тренинг на другом конце света? По-прежнему ли он бывает у Марианны Обенкур? Вспоминает ли он вообще, что она, Анастасья, существует? Ей хотелось бы не думать об этом, но она не могла. Конечно, и у неё самой время от времени появлялись ухажёры – взять, к примеру, этого Томá из Квебека… Но если Рафаэлю было плевать, что она может оказаться в чужой постели, то она признавала только одну – его парижскую постель!

– Знаете, я чувствую себя как Анна Каренина в романе Толстого: она ушла от мужа к любовнику из-за большого чувства. Но её избранник страдал гораздо меньше, чем она, то есть фактически он чувствовал себя свободным, а она нет! Да, наверное, так и есть… Я всегда ревновала Рафаэля к разным женщинам, а особенно… – Анастасья осеклась, чтобы не произнести имя Марианны Обенкур: как бы доктор Гросс, наверняка следящая за новостями, не сочла её по-настоящему сумасшедшей!

Впрочем, помимо скандальной миллиардерши, были и другие. Полгода назад они столкнулись в Опере Гарнье⁵⁰ с известной телеведущей, лучезарно улыбающейся блондинкой. Анастасья не могла забыть, как эта королева новостей смотрела на Рафаэля… О, это был хорошо знакомый ей взгляд – и так смотрели на него очень многие успешные и красивые женщины, вхожие в парижскую интеллектуальную тусовку…

– Вот видите, вы сами осознаёте свою проблему! – поддержала её психотерапевт. – Конечно, чтение на русском может помочь, ведь это ваш родной язык! Кстати, вы не знакомы с романом Батиста де Курзеля «Скифы снегов»? Он как раз о России. Блестящая вещь, рекомендую!

***

Борис любил Париж таким, какой он есть: с криминальными кварталами на севере, куда чужакам лучше не заглядывать, с пёстрыми этническими уголками, разбросанными по разным округам, с вылизанным туристическим центром…

И всё же существовало место, которое он не переносил, – шестнадцатый округ. Этот приют респектабельной парижской буржуазии вызывал у него отторжение: накрашенные вежливые старушки, чинно выгуливающие мопсов по узким тротуарам, чопорные мадам с благовоспитанными отпрысками, амбициозные молодые клерки… Дорогой, тихий, мёртвый квартал, почти лишённый растительности, если не считать, конечно, примыкающего к плотной городской застройке Булонского леса.

Оказавшись здесь много лет спустя, Левин смотрел на шестнадцатый округ другими глазами: оплот неизменности в меняющемся мире, где бастуют транспортники, бесчинствуют «жёлтые жилеты» и настенные надписи появляются даже на средневековых постройках. Наверное, он просто постарел…

– Месье Левин?

За его столик присел мужчина средних лет в зелёном клетчатом пиджаке.

Это был дядя Анри – профессор Антуан Фурнье, работающий в исследовательском центре SNRC в этом самом шестнадцатом округе. Румяный дядюшка казался необыкновенно свежим для своего возраста, как будто трудился не в центре Парижа, а где-нибудь в альпийской деревушке. Особого сходства с Анри, впрочем, не наблюдалось, разве что курчавая шевелюра и яркий стиль одежды чем-то напоминали его неформала племянника.

– Называйте меня Антуан, пожалуйста! Я ещё не так стар. Мне исключительно приятно, что вы приехали ко мне сюда. Конечно, можно было бы встретиться в нашем институте, но теперь в кабинете вместе со мной сидит стажёр, поэтому отвлекать его неудобно, – с улыбкой пояснил профессор Фурнье, по-видимому, обрадованный возможностью отлучиться на часок-другой.

– Понимаете, я десять нет не был в Париже, – издалека начал Левин. – Очень хотелось бы увидеть Анри! Через знакомых нашёл его телефон, но, кажется, он отключён…

– О, это непростая история! – огорчился дядя Антуан. – Я сам не видел моего дорогого племянника больше года. С тех пор как он ушёл из института – ведь он работал в SNRC, но принял решение прекратить свой контракт и уволился… – сокрушённо уточнил он. – В общем, если в двух словах, то Анри решил открыть для себя Бразилию. Или, выражаясь философски, отправился на поиски себя!

– На поиски себя? В Бразилию? – Борис не подозревал, что Анри интересовался этой страной. Кажется, он не владеет португальским?

Дядюшка Антуан сделал неопределённое движение головой: по-видимому, он и сам не до конца понимал, что двигало его племянником.

– Анри давно метало из стороны в сторону… – расплывчато пояснил он. – Наверное, причиной этому русская кровь – ведь его мать, Вероника, из русских. Правда, она никогда не жила в России, её родители эмигрировали ещё в первую волну. Потрясающая община! Вы имели дело с белыми эмигрантами? – живо поинтересовался месье Фурнье, как будто считал это само собой разумеющимся.

– Белые эмигранты?.. Нет, я с ними мало знаком… – честно признался Левин. – А вы не знаете, когда Анри вернётся в Париж?

– Каверзный вопрос! Пару дней назад мой брат, то есть отец Анри, получил странное сообщение. Племянник пишет, что находится в Санкт-Петербурге – то есть в вашей прекрасной стране. Впрочем, никто не гарантирует, что это не очередная шутка. А вы, Борис… Простите за любопытство, какая у вас научная специализация? – вежливо осведомился дядюшка Антуан.

– Сначала занимался современностью – в общем, политологией, – защитил кандидатскую. А потом переключился на новейшую историю – франко-российские отношения. Всё-таки с историческими дисциплинами как-то меньше проблем… – пояснил Левин.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался его собеседник.

Борису казалось, что он говорит очевидные вещи:

– Понимаете, я не хочу лезть в политику. То, что происходит сейчас, мне не то чтобы неинтересно, но… Не хочется быть заложником политической конъюнктуры, – наконец дипломатично сформулировал он свою мысль. Нет, углубляться в эту тему не стоило…

– О да, кажется, понимаю! Впрочем, лично я относился и отношусь к России и русским с уважением и даже любовью…

Левин снова пожалел, что залез в эти дебри, но деваться было некуда:

– Ведь вы как специалист понимаете, что история – это факты. Факты, подтверждённые признанными, проверенными источниками. Можно сколько угодно спорить по поводу текущих событий, оценок, высказываний… Но исторические факты непреложны! Конечно, есть разные толкования…

– Увы, здесь не всё так просто… Впрочем, не будем о сиюминутном, как вы говорите! – Дядя Антуан, по-видимому, тоже не хотел муссировать щекотливые вопросы. – Простите за нескромность: вы, кажется, женаты? Приехали с супругой?

– Нет, жена боится приезжать из-за «жёлтых жилетов». А вы сами что думаете по этому поводу – я имею в виду манифестации? – поинтересовался Левин.

– О, мы, парижане, всегда найдём предлог для недовольства, – улыбнулся дядя Антуан, но тут же принял серьёзный вид. – Этих людей можно понять: в регионах падает уровень жизни, не хватает врачей, безработица… Плюс ещё пенсионная реформа, а ведь французы долго боролись за то, чтобы учителя и другие льготники уходили на пенсию раньше остальных… Но, с другой стороны, у нас нет денег на поддержание такой затратной социальной системы.

– Да-да… Так вы думаете, Анри ещё выйдет на связь? – с надеждой спросил Борис и поспешил добавить: – Я здесь до конца года. Если он вдруг объявится, дайте мне знать, пожалуйста! Вот моя визитка.

– Не волнуйтесь, когда что-то прояснится, обязательно сообщу! – бодро заверил дядюшка Антуан. – Если, конечно, наш дорогой Анри не затеряется где-то в джунглях Амазонки! Кстати, у Батиста де Курзеля есть замечательный роман – «Трансцендентная Амазония»? Не читали?

Услышав имя знаменитого философа-романиста, Борис чуть не пролил кофе на брюки: все как будто сговорились напоминать ему о Насте Белкиной!

Париж – остров Ре (департамент Приморская Шаранта), 2004

«Кафе де Флор»⁵¹ считалось невероятно претенциозным местом, поэтому Боря, стыдясь своего скромного студенческого рюкзака и заношенной куртки, робко оглядывался по сторонам и не знал, как привлечь внимание кого-нибудь из персонала: надо было всего лишь сказать, что его ожидают.

Наконец добрая душа провела его на второй этаж, где за круглым столиком у окна сидела типичная француженка средних лет – худая, непричёсанная и одетая во всё серое. Её вытянутое лицо в аккуратных очках выглядело дружелюбным, почти милым, а небрежно повязанный шарф придавал её образу немного богемный вид.

– Мадам Стюарт? – робко поздоровался Боря.

– Месье Левин, здравствуйте! Вы будете кофе или чай? Может быть, минеральной воды? У меня не так много времени, поэтому сразу перейдём к делу.

– Конечно. Правда, я…

– Да, всё это очень странно даже для меня самой, – перебила она. – Но когда мне позвонил Жан – месье де Кортуан, я имею в виду, – и рассказал о вашей ситуации, всё сложилось на редкость удачно. Значит, вы не можете продолжать учёбу в Школе журналистики Ля Гранд-Эколь из-за того, что у вас нет стипендии?

– Именно так, – подтвердил Боря. – Месье де Кортуан предложил мне учиться в Школе журналистики. Это было очень неожиданно, но я согласился. А потом выяснилось, что в Ля Гранд-Эколь дают не стипендию, а лишь субсидию на оплату учёбы.

– Да, я это поняла. Ужасная ситуация… Жан сожалеет, что так получилось, но ничего не может сделать, поскольку Управляющий совет не выделяет дополнительных средств. Вам нравится в Школе журналистики?

Честно говоря, Боря жалел, что согласился на эту авантюру. Он прекрасно писал на французском, но бегать с телекамерой и микрофоном по Парижу – нет, это не для него!

– Кажется, до этого вы подавали документы на участие в исследовательской программе? – подбодрила его мадам Стюарт.

– Да, изначально я думал именно об исследованиях, но потом соблазнился предложением пойти в Школу журналистики, – честно признался Левин, сам не до конца понимавший, как это получилось.

Его ответ явно порадовал добродушную мадам Стюарт, которая, как он уже знал, заведовала одним из исследовательских центров в Paris I Panthéon-Sorbonne⁵².

– А вы когда-нибудь слышали о cotutelle? – продолжала она. – Это совместная аспирантура французского и русского вуза, в данном случае Сорбонны и МГУ. Вы будете учиться одновременно в двух университетах – интересно, правда?

Он будет учиться… Что она имеет в виду? Складывалось впечатление, что они уже всё за него решили – ему требовалось лишь утвердительно кивать… Боря, не обращая внимания на принесённую ему минеральную воду, с интересом ждал продолжения: что за очередной сюрприз готовит ему Париж?

– Дело в том, что у нас осталось одно место в этой программе, – пояснила его собеседница. – Поэтому я могу предложить его вам. Стипендия рассчитана на три года – правда, только на те шесть месяцев в году, которые вы будете находиться во Франции. А в Москве у вас будет российская стипендия, как у аспиранта.

Мадам Стюарт говорила так, как будто собиралась пристроить неходовой товар: действительно, не каждый согласился бы учиться в двух аспирантурах сразу! Боре ещё не приходилось слышать о таких программах.

– А что я должен делать – писать диссертацию? – на всякий случай решил спросить он, хотя ответ был очевиден: что же ещё можно делать в аспирантуре?

– Две диссертации, – уточнила мадам Стюарт. – Одну вы будете защищать в России, другую – во Франции. К сожалению, не получилось сделать единую защиту – административные сложности… Кстати, вы можете выбрать тему, связанную со средствами массовой информации, – это один из предметов моей специализации.

Положа руку на сердце, всё это выглядело сомнительно: учиться сразу в двух местах, да ещё ездить туда-сюда… Даже Боре, с его наклонностями ботаника, это казалось запредельным. Но Париж… Ещё три, пусть и неполных, года в Париже!

– У вас есть время подумать, – заверила его мадам Стюарт. – Не стесняйтесь, звоните мне, если будут вопросы. Но постарайтесь решить поскорее, потому что… Вы знаете, французская бюрократия – такая штука! Сейчас они должны срочно пристроить эту стипендию, а потом будет поздно!

Ещё вчера Боря по телефону говорил маман, что собирается покупать билет в Москву и готов был паковать чемодан! И вот теперь…

– Я согласен! – неожиданно для самого себя выпалил он.

***

Нина Поярчук считала себя умной, красивой и успешной – и не без основания. Природа наделила её не только бюстом размера DD, но и – редкий случай – не поскупилась на серое вещество. К двадцати трём годам она успела с золотой медалью окончить лучшую школу Тамбова, поступить в московский Иняз, из которого вышла с красным дипломом, и – высшее достижение – отправиться на учёбу в Париж. Кто-то усмотрел бы в этом блат и помощь папаши-бизнесмена, но факт оставался фактом: Нина была исключительно талантлива.

Но всё же кое-что омрачало её французскую жизнь, и это определялось одним словом: Нантер. Да, как и томившаяся в Лионе Настя Белкина, Нина Поярчук мечтала унести ноги из университета, куда попала волей случая!

Через месяц после её приезда учёба, заключавшаяся в посещении лекций в громадных переполненных аудиториях, и вовсе приостановилась: студенты-леваки снесли стену одного из зданий. Предлог для этого выбрали самый никчёмный: студенческим профсоюзам не понравилось введение ограничений на посещения общежитий посторонними.⁵³

Эти плохо одетые, непричёсанные и невоспитанные полуподростки слонялись по кампусу без всякого дела; там и сям возникали какие-то выступления, вывешивались лозунги, выкрикивали ругательства… Поговорить Нине было просто не с кем: в её магистерской программе, где, как предполагалось, преподавали международное право, не нашлось ни одного человека, кто вообще мог поддержать разговор. Все изъяснялись на противном жаргоне, а иностранных студентов было раз-два и обчёлся. Жуткая публика, жуткая атмосфера, никаких знаний и уж тем более полезных знакомств – всё это Нина прекрасно понимала.

«Это мой шанс, – думала она, стоя на входе в амфитеатр⁵⁴, где только что начал выступать с лекцией директор Ля Гранд-Эколь Жан де Кортуан, редкий в этом убогом заведении гость из элитного парижского мира. – Если только он не задержится со своей дурацкой лекцией… Надо рвать когти!»

Наконец двери открылись, и де Кортуан с каким-то хорошо одетым юнцом быстрым шагом направился к выходу. Студенты оставались внутри, поскольку после де Кортуана должен был выступать какой-то министр, и ему, судя по количеству охранников внутри аудитории, грозил весьма агрессивный приём…

– Месье де Кортуан, извините!

Атака Нины, бюст которой даже из-под пальто рвался наружу, началась.

– Позвольте, – благообразный мальчик-секретарь попробовал принять удар на себя, но Нина отстранила его одним движением руки.

– Месье де Кортуан, я из русской газеты «Ведомости». Пожалуйста!

– Извините, мы должны идти!

– Пожалуйста, один вопрос! – не унималась Нина.

Де Кортуан, не обращая никакого внимания на её отчаянные попытки, продолжал двигаться к выходу.

– Мадам, обратитесь в пресс-службу Ля Гранд-Эколь, – посоветовал Нине секретарь.

– Шарли, дай ей визитку, – бросил де Кортуан, собираясь наконец покинуть этот «вокзал», как он мысленно называл современное здание университета Нантера.

И вдруг из-за угла, как чёрт из табакерки, выскочил патлатый тип с плакатом «Че Гевара, вперёд!» – и ринулся прямо на Жана де Кортуана. Хилый секретарь ошарашенно отпрянул, однако Нина в мгновение ока бросилась наперерез хулигану и поставила ему ловкую подножку. Патлатый тут же оказался на полу, где его, чертыхаясь на все лады, настигли запоздавшие стражи порядка.

Всё-таки в тамбовской спецшколе Нина недаром была чемпионкой по карате!

***

– Итак, вы представились корреспондентом российской газеты, чтобы взять у меня интервью. А затем спасли меня от сумасшедшего троцкиста.

– Совершенно верно!

Поярчук, одетая в эффектный топ, подчёркивавший все достоинства её фигуры, сидела напротив де Кортуана в его кабинете в Ля Гранд-Эколь, приятно отличавшемся от простоватых интерьеров Нантера. Джонни, как про себя называла его Нина, выглядел добродушно и жевал жвачку – она надеялась, что это хороший знак.

– Я всегда восхищалась Ля Гранд-Эколь и теми изменениями, которые произошли в философии и имидже этого института с тех пор, как его возглавили вы. Поэтому для меня большая честь взять у вас интервью – пусть и не для «Ведомостей», но для русско-французской интернет-газеты, которую недавно запустили мои друзья. Она называется «Русский Париж».

– Я к вашим услугам! Впрочем, должен принести извинения: французские службы безопасности оказались не на высоте и подвергли вас неоправданному риску. – В обществе де Кортуан славился галантными фразами, которые он расточал так же легко, как в частной жизни рассыпал ругательства. – Они сосредоточили свои усилия на охране оратора в аудитории – ему, кстати, действительно пришлось туговато. Увы, у него не было такого телохранителя, как вы!

– Итак, вы согласны на интервью? – обрадовалась Нина.

– Приступайте! – Де Кортуан широким жестом показал, что готов отвечать на любые вопросы: в этот день у него было прекрасное настроение.

– В прошлом году в Нью-Йорке вы сказали, что ваша главная мечта – сделать Ля Гранд-Эколь похожим на Гарвард. Вы уже произвели революцию: ввели обязательные курсы на английском, дали возможность каждому студенту год обучаться за рубежом, привлекли новые кадры… Но не кажется ли вам, что этого мало?

– Что вы имеете в виду? – уточнил де Кортуан, слегка подняв брови.

«Эта русская неплохо осведомлена – пожалуй, даже слишком хорошо для рядовой студентки Нантера…» – невольно подумал он.

– Ля Гранд-Эколь не лишён недостатков, – продолжала Нина. – Один из них, например, – элитарность: дорога в эти стены по-прежнему доступна лишь избранным…

– О, это досадное наследие прошлого, увы, – вздохнул Джонни. – Но у меня на этот счёт есть и хорошая новость. Ваше издание будет одним из первых, кто сможет рассказать о новом проекте – запуске программы для наиболее талантливых студентов из неблагополучных кварталов Парижа. Лучшие ученики смогут бесплатно обучаться в Ля Гранд-Эколь и получать стипендию. Будут организованы подготовительные курсы и специальный отбор. Пока этот проект находится на стадии разработки, но, в качестве исключения, вы можете написать о нём. Другие вопросы?..