Ксения Буржская Зверобой

26. Отсутствие

– Ты чем-то расстроена?

– Нет. С чего ты взял.

– Ты вроде бы сидишь с нами, но на самом деле тебя здесь нет.

– Это что еще за эзотерика?

– Просто мне так кажется.

– Немного устала, и все.

– Три недели подряд?

– Ян.

– Мара. Я бы хотел знать, если что-то происходит.

– Например, что?

– Не знаю. Может быть, что-то произошло в России. Ты вернулась сама не своя.

– Вообще-то я ездила на похороны.

– Да, конечно, прости. Я могу тебе чем-то помочь?

– Не думаю.

– Может быть, мы могли бы куда-нибудь съездить?

– Куда?

– В путешествие. Не знаю. Отдохнуть.

– Я не хочу никуда ехать.

– Ладно. Может быть, сходим в кино?

– Не хочу.

– В гости?

– Ян, я не хочу никуда ехать, идти, плыть, ползти. Просто дай мне немного времени.

– Немного – это сколько?

– Серьезно? Тебе нужен дедлайн?

– Я беспокоюсь за тебя.

– Я в порядке.

– Я не в порядке.

– Да? А что с тобой?

– Мне кажется, мы перестали разговаривать.

– А что мы сейчас делаем?

– Ничего. Ты как будто пытаешься закончить этот разговор?

– Верно.

– Почему?

– Потому что он ни о чем.

– Так давай поговорим о чем-нибудь.

– А помолчать можно?

– Мне кажется, уже нельзя.

– Ты в чем-то меня подозреваешь?

– А должен?

– Знаешь, кажется, я поняла, чего мне хочется.

– Чего?

– Я хочу коктейль, как в том баре, помнишь? В горах.

– С кофейным ликером?

– Да.

– Пойти купить ликер?

– Нет, ты можешь узнать, где делают такой коктейль, и я туда пойду.

– Одна?

– Ну а как мы пойдем вдвоем? Мы же уже отпустили няню.

– То есть я напрасно полагал, что мы можем что-нибудь сделать вместе?

– Не придирайся к словам. Ты спросил, чем ты можешь помочь, и я ответила.

– Ну, думаю, погуглить ты и сама можешь.

– Окей, спасибо.

– Пожалуйста.

– Ну тогда я лучше останусь дома?

– Если хочешь.

– Как я и сказала, я не хочу никуда идти.

– Так мне купить кофейный ликер?

– Можно.

– Ну спасибо.

– И тебе.

Разговаривать не получалось.

Ян не мог понять, как это: нельзя же разучиться дышать или ездить на велосипеде, но результат был именно такой: он нырял в Марьяну, как в воду, и не знал, как грести. Ему казалось, что он стоит за ширмой и никак не может продраться сквозь нее. Марьяна отгораживалась от него снова и снова, ничего не объясняла, постоянно находила причины, чтобы куда-нибудь отойти, спрятаться, запереться.

Она толком не рассказала ему, как все прошло в Москве, он жалел, что не поехал с ней, но они оба решили, что девочкам лучше не ездить, а ему остаться с ними. Он постоянно гулял на страницах Ольги, но там не было ничего нового – только постоянные фотографии, на которых ее отмечали – то на одном приеме, то на другом. Он не видел ни лайков, ни комментариев от Мары, поэтому решил, что Ольга здесь ни при чем, а она и так была ни при чем – они с Марьяной уже два месяца не разговаривали.

Пустота взяла его под крыло. Родители давно перестали держать с ним контакт – или это он перестал? Молча, как бухгалтерия, переводил им каждый месяц сумму, которая, как ему казалось, с лихвой заменяет все. И судя по молчанию, которое не прекращалось, так оно и было. Из соцсетей сестры он знал, что они худо-бедно живы, что отец постепенно спивается, а мать слепнет, что сама сестра не работает и живет на пособие, а ее сын уже имеет привод.

Хотел он того или нет, он был их частью, и постоянно боялся, что что-то из этого проявится в нем или в дочках, но пока что не находил изъянов ни в ком, кроме Марьяны.

Как будто всегда нужно было искать виноватых, и он их легко находил.

27. Можно

Ян проснулся до будильника. Подумал, что раньше бы начал будить Мару – обнимать ее и плавить руками ее нагретую кожу, пахнущую чем-то мягким и пыльным вроде хлопка. Но сегодня совсем не хотелось. Он съежился от мысли, что сейчас придется встать и пойти на кафедру, пройти по кампусу, столкнуться с Мэй.

«Теперь я все время думаю о тебе». Катастрофа. Вот же идиот!

За ночь страх разросся в груди, как метастазы. Ян запутался в одеяле, длинный и узкий, как червь, потом наоборот раскрылся, и сразу же покрылся мурашками, хотя вчера еще было лето, и даже сравнительно жарко. Сравнительно, например, с Египтом, куда он ездил прошлым летом с командой археологов, это было интересно, ему там понравилось, хотя и очень устал – они постоянно работали, что-то искали, рылись в обезвоженной ржавой земле, Ян так ничего и не нашел – только пару монет и друга, кажется, это все. Его друг и сейчас где-то на юге, он настоящий археолог, а у Яна это просто хобби, и его любимая книга – «Краткая история времени», как у многих.

Ян представил, как всему этому придет конец, как будто захлопнулась крышка, как на кафедре соберут совет, как его будут перемывать, перетряхивать и изучать, как проклятого комсомольца. Как ему предъявят обвинения и прервут контракт, как он в один день должен будет покинуть университет и, возможно, даже страну, как он будет объяснять Маре и девочкам, что это недоразумение, вы не так поняли, ничего и не было даже.

«Теперь я все время думаю о тебе». Но ведь было! И будет.

Наконец будильник прозвенел. Ян потянулся рукой к тумбочке, стараясь не касаться Мары, как парализованный, не помогая себе ногами, тянулся вперед, такая уловка, чтобы тело не подумало, что уже пора вставать, потому что вставать страшно. На тумбочке он нашарил часы, сжал их и откинулся обратно на простыню, мучить себя воспоминаниями. Он вспомнил, как Мара подарила ему эти часы, кажется, на день рождения, как они целовались, и он не чувствовал запахов, потому что простудился, а вот когда пил из одной бутылки с ней – это была бутылка грушевого сидра, они сидели у воды, и ветер рвал ее рыжие волосы – вдруг почувствовал горький привкус духов. И как до этого, в самом начале, в его московской пустой берлоге, он целовал ее грудь, потом живот, а потом уткнулся в треугольник волос – коротко стриженных, пахнущих мылом и кориандром. Он засмеялся, что там они тоже оказались рыжими, вот уж чего он точно не ожидал.

Он, может быть, даже заплакал бы сейчас от этих ударов памяти, но что-то ужасно тяжелое вдруг сорвалось на землю и сотрясло постель, да и не только – весь дом, и он сразу сбросил с себя паралитика и выключил кран с воспоминаниями, резко вскочив. Машинально взглянул на часы, а там стрелки – он вчера ведь даже не пил – идут назад, задом наперед, против всех законов. Он стоял так минуты две, смотрел на них завороженно, а они плавно и гладко шли, с мерным своим тиканьем – совершенно не туда.

– Ты чего? – спросила Марьяна, поднявшись на локтях, и одеяло соскользнуло с груди к животу. Ян уставился на ее соски, подумал, как было бы здорово протянуть руку и дотронуться, или нет – как-нибудь больно сжать, а еще лучше ударить – и он ужаснулся этой своей неожиданной мысли.

Он одновременно хотел ее и ненавидел, поэтому не мог больше смотреть, отвел глаза и нашарил потерянного себя в яме отчаяния.

– Все в порядке, – сказал он, отвернувшись. – Проспал.

Ян оделся, плеснул в лицо холодной воды, выглянул в окно, чтобы, если что, снять футболку и надеть рубашку, снять джинсы и надеть шорты, снять кеды, надеть ботинки, а там все оказалось белым. Белым от чистого утреннего снега. Он пошатнулся и сел на кровать. Тут-то дом опять затрясло с какой-то новой, неизведанной силой.

– Да что с тобой?! – спросила Марьяна и обняла его, прижимаясь к его вспотевшей спине. – Весь мокрый. Ты заболел?

– Кажется. Не знаю. Может, съел что-то не то. – Ян выскользнул из рук Марьяны липкой змеей. – Я переоденусь и выпью таблетку. Ничего страшного. Пройдет.

– Может, тебе лучше остаться дома? – спросила Марьяна, с беспокойством оглядывая его.

– Нет, нет, все порядке, – твердо сказал Ян и еще раз, пошатываясь, подошел к окну. Там все было по-прежнему – начиналось пьянящее лето, во весь голос цвели магнолии. – Да, все нормально. Не волнуйся.

Выбрался наконец из дома, преодолел, тяжело дыша, несколько лестничных пролетов и оказался на улице. Решил сразу, ничего не откладывая, пойти к Мэй и все объяснить.

Ян крался по территории университета, как по минному полю. Он еще ничего не сделал, но уже боялся быть пойманным. Пойманным на намерении. Липкая, страшная волна ужаса накрывала его каждую минуту, когда он вспоминал об отправленном намедни сообщении.

«Теперь я все время думаю о тебе». Мало ли, что он думает, с другой стороны?

«Это преступление, – думал Ян. – Я преступник. Меня отстранят от преподавания, меня уничтожат».

Студенческое общежитие стояло на краю кампуса, сплошь утопленное в цветущих каштанах.

«Войду и скажу, что ошибся номером, – репетировал Демьян, – скажу, чтобы она ничего такого не думала – как она вообще может такое подумать, я же преподаватель».

Он сверился со списком фамилий и начал подниматься на третий этаж, когда телефон завибрировал в кармане. Медленно, как в фильме ужасов, он вынул его из кармана и посмотрел. Точно. Это от Мэй. «Может быть, стоило написать, – подумал он. – Прямо с утра. Не идти сюда, а написать – а так уже совсем выглядит неприлично».

Открыл сообщение.

«Я тоже» и смайл: сердечко.

Внезапно стало легко. Ян засмеялся нервным, сбивчивым смехом, как будто подавился косточкой, а чья-то большая ладонь двинула ему по спине, косточка выскочила, и он смог наконец вдохнуть. Вприпрыжку, как мальчик, он побежал наверх – еще один пролет, еще, – перескакивая через две ступеньки. Постучал в дверь, задохнувшись.

Мэй открыла. Мгновение – и она бросилась ему на шею, он даже сказать ничего не успел.

Потом сидел у нее на крошечной кухне и радовался, что чайник шумит так громко, что можно ничего не объяснять. Мэй – в коротких шортах и топе на голое тело – пыталась организовать что-то вроде завтрака: кофе, арахисовая паста, вафли. Ян ненавидел этот континентальный завтрак – сладкое, жирное, невкусное. Но сейчас ему было все равно. Он смотрел, как из-под пояса до ужаса неприличных шорт выглядывает бледная полоска кожи – то, что не успело еще загореть.

Ему хотелось положить ладонь на беззащитный крестец, но он сдержал себя, все еще не уверенный в том, что это происходит на самом деле. Хотелось как-то начать этот неловкий разговор, узнать, что она думает о его сообщении, не оскорбило ли оно ее, не передумает ли она, а может, это вообще ловушка, и сейчас в дверь войдут из комитета по этике, и схватят его, заломив, как в кино, руки за спину, и скажут: вы можете хранить молчание. И он его пока что хранил.

Чайник наконец вскипел. Мэй села напротив и сказала:

– Мистер Ян. – Он так серьезно и испуганно взглянул на нее, что она засмеялась. – Ян. Я ведь могу теперь называть вас так?

– Ну конечно, – выдохнул Ян, все еще ожидая подвоха.

– Ян. Мне нравится так говорить. – Мэй положила руку ему на колено: – Я всегда знала, что нравлюсь вам. Я знала, что вы однажды придете.

Будь он более напористым, смелым, бесцеремонным, он бы сейчас потянул ее за руку, и она бы оказалась перед ним на коленях, расстегивала бы ремень на его джинсах, а он в это время путался пальцами в ее длинных ячменных волосах. Будь он таким, он давно бы ушел от Мары, а может, и с самого начала не стал бы связываться с ней. С того самого первого звоночка, когда впервые заметил, как она смотрит на Ольгу. Этот взгляд… Даже у Яна не водилось таких взглядов – она им брала, раздевала, просила, и ему было и стыдно за нее, и больно, и хотелось никогда не быть этому свидетелем.

Но он был другим. Поэтому Ян только положил свою руку на руку Мэй и сказал:

– Я, собственно, зашел, чтобы просто… В общем, мне дали звание преподавателя года. В пятницу будет награждение. Буду рад, если ты сможешь прийти. А после церемонии мы можем пойти куда-нибудь.

Демьян в очередной раз поразился, как легко и вдохновенно он врет Мэй. И еще своей смелости – привести на церемонию свою любовницу-студентку на глазах у всей кафедры и университета – это, конечно, сильное решение. Но он тут же отогнал эту мысль, подумав, что Мэй легко затеряется там среди других студентов.

Мэй обрадовалась:

– Конечно, конечно, Ян. Я так вами горжусь. Я всегда считала вас лучшим преподавателем, и я рада, что это признали.

Ян поцеловал ее руку.

– Только знаешь, – начал он, спотыкаясь об иностранные слова, как школьник. – Я бы хотел тебя попросить…

– Не волнуйтесь, – быстро сказала Мэй, опустив глаза. – Я никому не скажу. Никто никогда не узнает. Правда.

28. Импульс

– Мастурбируете? – спрашивает Валерия, глядя прямо в экран.

– Нет! – почти кричит Марьяна. – Ну у вас и вопросы.

– А надо, – говорит Валерия. – Вам необходимо хоть как-то снимать напряжение. Вы очень возбуждены.

И добавляет для пущего эффекта:

– Иначе взорветесь.

Это так.

Марьяна наматывает по квартире круги, как дикий зверь, которого посадили в контактный зоопарк. Однажды они с отцом и девочками ездили в такой в Подмосковье – там в маленьких клетках, пустых, ржавых, грязных, как в настоящей тюрьме, теснились животные: тигры, волки, лисицы. И самым душераздирающим был медведь: опустив свою крупную голову, как осужденный за быстрый бег, он нервно шатался из угла в угол – два шага вперед, разворот и два назад – а на спине его, словно поршни, ходили лопатки. Он тяжело дышал и, если бы мог, выл бы на жидкий лес у дороги. Марьяне немедленно захотелось подойти и выломать замок на клетке, ведь она была человеком, который может все – найти ключ, украсть его, если нужно, достать топор и разрубить решетку, привести мужика с пилой, вызвать зоозащитников или написать жалобу. Она представила, как она открывает дверь, все двери в этом чертовом зоопарке, как на свободу вылетают дикие птицы, выходят, щерясь, лисицы, не веря своему счастью, делает шаг медведь, и его лапы вспоминают мшистую на ощупь землю. Но она стояла недвижимо перед клеткой, пораженная своим могуществом и бессилием одновременно.

Жалобу на зоопарк она подала, никто не отреагировал.

Когда Ольга молчала, Марьяне хотелось кричать.

Она была человеком и могла позвонить ей, могла взять билет на самолет и просто прийти к ее дому на набережной, стоять под окном и ждать, она могла просить прощения, неизвестно, правда, за что, она могла забыть ее, выкинуть из головы, запретить себе ее любить. Но, оглушенная своим бессилием, могла только кричать.

И она кричала – срывалась на детей, до костей грызла Яна и даже себя совсем не жалела.

Она шла с детьми в бассейн с мыслью, что там станет легче, но вместо этого только орала – Марта, быстрее, Ася, перестань, Марта, хватит, Ася, ты что, издеваешься, Марта, не трогай, Ася, не брызгайся, Марта, ты кошмар, Ася, ты совсем уже. Потом вдруг приходила в себя, с ужасом смотрела на это со стороны, покупала детям мороженое, себе бокал красного, пыталась выдохнуть, но никак не могла – внутри была натянута до предела леска отчаяния.

Ольга в это время лежала в шезлонге на идеально подстриженном газоне своего участка в двадцать соток. Она лежала и думала: написать Марьяне – это дать ей какое-то обещание.

С неба посыпались капли, Ольга нехотя встала, скрипя шезлонгом, пересела в кресло на веранде. Закурила влажную сигарету, мысленно набрала сообщение: «Милый друг, я много думала о том, что между нами происходит. И кажется, нам нужно прекратить общение. Пока это не стало проблемой».

За телефоном идти было лень. Да и знала она, что не отправит.

Пусть все остается как есть. Они и так не общаются, пока она молчит, зачем об этом уведомлять, как жилконтора?

Капли с мокрой липы падали масляные и пахли грозой.

Ольга растерла одну между пальцами, накинула плед и написала еще одно сообщение, тоже мысленно: «Но если ты спросишь меня, о чем я думаю, то мне придется ответить честно – я думаю о тебе».

Марьяна включила девочкам мультик, по пути они подрались – хотели смотреть разное и из вредности не могли договориться. Пришла в спальню и задумалась: раздеваться или так сойдет? Решила, что так. Легла на аккуратно застеленное покрывало, вышитое райскими птицами, его Ян привез из своей археологической поездки – просто купил на рынке, конечно, не откопал. Полежала немного, как будто стесняясь, затем расстегнула шорты.

Ну ладно, сказала она, поехали.

29. Церемония

Поехали, подумал Ян и вышел в новую жизнь. Для начала он не отправился в университет на велосипеде, а взял такси и остановился у магазина Приличных Костюмов. Что это за костюмы, он не знал, потому что никогда не носил, а после первого неудавшегося свидания с Марой в Большом театре вообще ненавидел. Но не мог же он заявиться на вечеринку по случаю собственного награждения в шортах и клетчатой рубашке?

Нужен приличный костюм – и он решительно толкнул дверь магазина.

Костюмы висели рядком, как повешенные. Ценников нигде не было. Тут же подскочила женщина с улыбкой в железнодорожный мост.

– Могу я вам чем-то помочь? – вопросила она несдержанным шепотом.

Ян подумал, что их этому учат: у него недавно одна студентка писала курсовую по использованию шепота и придыхания – словом, техникASMR – в продажах, наверное, это оно и есть – в действии. Из той же работы он знал, что люди умеют получать удовольствие от неожиданных вещей – от цоканья языком в микрофон, на который надет носок, от шуршащих пакетиков с пластиковыми шариками и хлопанья кисточкой для макияжа по экрану.

Не дожидаясь, пока шепчущая женщина достанет шуршащий пакетик, Ян кивнул:

– Мне нужен костюм. Для вечернего мероприятия.

– Блэк тай? – уточнила женщина уже нормальным голосом, смекнув, что птичка в клетке и можно не особенно стараться.

– Можно и попроще, – неуверенно пожал плечами Ян. – Это мероприятие в университете. Не церемония награждения «Оскаром».

Женщина засмеялась, будто по ее мосту, дребезжа, прокатился поезд, а потом распахнула шторку примерочной и пригласила его войти:

– Располагайтесь. Я сейчас подберу варианты и все принесу. Какой размер носите?

Тут Ян вновь почувствовал себя глупо. Он никогда не обращал внимания на размер – просто прикладывал к себе футболки и джинсы.

–L, возможно? – улыбнулся он виновато.

– Очень может быть, – улыбнулась женщина и смерила его взглядом. – Окей, я сейчас вернусь.

Яну было настолько неудобно гонять бедную женщину, что он приготовился взять первый же костюм, не меряя, но она настояла, чтобы он попробовал несколько. Какой-то по счету – Ян смирился и просто покорно надевал все, что она приносила – вызвал у нее неподдельный восторг.

– Вау! – вскричала она так, что он даже вздрогнул и в первую минуту решил, что магазин грабят. – Вот это идеально! Ваш костюм. Не спорьте.

Ян и не думал спорить, наоборот – выдохнул, что пытка закончилась. Ему понравился цвет рубашки – сливочное мороженое, как у Брэдбери, а не белая, как на свадьбе. Сам костюм тоже был синий, а не серый или черный, а на локтях – снижая градус официальности – заплатки.

– С вас тысяча семьсот двадцать долларов, – сказала женщина, все еще улыбаясь, будто ее защекотали в детстве, и лицо никак не может вернуться к заводским настройкам.

«Сколько?!» – возопило все внутри Яна, а затем там же последовал взрыв негодования и жадности, но вслух возмутиться или отказаться от покупки сейчас, возле кассы, когда костюм уже лежал в шуршащей розовой бумаге с наклейкой, он не мог. Поэтому, нисколько не изменившись в лице, Ян, точнее его подлое, неизвестно что себе позволяющее тело, улыбнулось самой доброй из своих улыбок и протянуло женщине карточку:

– И двадцать долларов за помощь спишите, – сказало оно, а Ян изнутри с ужасом наблюдал за происходящим – как его жуткие руки взяли этот кошмарный костюм, кое-как засунули в рюкзак из магазина «Декатлон» и напоследок помахали продавщице. Та сияла, как только что вымытое окно.

«Ты совсем дебил, что ли? – спросил себя Ян, наконец оказавшись на воле и переведя дух. – Мара точно поймет, что что-то происходит. Я себе такого костюма даже на свадьбу не покупал».

«Но ты можешь позволить себе раз в жизни, – успокаивал себя Ян в ту же секунду. – Ты заслужил. Иногда можно и себя чем-то радовать. А то все девочкам – всегда. Да и плохо это, что у тебя столько лет костюма не было. Ты, между прочим, лучший преподаватель».

Так, переругиваясь с самим собой и решив, что деньги потрачены не зря, с какой стороны на это ни взгляни, Ян дошел до кампуса и вошел в лекционный зал другим человеком. Человеком, у которого есть тайна, который нравится себе и другим (в скобочках – женщинам), человеком, у которого есть все, что нужно, и даже больше: уважаемая работа, приличный (и очень дорогой!) костюм, дети, жена и… хотелось добавить: любовница, но пока почему-то не добавлялось. Ян робко предположил про себя, что между девушкой, которая согласилась пойти с тобой вечером на прием в коктейльном платье, и любовницей не такая уж большая разница, но пока боялся спугнуть.

30. Насекомое

Завтракали молча. Марьяна листала ленту, Ян напряженно пил кофе. Боялся, что сейчас придется объяснять. И точно.

– Чего вырядился так? – спросила Марьяна, не поднимая глаз.

– А что, я не могу одеться прилично раз в жизни? – с вызовом сказал Ян. Лучшая защита – нападение.

Марьяна посмотрела на него с удивлением.

– Не надо так нервничать. Со свадьбы не видела тебя в костюме. И то – тогда у тебя под рубашкой были шорты.

– У меня сегодня важное мероприятие, по-твоему, я должен пойти туда в шортах?

– Не должен. Спокойно. Просто удивлена, что для тебя вдруг стало это важным.

– Важным? Может быть, для меня это всегда было важным, но я все время думал только о тебе и девочках, а сейчас вот решил подумать немного и о себе.

– Выпей валерьяночки.

– Что?

– Орешь на меня с утра пораньше. С чего бы это?

– Могла бы просто хоть раз заметить, что я хорошо выгляжу.

– Выглядишь хорошо. Ведешь себя как мудак.

– Знаешь, ты бываешь просто невыносима! – Демьян вскочил, хватая пиджак со спинки стула. – Иногда мне кажется, что ты специально меня достаешь.

– Тебе нужно было жениться на самке шелкопряда, – сказала Марьяна, продолжая меланхолично листать ленту. – Или подёнки.

– Это почему еще?

– Потому что у них нет рта и они молчат. А живут они – недолго – ради того, чтобы спариться, отложить яйца и сдохнуть.

– Иди ты в жопу, Мара.

– И тебе хорошего дня, Ян! Что у тебя хоть за мероприятие?

– Я тебе уже говорил. Но ты даже не слышишь.

– Окей. Узнаю из газет!

Ян хлопнул дверью.

Марьяна фыркнула и отправилась на сайт университета смотреть расписание мероприятий. Где-то между шестой и девятой строчкой поднималась злоба. Она закипала, как чайник: 70 градусов, 80, 95.

Бесило, что он не сказал (или так сказал, что она не запомнила – сказать ведь тоже можно по-разному), что не позвал с собой, что вообще все это начинает напоминать плохую антрепризу: она не любит его, он не любит ее, но куда ж они денутся, ха-ха.

Набрала Валерию. Валерия выглядела сонной и мутной на фоне искусственных ламп.

– В чем дело? У нас разве запись?

– Это внеурочно.

– Что-то случилось?

– Кажется, мой брак только что закончился.

– Марьяна, вы, конечно, извините меня, но у меня почти час ночи.

– Черт. Все время забываю про разницу во времени.

– Записать вас на завтра?

– А когда произойдет ваше завтра? К вечеру моего сегодня?

– Типа того.

– Запишите.

Вечером Валерия перезвонила.

– Так что у вас там с вашим браком? – спросила она, вспоминая ночной разговор.

– Да плевать на него, – сказала Марьяна. – Как сделать так, чтобы Ольга со мной разговаривала? Валерия внимательно посмотрела на Марьяну и покачала головой.