Ксения Буржская Зверобой

34. Нападение

Вызвали его во время лекции. Ян замолчал на середине фразы, сразу же, как только открылась дверь, и понял – вот оно. Случилось. Кивнул ассистенту, что подойдет сейчас же, а сам присел, чтобы успокоиться. Студенты смотрели на него обеспокоенно. Кто-то спросил:

– Мистер Ян, все в порядке?

Он прикинул, могут ли они уже быть в курсе, но, как бы там ни было, через полчаса или завтра они все равно узнают все. Нужно было действовать правильно, чтобы не стать посмешищем.

– Да, да, все хорошо. Небольшое недоразумение, но, возможно, какое-то время мы встречаться не будем.

– Это из-за той студентки? – раздался чей-то голос, и Ян внутренне порадовался, что сразу же обозначил произошедшее как «недоразумение» и вроде как не стал лгать.

– Произошел неприятный инцидент, – сказал Ян, вытирая пот со лба, который бежал струйками, как в спортзале. – Но мы – я имею в виду университет – со всем разберемся. Не волнуйтесь.

Он отпустил студентов, многие из которых пообещали ему свою поддержку и положительные характеристики, и на ватных ногах пошел в сторону кабинета декана. Он судорожно думал о том, что сейчас нужно сказать – так много зависело от этих первых слов, от его раскаяния, сожаления и признания вины, но и переборщить с этим нельзя – чем больше вины он возьмет на себя, тем меньше шансов, что его помилуют.

Профессор Бенэт сидел в кресле и мял в руках бумажный стаканчик от кофе. Когда Ян вошел, он поспешно встал и протянул ему руку.

– Садитесь, мистер Ян, садитесь. Полагаю, вам известно, почему я вас пригласил, да еще и так срочно?

Бенэт подал ему распечатки, на которых были фотографии – он танцует с Мэй, обнимает ее, и, наконец, их поцелуй – Ян про себя отметил, что они неплохо смотрятся вместе, но ради такого кадра рисковать все равно не стоило – и несколько анонимных твитов с разных аккаунтов, в которых сообщалось, что «старый извращенец» (допустим, слово «старый» применительно к нему было уж чересчур) «пристает к студенткам», «лапает их в барах» и «склоняет к сексу». Затем Яна предлагалось уволить и «отменить». А дальше – в бесконечной ветке комментариев – Ян не стал листать – незнакомые ему девушки писали, что это позор, кошмар и за харрасмент в университетах давно следует ввести уголовную ответственность, а также кастрировать на входе.

– Думаю, да, профессор, – покорно кивнул Ян. – К моему глубокому сожалению.

Он осторожно положил распечатки на стол лицом вниз.

– Ну, о вашем сожалении мы поговорим позже. Можете ли вы рассказать мне, что произошло? В деталях, если вас не затруднит.

Бенэт выглядел спокойным, почти смущенным, было видно, как неприятен ему этот разговор и как он хотел бы, чтобы все это оказалось лишь домыслами. Ян прикидывал, что декану известно наверняка и говорил ли он уже с Мэй, но, в конце-то концов, между ними же ничего не было, кроме танца и поцелуя, – с этого и следовало начать.

– Мистер Бенэт, я сразу хочу сказать, что между мной и мисс Ройз не было сексуальных отношений.

Декан выдохнул и кивнул:

– Это уже хорошая новость, Ян. Но все же я хотел бы услышать историю целиком.

– Да, конечно. В прошлом году мисс Ройз была моей студенткой и оказывала мне неоднозначные знаки внимания, однако я дал ей понять, что между нами ничего быть не может.

– Что за знаки и как вы дали понять? – Бенэт снял очки и устало потер виски, как будто говорить с ним – все равно что перекапывать поле с картошкой. – Поймите, Ян, чем лучше я разберусь в этой истории, тем больше у нас шансов не нарываться на настоящее расследование и погасить конфликт.

– Конечно. Мэй, то есть простите, мисс Ройз, однажды подарила мне пластинку, с помощью которой объяснилась в своих чувствах. Она сказала мне послушать песню, это была песня о любви.

Бенэт бросил стаканчик в мусорное ведро, как трехочковый бросок в корзину.

– Как вы понимаете, мистер Ян, дать кому-то послушать песню – это не преступление. Правильно ли я понимаю, что прямого объяснения с ее стороны все же не было, то есть это – ваши домыслы?

– Получается, так, – нехотя сознался Ян. – Но, поверьте, это было для меня очевидным – и то, как она вела себя, и этот подарок.

– Предположим. Что вы сделали, как преподаватель, чтобы это прекратить?

– Я сказал ей при встрече, что благодарен за подарок, и что в ее жизни будет еще много тех, кому она сможет посвящать песни, и что будет лучше, если ее практику будет вести другой преподаватель, мистер Челси.

– Вы передали ее мистеру Челси?

– Да.

– Хорошее решение. Что же произошло год спустя? Или все это время она пыталась поддерживать с вами контакт?

– Не пыталась. Мы не виделись до этого случая.

Яна прошибла ледяная волна, а потом бросило в жар – зачем он соврал, что не видел Мэй до инцидента? Он ведь был у нее дома за день до этого, и любая камера в кампусе легко это подтвердит. А эсэмэска? А встреча в кафе? Но назад пути не было.

– Хорошо, – кивнул Бенэт. – Не могу пока уловить логики в том, что произошло. Как я понимаю, девочка успокоилась, а вы и так не испытывали к ней чувств.

– Да, да, – тут Ян решил брать вину на себя – авось они не станут просматривать камеры.

– Мисс Ройз тут совершенно ни при чем. Нелепая случайность: мы увиделись на моем награждении, она подошла поздравить меня, а я попросил ее посоветовать бар, где можно это отметить. Я не имел в виду – с ней, но вышло двусмысленно… Впрочем, я не придал этому значения – в том баре были и другие студенты… Я просто хотел расслабиться – этот год был очень напряженным для меня – у жены недавно умер отец, обстановка дома сложная, и я немного не справился с управлением.

– Вы поехали в бар вместе с Ройз?

– Не совсем. Я приехал туда один на такси, а следом приехали те, кто хотел. В том числе и мисс Ройз.

Ян был доволен своей складной ложью и даже подумал, что нужно было и правда позвать других студентов, чтобы затеряться в толпе и не вызывать подозрений.

– И что же случилось дальше?

– Я напился, мистер Бенэт, и мне очень стыдно…

– Напились и поцеловали девчонку?

– Не совсем так.

– А как? – Бенэт, казалось, сканирует его глазами, как МРТ.

– Она предложила мне потанцевать с ней, и я согласился. А потом забылся и поцеловал ее. Это было во время танца.

– Она говорила вам о своих чувствах?

– Нет. Мы просто танцевали.

– А вы?

– Кажется, я сказал ей, что она красивая.

– И что она ответила?

– Она не успела ничего ответить, потому что на меня напал ее парень – бывший или нынешний, не знаю. Он ударил меня и он же снял все это и слил в сеть.

– Вы были знакомы с ее парнем?

– Конечно. Он тоже мой бывший студент. Феликс Кроун.

Профессор закрыл лицо руками и откинулся в тяжело крякнувшем кресле.

– То есть вы мало того, что поцеловали студентку, вы еще и студенту морду набили, Ян.

– Честнее будет сказать, что это он мне набил, – сказал, улыбнувшись, Ян и показал синяк на челюсти. – Я пытался, но не смог.

– Ваше счастье! – Бенэт поджал губы, раздумывая, что бы еще спросить. И, не нашедшись, вздохнул: – Ладно. Мы проведем мини-расследование внутри факультета, опросим студентов, поговорим с жертвой и еще раз вызовем вас для объяснений.

От слова «жертва» Яна передернуло.

– Пока я не могу принять никакого решения, но буду держать вас в курсе. И, наверное, вы понимаете, что пока, – Бенэт внимательно посмотрел на Яна, – по крайней мере, пока длится расследование, вы будете отстранены от работы со студентами.

– Конечно, – повинился Ян. – Простите, что впутал вас в это. Вот уж не знал, что это когда-нибудь случится со мной.

– Никто никогда не думает, что это случится с ним, дорогой мистер Ян, – сказал Бенэт, вставая, чтобы проводить его до двери, – именно поэтому это случается так часто.

Он пожал Яну руку, и тот шагнул из кабинета – как будто в реку, кишащую крокодилами.

35. Защита

Это сейчас уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах, а раньше Марьяна с отцом каждое лето начинали с охоты на майских жуков.

Зачем вообще на них охотиться? Марьяна не знала. Кажется, чтобы уйти из дома, где с самого утра мама принимала гостей – то подруги в гости приедут, то соседи по даче стягиваются на завтрак.

На стол накрывали небрежно – набрасывали разноцветной россыпью: виноград, помидоры, сыр, колбасу, подвяленный хлеб, иногда шампанское. Курили прямо на веранде, отчего воздух вокруг превращался в одну сплошную туманную завесу.

Сначала Марьяне было любопытно, и она сидела рядом, раскрыв варежку, и жадно впитывала взрослые разговоры. А потом отец стучал ей в треснувшее стекло веранды, и они сбегали в ближайший лес. Путались там по влажному настилу, выбирали березу пожирнее, раскладывали под ней газеты. Обычно это были «Аргументы и факты», их выписывала соседка, а после выкладывала на почтовые ящики. Отец учил Марьяну трясти дерево – не бить по нему палкой, чтобы не оставлять на стволе рваных ран, а несильно трясти, как будто яблоки собираешь. Жуки утром сонные, еще в оцепенении, сыпались ливнем на газеты.

Иногда случалась и драма: какой-нибудь жук падал Марьяне на голову, пытался спастись, но вместо этого намертво впутывался в волосы, накручивал их на свои лапки, как веретено, и достать его оттуда было невозможно. Однажды отцу даже пришлось отстригать Марьяне клок волос – она стояла, обливаясь слезами, над ванной и держала в руках рыжую волнистую прядь с темным шариком посередине.

Но чаще обходилось без происшествий. Они собирали жуков в коробок, и всю обратную дорогу домой Марьяна держала его в ладони, чувствуя кожей, как внутри него накатываются на берег морские волны.

Один раз отец показал Марьяне, как важно в сложных ситуациях сохранять терпение: он посадил жука на верхушку муравейника и объяснил, что жука надежно защищает хитин, поэтому муравьи ему сделать ничего не могут – по крайней мере, пока.

– И он может уйти?

– Может, – кивнул отец. – Но он обязательно совершит ошибку.

И жук совершил – он раскрыл свои крылья, чтобы взлететь, потому что этот путь был короче – но точно не безопаснее. Муравьи тут же набросились, вцепились в сочленения, и облитый муравьиной кислотой жук рухнул обратно на муравейник, как подбитый вражеский самолет, и судьба его была решена.

Марьяна была под впечатлением. И запомнила: если отползаешь – отползай, главное, не поднимать крылья.

Эту мудрость она и передала за завтраком Яну, когда решила снова начать с ним разговаривать.

– Не дай им сожрать тебя, – сказала она. – Стой на своем и не задирай крылья. Отползай тихо.

– Ясно, – благодарно кивнул Ян. Ему стало легче уже оттого, что она перестала наказывать его молчанием. – Прости меня.

– За что?

– За то, что я такой идиот.

– Мы оба наломали дров, – сказала Марьяна и обняла его. – Давай попробуем справиться с этим.

Ян готов был заплакать от торжественности момента, но тут на кухню вбежали девочки. Они, как всегда, о чем-то спорили, напропалую обвиняли друг друга и вообще подняли ужасный визг, и Ян вдруг почувствовал острый укол счастья – как хорошо, что он дома, как хорошо, что у него есть Мара, и девочки, и он все еще может спастись.

– Я все исправлю, – сказал он. – Вот увидишь.

Мара кивнула и отправилась варить кофе.

Ян смотрел ей вслед и думал: вот же я идиот, идиот, идиот, ведь я был бы без нее совершенно несчастен.

На кафедре Яну все еще было не по себе.

Вечером его пригласили на собрание, и он чувствовал себя Иудой, вызванным на ковер. Он ждал, что его будут судить, разбирать мотивы, причины и следствия, но его лишь спросили – это был профессор Бенэт, который, кажется, уже и так все знал:

– Мистер Ян, были ли ваши отношения с мисс Ройз добровольными или вы принуждали ее?

– Конечно не принуждал, – почти закричал он, – конечно они были добровольными. И я не солгу, если скажу, что она сама, первой, делала мне соответствующие намеки…

Это был неверный путь. Он понял, что, если сейчас снова попытается свалить всю вину на нее, слабую беззащитную студентку, которая однажды просто дала ему послушать песню о любви, его сочтут еще большим преступником.

– Но, возможно, я неверно считывал эти намеки, – добавил Ян. – И я, конечно, осознаю, что я нарушил и полномочия, и этический кодекс, и вообще ошибся – ведь я предал жену, запутался, как будто сам Дьявол толкнул меня…

– Мистер Ян, давайте без религиозных мотивов. Мы поговорили со студентами и юристами. И назначили встречу Мэй Ройз в присутствии психолога. Если она подтвердит, что вы не принуждали ее, мы попробуем закрыть глаза на то, что произошло. В этом году вы не были ее преподавателем, это значит, что как минимум у вас не было соответствующих рычагов давления. И хотя мы не поддерживаем в нашем университете адюльтеры и внутриколлегиальные связи, мы постараемся более снисходительно подойти к этому вопросу. Принимая во внимание ваши заслуги и недавнюю награду, можно считать вас хорошим специалистом, и мы хотели бы верить, что то была минутная слабость под воздействием алкоголя.

– Мы также примем во внимание, что до сексуального контакта у вас так и не дошло, – добавил профессор Летц, заведующий кафедрой, глядя на Демьяна из-под очков в тонкой оправе. В его взгляде как будто читалось: как можно быть таким придурком? Попасться на несделанном.

Но Демьян решил, что просто слишком драматизирует – Летц всегда был добр к нему.

Остальные участники молчали, и Демьян понял, что нужно отползать.

– Я совершил огромную ошибку, коллеги. И очень об этом сожалею. И если вы дадите мне шанс, я оправдаю ваше доверие.

– Хорошо, мистер Ян, – сказал Бенэт. – Мы вас услышали.

36. Привет

Лавровый лист в супе есть, а письма от тебя все еще нет.

Тогда я напишу.

Привет.

В сети. В сети. Не в сети.

Полчаса назад была в сети.

Семь минут назад была в сети.

Я сталкер твоих передвижений.

Ты просила небольшой перерыв, и я твою просьбу исполнила. Молчала день, второй, потом неделю. Три месяца ничего.

«Небольшой» – это сколько? Вечность?

Мечусь между «ничего и не было» и «как я все продолбала». Ведь могли же дружить? Или что там еще.

Все время думаю о том, чего я с тобой не успела. Ничего не успела то есть.

Так хотела куда-то с тобой поехать, выйти у воды и смотреть на твою спину и немного в профиль – если обернешься. Еще хотела положить тебе голову на плечо, чтобы удобно было поцеловать в шею.

А чего еще? Смеяться?

Мы много смеялись, когда виделись.

Все еще помню твой запах. Скажи, как мне его забыть, если я пользуюсь твоими духами?

Ты сказала: это смелый запах, тебе не привыкать.

Но нет во мне смелости. Никак не привыкну.

Ужасно хочется тебе позвонить.

Кричать, просить, петь, умолять, лишь бы ты не стояла несгибаемой, непробиваемой стеной, не отгораживалась молчанием, не была отдельно.

Люди, львы, орлы и куропатки зажмурились от яркой вспышки моего упрямства и снова погрязли во тьме.

Холодно, холодно, холодно.

Страшно, страшно.

Еще я очень на тебя зла.

Как тебе удается так долго молчать, что же ты за человек такой – стальная балка, крепкий орешек, железный дровосек.

Туманная связь неясной этиологии, невнятные сигналы, слабый пульс надежды; ты вообще понимаешь, сколько лет прошло?

Так хочется орать на тебя, чтобы ты хоть что-нибудь поняла, но этим, наверное, ничего не добиться.

А чем?

Я подбираю и подбираю пароли, как будто внутри тебя что-то, что мне принадлежит, и я должна до этого добраться. Где-то там в горле ждут слова, и они мои, и я хочу их забрать, хочу услышать. Но тут такая штука: а если их нет?

Как было бы грустно узнать, что все эти годы я говорила сама с собой.

Но, кажется, так и было.

Я не понимаю: любишь ли ты меня? Ненавидишь?

А вот тот поцелуй – он что-нибудь значил?

А то объятие?

А твоя ладонь, которую ты положила мне на грудь, чтобы… чтобы что? Услышать сердце? Я плохо помню, была пьяна.

Это так в твоем стиле.

Обнять – и разойтись.

Поцеловать – и не отвечать на сообщения.

Скала, лед, мороз.

Отчаяние и усталость – вот что я чувствую.

Чего я хочу от тебя?

Жажды.

Тепла.

Прикосновения.

И тебе, наверное, кажется, что обладать тобой, но бог с тобой – разве можно этого желать по-настоящему, когда в мире так много интересных вещей.

Мне нужны общие с тобой воспоминания.

Чтобы тут, здесь и там, острой иглой в сердце входило вечное «здесь мы с ней» – с тобой то есть.

Этого так мало, а я хочу целую карту – города, моря, вселенные.

Если я правильно понимаю правила игры, ты снова сделаешь вид, что здесь ничего не написано.

Это так.

37. Злость

Всю неделю Ян был сам не свой. Волчком ворочался на диване в гостиной, просыпался ночью в холодном поту и нахлобучивал на голову подушку, чтобы не слышать ни единого звука. Днем гулял с девочками в парке, пытался отвлечься, но вместо этого только падал – все глубже и глубже засасывало его отчаяние. Осунувшийся, злой и небритый, он походил на начинающего алкаша, и в конце концов Марьяна поняла, что придется брать дело в свои руки, иначе однажды утром девочки найдут его висящем на крюке для лампочки в гараже.

– Послушай, Ян, – начала она, после того как дети ушли спать. – Давай-ка возвращайся в постель, и мы придумаем «план Б» на случай, если все решится не в твою пользу.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду?

– Да, это я и спросил.

– Я имею в виду, что мы должны сейчас придумать, что делать в случае, если завтра тебя высылают из университета нахуй и больше никогда не берут в этой стране преподавать.

– Ох, боже.

– Не стони. Ты должен взять себя в руки и все продумать. Я бы не хотела, чтобы девочки сейчас бросали школу.

Ян взял свою подушку, как маленький мальчик, которого наказали за поведение, и уныло побрел за Марьяной в спальню.

– Может быть, все наладится, – сказал он сам себе, кутаясь в одеяло.

– Может быть, – сказала Марьяна, обнимая его как ребенка, а не любовника. – А может быть, и нет. И ты должен взять ответственность за это.

Должен, должен – Ян пугался этого бесконечного «должен» и никак не мог понять, почему его жизнь – комфортная, уверенная, спокойная – вдруг превратилась в это. Разве он не мог завести любовницу не из университета? И сам себе отвечал – не мог. И разве он виноват, что Мара так долго мучила его? И разве его вина, что Мэй сама этого хотела?

Уверившись в своей полной невиновности, Ян заснул – впервые за несколько дней спокойным и ровным сном.

И снилось ему, как он приезжает в дом своего детства, как его мать – женщина, не питавшая склонности к нежности, обнимает его и говорит: наконец-то ты пришел. Мы тебя ждали. И они его ждали – стол накрыт, дом расколдован, никакой Кати на горизонте, только синяя полоса неба, утопающего в море. Откуда там море, Ян не знал, разбрызгиватель шумел где-то в глубине двора и как-то проник в сон. Мать налила ему суп – рассольник, как он любил, положила толстый ломоть хлеба, как будто топором вырубила.

– Ешь, сынок, – сказала она. – Мне нравится смотреть, как ты ешь.

И он ел, а отец ушел на рыбалку, поднял руку у самой двери и отдал честь. Ян знал, что он не вернется, что там, на берегу, будет шумно, неспокойно синее море, что с чавкающим звуком на сушу будут выползать скользкие водоросли, и отец наступит на них ногой, чтобы их подчинить. И на мгновение все уляжется, он выгонит свою лодку на мель – откуда у отца лодка? Он всегда рыбачил на кромке мелкого озера в парке, что ему там попадалось, пока собаки не выйдут на моцион и не нарушат лаем его покой? Мелкая рыбешка, скудный улов: ротаны, плотва, – кошкам, и только, – и волна подхватит его, подкинет и опрокинет вниз – в желтую взвесь песка, откуда уже не вернуться.

И Ян вскочил, опрокинул тарелку с супом, велел матери спрятаться в сети – какие еще сети? Не зря, что ли, он читал девочкам на ночь сказку «о рыбаке и рыбке», чего только нет в его голове – а сам рванул на берег. А там тишина и спокойствие, солнце жарит, ноги горят от песка. К нему подходит Мэй, она загорала топлес, у нее в руке стакан, в котором что-то намешано – он видит клубнику и ананас, – она обнимает его, надевается на него как пиджак, и он торсом чувствует ее раскаленную грудь.

Где Мара? Спрашивает он себя. Где Мара?

Мары нет. Он зовет и зовет ее, зовет и зовет, а в самом все горит от прикосновения.

Он отбрасывает Мэй, и она ныряет рыбой в волну, он видит только хвост, то, как он лупит по воде и исчезает с отливом.

И это, оказывается, город, он стоит посреди проспекта, и все зовет и зовет: Мара, Мара, ты где, а ее как будто и не было никогда.

Утром проснулся от звонка. Длинная трель – вряд ли принесет что-то хорошее. Мара уже увезла детей в школу, удивительно, но он даже не слышал как.

Вскочил, поднес телефон к лицу. Это был ассистент кафедры.

– Мистер Ян, вас вызывают. Сможете сегодня подъехать?

– Конечно. Сейчас оденусь и приеду.

Ян глотнул кофе из остывшей кружки.

– Известно, какое решение?

– Мне – нет, – сказал ассистент.

Возвращаться в университет было страшно. Он знал, что все студенты в курсе, что они обсуждали и осуждали его, что в соцсетях о нем не написал только ленивый.

Его опасения подтвердились, когда прямо у входа к нему подошла девушка с плакатом, который требовал прекратить произвол маскулинной власти и домогательства в преподавательской среде.

– Что скажете, мистер Ян? – с вызовом спросила она, и Ян вспомнил, что это тоже одна из его студенток, но имени он не знал.

– Скажу, что я очень расстроен и очень надеюсь, что вы сможете принять мои извинения. Я совершил ошибку, но это не было насилием, – чеканил он, дико раздраженный тем, что приходится оправдываться за несделанное перед какой-то малолеткой. Он буквально с силой выталкивал из себя слова, но знал, что допусти он сейчас малейший промах, и его жизнь покатится вниз с еще большей скоростью.

Студентка засмеялась, как будто он рассказал анекдот, и сказала, приблизившись к нему вплотную:

– Даже если вас оправдают, прощения вы не дождетесь.

Ян отшатнулся от студентки и резко открыл дверь, чтобы сбежать, а она кричала ему вслед, что у всего есть своя цена.

«Не слишком ли много я заплатил, – спрашивал себя Ян, – просто за попытку почувствовать себя любимым?»

На кафедре его ждал Бенэт. Он пригласил Яна сесть и спросил:

– Как чувствуете себя?

– Хреново, – сознался Ян.

– Понимаю, – кивнул Бенэт. – Но давайте к делу.

Ян похолодел, все процессы внутри него замедлились, пальцы онемели, а в венах появилась прохлада, как будто время пошло иначе – в минуту вмещается час. Ему даже показалось, что изменения коснулись и Бенэта, что он как в замедленной съемке открывает рот, и голос его приобретает размытый и сломанный тембр. Так бывало, когда в кассетнике заедало пленку, и песня тянулась, тяяяянуууууулаааась карамелью, отчего становилось смешно и немного страшно.

– Что ж, скажу коротко: мы решили дать вам еще один шанс, Ян, но есть нюансы.

Время, споткнувшись, ручьем побежало дальше, заскрипели стрелки, кровь полетела по венам, наполнились жизнью руки, пальцы приятно закололо.

– Какие? – Ян был готов на все.

– Во-первых, вы должны будете выступить с речью. Текст должен быть согласован с нами. Где вы объясните свое поведение и принесете извинения. Во-вторых, вы возглавите этический комитет и будете работать с обращениями жертв насилия. В-третьих, до конца семестра вы будете в отпуске, а в следующем учебном году вернетесь с новыми силами, когда скандал утихнет. Сейчас вам нужно передать аспирантов и дипломников любому из своих коллег.