Кристофер Руоккио
Прах человеческий
Адриану Марло суждено было остаться неженатым и бездетным. Мое положение и происхождение могли подарить мне лишь иллюзию полноценной семьи.
– Сэр Гектор, я уже стар, – впервые обратился я к молодому коммандеру по имени. – Я побывал в тридцати с лишним сражениях на множестве планет. Говорил с богами, бился с демонами. Ел за одним столом с самим Бичом Земным, пировал с Кхарном Сагарой. Я более трехсот лет служу императору верой и правдой и за все эти годы любил лишь трех женщин. – Я символично поднял свою трехпалую руку. – Одну потерял, другую предал, а третья… – указал я на капсулу Валки, – перед вами.
– Похоже, мы с вами очень разные, – сказал Олива.
– Возможно, – допустил я и прошел мимо молодого офицера.
Остановившись рядом, я положил руку ему на плечо и оглянулся на Валку.
– Я бы женился на ней, если бы мог. – Я потупил взгляд, как будто стыдясь своих слов и чувств. – Но я отдал ей все.
Я убрал руку и двинулся дальше.
– Простите, милорд, – непривычно неуклюже и скомканно произнес Олива, вдруг превратившись из человека в офицера. – Не хотел вас оскорбить.
– Вы не виноваты, – ответил я, подходя к двери. – Это старая рана.
– Ваша светлость! – Голос Оливы настиг меня в коридоре. – Позвольте еще вопрос?
Обернувшись, я жестом выразил разрешение.
– Ваше лицо, – произнес он, имея в виду шрамы. – Правда, что это сделал Бич?
Я застыл. Передо мной вновь встали черные пески Эуэ, тонкие высокие древки сьельсинских стягов – синих, черных и зеленых – и, вдали, свод черепа Миуданара.
«Arkam Resham aktullu. Arkam amtatsur».
Сверкнули когти Дораяики, и я вздрогнул.
– Правда, – ответил я, усилием воли заставив себя не притрагиваться к шрамам.
Гектор Олива смог лишь покачать головой:
– Звучит невероятно.
Он опустил руки и, потупив взгляд, добавил:
– Я родился уже после Аптукки. Когда вы победили Улурани. Подумать не мог, что когда-нибудь с вами встречусь, но… Вы и Дораяика… – Он запнулся. – Все равно что… встретить персонажей из книжки. Из оперы… не знаю. Трудно поверить, что вы настоящий.
К собственному удивлению, я рассмеялся. Хрипло, ненадолго.
– Может, кое-что общее у нас и есть. Меня нередко посещают такие же мысли, пусть и не о себе. – Я отвернулся, посмотрел на солдата в капсуле слева от меня. – У нас, людей, такая долгая история, что мы уже забыли, насколько древняя традиция – мифотворчество. Может быть, в нас заложено чувствовать себя не в своей тарелке, когда история и миф переплетаются.
– Все считали вас погибшим, – сказал молодой офицер, не найдясь с подходящим комментарием.
– Да я и сам так считал, – ответил я без лукавства.
Я не рассчитывал уйти живым из Актеруму.
– Официально об этом не объявляли. Наверное, в Имперской канцелярии считают, что это подорвет мораль. Вас даже к пропавшим без вести не причисляют. Но слухами земля полнится. Марло погиб в ходе конфликта с Содружеством. Марло погиб в бою со сьельсинами, был пленен врагом и казнен, и так далее.
– Не слышал об этом.
– Я в это не верил, – сказал Олива.
– Что ж, – нахмурил я лоб, – вы ошибались.
Сообразив, что я перегораживаю Оливе проход, я сразу добавил:
– Теперь моя очередь спрашивать. Вы из особого отдела. Что меня ждет?
Олива улыбнулся, поняв, что я больше не собираюсь донимать его личными щекотливыми вопросами.
– На Нессе? Да все как обычно. Встанем на орбиту, вы с вашей дамой дадите показания людям магнарха, затем вас подвергнут стязанию и высадят на планету. Нам предписано обеспечивать вашу безопасность до новых распоряжений императора. Вот и все.
– Стязанию? – переспросил я, повторив ненавистное слово.
Стязание было процедурой – ритуалом – Святой Земной Капеллы, в ходе которого человека проверяли на человечность. Мне приходилось однажды через это пройти – на «Тамерлане», когда Августин Бурбон и Лоркан Браанок попытались обвинить меня в сношении с искусственным интеллектом. Я до сих пор помнил инквизитора Гереона и его инструменты. Инъекцию адреналина. Панику. Мне измеряли давление, пульс, проводимость кожи. Постоянно раздавались какие-то сигналы. Меня не покидало ощущение неминуемого рока.
«Не хотите ли вы в чем-либо покаяться?»
«В данный момент вас ни в чем не обвиняют».
Впрочем, не было ли обвинением само решение инквизитора о необходимости стязания? Если нет подозрений, то и расследовать нечего. Но стязание не являлось допросом с целью определения вины, оно не позволяло получить оценку действиям подозреваемого. Оно проверяло само его естество, подвергало исследованию природу организма. Человек или машина? Человек или гомункул? Человек, или деймон, или зверь?
– Почему меня не подвергли стязанию на Колхиде? – спросил я.
Если существовали подозрения, по протоколу следовало провести процедуру как можно скорее.
Олива качнул головой, словно желая перетряхнуть прилипшие к черепу мысли, и застыл, держа руки на поясе, раздумывая над ответом. Он впервые продемонстрировал осторожность и расчетливость, и меня это удивило.
– Мне кажется… это очевидно, – произнес он наконец. – Глава разведывательного штаба на Нессе распорядился, чтобы вас доставили к нему… нетронутым.
– Нетронутым? – переспросил я. – Что это значит?
– Капелле и медицинскому персоналу Дорра было приказано не проводить вам никаких процедур, за исключением профилактики инфекций.
– Они думают, со мной что-то не так? – спросил я, хотя догадался обо всем еще до того, как слова сорвались с языка. – Нет. Все понятно. – Я жестом показал, что ответ не нужен. – Приказ поступил лично от Райнхарта.
– Не от Райнхарта, – опроверг Олива. – От магнарха Венанциана. Но вы поняли, к чему я клоню. Они оба – сторонники императора.
– Они хотели быть уверенными, что любые процедуры инквизиции будут проходить под их присмотром.
– Вот именно, – постучал по лбу пальцем Олива. – Поэтому и прислали меня.
– Вы атеист?
– Скажем так, у меня нет причин любить Святую Капеллу Матери-Земли, – ответил молодой коммандер и нервно, почти раздраженно смахнул с плеча косичку.
А у магнарха Венанциана не было особых причин любить меня, но он был бесконечно предан императору – и только ему. Его верность императору была превыше догматов Капеллы, традиций древних домов и кровного родства. Если я правильно понял Оливу, то Венанциан приказал отделу особого назначения разведки легионов охранять меня от посягательств Капеллы, пока я не окажусь в его владениях. Капелла уже пыталась убить меня на Фермоне. Императрица и старые «Львы» организовали покушение на Форуме.
Я так зациклился на Колхиде, выбрал ее, чтобы объявить о своем возвращении в Империю, что забыл, что другие фигуры на доске тоже могут передвигаться. В поисках безопасности я двинулся в направлении императора, а его агенты двинулись навстречу мне.
– Мы оба служим императору, – сказал Олива.
– Все служат императору, – поправил я, сглаживая намеки на возможные трения между партиями и фракциями. – Просто одни подчиняются человеку, а другие – престолу, на котором он сидит.
«Повиновение из любви к личности иерарха. Повиновение из верности трону иерарха».
Мог ли Ригель, сформулировавший восемь степеней повиновения, расположить их в неверном порядке? Разве любовь не была более сильным побудителем? Разве повиновение из преданности не было наивысшей степенью повиновения? В таком случае не должна ли любовь к иерарху стоять выше верности его трону? Не должен ли человек стоить дороже своей короны?
«Смотри ниже, – услышал я голос Гибсона. – Истина ниже».
– А вы и правда философ, как говорят, – произнес Олива.
– Я только учусь. Побудьте при дворе столько, сколько пробыл я, и сами удивитесь, как много людей пытаются угадать волю императора, вместо того чтобы ее исполнять.
– Попробую, – ответил коммандер. – Милорд, можно еще вопрос?
«Милорд», а не «ваша светлость» или «сэр». Я отметил небольшую перемену в его отношении и возросшее уважение ко мне.
– Можно, – ответил я, вздернув бровь.
– Говорят, когда вы были при дворе, то на дуэли голой рукой поймали клинок из высшей материи.
Я прыснул со смеху. Вопрос был детским. Гектора Оливу он, должно быть, волновал еще с мальчишества.
– Это правда? – спросил он.
Вместо ответа я показал левую руку. На ладони и пальцах остались глубокие шрамы от клинка Иршана; в бледном освещении кубикулы они блестели. Олива – мальчик, не солдат – приблизился, чтобы лучше разглядеть.
– Искусственные кости, – объяснил я. – Чистый адамант до самого плеча, а сверху наращенная плоть. Никакого чуда тут нет.
Истинным чудом было то, что Араната Отиоло отрубило мне правую руку, а не левую.
– Так и знал, что этому есть научное объяснение, – заключил Олива, но опустил взгляд, как будто правда разочаровала его. – Чего только не выдумывают! Вы и Улурани якобы голыми руками завалили, и из садов удовольствий Гадар Малян сбежали, и целые легионы с Немаванда эвакуировали. Наверняка большая часть из этого – выдумки. Уж умереть-то и воскреснуть вы точно не могли.
Я лишь улыбнулся и, вальяжно отдав честь, развернулся и проследовал на главную палубу, оставив юного героя наедине с непрозвучавшим вопросом.
Глава 8
Призрак руин
Все было покрыто белыми простынями: мебель, выстроившиеся вдоль стен манекены в доспехах, парные флаги по углам большой лестницы… даже толстые ковры, джаддианские, а не тавросианские, что украшали прихожую виллы Маддало. Солнечные лучи струились сквозь оконца высоко в стене, оседая на резных деревянных балках и рассекая пыльный воздух, в котором, казалось, можно было на вкус ощутить горький прах времен.
– Милорд, сюда никто не заходил с вашего отъезда, – сказал смотритель, местный мужчина по имени Каффу. – Кажется, больше ста лет.
– Сто семь, – уточнила Валка, входя в распахнутые двери.
Над плечом у нее сияла светосфера. Позади, во тьме, возились люди Оливы и магнарха, разгружавшие наш шаттл. После допроса в Капелле, проведенного в присутствии коменданта Линча из легионов, нам позволили под покровом ночи покинуть пересадочную станцию над Сананной и вернуться в поместье Маддало. Венанциану не хотелось превращать мое прибытие в спектакль, хотя слухи уже поползли.
Каффу поклонился Валке, теребя пальцами фетровую шляпу.
– Сто семь, госпожа? Так давно? Я-то здесь только последние шесть. Вот старый Грен уже сорок с гаком работает, уже детей успел вырастить. У меня жены нет, в отдельном флигеле живу.
В прихожей кто-то так громко чихнул, что я резко обернулся. Сэр Гектор Олива стоял на пороге, уткнувши нос в рукав. За спиной в черном кожаном футляре висела его великолепная мандора. Он часто на ней играл, пока мы летели на Несс, и, нужно сказать, играл виртуозно. В руке он держал другой, плоский футляр, длиной в половину его роста.
– Черная планета! – придя в себя, воскликнул коммандер. – Ну и воняет же здесь!
– Воздух немного застоялся, – ответила Валка, значительную часть жизни проведшая в более удушливом климате, в руинах и склепах.
– Прошу прощения у вашей светлости, – снова поклонился Каффу. – Мне сообщили о вашем прибытии только час назад. Сказали, мол: «Лорд Марло летит! Живо готовь дом!» Я ботинки-то едва успел натянуть да приодеться, прежде чем ваш славный кораблик приземлился. Дайте минутку, я запущу генераторы, вентиляторы и щиты. Тут сразу все преобразится!
Он острым взглядом окинул пыльный холл, освещая его факелом. Белые простыни и паутина напоминали снежные сугробы, придавая всему неестественный, фантастический вид, как будто мы оказались вовсе не на вилле Маддало, а среди сценических декораций, подготовленных ночью к завтрашнему спектаклю.
Обратив внимание на простыни, Каффу добавил:
– До утра мне ребят из города не пригнать, но завтра мы тут все в порядок приведем, уж не сомневайтесь!
– Не волнуйтесь, сирра. Простынями займутся солдаты. Сложим на веранде, а утром вы с Греном уберете. Годится? – сказал я и сунул смотрителю хурасам за труды.
Золотая монета ярко блеснула в свете факела и Валкиной светосферы.
Смотритель разинул рот. Приняв вознаграждение, он припал на колено, чтобы поцеловать мою трехпалую руку. Мне приходилось примерять на себя шкуру помойной крысы в Боросево, и я понимал, что для простого человека одна такая монета – богатство. Для того, кем я стал, она была практически безделушкой. Монеты в Империи использовались в мелком товарообмене, масштабами многократно уступающем межзвездной коммерции. Но для Каффу это было целое состояние.
Через секунду он поднялся и помчался с факелом в недра бывшего аббатства, в погреба, где сто семь долгих лет дремали генераторы.
– Значит, это ваше жилище? – спросил Олива, когда смотритель скрылся.
Он подтянул мандору повыше и вошел внутрь, сминая ногами ворс на широком джаддианском ковре. Его темные глаза осмотрели холл, высокие потолочные своды, полукруглые арки, искусные резные балки и круглые окна.
– Это же… бывший сид-артурианский фордгрон? – уточнил он, вспомнив правильное название монастырей этого синкретического культа.
– Верно, – ответил я, подойдя к опоре у основания балюстрады.
Положив руку на мрамор, я пробежался взглядом по большой лестнице до участка, где она разветвлялась, огибая справа и слева балкон.
– Девятое тысячелетие, – пояснил я. – Монахи-воины были первыми, кто поселился на Нессе до его аннексирования. Когда сюда пришла Империя, Капелла… гм, ликвидировала культ и разграбила монастырь. Они уничтожили почти все иконы, но не тронули резьбу, видите? – Я указал на тяжелые балки и арки, поддерживавшие высокий свод; на каждой были вырезаны громадные первобытные змеи. – Дерево привозное. Когда строили монастырь, деревьев на Нессе не было.
– А как же дерево Мерлина? – спросил Олива.
– Боюсь, его срубили.
Я пристально посмотрел на Оливу. Неужели я его недооценил?
Олива покачал головой и восхищенно присвистнул.
– Должно быть, доставка стоила баснословных денег, – сказал он. – Вы знаете, сколько консорциум дерет за импорт древесины? Это, кстати, что? Кедр?
Я ответил, что не знаю.
– Просто я подумал… – Он обвел рукой холл. – Все эти арки и круглые окна – классический сид-артурианский стиль.
– Коммандер, я и не знал, что вы историк.
Олива пожал плечами, зацепившись взглядом за драконьи фигуры на балках, с которых свешивались безжизненные люстры.
– Куда отправить людей? – спросил он, отведя взгляд.
Небольшой отряд Оливы, включая лейтенантов Киприана Карраса и Софию Магарян, должен был поселиться здесь с нами. Чтобы по городу не распускали слухи – так сказал комендант Линч, отправляя нас с пересадочной станции, но я понимал истинную причину. Если бы коменданту и магнарху Венанциану нужно было просто предотвратить болтовню, они бы уложили Оливу и всю его компанию в фугу, а может, изолировали на станции или в форте Горн.
Глава местного отдела разведки и его коллеги хотели, чтобы за нами приглядывали. Отрядом Оливы дело не ограничивалось. Специальные агенты были в деревне, а по дорогам, как и прежде, регулярно ездили патрули на колесницах. Магнарх и император не забыли, как Капелла покушалась на меня на Фермоне, как подговорила Удакса на Гододине. Не забыли они и Иршана, исполнителя заказа императрицы.
Гектор Олива служил императору, как и я, но я по-прежнему оставался Адрианом Марло.
– В восточном крыле должны быть свободные комнаты, – ответила за меня Валка. – Идемте туда.
Она поманила Оливу за собой, пройдя мимо меня. Я проводил ее нежной улыбкой, хотя в душе царила грусть. Нас не было сто семь лет. Из них я пятьдесят один год бодрствовал. Целая жизнь.
Слишком долго.
– Адриан? – окликнула Валка, остановившись на полпути, и повернулась.
Что-то в ее позе – изгиб широких бедер, положение подбородка, верхушка ушной раковины, выглядывающая из распущенных волос, – зачаровало меня. Нет, мне было еще далеко до покойника. Мое сердце билось, кровь бурлила.
– Ты с нами? – спросила она.
Вместо ответа я поднялся по ступеням и стянул тяжелую простыню с крайнего столбика балюстрады. Ткань зацепилась за острую чугунную пику, выступавшую из набалдашника, и с тихим шорохом упала на пол.
На пике высотой почти в человеческий рост был закреплен красно-черный жаккардовый флаг с вышивкой. Среди темного пыльного холла и белых простыней он выглядел удивительно чистым. Светосфера Валки осветила эмблему с пентаклем и трезубцем. На миг все как будто застыло, и я почувствовал себя персонажем мраморного барельефа, на котором вместе со знаменем были изображены мы с Валкой и Олива. Не живые люди, а воспоминания. Призраки.
Это было знамя Красного отряда. Моего Красного отряда. Моего дома Марло. Викторианского дома Марло.
Викторианский. Победоносный – ведь на латыни «виктория» значит «победа».
Какая ложь!
Мне вдруг захотелось взвыть и сорвать знамя с флагштока. Я даже схватился за край полотна и потянул.
– Адриан, – остановил меня звонкий голос Валки, и я убрал руки. – Идем.
Каффу добрался до генераторов, потому что, как только мы привели коммандера в его комнату, зажегся свет. Олива поблагодарил нас и вошел в пыльное помещение. Он снова чихнул и вызвал по терминалу лейтенантов Карраса и Магарян. Мы с Валкой не стали ему мешать и сразу направились по освещенному коридору к покоям, где жили много лет в изгнании.
Войдя в старую спальню, я еще сильнее почувствовал себя призраком. Здесь все тоже было укрыто белыми простынями: резное деревянное изголовье кровати, джаддианские ковры, картины, тумбы и шкафы. Я тенью бродил среди руин своей прошлой жизни, которую жил, кажется, совсем другой человек – более именитый, не испытавший ужасов ям и пыточных камер Дхаран-Туна. Я боялся сдернуть простыню с зеркала, боялся, что оттуда на меня посмотрит жалкая тень Адриана Марло. Более того, я боялся выглянуть из затемненного окна, увидеть вдали деревню Фонс и подумать о ее простых жителях.
Мне казалось, что Колхида достаточно исцелила мои раны, но некоторые не лечит даже время. Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так и твой родной дом после долгих лет отсутствия уже не может быть прежним, потому что меняешься ты сам. Вчерашний ты умирает, оставляя лишь фрагмент себя тебе сегодняшнему, который в свою очередь уступит место тебе завтрашнему.
Валка сорвала простыню с кровати, и резное темное дерево, украшенное фигурами птиц и цветов, заблестело. Кровать была достойна любого монарха. Казалось неправильным отдыхать среди такой красоты, когда мои спутники остались спать вечным сном в черных песках Эуэ и в животах бесчисленных Бледных.
Несправедливо, что я остался жить, а они погибли.
Но во Вселенной мало справедливости, и даже за эту малость приходится бороться.
– Проверю ванную, – сказала Валка. – Нужно вымыться и спать.
Мы были на ногах гораздо больше двадцати четырех стандартных часов. Пока прилетели, пока отвечали на последние вопросы Линча.
– Я не устал, – солгал я, подходя к трюмо с закрытым зеркалом, где по-прежнему должна была стоять старая умывальная чаша Джинан. Там же, где я ее оставил.
Собравшись с духом, я сорвал с зеркала простыню и поежился, встретившись взглядом с отражением.
– Устал не устал, а спать надо, – донесся из ванной голос Валки. – Завтра нам покоя не дадут.
Она была права, и я недовольно буркнул в ответ. Начавшийся на Колхиде порочный круг бесед и допросов, докладов и разборов продолжался, и нас ждали бесконечные дни встреч и пересказов всех наших злоключений. Магнарх с помощниками позаботились, чтобы нам удалось вернуться относительно незаметно, и у него было время сочинить и распространить официальную версию, прежде чем поднимется шумиха. Нас поэтому отправили в поместье Маддало. Во дворце магнарха о возвращении Адриана Марло сразу узнали бы все слуги, солдаты и секретари. Здесь об этом знали только люди Оливы, комендант Линч и солдаты с пересадочной станции.
И конечно, Каффу. А одного Каффу вполне достаточно.
Я уже мог представить, как расползутся слухи.
«Слышали, он вернулся!» – скажет перебравший с выпивкой смотритель.
«Ночью в старом аббатстве горел свет!» – сообщит бдительная домохозяйка мужу-клерку.
«В дьявольском-то поместье? Неужели он вернулся?» – спросит пьяница бармена.
История помчится дальше, разойдется по всему Фонсу и окрестным деревням, как лесной пожар.
«Дьявол? Полусмертный?»
«Он разве не умер?»
От этих мыслей я едва не улыбнулся – даже в зеркале. Я стянул скатерть со столика и улыбнулся по-настоящему, увидев то, что пролежало здесь нетронутым почти сто десять лет. На том же самом месте, где я и надеялся.
Филактерия Валки.
Серебряный полумесяц с выгравированными буквами В и О лежал в умывальнике. Должно быть, случайно соскользнул с цепочки, на которой висел вместе со скорлупой Тихого, и остался здесь, пока Анжу со слугами собирали наш багаж перед поездкой на Падмурак. Филактерия выглядела обычной крошечной безделушкой, и слуги, вероятно, не стали трогать ее, не зная, для чего она.
Я зажмурился и крепко сжал драгоценный кулон в ладони.
Небрежность слуг почти наверняка спасла филактерию. На Дхаран-Туне ее бы отобрали, как мои кольца и скорлупу Тихого – которая лишь по прихоти судьбы вернулась ко мне.
– Валка! – срывающимся голосом крикнул я. – Валка! Я ее нашел!
Я шагнул к ванной, выставив филактерию перед собой, чтобы Валка увидела.
– Она была здесь! В умывальнике!
Вытаращив золотые глаза, Валка поспешила ко мне. Другая филактерия, содержащая мою кристаллизованную кровь, висела на цепочке между ее бледными грудями. Пока я осматривался в спальне, Валка уже успела наполовину раздеться и напустить пара в мраморную ванну. В воздухе витал знакомый аромат сандала и благовоний.
– Я думал, что потерял ее… – с облегчением пробормотал я.
Она поцеловала меня и отступила на шаг.
– А я не сомневалась, что она здесь. – Валка сложила мои пальцы на кулоне-полумесяце. – Повесь ее на цепочку и раздевайся.
Я проснулся от ломоты в конечностях, которые еще не отошли после фуги. Валка спала без одежды, свернувшись калачиком. Бледное солнце светило сквозь большие круглые окна и стеклянную дверь балкона с видом на английский садик. Где-то внизу пел жаворонок, нежный глашатай утра. После стольких лет тишины на Дхаран-Туне и «Ашкелоне», после десяти лет на Колхиде, где слышен был только резкий галдеж чаек, сейчас красивая певучая мелодия жаворонка была как журчание родника посреди ледяной пустыни.
Татуированная рука Валки лежала на моей груди, и я решил не вставать, осторожно водя пальцем по аккуратным завиткам, обозначавшим положение Валки в клане Ондерра. Ее сайлаш, как называли это в далеком Тавросе. Просыпаясь рядом с Валкой уже много лет, я досконально изучил рисунок, но он был настолько сложен, что мне всякий раз казалось, будто я нахожу в нем новые элементы. Мне не хотелось тревожить Валку, и я остался лежать, слушая жаворонка и глядя, как солнечные лучи все сильнее освещают пыльную комнату… пока Валка наконец не шевельнулась и не выпустила меня из объятий.
Тихо подождав еще чуть-чуть, я поднялся и оделся.
Старой Анжу давно не было в живых, погреба и холодильники стояли пустыми. Солдатам Оливы было поручено отправиться на рынок Фонса или другой деревни, чтобы пополнить запасы продовольствия в старом доме, а заодно найти повара и пару слуг. Это нужно было сделать в ближайшие недели. Я не знал, сколько мы пробудем в поместье Маддало. Месяца три? Год? Или, как в прошлый раз… семьдесят?
День расцветал, как фиалка, и вскоре ожидалось прибытие людей магнарха. Старика Кароля Венанциана я не ожидал.
Наверняка приедет кто-нибудь из офицеров местного отдела разведки и повторит все вопросы, которые я уже слышал на Колхиде от Дорра. Захочет, чтобы я вновь пересказал все от нападения «либералистов» на мосту Ведатхарада до того момента, когда я сошел с «Ашкелона» и сдался людям Дорра.
Я, разумеется, расскажу все почти без утайки, как рассказывал до этого всем остальным.
Никто не знал, что это я выдал врагу маршрут императорского турне. В этом я намеревался признаться только лично его величеству и никому более – по крайней мере, так я думал про себя утром в саду, нежась в бледных рассветных лучах.
Я довольно долго простоял у пруда с рыбками, наблюдая за золотистыми тенями карпов, медленно и беззаботно проплывавших туда-сюда. Я вспоминал плеск чужеземных рыб в водоеме в моей пещерной камере, пока не раздался громкий гул и кипарисы не пригнулись от сильного ветра. Подняв голову, я увидел, как над куполами и островерхими крышами виллы Маддало пролетел черный флаер. Я проследил за ним взглядом, не сходя с места. Широкие крылья сложились, и флаер опустился на лужайку.
– Точно вовремя.
Я не пошел навстречу прибывшим. Вместо этого направился к зеленому металлическому столу, за которым мы с Валкой когда-то ужинали в компании Бассандера Лина. Сел и стал ждать, зная, что меня вскоре позовут.
Так меня и нашли четыре претора в бело-фиолетовой форме гвардии магнарха. Когда они вышли из-за угла дома, гравий захрустел у них под ногами. На них были маски: не черные безликие пластины, как у простых легионеров, а наподобие моей, в виде безмятежных человеческих лиц с невыразительными пустыми глазами.
Их командир, которого выдавал золоченый гребень с фиолетовым плюмажем на шлеме, – резко, как большинство солдат, отдал честь.
– Сэр, прошу вас пройти с нами, – достаточно любезно произнес он.
Их синие плащи трепыхались на ветру, пока я следовал за ними в дом. Мы пересекли темную кухню и по коридору мимо комнат прислуги вышли в приемную, из которой открывался вид на холмы и долину, где расположились деревни. В нескольких милях вдали серебрилась Сананна, а за ней – громады имперских верфей, белые, словно горы на фоне утреннего неба цвета яиц дрозда.
В приемной, к моей досаде, в моем любимом кресле восседал магнарх Кароль Венанциан, некогда мой тюремщик. Я бы предпочел, чтобы он оставался где-нибудь подальше.
– Лорд Марло! – воскликнул Кароль Венанциан.
Вид у него был дряхлый. На моей памяти центаврийский магнарх всегда был стар. Я не знал, какие у него гены, но представители дома Венанциан, будучи долгожителями, отличались довольно короткой бурной молодостью и длительной старостью. Магнарху наверняка было хорошо за шестьсот, может, все семьсот лет, и даже его седые волосы, начавшие редеть, когда я отправился на Падмурак, к моему возвращению почти все выпали. Голый череп был усыпан старческими бляшками, но взгляд оставался проницательным, а на тощей руке по-прежнему красовалось множество колец.
Как положено, я преклонил колено, взял протянутую дряхлую руку и поцеловал золотой перстень на большом пальце.
– Признаться, – начал Венанциан сухим воздушным голосом, – я был уверен, что вы так и останетесь для меня неразгаданной загадкой. Я прочел ваши показания, данные Велану Дорру на Колхиде. Мне… жаль вас и вашего доктора. То, что вам пришлось вытерпеть от рук врагов, весьма печалит меня.
Он жестом приказал мне подняться, что я и сделал, стараясь не запутаться в горе простыней, в спешке сорванных с мебели и сваленных по всей комнате. Очевидно, люди Оливы не успели вечером добраться до приемной. Придется попросить Каффу убрать все покрывала.
– Это ужасно, – произнес Венанциан. – Просто ужасно. Неужели вы действительно потеряли отряд?
Вопрос магнарха, произнесенный с присущей старикам прямотой, был для меня словно пощечина. Я вскинул голову, скрывая подступившую к щекам краску стыда и гнева, и втянул в грудь побольше воздуха.
Собравшись с духом, я устремил взгляд поверх плеча магнарха и ответил:
– Все так, как записано в докладе.
– Ясно.
– В таком случае ваша светлость знает, что Красный отряд погиб. Нас предали лотрианцы.
– Это я слышал, – сказал магнарх. – Но объясните-ка мне вот что: в вашем распоряжении был целый линкор. Вы могли оказать сопротивление. Сбежать. Хотя бы отправить сигнал бедствия по телеграфу. Но не сделали этого. Почему?
Я ожидал такого вопроса. Мы с Каролем Венанцианом не слишком жаловали друг друга, но обвинение все равно задело меня. Мои челюсти сжались так, будто их заварили.
– Ваша светлость, я не мог оказать сопротивления. Я находился на планете, что отмечено в моем докладе.
– Лорд Марло, – поднял дряхлую руку Венанциан, – ваша небрежность стоила нам нескольких потерянных десятилетий. Десятилетий. Получи мы информацию раньше, успели бы принять меры. Император уже вернулся бы на Форум или был бы на пути туда. Будь на вашем месте другой офицер, я бы приказал ему совершить самоубийство за гнусное пренебрежение долгом.
«Пренебрежение долгом»? Эти слова глубоко уязвили меня, даже в глазах потемнело.
– Прикажите, все равно не выйдет, – тихо хмыкнув, ответил я.
Магнарх вздернул тонкую бровь, но не клюнул на наживку.
– На данный момент распоряжение императора таково: в случае вашего возвращения вы должны предстать перед ним при первой возможности.
– Императора? – удивленно моргнул я от неожиданности.
Император был в пути, в фуге, с тех самых пор как я поднялся по крутой лестнице Нов-Белгаэра навстречу людям Дорра. Мало того, его флотилия шла через варп, куда не мог дойти даже сигнал квантового телеграфа. Он не мог узнать, что я выжил, пока не остановится на Ибарнисе, Авлосе или куда там еще он направлялся.
Если только он не получил информацию прежде, чем я вернулся во власть Империи.
Если только…
– Ваш офицер Аристид все рассказал. Мы нашли его двадцать лет назад на окраине системы, в капсуле для фуги. Он все болтал про сьельсинского императора и о том, что вы погибли. Никакие успокоительные не помогали. Император настоял, чтобы вас считали не погибшим, а пропавшим без вести, и приказал доставить вас к нему, если вы вдруг объявитесь.
У меня едва не подкосились ноги, и я опустился на низкую тахту напротив кресла магнарха.
– Лориан! – вырвалось у меня, и я прикрыл глаза рукой. – Он выжил!
Лориан спасся. По крайней мере, Дораяика сдержал слово.
– Говорите, вы нашли его на окраине системы?
Я мысленно представил, как корабль МИНОСа на гелиопаузе солнца Несса делает короткую остановку, чтобы сбросить спящего посланца. Наверняка прошла не одна неделя, прежде чем сигнал аварийного маячка достиг ближайшей станции и оповестил местных пограничников. Я представил, как они выуживают одинокую капсулу из темных глубин космоса, пронизывая тьму прожекторами, словно мародеры, вторгшиеся в древнюю гробницу.
– Где он? – спросил я.
– Здесь, где же еще, – ответил лорд Венанциан. – Мы решили, что свободно разгуливать по планете ему слишком опасно, поэтому заморозили его в форте Горн.
Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Лориан жив! В тот черный день его освобождение казалось жестокой издевкой, да и столько времени прошло. Столько лет! Он жив!
– Я хочу его увидеть.
– Всему свое время, – ответил Венанциан.
