Кристина Юрьевна Юраш
Феерическая Академия
Офеенная Феерия
И жили они долго и счастливо, и умерли в один день, потому что этот достал меня, скотина! И та тоже хороша!
Добрая Крестная Фея
Пролог
Я снова и снова прикасаюсь к полуоткрытым губам, сливаясь с ней в страстном и жестоком поцелуе. Ее дыхание трепещет, а она медленно умирает в моих объятиях, тая и растворяясь в вечности. Зато я чувствую этот отчетливый шаг за грань мира мертвых в мир живых, ощущаю, как ее дыхание становится моим, как угасает ее сердце, зато мое начинает биться так гулко, так громко, словно ее сладкие губы вдыхают в меня жизнь. Я понимаю, что должен остановиться, понимаю, что каждый мой поцелуй убивает ее, что он подобен яду, который заставляя ее губы просить еще и еще…
Я сжимаю ее прекрасное тело, вижу, как спадает тонкое покрывало, приоткрывающее изведанные мною тайны, а она застыла в сладкой, чарующей неге и смотрит на меня. Ее веки полуоткрыты. Словно опьянев, она откидывает голову, отдаваясь томной страсти… А потом… Потом я держу ее тело на руках, помня сладкий, упоительный вкус ее губ, которые больше никогда не приоткроются в соблазнительно манящем порыве… Она уснула вечным сном. И ее не разбудит ни поцелуй прекрасного принца, ни колдовство, ни древняя магия…
Этот вечный, бездыханный сон заставляет меня стиснуть зубы. Я убил ее… Еще одну бабочку…
Я смотрел на прикрытые веки, на волосы, в которых сверкали бриллианты, на роскошное платье и на маленькую корону…
– Прости меня, – произношу я, отворачиваясь. – Прости за то, что я – твоя смерть… Прости за то, что ты стала еще одной из тысячи…
Однажды у меня был выбор. И я его сделал. Либо так, либо умирает все мое королевство и магия, которая царит в этом мире. Я понимаю, что был, есть и остаюсь единственным, кто снесет голову идиоту, который попытался силой заполучить фею. Я был и остаюсь тем, чьи сапоги лижут короли и министры, стоит мне лишь явиться во дворцы. Я страх, который защищает мир волшебства, я – предводитель дикой охоты, я – смерть тем, кто не внял моим предупреждениям.
Я поклялся себе, что ни одна из этих несчастных девушек ни в чем не будет нуждаться, покуда она со мной. Я поклялся, что сделаю все, чтобы она чувствовала себя счастливейшей из женщин… Любой каприз, любая прихоть, любая просьба исполнялась в точности… Это все, что я мог сделать для них.
Единственное, что я никогда не мог дать им – это любовь.
Глава первая. Офееть, залетела!
– Так! – поморщилась я, болтая ложкой в кружке с чаем. За окном была та самая, теплая и уютная осень, шуршащая золотом листвы под ногами. Пока все нормальные люди закатывают огурцы, помидоры, а дорожные службы деньги в асфальт, мне закатывают истерику. – Слезки вытерла, сопельку втянула и по порядку! Он пришел и… ?
На том конце трубки страдала подруга Ася. Причем, страдала жутко, с подвываниями. Наверняка оборотень в полнолуние тихо прижал хвостик и уши, прячась под кустами, если бы однажды встретил в лесу Асю с ПМС.
– Он пришел и-и-и-и.... а-а-а-а потом… ы-ы-ы-ы… хрю-хрю! – просморкалась белый лебедь, которую не пятнает грязь бытовухи, запевая свою лебединую песню про великую несчастную любовь. – Говорит, что я… и-и-и-и… а-а-а-а… ы-ы-ы-ы… а-а-а-а… Сволочь он… Тва-а-а-арь он!
Я молча топила дольку лимона в кружке, поглядывая в окно на соседей, который под покровом вечера выносили не только мусор, но и мозг друг другу.
«Возьми меня! Да, детка, да! Только нежно!», – соблазнительно нашептывало сдобное печенье в ажурной вазе, пока я через слово слушала проблемы Аси, привычно не вникая в их глубинную, неизменно трагическую суть.
– А потом… потом… ы-ы-ы-ы! Говорит, что … у-у-ухожу… на-навсегда-а-а-а…, – слышалось в трубке, пока я, хрустя печеньем и смахивая крошки, читала опус «Как обрести спокойствие и уверенность в завтрашнем дне». То, что завтра тоже будет «дно», я не сомневалась, но готовилась принимать это спокойно, как учила меня книга. Печенье хрустело, Ася рассказывала о тяготах своей жизни на громкой связи, спокойствие входило в мою жизнь, часики тикали, знакомые намекали – жизнь шла своим чередом, утекая вместе с зарплатой в направлении мне неизвестном.
– Он сказал, что … а-а-а-а-а, у-у-у-у-у… И так… по-по-постоянно… Чуть что… Так сразу… у-у-у-у, – рыдала Ася, вещая мне о тяготах совместной жизни, а я подтащила к себе телефон, откладывая книгу и складывая очки на стол.
– Скажи ему … – терпеливо начала я, как вдруг перед носом в открытое окно влетел огромный мух!
Ничего себе! Тут либо матушка-природа померла от гомерического смеха, либо где-то взорвался ядерный реактор, поскольку мух был размером с кулак.
– Эй, ты! – законно возмутилась я, давясь печеньем. Мух, как собственно и остальная живность, которую я вывела за неуплату, платить за аэродром не собирается, поэтому будет позорно изгнан.
Мух метался по кухне, сметая с полок солонки-перечницы. На пол полетели приправы, рассыпаясь душистыми дорожками.
– С-с-скотина! – орала я, пытаясь настичь разрушителя спокойствия, мечущегося по всей кухне.
Мух ударился о прикрытую крышку кастрюльки, перевернул кастрюлю на пол, а я, вооружившись книгой, решила избавить мир от такой напасти, перепрыгивая через лужу супчика.
– А ну иди сюда! – возмущалась я, резво хватая со стола книгу. – Да достал ты уже!
Липкая лента, призвание которой было спасение меня от неопознанных летающих и жужжащих объектов, радостно встретила муха в свои объятия.
– Слушай сюда внимательно! – ругалась я, видя, как мух путается в ленте, обрывает ее и падает прямо в цветочный горшок, который тут же переворачивается цветком вниз.
– Это – мой дом! Так что катись отсюда, пока не убил! – пояснила я, теряя на ходу пушистый тапок. Моя любимая кружка с чаем полетела на пол, разбиваясь и обдавая мои ноги горячей водой, пока мух воспрянул духом и устремился к шторе. Я попыталась его схватить, но меня ужалило так, что пришлось отдернуть руку.
– А ну быстро вон! Нечего тут гадить! – пригрозила я, замахиваясь книгой и пытаясь уничтожить зло еще в зародыше. Несколько ударов пришлось на стену, а мух выкрутился, оторвав мне каким-то чудом на голову карниз. Потирая ушибленную макушку, я свирепо бросилась в бой, прикладывая книгой холодильник. Магнитики посыпались на пол, сладкий и теплый Гольфстрим чая, смешивался с холодным течением супа, пока я пыталась настичь упрямое насекомое, крушащее все на своем пути. С полочки полетели кружки, сахарница, пакетик с леденцами. Странно! Намазала руки кремом от раздражения, а убивать до сих пор хочется!
– Проваливай к своим ночным бабочкам! – отдышалась я, глядя как не мух, а сто рублей ущерба бросается на стол. Бах! Попался!
Я стояла, сдувая прядь волос с раскрасневшегося лица, в моих руках была книга, под которой, видимо, блинчик. «Как обрести спокойствие…», – снова прочитала я название,
– Так, – опустилась я на стульчик, глядя на масштабы разрушений и стряхивая капусту с тапочки. Если это была моль, то что-то мне подсказывает, что она полшубы за раз откусывает!
– Ой, Лиличка, спасибо тебе! Только что подошла к нему, а он… он вещи собирал! К-к-как всегда… И все-все сказала! Даже интонацию повторила! – задыхался голос Аси, пока на заднем фоне слышалось: «Нет, ну ты че? Серьезно?». – Да! Серьезно! Катись к своим ночным бабочкам, пока не убила!
Пока на заднем плане шло бурное перемирие, я отключила телефон и приготовила салфетки. Я нацепила очки, пытаясь понять, что это за шершень. Ничего, сейчас книжечку убе…
На столе лежала дохлая… фея. Я проморгалась на всякий случай, крепко зажмурилась, открыла глаза. Да, так и есть! Дохлая … фея! Вот драные, осыпавшиеся, как у старой матерой моли, крылья… Вот голова, вот ручки, а вот платьице и сумка…
Может, это игрушка? Хотя нет! Пятно на книге намекало, что пора вызывать сказочную полицию. Я осмотрелась по сторонам, в надежде, что сейчас меня не арестуют веселые гномики со словами: «Вы имеете право хранить мычание! Все, что будет сказано вами, будет использовано в сказке против вас!».
На всякий случай я протерла глаза, понимая, что труп феи теперь ляжет тяжким грузом на мою и без того похожую на груженый локомотив совесть. Ну хоть бы предупредила, что фея! Мало ли? Пискнула бы! Нужно сфотографировать ее на телефон, а то мало ли! На работе покажу – не поверят! Или ее сдать в какой-нибудь музей? Жадность боролась с человечностью, и проиграла, пока я искала в серванте среди всякой пыльной всячины красивую коробочку из-под духов.
Пока я разглядывала свою жертву, из маленькой ручки вывалилась бумажка, которую я взяла пинцетом. Внезапно бумажка стала обычного размера, превращаясь в красивый, плотный и слегка желтоватый лист, исписанный крупным почерком.
«Дорогая крестная! Ты обещала, что все будет хорошо, что мы с ним будем жить долго и счастливо до глубокой старости. Но все плохо, милая крестная! Все очень плохо! Все просто ужасно! Хуже некуда! Помоги! После свадьбы его как подменили! Что мне делать? Как быть? Прилетай скорее! Спаси меня! Твоя любимая крестница».
Фея, для которой была заготовлена коробочка с бантиком, таяла, а на ее месте появлялся маленький цветочек.... Лилия? Я взяла цветок в руку, пытаясь понять взаимосвязь между событиями, как вдруг он рассыпался на стол.
Я чувствовала, как мои руки начинают дрожать, а спина чесаться. Я поерзала лопатками по спинке стула, чувствуя, нестерпимый зуд. Место укуса чесалось неимоверно, а я уже подозревала, не промышляют ли феи вампиризмом.
– Ай! – дернулась я, пытаясь повернуться. Халат съехал, а я не могла понять, что происходит. Бросившись к аптечке, я достала перекись, обильно поливая место укуса. Что там на спине? Не могу понять! Поскальзываясь на супе и чае, я бросилась в ванную. Сейчас посмотрим! Халат упал на пол, а у меня из-за спины показались два ободранных, серых крыла, как у старой, заматеревшей на валенках и ношенных шерстяных носках, моли.
Я протерла глаза, включила воду, начиная экстренно умываться и мерять рукой температуру. Стаканчик с зубной щеткой упала в раковину, а я трясла головой, пытаясь отогнать наваждение. Это куда нужно звонить? В волшебную скорую? Сейчас придут те же гномики и отрежут мне два рваных крыла, цвета половой тряпки?
– Нифея себе! – прошептала я, сплевывая воду и промакивая лицо полотенцем. Рваные крылья за спиной зашевелились, вызывая у меня непроизвольное движение бровей. А ну-ка! Еще разочек! Крылья пошевелились, а я скосила глаза на правое крыло. Не хочу знать, чем промышляла эта фея, потому что выглядит она очень потасканно!
Шутки-шутками, а в поликлинику для опытов я не собираюсь! Не хватало, чтобы надо мной эксперименты ставили! Достаточно того, что жизнь это делает с завидной регулярностью…
– Что делать? Что делать? – металась я по квартире, периодически проверяя рукой крылья. Я вот не могу понять, меня сейчас к цветочкам должно тянуть или к шубе? Итак, я – бабочка. Видимо, ночная. Кто у нас естественные враги бабочек? Пауки, птицы, дети, газеты! Детей у меня нет, не нашелся еще такой паук, который про мою душу свяжет паутину, птички тоже пока не претендуют, а вот газета со свежими новостями вполне может отправить на тот свет любого слабонервного!
Я присела на стул, взяла в руки книгу и открыла на главе: «Проблемы отваливаются сами по себе, если вы их не замечаете!». Все! Не буду замечать крылья! Они сами отвалятся!
На всякий случай я закрыла окно. Мало ли? Вдруг ко мне дракон залетит, а я потом залечу от него, как в том романе, что подарила мне Аська? С драконом я книжкой вряд ли справлюсь. Окно плотно закрылось, а я вдохнула и выдохнула, понимая, что где-то поликлиника уже мечтает ставить на мне опыты, готовя блестящие инструменты и разделочный стол.
– Вы должны быть окрылены мечтой… – шепотом прочитала я, начиная тихо хныкать. – Представьте, что у вас раскрываются крылья, на которых вы стремитесь к мечте… Вы должны физически почувствовать крылья… Это важно…
Книга захлопнулась! А я тяжко выдохнула, осторожно смотря назад. Сквозь серое, рваное, потертое крыло было видно что-то странное, черное в углу кухни. Оно беззвучной тьмой ползло за мной, и если бы я не оглянулась бы, не заметила бы! Вскочив со стула, я стала медленно отходить.
– Иди ко мне, моя бабочка, – шептал голос из темноты. – Не бойся, милая… Я заверну тебя тончайшее, невесомое покрывало…
Я настороженно отходила, чувствуя, как голос сладким ядом пропитывает душу. «Моя нежная бабочка…», – слышалось в темноте, а я бросилась из кухни, надежно прикрывая дверь за собой. Свет, включенный в темной кишке изогнутого коридора, замигал, а я взвизгнула, бросаясь в комнату. Споткнувшись о ковровую дорожку, я почувствовала, как меня поднимает в воздух, ударяя головой о люстру. Крылья, живущие какой-то своей, обособленной жизнью, бросали меня из стороны в сторону, тапок слетел с ноги, улетая в сторону серванта, а меня дергало в воздухе так, что едва не ударило о потолок. Крылья несли меня в сторону спальни, а я на ходу потеряла еще один тапок и телефон, вывалившийся из кармана домашних шорт.
– Не-не-не, – запричитала я, выставляя дрожащие руки вперед. Встреча головой с дверным косяком в мои планы не входила, но видимо крылья так не думали, со всей силы бросая меня, как в зоне турбулентности. Меня бросило на сервант, откуда со звоном посыпалась посуда, а потом больно приложило головой об потолок, заставляя после мутного осмотра масштабов разрушений, тихо сникнуть.
Глава вторая. Нифеясебе какой расклад!
Это кто у нас довел мужика до ручки?
До ручки принцессы и ее сердечка?
Мои глаза потихоньку разлепились, пока я честно пыталась прийти в себя. В мутной дымке виднелась какая-то ветхая, серая мебель с прорезями, как в деревенских туалетах. Кривые, серые стены переходили в соломенную крышу, откуда свисали пучки соломы, а сквозь дыры виднелись заплатки неба. Маленький стульчик был перевернут. Видимо, он и стал причиной вот этого «ой, мамочки, как же больно!». Глаза, решив, что я еще не готова увидеть несовершенство мира, тут же закрылись.
– Очнулась! – послышался оглушительный писк, а я опять сделала над собой усилие, продирая глаза. Рядом со мной сидели мышки. Судя по ощущениям, во рту нагадили именно они. Маленькие такие, серенькие, одетые в платьица и рубашечки. Вокруг меня валялись пустые, пузатые бутылки, а я лежала лицом в какой-то липкой луже, пахнущей хмелем и бражкой.
– Снова нализалась! – послышались разочарованные, но отнюдь не удивленные писклявые голоса. Я мутным взглядом посмотрела на разодетых мышей, окруживших меня со всех сторон, причем, несколько из них сидели на бутылке, осуждающе глядя на меня. Меня еще мыши не осуждали! Я снова поникла, чувствуя, как раскалывается чугунная голова, а я попыталась рукой обессиленно отогнать придуманных моим воспаленным мозгом мышей от моих пока еще не останков.
Сквозь темноту сознания послышалась противная, писклявая песенка, а по мне забегали маленькие лапки.
– Нажралась нектара фея, разбудить ее сумеем! Растолкать ее сумеем! И в чувства приведем! Мы поможем, мы поможем, нашей глупой старой фее! Пусть ведет себя скромнее, пусть работает шустрее! Но ей больше не нальем! – пели мыши, а на меня обрушился ушат холодной воды, от которой я задыхалась, плевалась и мычала, размахивая руками.
– Наливать мы ей не будем! Ни с утра, и ни в воскресенье! – задорно пели мыши, пока я пыталась прийти в себя, сидя в луже. – Ни на свадьбу с новосельем! Ни в грусти, ни в веселье…
Я вскочила на ноги, растирая воду с лица, попутно перевернув маленький столик и забившись в угол.
– Ну-ка птички подключайтесь, просыпайтесь, распевайтесь! – противно пели мышки, а я мутно смотрела на подоконник, на который слетаются разноцветные пичуги, хлопая крыльями. – Наша фея снова все ломает! Бутылки добивает!
– Пошли вон! – истерично орала я, отбиваясь от птичек, которые летали над моей головой, поливая меня водой из еще одного ушата, расплескивая его по полу. – Отцепитесь! В зоопарк! Обратно в зоопарк! А ты, дятел, в скворечник! Все! Вон отсюда!
– Из дома выгоняет! – пищащим хором пропели мыши, пока меня со всех сторон атаковали птицы – убийцы моих нервов. – Неужели забывает постоянно наша фея, что платить нам обещала с позапрошленькой недели! Задолжала – задолжала и поэтому поддата! За два года, за два года за жилье нам всем оплату!
Чего? Я что? Мышам денег должна? За дом? Так это уже – не мыши, а крысы какие-то! Я дернулась, чувствуя, как мне на голову опускается корытце, сбивая рукой на подлете особо борзого воробья.
– Все не ладится у крестной! Пропивает всю зарплату! Каждый вечер, каждый вечер наша крестная поддата! – верещали мыши, пока я сражалась с птицами, скидывая деревянный ушат с головы. – Не сложись наши пары, принц с принцессой. Что такое? И поэтому мы фею здесь выводим из запоя!
– Да не фея я! – заорала я не своим голосом, отбрасывая ушат подальше и прислоняясь к стене. – Не фея! Успокойтесь и не пищите! И так башка раскалывается!
– Вот опять она талдычит, что не фея, что ни фея! Нифея мы ей не верим! А кто же вынес двери? – пищали мыши, пока я смотрела на убогонькие апартаменты. Если удобства находятся во дворе, то я, пожалуй, там и поселюсь! Дом был обчищен, шкафчики съехали, а дверца одного с душераздирающим скрипом болталась на одной створке, аплодируя пищащему концерту. Вокруг убогенькой лежанки стояла целая армия бутылок, выстроившись в ряд почетным караулом. Маленькое оконце с ляповатой занавеской было открыто, а на створках сидели птицы, с явным интересом заглядывая внутрь.
– Прекратите! Я объясняю вам! Я – не фея! – выдохнула я, оседая по стене и чувствуя, как мои намокшие крылья висят грязными тряпками. – Я вообще из другого мира! Мира, где квартиры в аренду сдают преимущественно крысы!
– Снова фея все не помнит с недосыпа, перепоя! – затянули мышки под чириканье птиц. – Даже имя, даже имя… Ее память дает сбои!
– Тишина! – рявкнула я. Мыши притихли, а я с тихим стоном обняла мокрую голову. – Итак, давайте по порядку! Я – не фея. Я нифея ни фея! Это раз! Второе! Я не знаю, где я! Не могу понять, почему со мной разговаривают мыши! Третье…
– О-о-о-о! – протянули мыши, цыкая и качая головами. – Зовите белочку!
Щебечущие птички вылетели вон, пока я отчаянно массировала виски. Я буду массировать их до тех пор, пока мыши не прекратят разговаривать.
– У феи – белочка! – разнеслось по всему лесу, а на кривой пыльный подоконник приземлилась рыжая белка, скептически осматривая меня.
– Жалобы есть? – спросила белка неожиданно басом, подбегая ко мне. – Ты, это, завязывай, фея! Опять никого не узнает?
А что? Я этих мышей по именам знать должна? Каждого и каждую?!!
– Как обычно, – вздохнули мыши, а белка уселась ко мне на колено, заглядывая то в правый глаз, то в левый. – Опять орет, что не фея. Опять не помнит своего имени и где она! Собственно, как и каждое утро! Набуянилась, стул сломала! Потом в окно вылетела с криком: «Ща я тут разберусь с этим чудовищем! Будет знать, как крестницу обижать!». Ей опять пришло письмо от «жили они долго и счастливо»! Она выломала ножку стула, стала размахивать ею…
– Хм…, – покачала головой белочка. – Это белочка. Тут я ничем, к сожалению, помочь не смогу. И дать ей на орехи тоже. Эй, фея! Ты как?
Со мной разговаривает белка! Рыжая, пушная белка! Ее привели мыши и птицы! Все нормально. Я абсолютно здорова.
– Вы что? Лицо своей феи не помните? – схватилась я за возможность встать и слинять отсюда. Маленькая полочка оборвалась, а я осела вместе с ней на пол. – Я – не она!
Мышки закивали, внимательно меня слушая. Мне даже показалось, что сейчас этот вопрос решится.
– Это как на прошлой неделе! Я – мужик! Я – не она! Я – он! Называйте меня Сигизмундом! – горестно вздохнул какой-то мыш в красном колпачке, с надеждой глядя на белочку. – Хоть все люди для нас на одно лицо, но крылья-то знакомые! И так каждый раз…
– Еще раз. Я – не ваша фея! Вашу фею, надо думать, я… , – и тут я осеклась, понимая, что мыши мне могут такого не простить. – Она просто попросила поменяться с ней! Отдала мне свои крылья… И сейчас я ищу возможность избавиться от крыльев и вернуться домой, в свой мир…
Меня обнадеживало, что зверье понимающе кивало, переглядываясь. Нет, все-таки есть справедливость в этом мире. Пусть даже в каком-то сказочно-нереальном.
– Это как позавчера. Пустите меня в мой мир грез! Уберите свои маленькие грязные лапки! Фея очень устала! Она расслабляется! – покачала головой мышка в желтом платьице. – Фея – не пьет, фея дегустирует… Фея может бросить в любой момент! И бросила! Своих крестниц!
Да, жизнь шла в своим чередом. Правда, в направлении, которое меня не радовало!
– Как тебе не стыдно! – прощебетали птички, а одна из них больно клюнула меня в палец. – Бросила своих крестниц! А обещала им «долго и счастливо»!
– Кому я что обещала? – уточнила я, понимая, что мыши реальные, птицы тоже. Реальна даже белочка, сидящая на спинке стула.
– Смотри на орех! – произнесла белочка непривычным баском, водя перед глазами орехом. – Ты больше не будешь пить! Ты больше не будешь пить волшебный нектар хмеля!
– Да отстаньте от меня! Я вообще не пью! – отмахнулась я от живности. Мне на голову посыпались бумаги. Прямо возле руки лежал какой-то диплом. «Диплом Академии Фей, с отличием, выданный по специальности «Крестная фея». Я открыла его, пытаясь найти имя феи, но часть с именем была вырвана. Собственно, как и вкладыш с оценками.
– Если я – фея, то где моя волшебная палочка? – устало спросила я, обрадовавшись мысли, что ею можно взмахнуть, и все тут же станет хорошо.
– Так ты ее где-то посеяла! Пропила! – наперебой орали мыши, ползая по мне. – Не помнишь? Вернулась, дверь выбила, еще полночи песни горланила. Неприличные.
– Какие неприличные? – уточнила я, пытаясь взять себя в руки и шаря рукой в ворохе писем. Точно такое же письмо я видела в руках у феи.
– Я попрыгаю, попрыгаю на палочке твоей! На волшебной, на волшебной, не такой, как у людей! Оближу ее.... – запели мыши, пока я рассматривала бумажки, которые начинались приблизительно одинаково: «Дорогая крестная! Умоляю! Помоги! Ты обещала, что после свадьбы все будет хорошо…».
– Вот! – протянули мне какую-то страшную палочку, склеенную и перемотанную какой-то светящейся ленточкой. – Твоя старая палочка. Мы ее спрятали. От тебя же! А знаешь, что ты ею делала?
– Не знаю, и знать не хочу! – спохватилась я, принимая из рук мрачное убожество с которого сыпались волшебные искры. Я зажмурила глаза, как следует, сделала глубокий вдох, взмахнула ею и произнесла: «Хочу, чтобы все было хорошо! Чтобы я вернулась к себе домой и у меня никогда не было этих дурацких крыльев!».
– А-а-а-а! – заорали мыши, прячась по углам. Птицы вспорхнули, а белка рыжей пулей вылетела из окна. – Спасайтесь! Лучше бы колдырила, чем колдовала!
