Кристина Вуд
Катарина
– Китти, впредь не будь так безрассудна, особенно в городе! – упрекнула фрау. – У нас не принято отказывать в помощи, особенно в мужской! И надень перчатки, на дворе декабрь, женщины ходят в них еще с октября… И пальто не вздумай снимать, а то тело больно худощавое у тебя, много лишних глаз привлечешь!
Я послушно кивнула, достав из сумочки черные кожаные перчатки и, надев их, уловила короткую усмешку со стороны Алекса Мюллера. Нахмурившись, я отвела взгляд в сторону, и офицер сел за руль машины, на этот раз разъезжая без личного шофера.
– Будьте осторожны! – обеспокоенно крикнула фрау Шульц, когда в воздухе загремел рев мотора. – Мюнхен довольно большой город, не привлекайте к себе внимание! И Артур, не смей отходить от Китти и Алекса ни на шаг!
– Не беспокойтесь, фрау Шульц, я за всем прослежу, – убедительно изрек офицер.
Дорога до города заняла не больше получаса. Все это время я была как на иголках, а Артур не сводил восхищенного взгляда с местных окрестностей. Он продолжал удерживать мою руку, время от времени сжимая ее своей влажной ладонью. Мальчик то и дело восторженно тыкал пальцем в сторону красивых домов, конюшен, резвящихся в поле детей или мычащих коров. Я же натянуто улыбалась и дежурно кивала, с ужасом ожидая совместной прогулки с офицером полиции. Неизвестность поглощала с каждой секундой, проведенной в машине, и не оставляла никаких шансов на непоколебимое спокойствие.
Мюллер остановился на специальном участке, где стояли множество автомобилей, зачастую принадлежащих старшим офицерам. Артур выскочил из машины, как только мужчина едва затормозил, и офицер открыл дверь, протянув мне раскрытую ладонь с язвительной усмешкой на устах. В его глазах глубокого синего оттенка стоял некий вызов, ведь он прекрасно осознавал, что у меня не было иного выбора, и я буду вынуждена принять его помощь. Поэтому не упускал возможности подколоть моей бесправностью. Одной рукой я захватила длинное пальто, чтобы оно не мельтешило под ногами, а вторую, скрипя зубами, вложила в протянутую теплую ладонь Мюллера. Все то время, пока я спускалась, он не сводил с меня любопытных глаз с небольшой долей злорадства. Поэтому, едва ощутив землю под ногами, я показательно вырвала ладонь и поправила воротник пальто, чем только позабавила немца.
– Артур, возьми платок, у тебя текут слезы, – сказала я и заботливо вытащила из сумочки привычный хлопковый белоснежный платок с красной окантовкой.
– Китти, Китти, Китти! – воскликнул Артур. Он принял платок из моих рук, наспех вытер слезы и восхищенно оглянулся по сторонам. – Куда мы пойдем?
– На Одеонсплац, – тут же ответил Мюллер, поправив головной убор. – Заодно прогуляемся по историческим улицам.
В течение всего времени я наблюдала удивительные различия от привычных прогулок по небольшому и уютному Эрдингу. И тут же принималась скучать по нашим с Артуром беззаботным гуляниям.
Для меня тогда это была не увлекательная прогулка по красивому городу со старинными постройками, а самая настоящая пытка. Унизительной пыткой было идти рука об руку с офицером, который мог наказать меня за любую провинность. Я боялась его, ведь никогда не знаешь, чего ожидать от человека, в руках которого находились оружие, власть и судьбы сотни остарбайтеров.
Но похоже, опасалась его лишь я одна. Полицейские, патрулирующие улицы, мгновенно отдавали ему честь, некоторые подходили и о чем-то докладывали, простые граждане вежливо приветствовали, интересовались здравием его матушки и обстановкой на фронте, а некоторые дамы и вовсе позволяли себе загадочно улыбаться и строить глазки офицеру. Все то время, пока мы шли до Одеонсплац, я отчаянно желала раствориться в воздухе, слиться со зданиями или превратиться в незаметного и никому не нужного жучка, который ползал под ногами. Сделать все, чтобы не замечать тех любопытных, а зачастую оценивающих взглядов в мою сторону. И не будь по правую руку офицера Мюллера, я практически наверняка не стала бы объектом всеобщего внимания, в особенности женского. Зажиточные немки разглядывали мое одеяние с головы до ног, кто-то от праздного любопытства, а кто-то же с целью оценить мое положение в обществе или же попытаться узнать в моем лице кото-то из числа знакомых.
Я старалась держаться, ни коим образом не показывая, что меня вообще волнуют чужие взгляды. По наставлениям фрау Шульц, удерживала осанку с гордо вздернутым подбородком, и смотрела прямо перед собой, стараясь не замечать любопытных взглядов. Как выяснилось позже, очень даже зря я не позволяла себе разглядывать старинные улочки, где каждое здание несло в себе удивительную историю.
На дворе стояла середина декабря, и вся Германия потихоньку готовилась к празднованию католического Рождества. Его дух был в длинных гирляндах с разноцветными лампочками, в снежинках, вырезанных из различных бумаг, в красных носочках с белой каймой на дверях жилых домов. Повсюду красовался еловый венок, украшенный шишками и хвоей – его вывешивали на двери домов, магазинчиков и булочных. А на главной площади города, куда мы пришли, на наших глазах немцы старательно украшали ель – высокую красавицу и главный признак приближавшегося праздника. На той же площади чуть поодаль расположилась внушительная рождественская ярмарка с украшенными яркими палатками, продавцами, переодетыми в персонажей, чем-то схожими с нашим Дедом Морозом и настоящий парк развлечений для детей. Артур с восторгом смотрел на вертящиеся и крутящиеся карусели, а я, благодаря царящему духу Рождества, и вовсе позабыла, что находилась рядом с немецким офицером.
Палатки изобиловали аппетитными рождественскими блюдами, множеством сувениров и поделок на праздничную тематику. У меня разбегались глаза от ярких завлекающих вывесок, изобилия всего красного и зеленого, необычных каруселей, от которых захватывало дух, и от аппетитного аромата близлежащих крендельков и булочек. Народу было много, но не да такой степени, что нам было некуда вступить. В основном, это были резвящиеся дети и их матери, не спеша прогуливающиеся по площади.
В какой-то момент я тряхнула головой и вспомнила, где находилась.
Со стороны преддверие немецкого Рождества было похоже на пир во время чумы. Как они могли спокойно праздновать, когда в это время тысячи женщин, детей гибли от рук немецких офицеров? Как эти красные, зеленые побрякушки, аппетитные булочки и еловые веночки так просто могли закрыть им рты? Как так получилось, что они были полностью одурманены речами своего фюрера, поклонялись ему и воспринимали чуть ли не как Господа-бога?!
– Китти, Китти, Китти! – звонкий голос Артура возвратил к действительности. Он тянул меня за руку куда-то в сторону. – Китти-Митти, я хочу на карусели, пойдем со мной!
Я кинула беглый взгляд в сторону аттракциона, куда хотел усадить меня Артур, и ужаснулась. Мальчики и девочки лет десяти с визгами радости катались на непонятной железной конструкции, вскидывая руки вверх навстречу прохладному ветру. Их сиденья медленно вертелись вокруг своей оси и параллельно этому они крутились против часовой стрелки на довольно большом расстоянии, а время от времени взлетали и опускались словно птицы.
Офицер Мюллер, заметив мое побледневшее лицо, взъерошил мальчику пшеничные волосы и сказал ему что-то тихое и мне непонятное. Мало того, что он понизил голос, вокруг раздавались визги детей, а также бесконечный гул продавцов и покупателей с ярмарки, поэтому у меня не оставалось ни единого шанса распознать хотя бы слово.
Мальчик с офицером подошли к карусели, я тут же последовала за ними. Они терпеливо дождались, когда работник остановит конструкцию на положенной минуте, и только потом мужчина посадил Артура рядом с девочкой лет десяти. Плату за столь странный аттракцион, как оказалось, не взимали, и сей праздник был исключительно за счет администрации города. Артур помахал нам, как только карусель загудела, и улыбнулся самой искренней и довольной улыбкой, на которую был способен.
Мюллер вдруг встал в трех метрах от меня, продолжив с невозмутимым лицом наблюдать за восторгом Артура Шульца. А я вновь съежилась то ли от страха, то ли от смущения, что мы за все полгода не обмолвились даже парочкой слов. По этикету мы были обязаны перекинуться двумя бестолковыми словами о погоде, о здравии родителей или о ситуации в мире целом. Но Алекс Мюллер был ярым немцем до мозга костей, тем более являлся ярчайшим представителем СС, черная слава о которых ходила по Союзу еще с начала войны. А надо ли мне было с ним разговаривать? Только если бесчувственный немец с помощью оружия и угроз не попытается достать из меня хоть слово. Ведь с представителями немецкой «элиты», как и с остальными немцами, я не желала иметь ничего общего.
Пока Артур наслаждался попутным ветром и в буквальном смысле захлебывался новыми впечатлениями, на время позабыв обо мне, я решилась незаметно увильнуть от Мюллера. Всего в нескольких шагах от нас находился крайний ряд ярмарки, и я, не теряя времени, направилась посмотреть, что же продают и покупают немцы. Именно так это выглядело со стороны, но по-настоящему мой план был предельно прост – под видом молодой хозяйки, которая безгранично сочувствует остарбайтерам, я намеревалась расспросить местных дам в какой стороне находилась прачечная.
Я готовилась к этому долгие месяцы: изучала язык, манеру общения женщин, как себя нужно преподнести, чтобы не словить косые взгляды и что нужно сказать, если вдруг они расспросят меня про русский акцент.
Сначала я попыталась затеряться в толпе, что было довольно-таки непросто, учитывая небольшое количество людей. Затем приглядела парочку молодых женщин в элегантных пальто, которые некоторое время выбирали сувениры. Пару минут я прислушивалась к их разговору, и как только решилась сделать шаг в их сторону, меня в буквальном смысле парализовал низкий мужской голос, раздавшийся над ухом.
С каждым его словом приходило страшное осознание.
– А вы не так просты, как кажетесь, Катарина… – тихим хриплым голосом произнес Мюллер на чистейшем русском. – Все еще не упускаете шанс разыскать сестру?
Глава 8
Я опешила.
По началу казалось, что ослышалась. Не мог офицер вдруг ни с того ни с сего заговорить на чистейшем русском, практически без немецкого акцента. Затем меня посетила мысль, что я, стало быть, находилась в бреду. Что происходящее вокруг было всего лишь очередным дурным сном с участием Мюллера. Однажды он уже говорил по-русски в одном из моих снов. Или все-таки…
За мгновение горло лишилось влаги, голос пропал, а руки и ноги напрочь отказывались слушаться. Еще некоторое время я стояла как вкопанная, распахнув глаза от удивления, неожиданности и какого-то неизвестного, глубинного страха. Осознание приходило слишком медленно, и как только оно подавало сигналы в виде легких покалываний в подушечках пальцев, я приняла молниеносное решение – бежать. Бежать, куда глаза глядят. Бежать, пока в легких не закончится воздух, а позади не останется рождественская ярмарка. Бежать, пока грозный голос офицера не перестанет греметь за спиной, а его подчиненные не перестанут перекрывать улицы и пытаться выловить меня на каждом шагу.
Я сделала первый шаг. Он больно отозвался в коленях, но я сорвалась с места и, не оглядываясь, рванула что есть мочи. Под ногами мельтешило длинное пальто, и я уже сто раз пожалела, что вовремя не скинула его. Сердце беспомощно норовило выпрыгнуть из груди, кровь стучала в ушах попеременно с попутным ветром. Прохожие испуганно расступались передо мной, кто-то случайно выронил корзину с булочками, а мужик, торговавший неизвестными оранжевыми фруктами, крикнул неприличные ругательства мне вслед.
Я не знала, бежал ли он за мной.
Все было как в страшном сне. Меня поймали едва ли не с поличным как беспризорного мальчишку, и сработавший инстинкт самосохранения подсказал мне лишь одну идею – бежать. Завернув за угол близлежащей от главной площади улицы, я болезненно столкнулась с бородатым старичком, который торговал душистыми рождественскими пряниками на деревянной доске. Мы оба повалились на дорогу, мужик болезненно потер лоб и со вздохом сожаления разглядывал разбросанный повсюду товар, мысленно подсчитав убытки. Я же со сбитым дыханием попыталась встать с холодной брусчатки и побежать, но крепкая рука Мюллера, намертво схватившаяся за запястье, тут же остановила мой ход.
– Думаете, спасаться бегством в городе, где каждый полицейский подчиняется моим приказам, это лучшее решение? – тихо проговорил мужчина, устремив рассерженный взгляд синих глаз в мою сторону. Он находился ко мне слишком близко, и у меня перехватывало дыхание не столь от долгого бега, сколь от неприличной близости. От серой офицерской шинели веяло крепким табаком и вполне внушаемыми угрозами. Прямые брови собрались на переносице, а губы тотчас же сжались в одну плотную линию. – Вы хоть осознаете, какое наказание вас ждет за попытку побега? Такие, как вы висели на виселицах два месяца подряд во всех бараках, и служили неплохим элементом устрашения для остарбайтеров.
Он говорил по-русски с малой толикой акцента слишком тихо, и я уловила каждое слово. Но недостаточно громко, чтобы русскую речь услышал бедный старик, который повалился наземь по моей вине. Я нервно сглотнула слюну, продолжив глядеть в стеклянные глаза офицера, и даже не пыталась скрыть страх, бурлящий в крови. К счастью или, к сожалению, мы находились в самом дальнем тупике ярмарочной улицы, нас не окружали полицейские конвои и любопытные жители Мюнхена.
– Боже мой! Как же мне теперь торговать? – раздался досадный вздох со стороны старика. Кряхтя и пыхча он, стоя на коленях, пытался собрать все лежащие на брусчатке пряники с приятным ароматом.
– Можете не беспокоиться, я все оплачу, – заявил офицер на немецком, обратившись к бедному торговцу. – Фройляйн поможет вам собрать товар.
Он вновь вонзил в меня холодный взгляд, убедился, что мое испуганное выражение лица не представляло угрозы, и медленно разжал изнывающее от мужской силы запястье. Я тут же опустилась на колени и, сглотнув слезы, дрожащими руками принялась поднимать пряники в виде смешных человечков, посыпанных сахарной пудрой. Некоторые из них были безжалостно раздавлены подошвой, но основная масса была свободно разбросана на брусчатке. После унизительного сбора пряников под строгим контролем офицера, он расплатился со стариком моей месячной зарплатой и вновь устремил сосредоточенный взгляд в мою сторону.
– Пойдете сами или применить силу? – с издевкой спросил он, вскинув бровь. – Если вновь окажете сопротивление, одену наручники.
Он не стал дожидаться моего ответа и последовал вперед. Сделав несколько шагов, офицер оглянулся, и я тут же рванула вслед за ним, пытаясь отогнать мысли о побеге. Сложилось впечатление, что он читал мысли, знал каждую крупинку моей жизни и предугадывал каждое последующее действие с моей стороны…
Я не знала, кому довериться и что делать дальше.
От мысли, что Мюллер прямо сейчас повезет меня на виселицу, кожа покрывалась ледяными мурашками, а душа летела в пропасть.
Мы шли по ставшей уже знакомой ярморочной улице к каруселям и проходили мимо торговых палаток с ворохом аппетитных запахов. Шли практически рука об руку, делая вид, будто ничего не произошло. Люди продолжали тщательно выбирать рождественские поделки, откусывать традиционную немецкую выпечку в виде крендельков, и обмениваться свежими новостями.
– Пожалуйста… – вымолвила я продрогшим голосом. Я не знала, что говорить дальше, жалобное слово само слетело с уст, когда мы были на пол пути к аттракциону. Я не знала, как убедить его оставить меня в живых. – Пожалуйста… я должна спасти сестру. Ей плохо без меня…
Я шла и смотрела прямо перед собой, уловив, топот его черных кожаных сапог. Он долго и напряженно молчал, тогда я мгновенно схватила его локоть, сжав плотную шинель. Мюллер остановился и бросил короткий неоднозначный взгляд на мою руку, затем поднял сосредоточенные синие глаза в сочетании с нахмуренными бровями.
– Если люди вокруг что-то заподозрят, вам же хуже будет, – тихо проговорил он сквозь зубы, бегло оглядев мимо проходящих немцев.
Тогда я тотчас же разжала пальцы, но продолжила оттягивать плотный рукав его шинели, словно маленький ребенок, просящий у матери кусок сахара. Мне было совершенно плевать на людей вокруг. Единственный человек, который мог убить меня или, как ни странно, помочь мне с Анькой, стоял прямо передо мной. Я ничего не потеряла, если бы попросила помощи.
– Я готова… готова поменяться с ней мест. Она там не выдержит, я знаю, – пролепетала я дрожащим голосом. – В доме у фрау Шульц ей будет намного лучше… Я знаю, вы можете… отправьте меня в прачечную… прошу, пожалуйста…
Последние слова я произнесла шепотом, ощутив, как слезы прозрачной пеленой застилали взор. Он раздраженно выдохнул и крепко сжал челюсть, но все же избегал моего молящего взгляда до последнего. Я не знала, как мы выглядели со стороны, да и некогда мне было думать об этом. Мы наверняка, не вписывались в привычную скучную жизнь чопорных немцев, которые не выносили ссор из избы и натянуто улыбались друг другу.
– Вы же можете это сделать, правда? – все никак не унималась я, вновь дернув его за рукав. – Пожалуйста, помогите…
– Оберштурмбаннфюрер, добрый день! – веселым голосом воскликнул пузатый мужичок в компании дамы средних лет. – Давно не видел вас. Как здоровье вашей матушки?
– Спасибо, все замечательно, – с натянутой улыбкой ответил Мюллер, а я тут же отпустила его рукав под любопытным взглядом немецкой дамы.
– Не познакомите нас с невестой? – хихикнула женщина, стреляя глазами в сторону офицера.
Я же оцепенела, ощутив, как щеки зарделись красным пламенем, и тут же стыдливо опустила взгляд на каменную брусчатку. Мюллер прочистил горло, слегка опешив от неудобного вопроса, но тут же взял себя в руки.
– Фройляйн Китти сегодня немного… не в настроении. Как-нибудь в другой раз, – вежливо отказал он, натянув дежурную улыбку.
– Хорошо, гер Мюллер, будем ждать вас на ужин, – словил на слове пузатый господин с лучезарной улыбкой. На прощание он слегка приподнял шляпу, офицер ответил тем же жестом.
– До свидания, фройляйн Китти, – загадочно произнесла напоследок дама, озарив меня доброжелательной улыбкой.
Еще с минуту мы молча смотрели им вслед. После Мюллер тяжело выдохнул, на мгновение пустил в мою сторону привычный волчий взгляд, и зашагал вперед в сторону знакомого аттракциона.
– И зачем я только назвал ваше имя… – недовольно пробубнил он, пока я пыталась угнаться за его размашистым шагом. – Завтра уже пол города будут знать об этом… инциденте.
– Знать, что у вас есть невеста? Вас это так смущает? – удивилась я. – Я могу сказать всем, что это неправда… если вы поможете мне найти сестру и поменять нас местами…
– Вы не в том положении, чтобы ставить условия и уж тем более угрожать мне, – раздался его грубоватый надтреснутый голос.
– Я всего лишь хочу, чтобы нас поменяли местами! – воскликнула я, чем привлекла внимание мимо проходившей женщины. – Уверена, вам ничего не стоит…
– Я не буду это делать по одной простой причине, – Мюллер неожиданно остановился и из-за высокого роста будто бы навис надо мной, угрожая своим грозным видом. – Фрау Шульц и Артур не переживут вашего ухода. Мальчик вновь перестанет разговаривать и замкнется в себе, а у фрау слабое сердце, и оно не выдержит, если все повторится вновь. Ее супруг, гер Шульц, заменил мне отца, а Альберт стал мне как брат, поэтому их семья для меня как родная… и я не прощу себе, если с ними что-то случится. Особенно по моей вине.
Я стояла и растерянно хлопала глазами, вглядываясь в его лицо. Из его слов я уловила три главные вещи – он меня не убьет из-за малыша Артура и будет до последнего прикрывать мое истинное положение в обществе, но и помогать тоже не собирается. Означает ли это, что однажды я смогу воспользоваться положением и сбежать к Аньке?
Я вдруг невольно отвела взгляд в сторону карусели и ужаснулась: на ней каталась очередная партия десяти детишек, и Артура среди них не было. Даже когда я пересмотрела детские лица во второй и третий раз.
– Артура нет, – заключила я опустошенным голосом.
Мюллер пустил в мою сторону недоуменный взгляд, а затем и сам принялся рыскать по толпе людей, окруживших аттракцион. Как только он убедился в правоте моих слов, тут же выругался на немецком и рванул в сторону карусели. Мужчина разворачивал каждого ребенка, который восторженно наблюдал за аттракционом. Я бежала вслед за ним, пока он расспрашивал работников и близстоящих женщин о мальчике. Люди неопределенно пожимали плечами и растерянно оглядывались по сторонам. Тогда офицер созвал ближайший патруль полицейских и приказал передать остальным искать потерявшегося ребенка.
Я мысленно билась в истерике, подходя к каждому человеку, который попадался на пути.
– Светлые волосы и кожа, глаза голубые, шесть лет, зовут Артур, – как мантру вторила я, натыкаясь на растерянные лица людей.
Они махали головой, пожимали плечами, кто-то и вовсе молча обходил меня стороной, но ответ одной полноватой женщины и вовсе шокировал:
– Фройляйн, вы описали типичного мальчика арийского происхождения. Я могу указать на любого из них, и он будет точной копией вашего, – в открытую усмехнулась она. – Вы лучше за детьми следите, а не торгуйтесь на ярмарке.
Я растерялась, отступив от язвительной ухмылки женщины на два шага назад. Ощутив, как меня кто-то потянул за локоть, я сдавленно пискнула и через мгновение едва ли не врезалась в грудь офицера Мюллера.
– Вы идете со мной патрулировать близлежащие улицы. Патрули прочешут всю ярмарку, – скомандовал он на русском, уловив мое бледное от страха лицо. – И только попробуйте сбежать от меня в очередной раз. Артур потерялся по вине нас обоих, поэтому и расхлебывать будем вместе.
– Удивительно, что вы не обвинили меня во всех смертных грехах, – недоумение сорвалось с губ, прежде чем дошел смысл самих слов.
– Я не такой изверг, каким вы меня возомнили, – безразличным тоном ответил он, продолжив всматриваться в каждого ребенка на улицах Мюнхена.
«Но от вашего молчаливого согласия гибнут люди на моей Родине», – подумала я, но решила промолчать, чтобы не нагнетать обстановку. Вместо этого задала другой интересующий меня вопрос.
– Откуда вы так хорошо знаете русский?
– А я обязан перед вами отчитываться? – ухмыльнулся он, продолжив выглядывать знакомые черты мальчика в мимо пробегающих детях. – И только попробуйте сказать об этом кому-то из девушек. Особенно Ольге, она чрезмерно болтлива, в этом я уже убедился.
– Никто не знает о том, что вы говорите на русском? Даже фрау Шульц? – удивилась я, пытаясь угнаться за ним. – Очень жаль… Лëлька бы до потолка прыгала, если бы узнала вашу тайну…
Но он решил тактично промолчать в ответ на мое праздное любопытство. Около часу мы молча обходили две улицы, усыпанных старинными историческими зданиями. Никто из прохожих даже близко не видел Артура, и я уже начинала откровенно нервничать. Мое состояние тут же передалось и непоколебимому Мюллеру. Он несколько раз снимал серую офицерскую фуражку, нервозно запускал пальцы в волосы, взъерошив светло-русые концы, устало проводил ладонью по лицу, скурил три сигареты и всеми силами избегал моего взгляда.
И когда отчаяние уже подкатывало к горлу, вызвав неприятную тошноту, позади раздался долгожданный спасительный голос:
– Китти-Митти!
Артур радостно завопил что есть мочи на всю улицу, я молниеносно обернулась, и все внутри сжалось от неизвестности и ужаса. Мальчик бежал в нашу сторону в одной бежевой рубашке и коричневых носочках по влажной брусчатке в самый разгар декабря. Он тут же сжал меня до хруста костей, и я испустила тяжкий вздох, ощутив, насколько продрогли его руки.
– Артур, где…где твоя одежда?! – ужаснулась я, оглядев его с ног до головы. – Что… произошло?
– Юнгер манн, где твои шляпа, пальто и обувь? – обеспокоенно спросил Мюллер, сняв офицерскую шинель.
Через пару мгновений теплая серая шинель с двумя рунами СС уже свободно свисала на худощавых плечах мальчика, а офицерская фуражка красовалась на светлых волосах, свисая и едва не перегораживая мир вокруг. Мужчина, оставшийся в одном легком кителе, не раздумывая, тут же взял ребенка на руки, чтобы тот больше не наступал на холодную брусчатку босыми ступнями.
– Китти, Алекс, я познакомился с веселыми друзьями! – восторженно воскликнул Артур, похлопав по спине офицера три раза. – Вот они!
Мы с Мюллером как по команде оглянулись и обнаружили банду из пятерых мальчишек лет десяти-двенадцати за сотню метров от нас. После того, как Артур воскликнул и ткнул пальцем в их сторону, они заметно напряглись и еще быстрее рванули вперед с краденой одеждой ребенка в руках.
– Это не друзья, Артур, – рассерженно произнес офицер, не сводя с них глаз, и тут же громко оповестил ближайший патруль полиции. – Поймать воров!
Все то время, что мы шли до машины, мне было безумно горько и обидно за Артура. Обида затмевала разум и выходила в виде не поддающихся контролю слез. Я вытирала их тыльной стороной ладони и беззащитно шмыгала носом, чем только привлекала внимание мальчика. Пару раз в утешающем жесте он дотронулся до моего плеча, пока Мюллер нес его на руках, а я все недоумевала, как можно обокрасть и оболгать такого наивного ребенка…
Полиции не удалось догнать преступников и Артур остался без одежды буквально посреди улицы. Несмотря на то, что декабрь в Баварии был по-настоящему теплый в сравнении с нашими морозами и ежедневными снегопадами, погода на улице стояла такая, словно осень была намерена продолжаться ближайшие три месяца. Дожди были примерно три-четыре раза в неделю, но благодаря занимательным решеткам, встроенным в брусчатку на каждой улице, что в городах, что в пригородах, луж на дорогах не было. Все осадки чудесным образом стекали в эти решетки в неизвестном направлении.
Следующие два часа мы проездили по городу в поисках детской одежды в ателье – возвращать матери сына в подобном виде Мюллер категорически не хотел, да и вопросов ненужных возникло бы множество. А в том случае, если мы привезем Артура в целости и сохранности, то у фрау Шульц возникнут вопросы исключительно касаемо нашего позднего возвращения.
На поиск подходящей одежды, нужного размера, да и в целом, ателье, в котором был в наличии хоть один комплект, ушло еще около двух часов. Наконец, спустя бесконечное количество времени, Артур стоял перед нами в обновленном коричневом пиджаке, поверх которого было накинуто черное пальто, а на ногах красовались новенькие блестящие ботиночки темно-коричневого оттенка. Детской шляпы ни в одном ателье не оказалось, поэтому пришлось обойтись без нее. Офицер отдал приличную сумму, и вскоре мы уже ехали в машине в сторону Эрдинга.
За окном смеркалось. Об крышу автомобиля падали крапинки дождя, а на стеклах оставались лишь едва уловимые разводы. Как только Мюллер разгонялся, дождь с удвоенной силой барабанил по переднему стеклу машины, а как сбавлял скорость, он тут же затихал.
Артур заснул на моем плече, и я аккуратно уложила его себе на колени, чтобы уберечь от нескончаемой тряски. Я медленно поглаживала его пшеничные волосы и утирала мелкие слезинки с щек, некоторые из них падали на новую одежду мальчика, оставив небольшие темные круги. Ткань еще пахла новизной и на ощупь была весьма не из дешевых.
– Ни слова Фрау Шульц о том, что произошло, – вдруг раздался суровый голос офицера с водительского сиденья, отчего я испуганно дернулась. – Для нее мы загулялись на рождественской ярмарке.
Я коротко кивнула, хотя он продолжал смотреть на дорогу, даже не собираясь поворачивать голову в мою сторону. Мой молчаливый ответ его полностью устроил, и я решилась задать очередной интересующий вопрос.
– Что это были за мальчики и что они будут делать с одеждой Артура? – спросила я, надеясь, что за тарахтением мотора Мюллер услышит мой лишенный блеска голос. – Она ведь совсем им мала…
Я не видела его лицо, но готова была поклясться, что именно тогда он забавно ухмыльнулся.
– А вы не так глупы, – произнес он спустя минуту молчания. – Они… как это по-русски… беспризорники. Их родители почти наверняка евреи и погибли в лагерях… или доживают там последние деньки. Каким-то образом им удается убегать и прятаться от правительства. Выживают они благодаря подачкам сердобольных немцев. Но зачастую грабят людей, особенно на массовых мероприятиях. А костюмчик Артура уже наверняка продали за копейки какому-нибудь бедняку, который не может себе позволить купить своему ребенку новую одежду из ателье. Ну или выкрали ее для своих младших братьев и сестер, чтобы те не замерзли холодными ночами.
– Какой ужас… – пробубнила я, мысленно представив кошмар, в котором изо дня в день приходилось выживать бедным детям. – Зачем столько смертей? Ради чего…
Офицер заехал на территорию усадьбы семьи Шульц, заглушил мотор и развернулся в мою сторону с непроницаемым выражением лица. Его глубокие синие глаза в тот момент казались темного, практически черного кровожадного оттенка, и от этого я на мгновение перестала дышать.
– Вы спрашиваете это у того, кто носит немецкие погоны? – его глаза с сомнением сощурились. – Осторожнее с вопросами, не забывайте в какой стране вы находитесь…
Я испугалась его грозного голоса, но виду не подала.
– Артур, сынок! Боже мой, наконец-то! – с обеспокоенными криками выбежала фрау прямиком из дома. – Куда же вы запропастились? Я едва не сошла с ума!
– Все в порядке, фрау Шульц, Артур просто не хотел слезать с каруселей, а Китти не могла насмотреться на рождественскую ярмарку, – убедительно соврал Мюллер, предельно осторожно беря на руки спящего мальчика.
Я последовала за ними.
– Маменька… маменька… мы уже дома? – вдруг проснулся Артур со взглядом беззащитного слепого котенка.
Офицер тут же опустил мальчика на ноги и тот лениво потер глаза.
– Милый, пойдем, я уложу тебя спать, – ласково проговорила женщина, погладив ребенка по спине. – Пожелай Китти и гер Мюллеру доброй ночи.
– Доброй ночи! Мне очень понравилось с вами гулять, я обязательно еще раз попрошусь у маменьки в Мюнхен…
После того, как дверь за хозяевами захлопнулась, мы обменялись неловкими взглядами. Я посмотрела испуганно-настороженно, а он на меня с безразличной ухмылкой. Я подумала тогда, до чего же Мюллер противоречивый человек… Внешне выглядел как неприступная стена со стальной выдержкой и ничем не прикрытым безразличием, но при этом безмерно трепетно относился ко всем членам семьи Шульц, а значит умел любить и сострадать. Он был хорошо воспитан и к каждому относился по-человечески, но при этом служил в СС, имея офицерский чин. Он с хладнокровием соблюдал все законы Третьего Рейха, служа в полиции, но в буквальном смысле закрывал глаза на то, что остарбайтер свободно разгуливал по улицам города без хозяина и узнаваемой нагрудной нашивки.