Кристина Вуд
Катарина
– Меня Олей звать. Ласкаво просимо на ферму Розенхоф. Пойдемте со мной, я вам все покажу.
Офицер Мюллер коротко кивнул в сторону дома, терпеливо дождался, пока мы зайдем вовнутрь, и только после этого снял серую офицерскую фуражку и зашел вслед за нами.
Немецкий дом встретил нас богатым убранством, высокими внушительными потолками, невероятной чистотой и соблазнительным ароматом свежей выпечки. Любой предмет интерьера имел свое место и определенное предназначение. Не было захламленности, отсутствовали предметы, которые могли бы показаться лишними на первый взгляд. Признаться честно, я не знала предназначения и половины из них…
Первое что меня удивило – стационарный телефон. У них в доме находился персональный стационарный телефон. Для советских граждан тогда это было непосильной роскошью. А второе – туалет в доме. Не на улице рядом с сараем в привычном для нас понимании, а прямиком в доме! Да еще и совмещенный с раковиной для умывания и глубокой ванной в одном помещении! Таких ванных комнат в доме было аж две – на первом этаже для прислуги, а на втором для членов семьи.
Под ногами располагались богатые ковры разнообразных форм и размеров, а где-то поблизости тикали большие настенные часы. Практически на каждой стене висели портреты членов семьи кисти неизвестных художников, а на камине в гостиной и комодах в коридоре из дорогого темного дерева красовались детские фотокарточки троих детей: от фотографий в нелепых детских костюмчиках до уже совсем взрослых юноши и девушки.
– Гер Мюллер, известно ли что-нибудь о Фридрихе и Áльберте? – раздался взволнованный голос фрау из гостиной. – Я ужасно переживаю и не сплю ночами, когда не получаю от них весточку больше трех недель…
– Вынужден огорчить, фрау Шульц, но корреспонденция с восточного фронта задерживается на неопределенный срок…
Офицер проследовал в гостиную, продолжив непринужденно беседовать с хозяйкой дома.
– Вы откуда прибыли-то? Сегодня привезли вас? – спросила Ольга, ведя нас обходными путями на второй этаж по винтовой лестнице. – А звать-то вас як? Мы вот с Танькой из Одессы приехали, уже як три месяца тута.
Она все тараторила, расспрашивала и снова тараторила, и половину ее вопросов я пропускала мимо ушей. Ася пыталась ответить хотя бы на половину из них, но вопросов у Оли становилось все больше.
– Как приехали? То есть, вас не насильно угнали? – удивилась Аська.
– Тю, господь с тобой! – усмехнулась Ольга, махнув рукой. – В Одессе еще в начале войны началась агитация работ в Германии. Говорили, мол, платить исправно будут и поболе, чем в колхозе… и жизнь рóскошна будет. Вот мы и уехали. А що нам там ловить-то было? Все заводы и фабрики разбомбили, работы нет. А вас-то що, насильно угнали?
– Вообще-то, да, – ответила я, когда мы прибыли в небольшую спальню на втором этаже, в ней находились четыре простенькие односпальные кровати и несколько прикроватных тумбочек.
– Та ти що! – показательно удивилась Ольга, и тут же отвлеклась от беседы, махнув рукой в сторону спальни. – Тута мы с Танькой спим, теперь все вместе будем ночувати. Кидайте чемоданы и раздевайтесь, пойдем дальше.
Я первой проследовала к свободной прикроватной тумбочке из темного дерева, сняла пальто и задвинула чемоданчик под кровать. Ася последовала моему примеру, с восхищением оглядев уютное убранство комнаты.
– Вот это да! – удивленно протянула она. – Какие шторки с бантами красивые, а окна какие прочные! Такой приятный коврик под ногами… о-о-о… а плед на кровати какой мягкий! А матрас какой!.. У нас в Свибло такого дома даже у самого председателя не было!
– Не переживай, подруга, мы тоже в первый день зашли сюди и рты пооткрывали. Ничего, к хорошему быстро привыкаешь, – усмехнулась Оля, стоя возле дверей. Переплетая руки на груди, она оценивающе разглядывала наши вещи. – Больно красивое пальто у тебя, Катруся. Жених подарил небось?
– Нет у меня никакого жениха, – невзначай ответила я, продолжив аккуратно складывать оставшуюся одежду в тумбочку.
– А що так категорично? Здесь-то нареченого быстро найдешь, – Ольга расплылась в самодовольной улыбке. – Взять даже нашего офицерика… – девушка томно вздохнула и плюхнулась на кровать, опираясь ладонями об матрас. – Алекс… ну Сашка по-нашему то бишь… Молодий, красивий … а глаза-то у него какие…а звание-то какое…
– Какое такое? – с сомнением спросила Аська, чуть ли не с открытым ртом глядя на Олю.
– Та кто ж его знает! У фрицев черт ногу сломит в этих званиях, – Ольга коротко усмехнулась, с важным видом закинув нога на ногу. – И дураку понятно, що в его подчинении находится человек сто, как минимум! А может и в три раза больше! Еще и машина имеется с собственным шофером! То бишь, не последняя людина он в городе…
– Да какой же он молодой! – удивленно возразила Ася. – Старше нас лет на десять, не меньше, если не на пятнадцать. Да еще и такой холодный, будто всем немцам законом запретили улыбаться. Не знаю, как ты, Катька, но у меня от одного его взгляда кровь стынет в жилах…
Я делала вид, что меня тот разговор ни капельки не интересовал. Поэтому молча разбирала оставшиеся вещи, оставив Асю без внимания.
– Тю, а тебе що вчерашнего школьника подавай? – в открытую засмеяла Ольга. – Та и не хладний он вовсе, а сдержанный, як и все немчуги. Если бы ти знала, як он нашей фрау помогает, тут же язык за зубами-то попридержала!
– И как у тебя только совести хватает заглядываться на тех, кто убивает наш народ? – с презрением бросила я, когда томные вздохи Ольги, посвященные немецкому офицеру, уже начали откровенно раздражать.
Девушка встала с кровати и без особой на то надобности поправила белый фартук, гордо вздернув подбородок.
– Наивные вы еще дивчины, многого не знаете. Вот поживете здесь малехонько, тогда и разговор будет инший. А сейчас пойдемте, я вам еще не все успела показати.
Я выдохнула с облегчением, когда Ольга, или как ее называет хозяйка дома Хельга, продолжила наше увлекательное путешествие по немецкому дому. За несколько минут до этого она вручила нам запасные платья горничных, принадлежащие ей и ее напарнице Тане. Мы с Асей тут же натянули черное платье из прочной ткани, прикрывающее колени, и помогли друг другу аккуратно завязать белоснежный фартук.
Оля показала все помещения в доме, куда нам ежедневно придется захаживать: прачечная, кухня, столовая, гостиная, спальни хозяев и других работников фермы, игровая младшего сына фрау Шульц, ее кабинет и даже музыкальную гостиную. Под конец мы выбрались на задний двор, где, собственно, и располагалась сама ферма, распластавшаяся на несколько гектаров земли. На поле под закатным мартовским солнцем пахали несколько мужиков. А в закрытой беседке в десяти шагах от дома находился седовласый старик в белоснежной рубашке, серыми штанами на подтяжках и странными загнутыми усищами. Он объяснял что-то мальчишке лет шести с копной пшеничных волос, пока тот гипнотизировал книгу взглядом и нетерпеливо стучал подушечкой указательного пальца по столу. Но как только мы прошли мимо беседки, направляясь в сторону поля, мальчик внезапно встрепенулся и подскочил на ноги, с любопытством разглядев нас издалека.
– Китти! – вдруг неистово прокричал он.
Мы втроем как по команде обернулись, кто испуганно, а кто ошарашенно.
– Бог мой… що же творится-то такое… – что-то невнятное пробубнила Оля.
– Китти, я здесь! Это я, Áртур! Ты помнишь меня? – мальчик сорвался с места и за считанные мгновения прибежал к нам. Когда он внезапно заключил меня в крепкие объятия, я опешила, испуганно замерев на месте. – Я так скучал по тебе, Китти. А ты по мне?
Глава 4
Прежде я никогда не задумывалась о случае, который мог наглухо ввести меня в ступор. Такое оцепенение, что ни слово сказать, ни пошевелиться не можешь, словно в страшном сне. Когда руки и ноги скованы невидимыми кандалами, а губы склеены с такой силой, что любые попытки пошевелить ими ограничиваются лишь сухим напряжением.
В голове витал бесконечный рой вопросов. Почему мальчик назвал меня Китти? Кого он во мне узнал, о чем спрашивал, что говорил? Я видела его впервые, у нас не могло быть ничего общего!
– Китти, почему ты в форме горничной? – не унимался Артур, продолжив стискивать меня в объятиях. Его голубые глаза, чистые как небесная гладь, смотрели на меня с неподдельным восторгом, еще больше вводя в ступор. – Ты так выросла…
– Господи, Катя, что…
– Áртур! Бог мой, сынок! – жалобно прокричала фрау Шульц, перебивая Асю. Женщина буквально выбежала из дома, за ней поспешила молодая блондинка. – Мой маленький малыш, ты заговорил! Господи, спасибо тебе! Я так счастлива…
Фрау обессиленно упала на колени перед сыном, принимаясь целовать его лоб, щеки и даже запястья. С ее глаз брызнули горячие слезы, дыхание стало прерывистым, но она продолжила осыпать поцелуями сына. К ней тут же прибежала девушка в схожем с женщиной одеянии, обеспокоенно оглядывая всех присутствующих.
Мой обескураженный взгляд словил офицер Мюллер, который вышел на задний двор вслед за хозяйкой. Некоторое время он стоял неподвижно, внимательно разглядывая каждый миллиметр моего тела со свойственным ему хищным прищуром. А я стояла на месте, словно прикованная к земле, и боялась моргнуть, сделать лишний вдох и выдох, пошевелиться…
– Маменька, маменька, прошу вас, встаньте! – блондинка была на грани отчаяния и некоторое время безуспешно пыталась поднять фрау с колен. – Все хорошо… я прошу вас… Пожалуйста, вам нельзя нервничать…
– Маменька, почему вы не сказали мне, что Китти вернулась?! – с детским удивлением спросил Артур, отодвинув мать от себя. – Вы хотели расстроить меня? Вы же знаете, как я ждал ее возвращения! Амалия, и ты тоже молчала? Почему вы все молчали?
– Мальчик мой, как я счастлива, что ты заговорил… Я так молилась, так молилась за тебя, – фрау Шульц продолжала вторить одно и тоже, пропуская слова сына мимо ушей.
– Маменька, все хорошо. Пройдемте в дом, я заварю ваш любимый успокаивающий чай, – хрупкая Амалия в изумрудном платье из плотной ткани попыталась поднять мать за локоть. – Хельга, помогите же мне! Артур, пойдем скорее, матушке нужна наша помощь!
Они без конца и края что-то говорили, шептали, кричали на чуждом немецком, а я не знала, как вести себя, продолжив испуганно стоять на месте. Я вообще мало что понимала в тот момент.
Не успела ошарашенная Ольга сдвинуться с места, как на помощь Амалии вовремя подоспел офицер Мюллер, который невольно стал одним из свидетелей развернувшейся ситуации. Он сопроводил семью в дом, и перед тем, как окончательно затеряться в просторном убранстве немецкой усадьбы, оглянулся в последний раз. Его подозрительный и изучающий взгляд с малой толикой осуждения задел меня до глубины души, кольнул в самое сердце без единого слова. И я искренне не понимала в чем была моя вина.
– Що произошло?! – недоуменно воскликнула незнакомая девушка в платье горничной, выбежавшая на задний двор, когда семья уже благополучно добралась до дома. – Лëля, что стряслось? Генри сама не своя… я не поняла она смеялась или ревела навзрыд…
Девушка была здоровее меня и вдвое больше по весу. Тучное тело и массивные ладони напоминали фигуру моей матери. А лицо ее имело пухлые и даже местами неправильные черты. Маленькие тонкие губы терялись на фоне курносого носа, кончик которого был слегка вздернут, щеки пухлые, но цветущие ярким румянцем, а также крупные темные брови и высокий лоб.
– Танька, ти не представляешь! – тут же завопила Ольга, направившись в сторону напарницы. – Малой-то заговорил! Ой, кстати, знакомься, це пидмога наша. Катруся и Ася, из Пскова к нам пожаловали.
– Та ти що? И вправду?! Ну надо же такому случиться, – удивилась Татьяна, поправив черную как ночь густую косу. – Приятно познакомиться, я Тата. Рада, що до нас завитала пидмога. Пойдемте, дорогие, без нашей помощи паны не управятся.
– А кто такая Генри? – недоуменно спросила Ася, когда мы направились в дом.
– Генри? Так це хозяйка наша, Генриетта ее звать, – ответила Тата, сверкнув в нашу сторону тепло-карими глазами. – Хорошая женщина, не бьет нас, как других остарбайтеров, даже хвалит иногда.
– Остар… байтеров? – поинтересовалась я, пытаясь правильно произнести новое слово.
– Ну, немцы як называют, тех, кто прибыл с Востока. Восточные рабочие, то бишь по-нашему, – сообщила Тата, разгладив белый фартук. – Вам же выдали нашивки с буквами «OST»? Ну вот. Большинство наших ребят пашут на фабриках, заводах, шахтах и содержатся практически в не человеческих условиях. Поэтому нас сам бог послал к нашей фрау. Немногим так везет. Она нас и кормит хорошо и даже подарочками на Рождество балует, не бьет и жалованье не задерживает.
– Та що ти мелишь? Хорошая, ага… – возразила Ольга, переплетая руки на груди. – Ти що забыла, як она наказывала меня в первый месяц? Я чуть было с голодухи не померла!
– Сама виновата, Лëлька, нечего было характер свой паршивый показывать. Любишь ти преувеличивать, – укоризненно произнесла Татьяна, вступив в дом.
– Ага, тетка она озлобленная… и бесчувственная, как и все немки! – недовольно пробубнила Оля. – Муж ейный и сын старший на войну ушли, вот она и агрится на нас. Мол из-за нас они там жизнью рискуют. Тьфу!
– Ти не права, Лëля, немки практичные, сдержанные и очень хорошие хозяйки, – заметила Таня. Она завернула за угол длинного коридора, ведущего в гостиную, откуда раздавалась немецкая речь. – Или ти забыла, як она многому научила тебя по хозяйству? А щи ти до цей делать могла, портки стирать, да картофан варить? Или тебе тильки немцев подавай? Ах, да, еще Сашку своего вспомни в десятый раз на дню…
Ася тут же испустила короткий смешок, прикрыв тоненькие бледные губы ладонью. И я не смогла сдержать улыбку в ответ на шутку Татьяны.
– Ой, ой… смейтесь, смейтесь! – обиженно воскликнула Ольга. – Вот увидите, я еще генеральшей немецкой стану…
– А що не женой фюфера ихнего сразу? – хихикнула в ответ Тата, но тут же спрятала улыбку, невольно натолкнувшись на выходящего из гостиной Мюллера. – Ой, гер офицер, энтшульдигунг.
Мужчина на ходу надевал серый офицерский китель, представ перед нами в обыкновенной белоснежной рубашке с расстегнутым воротом и черными подтяжками на плечах. Едва не сбивая с ног Татьяну, он вовремя уклонился в сторону и бросил на нас мимолетный взгляд пронзительных синих-синих глаз. Затем отстраненно кивнул, надев серую фуражку с враждебным серебристым орлом на аккуратно-подстриженную копну светло-русых волос.
Танька слегка склонила голову перед мужчиной и проследовала в гостиную. А Ольга вдруг выпрямилась, вздернула подбородок из-за более высокого роста Мюллера, и с сияющей улыбкой на устах молча поприветствовала офицера. А мы с Асей обменялись пугливыми взглядами и шагнули в гостиную вслед за Татой.
– Добре, що он русского не знает, – шепнула черноволосая украинка с растерянной улыбкой на лице. – А то сейчас бы нам попало за упоминание в разговоре того самого…
Мы вчетвером зашли в гостиную и выстроились возле камина в одну шеренгу, словно морковь на грядке, ожидая указаний. Фрау Шульц обессиленно разлеглась на дорогой старинной софе в синий цветочек, а ее дочь встала перед ней на колени, удерживая мать за обе руки, и каждую минуту спрашивала о ее самочувствии. Мальчишки в гостиной уже не было, вероятно, его забрал тот мужчина, что сидел с ним в беседке.
– А что ты сказала ему? Вы уже понимаете немецкую речь? – шепотом поинтересовалась я у Татьяны. – И почему они называют Мюллера «гер»?
– Я без понятия чего они вставляют этот «гер» куда не попадя. Видать принято у них так, а мы только следуем их правилам, – Таня отстраненно пожала плечами. – Первые недели мы вообще ничего не понимали и общались с фрау жестами, а потом постепенно свыклись и научились понимать некоторые ее приказы. Теперь я могу уже с уверенностью отвечать панам короткими фразами, а иногда даже и предложениями. Было сложно перестраивать украинский говор на немецкий лад, но другого выхода у нас не было… не им же учить наш украинский…
– «Гер» это господин по-нашему. Такое же обращение как фрау или фройляйн, только к мужчине, – с уверенностью сообщила Ася. – И к военнослужащим принято обращаться по званию, а не просто господин или офицер.
– Та у него такое сложное звание, что пока его выговоришь язык сломаешь! – Танька в шутливой форме махнула рукой. – Поэтому и не произношу, щоб не позориться.
– Вот те на! – удивилась Ольга, всплеснув руками. – Ти що по-ихнему шпрехаешь?
– Моя мама учительница немецкого языка… была, – с грустью ответила Ася на чистом немецком. Она понуро опустила взгляд на темный старинный паркет. – Хоть где-то он мне пригодился…
– А с офицериком моим поможешь разговор поддержать? – тут же встрепенулась Оля, с надеждой в янтарных глазах взглянув в сторону Аси.
– Хельга, – вдруг раздался тихий голос Амалии. – Будь добра, принеси плед со второго этажа, фрау очень замерзла. И принеси чашечку чая, он уже настоялся.
Ольга мгновенно подскочила, покорно кивнула молодой хозяйке и тут же побежала в сторону лестницы.
– Кто из вас двоих говорит по-немецки? – спросила блондинка, обращая взгляд в нашу с Аськой сторону. Она продолжала стоять на коленях на ледяном полу, с нежностью поглаживая руку матери.
Лицо девушки было достаточно миловидным, с благородными чертами и буквально с первого взгляда выдавало ее юный возраст. Она была точной копией матери: такой же точеный профиль, нос с заостренным кончиком, тонкие светлые брови, большие светло-голубые глаза, маленькие губы, бледная кожа и волосы необыкновенного светлого оттенка, словно лучи солнца.
– Я, фройляйн Шульц. Меня зовут Ася, – тут же отозвалась подруга.
– Прошу тебя, Ася, догони гер Мюллера и попроси его вызвать доктора, – сдавленным голосом произнесла Амалия.
Ася коротко кивнула и тут же последовала указанию молодой хозяйки. Но я все же успела уловить в ее глазах отголоски испуга перед молодым офицером.
Спустя несколько минут, когда фарфоровая чашка с чаем была в руках у фрау Шульц, теплый плед с красивым витиеватым узором покрывал ее дрожащее тело, а все остальные горничные стояли со мной плечом к плечу, молча ожидая новых указаний, в гостиную зашел офицер Мюллер. Он немедля снял головной убор и взглянул на Амалию.
– Доктор прибудет в самое ближайшее время, – хладнокровно отчеканил офицер, словно отдал очередной приказ. – Вам помочь довести фрау Шульц до спальни?
– Благодарю, – с усталой улыбкой произнесла девушка, сверкнув небесно-голубыми глазами в сторону мужчины. – Алекс… прошу вас, останьтесь с нами ненадолго. Мне и матушке с вами намного спокойнее.
– Я бы с радостью, но мне нужно вернуться в штаб. Служба, сами понимаете…
– Подойди ко мне…
Фрау Шульц, которая все это время сидела неподвижно и бесцельно смотрела на пепел в камине, вдруг подала голос и указала рукой в мою сторону. Я недоуменно покосилась на Асю, ожидая от нее перевода, а она лишь слегка подтолкнула меня рукой вперед. Пару шагов спустя я оказалась напротив немецкой помещицы и практически плечом к плечу к офицеру Мюллеру.
Женщина потянула дрожащие руки, чтобы ухватиться за мою кисть.
– Милая, кем бы ты не была до этого, отныне ты будешь Китти, – тихо произнесла она сдавленным голосом. – Ради моего сына… Я четыре года молилась, чтобы он заговорил, чтобы сказал мне хоть слово… назвал маменькой.
Ее взгляд светло-голубых глаз – в точности таких же, как у ее детей – был полон печали и вселенской скорби. Лицо с правильными чертами и тонким заостренным носиком, еще полчаса назад было бледным как мел – не восстановилось от слез. Заплаканные красные глаза, синие уставшие веки, розоватые щеки, дрожащие руки и слегка потрепанная прическа из русых волос, собранная в когда-то бывший элегантный пучок – буквально все являлось наглядным свидетелем ее эмоционального срыва.
Я лишь нервозно улыбнулась, не в силах отвести от нее взгляд.
– Я не понима…
– Áртур узнал в тебе свою троюродную кузину. Он был очень к ней привязан… Но после ее смерти… четыре года назад он перестал разговаривать, – тихо проговорила женщина сквозь слезы. Ее тонкие бледные губы искривились и задрожали от наплывающих эмоций. – Китти была ровесницей Амалии. Вы с ней даже чем-то похожи. Ей было всего тринадцать, когда ее… – Генриетта прикрыла лицо дрожащей рукой, сглотнув слезы. – Он просто не хочет осознавать, что Китти больше нет. Я прошу тебя, не отвергай моего Артура! Он очень умный и… необычный мальчик. Я верю, что мы выкарабкаемся и перерастем этот трудный период… Я знала, что сам Господь нам пришлет помощь, я верила… Я молилась ночами и верила!
Я с недоумением оглянулась в сторону Аси, одними глазами прося у нее помощи с переводом. Подруга тут же выложила все, что только что произнесла фрау. Глаза мои от удивления округлились, и женщина тут же крепко сжала мою ладонь, опасаясь другого ответа.
– Пожалуйста! Я прошу тебя… умоляю! – отчаянно взревела женщина, глядя мне в глаза. – Я сделаю все… Ты будешь выходить с ним в город, я буду меньше загружать тебя хозяйством… Я… я буду больше платить тебе! Только прошу… будь рядом с моим сыном!
– Катька, дура, соглашайся! – прошипела Ольга позади.
Подобное бурные переживания со стороны Генриетты, которая на первый взгляд выглядела как типичная сдержанная и строгая немка, меня поражали и обескураживали до глубины души. Вероятно, она настолько любила сына, что была вынуждена переступить через все свои убеждения, снять маску чопорной немки и слезно умолять какую-то девчонку из России стать его нянькой. Я не знала, как поступить, что сказать и вообще, как такое могло со мной случиться?
– Простите, я не знаю…
– Нет, нет, нет! Молю тебя…
Фрау Шульц резко подскочила с софы и, сквозь настилающую пелену истерики, попыталась опуститься на колени, но Амалия вовремя остановила мать, схватив ее за локти.
– Маменька, вам не хорошо… скоро прибудет доктор, пройдемте в спальню, – раздался пугливый тоненький голосок фройляйн Шульц.
Но женщина не слышала умоляющие просьбы дочери и продолжила крепко стискивать мои руки ледяными ладонями. Ее голос дрожал, тело лихорадочно знобило, а покрасневшие безумные глаза, полные слез и отчаяния, надолго врезались в память. Я почувствовала, как крепкие мужские руки опустились на плечи и аккуратно оттащили меня от фрау Шульц. Офицер Мюллер сразу же принялся помогать Амалии поднимать Генриетту на ноги, и от этой удручающей картины у меня задрожали колени. Мне стало бесконечно жаль бедную женщину, поэтому я громко выкрикнула, чтобы она наверняка услышала:
– Хорошо, я согласна!
Бесконечная суета голосов на мгновение прекратилась и, все трое с недоумением взглянули в мою сторону. Лицо Генриетты исказилось в гримасе боли, а затем она чуть было не рухнула на пол из-за подкосившихся ног, но Мюллер и Амалия вовремя подхватили ее.
– Она согласна, фрау Шульц, – тихо произнес офицер, наклонившись в ее сторону. – Все хорошо. Пройдемте, вам нужно отдохнуть.
На лице женщины просияла слабая улыбка, такая, на которую хватило сил. После она позволила сопроводить себя до спальни на втором этаже. Я мысленно выдохнула, осознав, что практически все то время не дышала.
– Господи, что сейчас было?! – недоуменно воскликнула Ася, приложив руку ко лбу.
– Ну и повезло же тебе, Катруся! – торжественно заявила Оля, похлопав меня по плечу. – Жить будешь, да горя не знать… еще и в город выходить…
– Тильки попробуй после этого сказать, що наша фрау жестокая! – упрекнула подругу Танька, скрестив руки на груди. – Она вполне себе могла с силой заставить Катрусю быть нянькой малому. Могла бы голодом морить, избивать или в поле отправить работать до изнеможения. Но нет, она считает нас людьми! Ну и сына, конечно же, любит. А теперь пойдемте, надобно со стола нам убрать после панов, да и самим отужинать пора.
После упоминания ужина желудок предательски заурчал, и я вспомнила, что кормили нас жидкой похлебкой аж несколько часов назад. Девушки немедля последовали в столовую, а я еще с минуту приходила в себя после случившегося, и только спустя пару минут побежала вслед за ними.
Отужинали мы тогда небольшой порцией пюре из картофеля и целых двести грамм серого хлеба за раз! В тот день нам наконец удалось ощутить вкус долгожданного черного чая с нотками мяты впервые за два месяца.
– А Ванька и Колька що, ужинать совсем не будут? – поинтересовалась Ольга, собирая остатки посуды со стола.
– Та они позже будут, дел невпроворот на поле, – отозвалась Танька, намывая грязные тарелки в большой чугунной раковине на кухне.
– Ух ты! – удивленно воскликнула Ася, допивая чай. – Так непривычно видеть, как посуду в раковине моют, а не в тазах!
– Светлая ти душа, Асенька, – усмехнулась Оля. – Много тебе еще здивування предстоит. Це чудо чудное называется центральное водоснабжение. Неужто у вас в Пскове и отродясь такого не було?
– В Пскове оно есть уже давно, а вот в деревнях и селах… не провели еще, – тут же ответила я, удерживая в руках чашку горячего чая.
– Ася, фройляйн Шульц послала за вами, – вдруг позади раздался суровый голос офицера Мюллера.
Я вздрогнула то ли от неожиданности, то ли от испуга, когда услышала его речь. Честно признаться, я думала офицер уже уехал. Но он стоял у дверей, удерживая в руках офицерскую фуражку. Лицо его было непроницаемым, а синие глаза казались темными. При этом он будто не решался проходить вглубь кухни… или господину с подобным званием заходить в помещение рабов было столь омерзительно…
– Я? А, хорошо, я… я сейчас подойду… – прощебетала Ася растерянным голосом. От испуга она мгновенно подорвалась со скамьи и случайно задела локтем тарелку, отчего в помещении раздался грохот посуды.
Подруга залпом допила чай и рванула в сторону лестницы мимо мужчины в погонах. Он проводил ее отстраненным взглядом, затем надел серую фуражку с вражеским орлом и мельком оглядел оставшихся горничных. В тусклом свете лампы, висящей над обеденным столом, его глаза казались какого-то черного, кровожадного оттенка, отчего по спине пробежались неприятные мурашки. От его хищного взгляда все внутренности сжались до размеров изюма, и я тут же отвела глаза в сторону.
– Гуте нахт, офицер Мюллер, – бархатистым голосом пропела Ольга, когда мужчина уже развернулся в сторону лестницы.
Он остановился спиной к нам, оглянулся через плечо и произнес тихим хрипловатым голосом:
– Доброй ночи, Хельга.
Девушка воодушевленно просияла и смущенно прикрыла лицо ладонями с иссохшей от долгой работы кожей.
– Вы слыхали? Слыхали, як он произнес мое имя? – восторженно воскликнула Оля, с мечтательным взглядом накручивая кончик рыжеватой косы. – Хельга, – она в шутливой форме попыталась изобразить офицера, понизив голос на два тона.
– Господи, Лëль, ну, когда ти уже поймешь, що не нужна ти ему! – с ноткой раздражения сказала Таня, закатив глаза. Я собрала все остатки посуды с деревянного стола и подоспела к ней на помощь, вытирая чистые тарелки сухим полотенцем. – Та ти пойми, не будет он на остарбайтерше жениться, дурья твоя голова! К тому же, судя по его повадкам, он не из простых крестьян!
– Та ти що? – возмущенно пропела Оля, упирая кулаки в бока. – А я докажу тебе обратное! Вот увидишь…
– Ага… ага… – с недоверием произнесла Тата, подавив смешок. – Ну, посмотрим.
– Та ти просто завидуешь мне, ага!.. – мысленно сделав только ей известные выводы, вдруг изрекла Ольга, а подруга ее тут же рассмеялась в ответ, на мгновение запрокинув голову. – Да… он же смотрит на меня по-другому! Не так як на тебя… и даже не так як на фройляйн Шульц! Слыхала? Даже доброй ночи мне желает!
Я испустила короткий смешок.
– Боюсь огорчить тебя, но, по-моему, он на всех смотрит одинаково безразлично.
– Вот-вот, – кивнула в ответ Тата.
– Ой, та що ти знаешь, Катруся? – махнула рукой Ольга. – Ти здесь всего-ничего, а мы-то уже як три месяца! А що вы тут осуждать меня вздумали, а? Я посмотрю на вас, когда вы влюбитесь без памяти… и не посмотрите кто це будет Федька с соседней фермы или фриц в погонах!
– Лично я ни за что даже смотреть не стану в сторону немцев, тем более солдат и офицеров! – я обернулась к Ольге с полотенцем в руках. – Ни за что и никогда! Они людей наших убивают, родителей, братьев, сестер!
– Ох, не зарекайся, Катька! – Оля укоризненно потрясла указательным пальцем перед моим носом, сверкнув глазами янтарного оттенка. – Война неизвестно, когда кончится, а ти находишься у чужий краини, где тебе придется выживать в послевоенное время. Думаешь, тебя на батькивщини будут с распростертыми объятиями встречать?! Шиш! – девушка показала фигу. – Для коммунистов ти теперь враг народа, предатель батькивщини и немецкая подстилка! Думаешь, им будет дело до тех, кого насильно угнали в Германию? Тех, кто всю войну работал на немца и жил среди немцев?! Если ти и вправду так думаешь, то мне тебя жаль. Многого ти не знаешь, Катруся!
– А ты за себя говори! – возмущенно воскликнула я ей в лицо. – Не я родину предала и добровольно поехала в Германию в числе первых! Мне нечего скрывать и стыдиться!
– Если ти так любишь родину, що же тогда не сбежала от немцев? Що же ти тогда не утопилась и не застрелилась, лишь бы не поехать во вражескую страну, а?!
Я сжала кулаки, ощутив, как кровь закипала в жилах от злости, раздражения и ее слов.
– Довольно! – громко крикнула Татьяна, встав между нами двумя. – Лëлька, а ну быстро похлебку накладывай для хлопцев, нечего нападать на Катрусю в первый же день! А ты, Катька, приступи освободившиеся кастрюли с половниками мыть. Ишь чего, устроили тут! Хотите, чтобы наша фрау услышала вас и лишний раз разволновалась?
После командного тона Таньки, мы проглотили внутреннее раздражение и молча приступили к работе, но в воздухе по-прежнему сгущалось электрическое напряжение. Когда все грязные кастрюли превратились в чистые, Таня выдала мне кусок мыла и белое как снег мягкое полотенце, и я мигом поспешила смыть с себя всю накопившуюся грязь.
Ванная комната на первом этаже, предназначенная для прислуги, встретила холодным ночным воздухом. Меня удивило, что там была небольшая высокая форточка, и мне пришлось приложить усилия, чтобы дотянуться до нее и захлопнуть. Для меня как для человека, который все восемнадцать лет прожил в сельской местности, было дико смотреть на унитаз и глубокую белоснежную ванну в одном помещении.
После быстрого принятия душа со странной лейкой, который ни в коем разе не сравнится с привычной баней, я протерла запотевшее зеркало. А затем распустила влажные светло-русые волосы, распластавшиеся по всей спине, со спадающими прохладными каплями на концах. Сквозь запотевшее влажное зеркало я уловила свое захудалое лицо: вместо румяных круглых щечек появились заостренные скулы, в светло-голубых глазах уже давно погас огонек надежды, оставив после себя болезненные синяки под глазами и безжизненный взгляд. Казалось, исхудал даже курносый нос, кончик которого стал заостренным, а тонкие губы, которые еще до этого не красовались своей припухлостью и ярким цветом, стали еще более иссохшими и бледными.