Кристина Устинова
Клуб для молодых писателей
Вот только не хотел Иосиф признаваться себе, что на самом деле боится брака. Надо сначала отучиться, обосноваться, а потом уже и свадьбу играть.
– Ну? – сказал Ульрих.
– Я согласен.
Он улыбнулся.
– Хорошо, только это строго между нами.
Они пожали друг другу руки и вернулись в помещение. Жозефина, которая за все время даже не притронулась к чаю, облегченно вздохнула и выпила полчашки, а Йозеф поднял бровь: мол, неужто целехонький? Однако Иосиф не обратил на него внимания и с улыбкой слушал торжественный тост Ульриха в честь первого дня рождения клуба.
Глава 2
«Восстанем ж наконец!»
6
Прошло две недели, и, по словам Иосифа Яффе, он уже окончательно стал своим в клубе для молодых писателей. Йозеф заметил в арендаторе перемену: исчезла та чопорность и педантичность, однако ныть по поводу бритв на одной полке поэт не перестал, зато делал это через раз. Времени на такие мелочи теперь уходило меньше: с понедельника по пятницу учеба допоздна, а по выходным – клуб. Репутацию поэт заработал хорошую; с Ульрихом он общался даже если и не так дружелюбно, как при первой встрече, то хотя бы без неприязни. Друзей особо не прибавилось, Иосиф общался с другими творческими личностями просто и непринужденно, без привязанности. Вот только не все гладко: на третьей неделе произошла стычка с одним человеком.
Как-то раз Иосиф вернулся на полчаса позже обычного. Йозеф сидел на этот раз не один, а возле бородатого мужчины, который толще и старше его в два-три раза, одетого в клетчатую рубашку и комбинезон сверху. Собеседник постоянно улыбался, обнажая выбитый сбоку зуб. Приятели обнимались, икали и пили пиво; на полу лежало пять пустых бутылок. При виде арендатора Йозеф улыбнулся и поманил его пальцем.
– Эй, иди сюда! Давай выпей с нами. Знакомься, Фундук.
– Здоров-с, князь! – со свистом прогремел гость и сам же расхохотался; его смех напоминал камнепад.
Иосиф нахмурился и потоптался на месте. Он не без отвращения смотрел на ковер, весь в свежих пятнах от пива, и вдыхал характерный запах.
– Здравствуйте. Нет, я пошел в свою комнату.
– Э, погоди. – Йозеф поставил бутылку и подошел к нему, приобнял за плечи. – А чего ты такой печальный?
Иосиф махнул рукой.
– Да так, неважно.
– Признавайся. Мы с Фундуком их быстренько…
Йозеф показал кулак, друг закивал.
Поэт понял: от них так просто не избавишься, так что вздохнул и уселся на диван.
– Впервые в жизни меня обвинили во лжи – это самое скверное оскорбление для любого писателя!
– В какой лжи? – сказал Йозеф.
– В обычной. Я прочитал стихотворение о рабочих, а одна особа назвала его лживым и слишком вычурным.
– Соизвольте-с прочитать-с, – сказал Фундук.
– Ну ладно. Он называется «Обращение к капиталистам». Слушайте:
Рабочий класс не любит вас,
Рабочий класс не должен вас
Кормить.
Мы работаем на вас,
А вы нам: «За НРП!»
Но я скажу лишь так:
Нужны мы вам, а не НРП.
Вы – властелин богатства,
А мы – его рабы.
Но мы хотим от государства
Поддержки, помощи и любви.
Знаю, конец не за горами,
Возложит он на вас венец,
И придет всему конец:
Гнету, смраду, голоду.
Восстанем ж наконец!
В наступившей тишине Фундук встал и так громко захлопал в ладоши, что позади него затрясся шкаф.
– Браво! Браво! Всеми руками-ногами «за», есть такая проблема-с.
– А в чем здесь смазливость? – сказал Йозеф. – Ну да, строчку про «поддержку, помощь и любовь» со стороны НРП я бы убрал, но в чем проблема-то? Как есть, голая правда жизни.
– Увы, нет, – сказал Иосиф и вздохнул. – Тут просто у нас одна есть дама, зовут ее Джута. Она вообще, похоже, не любит меня.
– Господи, да плюнь на эту сучку!
– Я бы плюнул, если бы она не была главным редактором клубной газеты «Известия». По сути… по иерархии она второй человек по старшинству после Ульриха, его правая рука, и достаточно много людей, кто к ее мнению прислушивается.
– И чего, у них своего мнения вообще нет?
– Даже если есть, многие из газеты боятся его высказывать, не хотят с ней связываться.
– Так и плюнь на это.
– Но я хочу попасть в редакцию. Мне интересно, хочется тоже быть как можно ближе к клубу.
– А я считаю-с, – сказал Фундук, – это потому, что она опасается, – ИК! – как бы ты чего такого не написал-с. Сразу после выпуска в массы все закроют-с.
– Нет, клуб пишет исключительно для себя, и наши газеты, как правило, не покидают его стен. Я читал пару выпусков, которые Министерство пропаганды и цензуры просто не пропустило бы. А насчет Джуты – я и не думал, что она такая категоричная.
– Почему она на тебя так-с?
– Потому что я не просто так рассказывал ей стихотворение; оно должно было стать моей «визитной карточкой» в редакцию. А Джута просто разгромила меня!
– Значит, ты ей нравишься-с.
– Если бы так… Это еще ладно, она меня лжецом представила. Говорит: «Мол, не пахал и теперь что-то вякаешь про работу! Иди лучше и сам поработай, я-то вот в пекарне третий месяц уже работаю по восемь часов, сама знаю, что такое труд». Я же не оставил ее слова просто так и пообещал, что устроюсь.
Фундук неожиданно вскочил и всплеснул руками.
– Надо же-с: три месяца в пекарне – только подумать-с! А я-то, я уже двенадцать лет-с как на гробу своем несу, разгружаю товары на фабрике-с. И ничего, терплю-с!
Он с грохотом плюхнулся в кресло, несколько книг с полок упали, и Иосиф даже вздрогнул от столь внезапной вспышки, уставился на Йозефа. Тот улыбнулся, положил руку ему на плечо и сказал:
– Не сердись, просто сегодня у нас тоже был трудный день.
– Вы что, работали?
– Да, решили взять подработку на сегодня, чтобы заработать пару лишних монет. Там сейчас такие страсти происходят! Короче, вот, послушай.
И он рассказал. Уже давно на их фабрике по производству мебели ходили слухи о том, что начальство собирается увеличить продолжительность смены с восьми до десяти часов в день. Сначала их не воспринимали всерьез, это были просто грязные сплетни, на которые мало кто обращал внимания. Но неделю назад начальство, а именно директор Даммер, подкрепил слухи, пожаловавшись на то, что рабочие не всегда успевают выполнить ежедневную норму, а поставки в магазины не могут ждать. Тогда один из этаких «грязных сплетников» напрямую, при всех задал вопрос: «Так что же вы будете делать? Неужели увеличите нам рабочий день или сократите обеденный перерыв? Черт возьми, мы же работаем до седьмого пота!» (Тем более точных указаний в законе относительно трудового дня нет: только не более двенадцати часов для любого графика работы, не считая суточных смен). Все в полном молчании повернулись к Даммеру, тот лишь пожал плечами и сказал: «Поживем – увидим». Послышалось недовольство, претензии и возмущенные возгласы, однако директор молча удалился, и на этой неприятной ноте лекция закончилась.
Бунта никакого не последовало, однако сплетни стали все навязчивее и грязнее: обещают то обеденный час урезать, то сделать суточную смену без перерыва на сон, то вообще пойдет сокращение недовольных работников. Вчера – то есть в пятницу – директор развеял все сомнения и сообщил о сокращении обеденного перерыва с шестидесяти до тридцати минут. Йозеф и Фундук не участвовали в дальнейших событиях, но вскоре стали невольными свидетелями того, как небольшая банда из их же смены направилась в кабинет Даммера. Тот подготовился, выставил всю охрану, которая пропустила только самого тихого человека. Он от лица всех рабочих, всего пролетариата и Интернационала направился к директору, а вернулся печальный и с новостью: «Он говорит: еще одна выходка – и всерьез задумается о продлении рабочего дня». Воинский дух испарился, бунтари ушли, а Йозеф с Фундуком решили пока не вмешиваться. Ну и черт с ним, решил Ренау, велика ли потеря? Но Фундук считал иначе и загорелся идеей забастовки; сказал, что завтра специально выйдет на подработку. Он оставался тверд в своем намерении, сколько бы Йозеф ни призывал его к голосу разума. «И чего мы добьемся? Все равно отдохнем только в гробу». – «Всегда есть шанс на лучшее-с».
Короче, Фундук взял подработку, а Йозеф не хотел это пропустить и надеялся все же вразумить друга.
Итак, сегодня они вышли на работу. До рабочих из другой смены уже долетели последние известия, они также возмущались, ходили к директору – как раз под предводительством Фундука. Все закончилось не очень хорошо: он разгорячился и едва не сломал руку одному из охранников. Даммер вызвал полицию, Фундука арестовали и приговорили к пятнадцати суткам исправительных работ, пригрозили штрафом. Завтра ему надо прийти в участок – и некому больше восстания поднимать!
Иосиф слушал всю историю молча, вникая в каждое слово, а между тем в голове созрел план: пойти работать на фабрику, поучаствовать в забастовке и написать стихотворение, да такое, чтоб оно встало у Джуты поперек ее глотки!
Под конец рассказа у Йозефа слипались глаза, а Фундук давно храпел в кресле. Иосиф отправился в комнату, но еще долго смотрел в потолок, обдумывая свой хитрый план.
7
На следующее утро Фундук ушел, а Йозеф отходил от похмелья, чуть ли не окунувшись в чан со льдом. Иосиф застал его на кухне, изложил свой план и попросил номер Даммера. Йозеф поджал губы.
– Нет, я, конечно, могу тебе и номер дать, и все такое; тем более как раз у нас не хватает рабочих, но оно того стоит? Сейчас не самое лучшее время, чтоб туда соваться, да и ты… ну, не совсем подходишь, я так думаю.
Уголки губ поэта опустились вниз.
– Почему?
– Это тяжелая работа, там надо мешки таскать. Ты будешь потом приходить, валиться с ног от усталости. Для начала лучше устройся в библиотеку или куда-нибудь еще, там уж ты будешь как рыба в воде.
– Вот еще! Я что, по-твоему, не мужик? – Он обнажил руки и показал бицепсы. – Видал?
Йозеф прыснул.
– М-да, трясусь от страха… Ладно, коль хочешь, дам номер. Только ты, это, потом не жалуйся.
Глаза Иосифа заблестели; перспектива утереть Джуте нос не оставляла его в покое, заставляла кровь бурлить. Поэт сразу же позвонил Даммеру и договорился о собеседовании. Встречу назначили на сегодняшний день, на воскресенье, и он отправился на фабрику. Она представляла собой типичное серое здание, где запах древесины смешался с по́том и копотью, горелым и едва ощутимым ароматом гуляша из столовой. Было необычайно жарко, не спасали даже настежь открытые окна, а потолок и вовсе полностью почернел от копоти. Директор, невысокий человек с бородкой и в очках, провел с неопытным студентом беседу и предложил перетаскивать мешки с различными материалами. Пять дней в неделю, по два часа во второй половине дня – как студенту. Зарплата – пять марок в месяц, две авансом. Не разойдешься на широкую ногу, но зато на нужды хватит, решил поэт и согласился.
С радостной вестью он вернулся к Йозефу. Тот усмехнулся, но не стал ничего говорить.
Иосиф направился в клуб и рассказал об устройстве. Ульрих в наступившей тишине нахмурился.
– Там, по слухам, скоро забастовка будет.
– И что? Все равно пойду.
– Ну, удачи.
Вдруг подала голос Джута Хелльберг, невысокая девушка, на пять лет старше Иосифа. Ее круглое лицо с пухлыми губками все время кривилось, тонкий носик морщился, на лоб ниспадали светлые пряди. Она сказала:
– Какой тебе в этом прок, Иосиф? Думаешь, лучше писать станешь?
– Думаю, что да, – сказал поэт и улыбнулся. – По крайней мере у меня будет опыт.
– У меня такой опыт уже третий месяц…
– Зато у меня намечается забастовка, а это прекраснейший сюжет для истории.
Джута неожиданно улыбнулась.
– Ладно. Предлагаю тебе, Яффе, пари: ты поучаствуешь в забастовке и напишешь статью от первого лица, не более трех страниц. Мы не принимаем большие объемы. Ты должен уместить все события забастовки и описать с субъективной точки зрения – и тогда я твою статью опубликую на стенде, а ты можешь сотрудничать со мной. Согласен?
Она протянула ладонь. Иосиф без колебаний пожал ее.
– Да, согласен.
8
На следующий день по приходе после института на работу новичку выдали комбинезон – старенький, застиранный, с дырками. Иосиф поморщился и кое-как напялил на себя униформу, на ощупь напоминающую то ли жесткую бумагу, то ли засохшую тряпку. Как только поэт вошел в цех, сразу встретил Йозефа. Он поманил его к себе и указал на мешки со словами:
– Короче, те мешки в блок «А», где шитье, а вот эти – в блок «Г», там мусоросжигательная печь. Ну, работай!
Ренау похлопал его по плечу и ушел.
Первые десять мешков Иосиф оттащил в блок «А». Шесть из них оказались не такими уж и тяжелыми, наполненные подстилкой и пухом, а вот остальные четыре, набитые тканью, вымотали. Мешки для блока «Г», в которых оказалась гнилая древесина, сломанные пружины и погнутые металлические прутья, совсем измотали его. До поэта теперь дошло то самое предупреждение Йозефа. Далее последовали коробки с металлическими пластинами и другими материалами. Комбинезон слипся от пота и потемнел, мышцы под конец дня болели при малейшем движении, но Иосиф не жаловался – он знал, на что шел. «Ничего, – думал поэт, – зато буду сильнее и выносливее». Вдруг он уронил на ногу коробку и вспомнил все ругательства, которые не описывали даже самые темные классики.
…Домой Иосиф возвращался вместе с Йозефом, тот расспрашивал о первых впечатлениях. Поэт лишь отмахнулся, направился в душ и, так и не дойдя до комнаты, завалился на диван, сразу погрузившись в глубокий сон.
На следующий день все так же. На этот раз было тяжелее, чем вчера, ибо кости ломило от каждого движения. Ближе к обеду к Иосифу подошел Йозеф со словами:
– Сейчас начнется.
Поэт поморщился, поставил коробку на пол.
– Что? Забастовка?
– Да пошли же.
Подходя к блоку «А», Иосиф все отчетливее различал между стуками и шипением раскаленного металла возгласы и грохот. Толпа в двадцать пять человек собралась около кабинета директора и боролась с пятью охранниками. Чуть поодаль стоял на мешках Фундук, весь потрепанный и грязный, с палкой в руках, на которой прикреплена дощечка со словами: «Отдых и труд все перетрут!»
– …Мы не негры-с с плантаций, мы – работяги-с! Сейчас двадцатый век-с на дворе – век-с пролетариата и процветания Интернационала, – и мы должны терпеть такое средневековье? Нет, не позволим-с! Эй, Йоззи, иди сюда-с!
Йозеф с минуту стоял с открытым ртом и затем подошел к нему вместе с Иосифом.
– Откуда ты? Тебя же пять минут назад здесь не было. Ты сбежал с работ?
– Угу. – Фундук подмигнул. – Сбежал, пока полицай не видел-с. До этого так, созвонился с ребятами-с, договорились кой о чем. Те говорят-с, точно утвердили со следующей недели десять часов-с. Вот я сейчас здесь, долг выполняю-с.
– Ну ты дурак, товарищ! Если тебя поймают, посадят.
– И пусть. Тело заперто – душа свободна-с.
– Что ты несешь? – Йозеф наклонился к нему и поморщился. – Понятно все с тобой, тогда я не участвую в этом деле. Ну их к черту, еще и в тюрьме сидеть!
– И пусть! – Фундук махнул рукой и пошатнулся, однако устоял на ногах. – Эй, князь! Иди сюда-с!
Иосиф, который прикрывал нос от зловонного запаха коньяка, смешанного с пивом, переглянулся с Йозефом, тот пожал плечами. Поэт сделал шаг вперед, и Фундук вручил ему дощечку.
– На, держи-с. Мне нужно отлить-с.
Не успел Иосиф и рта раскрыть, как лидер забастовки удалился. Дощечка хотя и не очень большая, зато тяжелая, так что поэт поставил ее на пол, уперся подбородком и не двигался с места.
Однако рабочим уже не до лозунгов и криков. Толпа, будто опьяневшая от бунта, адреналина и желания отдохнуть, налегла на дверь, и та с лязгом и грохотом повалилась на пол. Из-за угла выбежало пять охранников, они пробирались сквозь толпу, один из них открыл огонь по воздуху. Немногие, в том числе Иосиф с Йозефом, пригнулись, поэт уронил дощечку. В этот момент толпа постепенно стала выходить из кабинета, неся на руках визжащего Даммера. Его лицо покраснело и опухло, очки съехали набок.
– Полиция, полиция! Отпустите меня, твари, я полицию вызвал!
Толпа улюлюкала и не упускала возможности дать ему подзатыльник или пощечину, кто-то разбил очки. Иосиф не понимал, куда рабочие понесли свой трофей, да так и не получил ответа. Входная дверь распахнулась, и в цех вместе с холодным уличным ветром вбежали десять полицейских с автоматами наготове.
– Руки за голову, живо!
Рабочие остановились, улюлюканье смолкло – даже Даммер перевел дух и сказал:
– Да отпустите уже.
Его поставили на землю, он подбежал к полицейским, спрятался за их спинами и в гробовой тишине пропищал:
– Они хотели меня убить!
Неожиданно другая дверь сбоку, где находилась уборная, отворилась и на пороге появился Фундук. При виде стражей порядка он поднял брови и прогремел:
– Чего-с? Вы еще кто?
Один из полицейских направил на него оружие.
– Руки вверх!
Лицо лидера забастовки побелело.
– А-а-а… Ни черта себе, чего здесь устроилось-с… Эй, ну что вы как истуканы-с? Вперед, вперед!
Но никто из рабочих не сдвинулся с места. Тогда Фундук с ревом набросился на ближайшего полицая и повалил того на пол. Раздался выстрел, тело Фундука обмякло, и противник отпихнул его в сторону, с нескрываемой брезгливостью стряхнул капли крови с кителя. Среди рабочих послышался сдавленный стон, и это стало сигналом: остальные бросились врассыпную, полицейские – за ними.
Йозеф опомнился первым; он схватил Иосифа за руку и повел к черному входу.
– Шевелись ты!
Поэт, белее смерти, плелся за Ренау, приговаривая:
– Фундука что… убили?
– Лучше о себе думай.
Йозеф с ноги выбил дверь. Влажная от пота кожа не ощущала ни ледяной ветер, ни моросящий дождь. Они пробежали мимо свалки, перепрыгнули через забор и выскочили на дорогу.
9
Прошло два часа. Иосиф и Йозеф успели согреться и перекусить. После обеда зазвонил телефон, и их пригласили в полицейский участок. Иосиф напрягся. «Ну вот, – подумал он, – сейчас сделают выговор за плакат. Вот тебе и поучаствовал в забастовке, называется!» Однако по приезде на удивление поэта никто с порога их не окружил, не надел наручники. Следователь, добродушный толстячок, который, даже вопреки всяким правилам, предложил закурить и попить чай, расспрашивал лениво и вяло, словно те сидели у него в гостях. Как оказалось, никто на них даже внимания не обратил во время стычки, однако в список рабочих смены они зачислены. Допроса не избежать. Иосиф и Йозеф почти не врали, говорили, что да, видели они забастовку, но не принимали в ней участия. Фундук жив, лежит в больнице с простреленным насквозь боком; скоро его арестуют, а потом суд. Скоро всего, его посадят.
И все же полностью выйти сухими из воды не получилось. Йозеф не мог долго отпираться и сказал о том, как слышал ранее о предстоящей забастовке. Иосиф тоже не отрицал вину. Следователь неожиданно изменился в лице и сказал:
– «Слышали» – значит, знали. Вы покрывали преступление, герр Ренау и герр Яффе, а это не есть хорошо, о нет. Поэтому с вас взыщут штраф. Благо никого не убили, иначе вы так просто не отделались бы.
Йозеф поморщился, осознавая одно: придется залезть в сбережения.
На следующий день и ему, и Иосифу пришло извещение от директора, что нужно срочно явиться. Он в мягкой, но настойчивой форме попросил написать увольнительную, и двум рабочим не оставалось ничего, кроме как подписать бумаги. Спустя несколько дней они узнали из газет: фабрика закрылась из-за массовых увольнений рабочих. Всем участникам забастовки вскоре пришло письмо с приглашением вступить в профсоюз, в котором, как позже выяснилось, состоял Фундук. Им пообещали помочь встать на биржу труда и, если необходимо, даже пособия выдавать. Йозеф же не состоял в профсоюзе и быстро записал туда себя и Иосифа. Штраф, кстати, арендодатель заплатил за двоих, и денег в банке сократилось на одну шестую. Иосиф отдал часть аванса, хотя полностью расходы его гроши не покрыли. Йозеф решил потратить силы и время на поиск работы. В пятницу, то есть через три дня после забастовки, они нашли вакансию: продавцы-консультанты в магазине сервизов. Иосиф ободрился: и работа не скучная, и платят немного больше, и не надо постоянно таскать тяжелое. Йозеф согласился, но скрепя сердце, ведь придется обслуживать людей.
На следующий день Иосиф направился в клуб. За те три дня без работы он тратил время на статью, старался быть максимально честным и притом кратким. Члены клуба встретили его по-разному: одни смотрели на него с уважением, другие – с недоумением. Джута сразу потребовала статью, и Иосиф с гордостью протянул три тетрадных листа, исписанных аккуратным почерком.
– «…Ф. обмяк, задавил полицейского своим громадным туловищем, но тот отпихнул его. Выстрел послужил сигналом для рабочих, и они в самую ответственную минуту разбежались, словно крысы…» – шепотом читала Джута, а за ее спиной стояли все главные сотрудники редакции.
Наконец Хелльберг вздохнула и сказала:
– Ладно, Яффе, признаю: я была не права. Ты принят.
В подтверждение своих слов она повесила рукописи на стенд и закрепила кнопками.
С этого дня Иосиф работал в клубной редакции «Известия».
