Кристина Генри
Дерево-призрак
3
Миссис Шнайдер целое утро разглядывала новых соседей из дома напротив сквозь щель в занавесках. Куда катится мир, раз мексиканцы могут переехать на приличную улицу, где живут приличные люди, даже не спросив у них разрешения. Они постоянно включали громкую музыку на испанском, кричали друг на друга на испанском и готовили что-то экзотическое.
«Если им так хочется есть странную еду и говорить на этом своем языке, почему они тогда не остались у себя, а приехали к нам и теперь забирают рабочие места у обычных американцев?» – возмущалась она.
Миссис Шнайдер знала, что взрослые из того дома в большинстве своем трудились на производстве консервированного чили, и считала, что это неправильно, хоть и не встречала никого, кто потерял бы работу из-за этих незваных гостей.
Это был вопрос принципа, решила она. А что, если бы настоящий американец захотел устроиться работать на завод чили и не смог бы по их вине? А один из этих мексиканцев и вовсе был полицейским! Миссис Шнайдер наблюдала, как мужчина – она так и не озаботилась запомнить их иностранные имена, – каждое утро забирается в патрульную машину. Кто вообще это допустил?
Иногда она видела, как Карен Ди Муччи, что жила ниже по улице, говорит с одной из тамошних женщин, а их маленькие дети даже играют вместе. Миссис Шнайдер хотела было предостеречь соседку, но потом решила, что не стоит. Карен может обидеться. Всем известно, что мексиканцы и итальянцы суть одно и то же, хотя миссис Шнайдер и вынуждена была признать, что еда у итальянцев все же получше.
Она не была расисткой. Негров она не ненавидела. Черных в Смитс Холлоу было очень много, и в них миссис Шнайдер проблемы не видела. Они все были хорошие, чистые, работящие ребята – ну, кроме Гарри Джексона, который в любое время дня и ночи ошивался в кабаке «Арена». Но его можно понять. Гарри был сам не свой с тех самых пор, как его жена скончалась от рака.
Миссис Шнайдер взглянула на часы и решила, что пора дойти до продуктового взять что-то на ужин. Ее муж умер от хронической сердечной недостаточности пять лет назад, и теперь женщина почти не готовила. Ей никогда не нравилось этим заниматься, и раньше она готовила лишь ради мужа, который любил домашнюю еду. Сама миссис Шнайдер ела как птичка: половинку сэндвича или чашку супа.
Не было никакого смысла ехать на машине в большой сверкающий супермаркет в соседнем городе, хотя ее соседка миссис Уолкер рассказывала, что там хорошие скидки. Кроме того, миссис Шнайдер нравилось стоять у прилавка и болтать с Фрэнком, чтобы быть в курсе «всех новостей», как она сама это называла.
Женщина взяла сумочку, дважды проверила, что заперла переднюю дверь (с этими иностранцами никогда нельзя быть уверенным) и вышла через кухню на небольшое заднее крыльцо.
Она сразу заметила мух – целую черную тучу, слишком большую для такого жаркого дня. Первой мыслью миссис Шнайдер было то, что у нее в саду сдох енот или лисица, а значит надо звонить в администрацию и вызывать службу отлова животных. Как и у многих жителей Смитс Холлоу, задний двор дома миссис Шнайдер выходил прямо в лес, так что не было ничего удивительного в том, что там иногда объявлялись дикие звери.
Ее муж установил по обе стороны от дома высокую ограду, «чтобы соседи не шпионили»: мистер Шнайдер был до крайности закрытым человеком и опасался, что, если кто-то заметит, как он жарит во дворе барбекю, и угостит его пивом, ему придется отвечать любезностью. Поэтому звери нередко терялись, заблудившись между перекрытыми дорожками, домом, гаражом и заборами.
Запах сумел просочиться в ее раздраженные мысли о службе по отлову животных – их всегда приходилось ждать целую вечность, что казалось миссис Шнайдер абсурдным, если учесть, каким маленьким городком был Смитс Холлоу, – и женщина прикрыла рукой нос и рот, судорожно глотая воздух. Запах был ужасный, даже хуже ужасного, и на секунду она предположила, что там умер целый олень.
Туча мух поднялась над покрытой травой небольшой канавкой, что пролегала у опушки леса. С крыльца миссис Шнайдер не было видно, вокруг чего роились насекомые, и она глубоко вздохнула.
Придется пойти посмотреть, но приближаться к источнику вони, чем бы он ни был, не хотелось. Однако женщина знала, что если позвонить в службу отлова животных с расплывчатым «что-то умерло у меня в саду», то дерзкая сотрудница диспетчерской Кристи Галлагер обязательно заявит, что они не имеют права посылать специалистов, пока не будут уверены в том, что дело именно в животном.
«Ну и нахалка», – сказала про себя миссис Шнайдер, используя выражение, которое всегда использовала ее мать, чтобы описать молодую наглую персону.
Женщина достала из сумочки белый хлопковый платочек, капнула на него немного духов Estée Lauder и прикрыла нос и рот.
Миссис Шнайдер собиралась было положить сумочку на крыльцо, но передумала. Кто угодно мог пробраться через ворота сада, пока она стоит к ним спиной, и сбежать с ее чековой книжкой и кошельком. В конце концов, район был уже совсем не тот, что прежде.
Крепко ухватив сумочку правой рукой, а левой прижимая к носу надушенный платок, женщина осторожно шагнула к черной жужжащей туче мух. Она так глубоко погрузилась в переживания о грядущих неудобствах – придется отложить поход к Фрэнку, пока служба по отлову животных не явится, – что и не заметила, как наступила на лужицу крови.
Миссис Шнайдер ощутила липкость под носком теннисных туфель, подняла ногу и увидела окровавленную подошву. Она скривила нос в отвращении. Этот зверь что, истек кровью прямо в ее саду? Придется выкинуть обувь, а ведь это были довольно хорошие туфли.
Теперь она внимательно следила за дорогой, выбирая, куда ступить между брызгами крови. Затем в ее периферийное зрение закралось что-то, что женщина не могла опознать. Точнее могла, но не хотела верить, что это действительно то, чем кажется.
Миссис Шнайдер охнула, подняла глаза и увидела то, что валялось впереди, – точнее, то, что валялось везде вокруг – выронила платок и начала кричать, и кричать, и кричать.
4
София Лопез закрепила простыню прищепкой и прокрутила веревку, чтобы повесить еще одну. Она считала, что не существует на свете ничего приятнее, чем спать на белье, просохшем на свежем воздухе в лучах солнца. Женщина вытерла пот со лба о предплечье. В такую жару все высохнет мгновенно.
– Мама, – ее старшая дочь Валерия стояла у сетчатой двери, ведущей на кухню, – можно мне зефирку?
София с подозрением посмотрела на девочку. Вал было одиннадцать лет, и она обожала ставить химические опыты, так что у матери были все основания полагать, что зефир та есть не планирует. Скорее всего, он превратится в липкую лужу на полу спальни или в столб дыма из окна.
– Для чего тебе? – спросила София.
– Ну… – ответила Вал, обводя ножкой узор напольной плитки. – Для одного, знаешь, эксперимента.
– Эксперимента, – без эмоций повторила София. – Для эксперимента требуется огонь?
– Ну… – опять ответила Вал.
Из глубин дома до Софии донеслись крики второй дочери Камилы, ссорившейся с двоюродным братом Даниэлем. Ребятам было по восемь лет, и выглядело так, будто им всегда одновременно хочется одного и того же.
– Иди погляди, что там у них, – сказала мать, возвращаясь к простыням.
– Но зефирки… – протянула Вал.
– Когда я закончу, ты мне расскажешь, что именно планируешь с ними делать, и тогда я решу.
Вал вздохнула и пошла разнимать сестру и кузена.
София поощряла увлечение старшей дочери наукой, но ей надоело постоянно опасаться, что однажды та спалит дом. Женщина мечтала отыскать какое-то место, где девочка могла бы ставить опыты, какие ее душе угодно, в идеале – под присмотром человека со степенью по химии.
Но в Смитс Холлоу таких мест не существовало. В Чикаго – возможно, но они уехали из Чикаго, чтобы всем было комфортнее, и теперь Валерия могла проводить опыты на заднем дворе, а не в тесной трехкомнатной квартирке.
Что бы там ни думала Старая Расистка из дома напротив про Софию, ее мужа Алехандро, его брата Эдуардо и его жену Беатрис, они не приехали из Мексики. Они родились и выросли в США, а их родители иммигрировали легально.
И я никогда ей об этом не скажу. Пусть думает, что хочет.
Алехандро десять лет отслужил в полицейском управлении Чикаго, а София, Эдуардо и Беатрис работали на заводе по производству печенья «Набиско» в юго-западной части города. Эдуардо и Беатрис с сыном Даниэлем жили напротив Софии и Алехандро – в одном многоквартирном доме в пригороде Блю-Айленд, и все они брали разные смены, чтобы следить за детьми.
Но взрослые всегда ощущали, что в городе им успеха не добиться: денег больше не становилось, и они даже не могли мечтать о покупке дома. А вот в Смитс Холлоу они жили всемером, но места все равно было несравнимо больше, чем в Чикаго. Уже одно лишь то, что у Камилы и Валерии теперь были свои спальни, помогало Софии не сойти с ума: еще одна ссора на тему «Почему ее вещи валяются на моей половине комнаты?» закончилась бы нервным срывом.
Большинство соседей отнеслись к семьям Лопез дружелюбно и были рады их видеть, и те быстро прижились в новом доме. Беатрис и Эдуардо нашли работу с зарплатой повыше на заводе по производству чили, а Алехандро без проблем устроился в крошечный местный полицейский участок. Он часто успевал заехать домой на обед и больше никогда не опаздывал к ужину: он говорил, что «в этом городе нет ничего, даже отдаленно напоминающего преступность». Темные круги, постоянно залегавшие у него под глазами во время бесконечных смен в Чикаго, посветлели. А София могла оставаться дома и следить за детьми, потому что ее доход больше не был столь необходим для семейного бюджета.
София, вешавшая белье, вынуждена была признать, что капля дегтя в бочке меда была: через дорогу жила Та Старая Расистка. Миссис Шнайдер всегда следила на ними сквозь занавески, как будто думала, что так ее не видно. И каждый раз, когда Старая Расистка выходила на дорожку перед домом, чтобы забрать почту, она так сверлила взглядом дом Лопез, как будто они украли ее пенсию.
Заслышав крик, София подумала было, что Даниэль опять поколотил Камилу. Ему много раз говорили, что не следует бить двоюродную сестренку, но их ссоры все равно обязательно заканчивались шлепками и ударами, если рядом не оказывалось взрослых. Камила тоже давала сдачи, но при этом умела профессионально делать вид, что виноват только Даниэль.
Младшая дочь была прирожденной актрисой, и каждая крошечная шишка, синяк или тычок заканчивались водопадом слез и мелодраматичными обвинениями в духе фильмов с Джоан Кроуфорд – или точнее того фильма про Джоан Кроуфорд, как он там назывался? Там были страшно наигранные эмоции, и, кажется, Камиле инструкции выдавал тот же самый режиссер. У Софии успел выработаться иммунитет к этим представлениям, но отца девочке удавалось обмануть – он не мог поверить, что его маленькая принцесса просто разыгрывает спектакль.
Женщина шагнула в сторону задней двери в дом, но остановилась. Кричали не внутри, а снаружи. Дети вышли на лужайку перед домом? Алехандро не стал отсоединять опрыскиватель от садового шланга, чтобы ребята могли порезвиться в воде в жару, но София не слышала, чтобы они поворачивали кран.
Вал вышла к двери – глаза круглые, за спиной сгрудились Камила и Даниэль.
– Что это было?
София покачала головой:
– Я думала, это вы.
Сказав это, она осознала, как глупо это звучит. Шум не был похож на детские крики: звуки бурного веселья или столь же бурных ссор. Этот крик был непрерывным, невероятно долгим и всеобъемлющим. Как можно кричать так долго и даже не сделать паузы, чтобы набрать в грудь воздуха?
– Оставайтесь тут, – приказала София.
В ту же секунду Камила попробовала оттолкнуть Вал, чтобы последовать за матерью – младшая была до ужаса любопытной, – но сестра ухватила ее за талию прежде, чем та успела сбежать.
– Эй! – возмутилась Камила и пнула сестру в голень каблучком.
– Ау! – крикнула Вал и уронила малышку на землю.
Камила упала и сразу начала выть, как будто сломала лодыжку.
– Довольно, – отрезала София и решительно взмахнула рукой. Ее родительский тон прозвучал так сурово, что Камила сразу прекратила притворно плакать и удивленно посмотрела на мать. – Вы все останетесь тут, пока я разведаю, что случилось, и вы ни шагу не сделаете из дома, или до конца лета будете сидеть по комнатам.
– Да, мама, – сказала Вал.
– Да, мама, – повторила Камила.
– Да, тетя София, – отозвался Даниэль.
– Я скоро вернусь. Если не приду через пятнадцать минут, звоните папе в полицию.
Вал обернулась и посмотрела на часы, чтобы начать отсчет. София знала, что с детьми все будет в порядке: младшие уже через пару минут забудут, куда она ушла, и вернутся к своим обычным занятиям.
Женщина обошла дом с левой стороны и вышла на дорогу. Гаража в доме Лопезов не было – только открытая полоска асфальта, растянувшаяся параллельно дому, от переднего двора и до заднего крыльца. Алехандро и Эдуардо подумывали организовать какой-то навес для автомобилей, хоть самый простенький. Из-за летнего зноя находиться в машинах было невыносимо.
Дойдя до почтового ящика у начала съезда, София остановилась, стараясь определить, откуда доносятся крики. Их дом находился в тупике, так что иногда эхо искажало звуки.
Других соседей, видимо, не было дома – или были, но их мало интересовал источник шума. София оказалась единственным человеком, что вышел на улицу, и капельки пота уже заблестели у нее на лбу.
«Это что, Старая Расистка?» – пробормотала она про себя. Женщина побежала на другую сторону улицы, подошвы ее кроссовок прилипали к раскаленному асфальту.
На полпути она абсолютно уверилась, что кричала именно миссис Шнайдер. Что способно так довести старуху? Софию немного раздражало, что ей приходится мчаться на помощь к человеку, презирающему ее и всю ее семью. Конечно, Иисус велел прощать, но ощущать тепло христианской любви к этой женщине было тяжело.
И все равно София знала, что не сможет оставить миссис Шнайдер в беде, даже если какая-то ее часть этого и хотела. И это при том, что София была уверена, что, загорись она, Старая Расистка даже плевка бы для нее пожалела.
Добравшись до крыльца миссис Шнайдер, женщина поняла, что крики доносятся из-за дома. Громкость их ничуть не уменьшилась, хотя голос старухи начал хрипнуть. Когда София сняла калитку заднего дворика с крючка, она впервые ощутила нотки тревоги. Это не просто дикая выходка старой женщины. Что-то не так.
Дверца с лязгом захлопнулась за Софией. Миссис Шнайдер стояла в задней части сада, где лес встречался с аккуратно постриженной травой. Старуха держалась прямо, будто кол проглотила, руки по швам. Ее сумочка валялась на земле, а в траве обессиленно трепетал белый платочек, этакая вялая капитуляция.
– Миссис Шнайдер, – позвала София.
Старуха резко прекратила кричать, словно кто-то щелкнул выключателем. Она повернулась, увидела Софию и указала негнущейся рукой в сторону канавы.
– Смотри, – закричала она, – смотри, что вы наделали! Раньше в этом районе было безопасно, а потом понаехали вы! Смотри! Смотри!
Софии показалось, что от бешенства она улетит в стратосферу. Женщина всегда была очень вспыльчивой и ненавидела это в себе, потому что не хотела служить подтверждением предрассудка о том, какая горячая у латиноамериканцев кровь.
– О чем ты, старая… – прошипела София. Она собиралась сказать «старая сука», потому что именно ей миссис Шнайдер и была – злобной старой сукой, – но запах наконец просочился сквозь пелену гнева, и женщина запнулась. – Что за?..
Она прикрыла рот и нос рукой, но это лишь будто заперло запах, и София закашлялась, подавляя рвотные позывы.
– Видишь? ВИДИШЬ? – кричала миссис Шнайдер, трясясь от праведного гнева, будто религиозный фанатик на проповеди. – Вот что происходит, если люди не знают своего места! Я знала, что в твоем доме одни воры да убийцы.
София больше не слушала, потому что разглядела то, на что указывала миссис Шнайдер, то, что источало этот удушающий запах, и земля ушла у женщины из-под ног. Кровь. Там было столько крови, а другие предметы было сложно опознать, но это явно что-то человеческое. Судя по количеству – принадлежащее двум людям.
– Мне нужно воспользоваться вашим телефоном, – сказала София, и ее голос звучал как будто издалека. – Мне нужно позвонить Алехандро.
Да, ей нужно позвонить Алехандро, он приедет на полицейской машине, вызовет «скорую», он знает, что делать.
София повернулась спиной к обезумевшей старухе и ее обвиняющему персту и двинулась к заднему крыльцу. Женщине казалось, будто она идет под водой и до лестницы было много-много миль.
– Не смей марать мой дом! – заорала миссис Шнайдер. – Не смей ступать своими грязными мексиканскими ногами на крыльцо, которое построил мой муж!
София ее проигнорировала. Ей нужен телефон, а телефон миссис Шнайдер ближе всего. Кроме того, ей не хотелось звонить из дома. Придется объяснять, почему полиция должна срочно приехать, и дети могли это услышать.
София уже открывала заднюю дверь, когда миссис Шнайдер бросилась к ней через лужайку.
– Проваливай! – вопила старуха. – А ну живо проваливай!
София отпустила дверь и повернулась к взбешенной миссис Шнайдер, которая взбежала на ступеньки и держала женщину за край шортов, будто планируя стащить ее с крыльца.
Где-то в глубине, под шоковым состоянием и ощущением нахождения под водой, в Софии все еще кипел гнев. Она пришла помочь этой кричащей женщине, а старая сука беспокоилась лишь о том, что ее дом «замарают».
София со всей силы влепила старухе пощечину. Шлепок эхом раскатился между ними, словно отголосок землетрясения.
– Я позвоню в полицию, – произнесла она тем тоном, которым говорила с детьми, когда они ее окончательно доводили. – Для этого я воспользуюсь вашим телефоном. И вы не будете орать, ругаться или как-то иначе мне мешать.
Миссис Шнайдер кивнула, усмиренная. Ее взгляд опустился на дешевые кроссовки Софии.
– Телефон прямо за дверью, – проговорила она. – Я думаю, я… подожду тут.
Она отвернулась от Софии и медленно опустилась на деревянные ступени крыльца. Миссис Шнайдер неожиданно стала выглядеть очень старой, лет на десять старше, чем еще несколько минут назад.
София вошла в дом и услышала, как старуха всхлипывает.
Телефон висел сразу за дверью справа. София подняла трубку и набрала рабочий номер Алехандро вместо 911. Она не хотела говорить с диспетчером. Она хотела поговорить с мужем. Хотела, чтобы он срочно приехал.
– Офицер Лопез, – ответил он.
– Алехандро, – произнесла София и с удивлением отметила, что ее голос дрожит. – Алехандро, срочно приезжай. Тут девочки.
– Соф? Что произошло? Что-то случилось с Вал или Камилой?
– Нет, – ответила она и глубоко вздохнула. – Не наши девочки. Какие-то другие девочки. Их двое, и их части тела разложены по всему двору миссис Шнайдер.
5
Лорен увидела, как ее мать и брат вышли из магазина Фрэнка и направились в «Лавку сладостей». Девочка скривила нос и на всякий случай отвернулась от окна, хотя вряд ли ее возможно было разглядеть в сумраке зала игровых автоматов.
Она стояла вместе с Мирандой, а та прижималась к Таду, предмету своих воздыханий с жирными волосами («И жирной кожей», – подумала Лорен), который совершенно не был похож на Мэтта Диллона.
По другую руку от Тада стоял его друг Билли, тоже не похожий на Мэтта Диллона, который был заинтересован в Лорен ровно настолько, насколько она – в нем, то есть ни капли.
Тад был полностью сосредоточен на последнем раунде «Чемпиона карате», и им всем полагалось полностью разделять его увлеченность. Лорен не понимала, почему им нельзя просто разойтись и каждому поиграть по отдельности, раз уж они в зале с автоматами, но Тад любил, чтобы у него была группа поддержки.
Билли кричал и хлопал в ладоши каждый раз, когда его друг наносил сопернику удачный удар, и видимо считал, что в этом и заключается его роль. Возможно, Тад катает в своей «Камаро» только тех, кто достаточно активно болеет за него во время игр. Миранда указала на машину, когда девочки заходили в здание, и Лорен бросилось в глаза, что парень даже не озаботился ровно припарковать ее.
Миранде явно не был интересен исход последнего матча. Ей больше нравилось тереться грудью о руку Тада во время игры, а тот не просил девушку отодвинуться, а значит, видимо, тоже получал от этого удовольствие.
«Что произойдет, если я уйду, не попрощавшись?» – подумала Лорен. Миранда сразу заметит или только тогда, когда захочет оттащить ее в туалет, чтобы подкрасить губы блеском и поболтать про Тада?
Девочка уже практически решила так и поступить – ускользнуть, не сказав Миранде ни слова, – когда вой сирен «скорой помощи» заставил всех оторваться от экранов и вытянуть шеи в сторону окон. Карета промчалась вниз по Мейн-стрит – само по себе удивительное событие в городе, где почти не бывало чрезвычайных происшествий, – но потом за ней проследовали машины полицейского управления Смитс Холлоу, и все начали перешептываться.
– Ух, интересно, что происходит, – сказал Билли.
– Надо поехать следом за полицейскими, – заявил Тад. Он выглядел так, будто был готов в любой момент бросить игру, выбежать на улицу и запрыгнуть в машину.
Лорен знала, что, если это случится, Миранда захочет присоединиться, и твердо решила, что сама с ними точно не поедет. Она не планировала оказаться взаперти в машине Тада, чтобы потом очутиться где-то, где ей совершенно не хотелось быть: в торговом центре в соседнем городе или в парке, на «Поле поцелуев». А Миранда так активно терлась о Тада, что «Поле» выглядело как наиболее вероятная перспектива, так что Лорен намеревалась сбежать, пока ей не пришлось целоваться с Билли.
– Они давно проехали, – сказал Билли. – Мы их не догоним.
– На «Камаро» догоним, – злобно прошипел Тад, будто друг ставил под вопрос крутость его машины.
– Конечно, – ответил Билли. – Но если гнать за полицейскими, тебе выпишут штраф.
Плечи Тада опали:
– Да, а если мне выпишут еще один штраф, моя Монстромать заберет у меня ключи от машины.
Миранда залилась долгим смехом:
– Монстромать. Класс.
– Она вечно меня донимает, – пожаловался Тад и изобразил голос матери: «Приберись в комнате, подстригись, бери больше смен на работе». Господи Боже, лето же. Нельзя отстать от меня хоть на пять секунд?
– Ага, – сказала Миранда. – Ты и так много работаешь в «Старой телеге».
– Не так уж и много, – признал парень, закидывая четвертак в автомат «Чемпион карате», – я подумываю подать заявление на какую-нибудь вакансию в торговом центре.
Лорен ощутила, что на нее накатывает головная боль. Она наклевывалась позади глаз и собиралась развернуться в полную силу, вызывая тошноту и головокружение, ударяя сзади по глазным яблокам. В детстве такие приступы бывали у нее редко, но в последнее время участились. Если Лорен не вернется домой прямо сейчас, она не сможет ехать на велосипеде.
Девочка начала что-то объяснять Миранде, которая была глубоко погружена в обсуждение карьерных перспектив Тада.
– Что? – спросила Миранда, кинув на подругу раздраженный взгляд.
Лорен указала большим пальцем на буфет, где скучающие подростки продавали попкорн, газировку и сладости:
– Хочу колы, ты будешь?
– Нет, – ответила Миранда. – И тебе тоже не стоит газировку пить. Зубы от сахара сгниют.
Лорен знала, что последнюю фразу та добавила со злости, негодуя, что подружка влезла в ее диалог с Тадом, и это было лучшее оскорбление, которое Миранда смогла придумать с ходу.
– Окей, – ответила Лорен, не обращая внимания на тон подруги. Ей просто нужно было как можно скорее сбежать от шума и огней «Автоматов мечты».
Девочка медленно двинулась в сторону буфета. Обернувшись, она отметила, что Миранда, Тад и Билли глубоко погружены в игру. Лорен сменила направление и метнулась к главному входу.
Оказавшись в лучах слишком яркого солнечного света, она задумалась, как скоро Миранда заметит, что Лорен не планирует возвращаться.
На секунду девочка прикрыла глаза: после полумрака зала игровых автоматов солнце резало глаза особенно сильно, а свет всегда усиливал боли. Когда Лорен вновь подняла веки, ее взгляд метнулся к диагональной парковке напротив. Машины матери там не оказалось, то есть они с Дэвидом уже отправились домой.
Очень жаль – в этот момент Лорен с радостью бы доехала с мамой. Девочка не была уверена, что сможет добраться до дома на велосипеде, чтобы ее не стошнило.
Папу всегда беспокоили эти головные боли, и в беседах с женой (в полголоса, когда он думал, что Лорен не слышит) он высказывал предположение, что это какое-то неврологическое заболевание.
«Джо, это просто мигрени, – отвечала мама едким тоном, который приберегала для ситуаций, когда считала, что папа сказал что-то особенно глупое. – У многих девочек они бывают, особенно, когда начинаются месячные. Это все гормоны».
В ответ ее отец всегда заминался и бормотал, что он просто беспокоится. Обсуждать гормоны, бюстгальтеры и все, что указывало на то, что Лорен становится женщиной, ему было крайне некомфортно.
Но головные боли начались у девочки еще до первой менструации, так что она заключила, что это не могут быть гормоны, как считает мама. Иногда Лорен казалось, будто кто-то поселился у нее в черепе и пытается вырваться наружу. Но она ни с кем не делилась этой мыслью, поскольку осознавала, как глупо это звучит.
Лорен сложила ладони у глаз в форме бинокля, чтобы закрыться от солнца, и перебежала улицу. От движения вверх и вниз сэндвич с арахисовым маслом и чипсы, съеденные девочкой на обед, поднялись в горле, но она с силой сглотнула, и ощущение отступило.
Лорен проскользнула в переулок между лавкой «У Фрэнка» и «Лучшей электроникой», хотя и не хотела столкнуться с крысами. Однако самый короткий путь до велосипеда пролегал именно там, а в данный момент ничего не имело значения, кроме желания как можно скорее добраться до прохладной темной спальни.
Девочка была так сосредоточена на том, чтобы добежать до леса, что даже не взглянула на заднюю дверь магазина электроники. Она бы и не заметила, что там опять стоит Джейк Хэнсон, если бы тот не протянул лениво: «Хэй, Лорен».
Это застало ее врасплох – девочка издала тихий, оборванный крик. Сердце бешено заколотилось в груди, и Лорен поняла, что ничего поделать уже нельзя. Из последних сил она сделала два неуверенных шага вперед, села на корточки и положила голову между колен.
– Лорен? – спросил Джейк, и, к его чести, юноша больше не звучал безразлично – скорее смущенно или даже озабоченно.
Девочка покачала головой, сама не зная, пытается она остановить неизбежную рвоту или не подпустить Джейка.
Лорен так ничего и не придумала, и ее щеки загорелись от стыда, когда в двух шагах от парня ее начало тошнить. В этот момент ей хотелось лишь, чтобы он ушел обратно в магазин и оставил ее в покое.
Негромко щелкнула закрывающаяся дверь, и Лорен подумала про себя: «Хорошо».
Через пару минут, когда пытка, казалось, подошла к концу, ее желудок вероломно передумал и заявил, что в нем осталась еще одна чайная ложка полупереваренной еды, – девочка мучительно давилась и кашляла, пока не вышли последние капли.
Лорен не двинулась с места, пытаясь понять, грядет ли продолжение. Ледяной пот капельками собрался у нее на висках и пояснице и насквозь пропитал подмышки футболки. В нос ударил тальковый аромат дезодоранта и кислый запах желчи и мусора, что гнил в бачках позади магазина.
– Вот, – прозвучал голос Джейка у девочки за спиной.
Лорен чуть не свалилась в лужу собственной рвоты. Она не слышала, как юноша вышел из магазина. Через секунду девочка ощутила прикосновение руки к спине, а перед лицом материализовался пластиковый стаканчик воды.
– Спасибо, – выдавила Лорен. Голос был хриплым, словно чужим.
Его рука на ее спине казалась огромной и горячей, и девочка не могла решить, нравится ей это или нет.
Через мгновение вопрос потерял актуальность – Джейк убрал руку и спросил:
– Лучше?
Она кивнула. Никогда прежде ее лицо не ощущалось таким красным – оно буквально горело. Единственное, что способно было усугубить ситуацию, – если бы сейчас неожиданно объявилась Миранда. Лорен с опаской оглянулась, будто мысль о подруге могла призвать ее.
Но Миранды позади не оказалось – рядом на корточках сидел только Джейк. Его совсем, казалось, не беспокоило, что Лорен стошнило прямо у него на глазах. Девочка надеялась, что он не станет рассказывать об этом своим друзьям.
– Встать сможешь?
Она еще раз кивнула и с силой оперлась ладонями о бедра, чтобы подняться. На мгновение все вокруг поплыло, в том числе голубые глаза Джейка (очень, очень голубые, прямо-таки синие, как сапфиры), но быстро остановилось. Так, теперь нужно как можно скорее уйти.
Джейк был очень добр, очень спокоен, но это не значило, что Лорен планировала стоять и болтать с ним в таком состоянии: бледной, с дрожащими коленками и желанием как можно скорее почистить зубы.
– Что случилось?
– У меня… Ну, голова болит иногда, – ответила Лорен. – Очень сильно.
– А, мигрени, – Джейк понимающе кивнул. – У моей мамы тоже бывают.
Лорен посмотрела на юношу сквозь прищуренные веки: солнце все еще стояло высоко, и, если девочка широко открывала глаза на ярком свету, голова принималась гудеть.
– Что ж, спасибо за воду, – сказала она, нервно взмахнув рукой.
«Почему он не зайдет внутрь?» – подумала Лорен. Разве ему не полагается сейчас работать? Почему он стоит и глядит на нее так, будто она только что прилетела сюда на корабле с пришельцами?
– Я закончу через полчаса. Если не хочешь идти пешком, я тебя подвезу.
– О, – вырвалось у Лорен. – М-м-м, спасибо, но я оставила велик в лесу. Надо забрать его, а то мама взбесится.
– Ты много времени проводишь в лесу, да?
– Да, – она не понимала, зачем он вообще поддерживает беседу.
– Смелая девчонка.
Лорен не знала, что на это ответить. Она понимала, что ее мнение о лесе не совпадало с мнением большинства, но не думала, что парень вроде Джейка Хэнсона боится парочки деревьев. Но в свое время ее так же поразило, что и отец не любил лес.
– Еще раз спасибо, – сказала она и повернулась в сторону деревьев, слабо помахав рукой.
– Увидимся, Лорен, – тихо попрощался юноша.
Девочка не оборачивалась, но была совершенно уверена, что Джейк провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду.
В тени Лорен сразу полегчало, но полностью боль не прошла – лишь отступила немного, словно боец, который делает два шага назад, прежде чем атаковать врага новым шквалом ударов. Но все равно девочке показалось, что возможно она сумеет дойти до велосипеда и вернуться домой, не упав в обморок, а это было важнее всего.
