Кристина Борис
Расправа
А. понимал, что ему не светит быстрый уход отсюда, но теперь к нему стало приходить чёткое осознание того, что он отсюда не выйдет вообще, так как ему здесь просто не дадут выжить.
Чтобы больше не испытывать мук от встреч с Я., для которого тот стал любимчиком, он пытался несколько раз покончить с собой, однако, как назло, все попытки пресекались, а если удавалось навредить себе, ему оказывали вовремя помощь, будто намеренно продлевали его жизнь.
Однажды он обратился к санитарам с просьбой остановить этот беспредел и дать возможность совершить начатое до конца:
«Вы боитесь, что, если меня не станет, вы станете его очередной игрушкой для битья?» – вопрошал он санитаров. Однако те ничего ему не отвечали.
***
В письмах к своей жене А. долго не писал про новоприбывшего садиста, который превратил и так его несладкую жизнь в сущий ад. Но во время личного свидания вид заключённого сам сказал всё за него.
Женщина не унималась и пыталась добиться правды, почему её муж так сильно избит – на что она получала краткое «Упал сам».
Больше всего несчастную мучило то, что сам А. не смел ей ничего сказать, ускользая от этой темы. Ни инстанции, ни суды, ни встречи с уполномоченными лицами – ничто не могло так ранить сердце, как пугливое молчание мужа, от которого осталось лишь вспоминание.
Что-то происходило, но А. боялся ей рассказать, а это давало простор самым жутким подозрениям, которые, увы, были правдой.
В один из бытовых, но по-странному пустых вечеров, женщина получила письмо от своего любимого. В нём таилось её облегчение и, одновременно, тревога: А. наконец-то признался, что он регулярно испытывает в тюрьме:
«Моя дорогая…моя любимая…прости.
Я не мог об этом сказать или написать ранее, боясь, что правда скорее всего навредит тебе и нашим детям. Однако… в глубине души я понимал, что боюсь об этом рассказать из-за страха, что больше навлеку беды на себя.
Я боялся. Но теперь…теперь я не испытываю подобного страха. Я просто устал. Устал боятся. Устал терпеть. Устал сражаться. Бой уже давно проигран.
Увидев твоё лицо, я понял, что от прежнего меня уже ничего не осталось. Здесь мне с этим прекрасно помогают…
И это не закончится никогда.
Прошу тебя, не ищи справедливость. Её в этих стенах нет. С каждым твоим письмом, с каждым интервью, с каждым звонком я чувствую, что удары, что получаю я здесь, становятся сильнее и сильнее.
Я не виню тебя – ты молодец. Я лишь жалею тебя и наших детей. Прошу, не цепляйся за меня, а посвяти себя настоящей жизни. Дай детям возможность не бояться, не вспоминать об отце, не плакать по пустякам…и начни сама жить обычной жизнью.
