“Каждый из нас утопает в страстях. Гнев, прелюбодеяние, уныние, зависть. Ты, хоть и мал, но уже погряз в грехах. Даже сейчас ты пребываешь в унынии, пока они пребывают в зависти. Они завидуют твоей сытости и потому ещё больше потешаются над тобой…учись…тебя ждёт лучшее будущее…их ждёт бедность…выживание…борись со своими страстями…”
Остальные слова для Якова были неважны – он услышал то, что желал. Наставление отца стало желанным толчком к тому, чтобы стать лучше. Все свои силы Яков перенёс на учёбу, прервав общение с ребятами.
Он поселил в своём сердце чувство собственного превосходства, постепенно насыщая его представлениями о том, как печально сложатся их жизни. У него будет сытое будущее – он будет читать им наставления, исповедовать их. У него будет власть, о которой они и не смеют мечтать.
Он может отказать им в венчании, погребении, крещении, если сочтёт неприемлемым их ситуации. Они будут умолять и благодарить, если он снизойдёт и озарит их крестным знамением. Вот для чего ему стоит учиться и становиться каждый день всё лучше и лучше.
…
Несмотря на то, что спустя годы случай был позабыт, о былом отношении между Яковом и теми ребятами не могло быть и речи. Более того Яков вообще ни с кем не мог завести отношения, будто намеренно избегал этого. Теперь это был высокомерный юноша, который не позволял себе даже взглянуть в сторону людей, которые были ниже его по статусу.
Часто он встречал едкие уколы в свою сторону, когда всё-таки приходилось встречаться с прошлыми “друзьями”.
“Ох простите, от нас слишком воняет, раз морщишь свой нос при виде нас”.
“Да его только старые монашки прельщают”.
“А может ему по вкусу свиньи? Они же не смеют ему отказать?”
“Да он кроме своих книг ничего не видит!”
Яков стоически выдерживал подобные высказывания, утешая себя тем, что скоро всё изменится.
Скоро его ждал переезд в семинарию и дальнейшая учёба вдали от дома. Яков знал, что это будет место, в котором живут одни мужчины, выдерживающие месяцами длительные посты. Это место станет для него новым домом, а дальше – путь в священники.
Перед тем, как отправиться в то место, он должен был отринуть всё мирское, чтобы его молодая и ещё пылкая душа смогла пережить все утраты и испытания. Яков решил во что бы ни стало вкусить самый желанный плод, прежде чем от него отказаться. Молодое тело давало о себе знать, а разум не мог спокойно отказаться от того, чего тело ещё не пробовало, но так сильно желало.
Изменив своим принципам, он начинал общение с крестьянками, чтобы получить желаемое. Чем беднее была семья, тем более встречались раскрепощённые и беспринципные девушки.
Наконец-то Якову улыбнулась удача, и местная девушка Энн дала своё согласие. Они договорились о встрече, когда наступила очередь Энн пасти овец.
В назначенном месте Яков и Энн уединились вдали от людских глаз. Девушка знала, что нужно делать, и потому уже в скором времени Яков впервые видел так близко обнажённую девушку. У неё были большие груди, круглый, но соблазнительный живот и крутые, широкие бёдра. Юноша принялся неумело, но страстно целовать груди и бёдра Энн.
От сильного желания, смешанного с первичным страхом неизвестного, Яков не успел познать женщину и изверг семя на бедра Энн. Смущение овладело юношей и более он не мог заставить себя вновь возбудиться, хотя до этого он не испытывал с этим трудностей, когда втайне предавался одинокому блуду.
– Может в другой раз? – с ухмылкой спросила Энн.
– Сейчас. Сейчас. Подожди, возьми его в руки, – Яков отчаянно прижался к девушке, намереваясь осыпать её новой порцией неловких поцелуев.
– Такое бывает. Успокойся, – Энн пыталась оттолкнуть пылкого любовника, не скрывая раздражения.
– Мы ещё встретимся? – умоляюще спросил Яков.
– Посмотрим. Скоро придёт моя сестра на замену, так что тебе стоит поторопиться.
– Хорошо, – Яков спешно натягивал штаны.
Вскоре к обычным издёвкам со стороны местных юношей прибавились и пикантные оскорбления о неспособности удовлетворить женщин.
“А наш святоша вовсе и не святой!”
“Так сильно рукоблудил над книгами, что не знает, как обращаться с женщинами!”
“Да у него из-за этих книг член усох, даже в её руке он был мал!”
“Неудивительно что он не смог!”
“Интересно, как он исповедуется своему отцу?”
“А в чём исповедуется, если ничего не произошло?”
На этот раз Яков не мог спокойно проигнорировать подобные высказывания. Его поразило то, что Энн всё рассказала. И кому? Местным задирам? Это был позор. Несмываемый позор, который не сравнится с тем детским поступком у общественной бани. Это было пятно на репутации. Это был крах.
Сплетни дошли и до семьи, однако отец лишь красноречиво дал понять, что юноша сам виноват в случившемся: “Опрометчиво доверять крестьянской дуре. Если она постоянно раздвигает ноги, то что мешает ей открывать свой рот?”
Юноша не смел подойти к Энн и выяснить, почему она так поступила. Другие девушки его избегали и будто бы насмехались над его неудачей. Желанный плод был недосягаем. Яков углубился в своё учение и практически не выходил из дома до самого отъезда в семинарию.
…
Следующие годы учёбы были скучными и унылыми, однако юноша находил в этом успокоение и спасение. Больше никто над ним не потешался. Теперь его повсюду преследовало молчание.
Он не единожды был свидетелем того, как нарушались обеты даже самыми суровыми наставниками: проститутки или маленькие мальчики были частыми гостями.
Однако Яков не следовал этому примеру, поскольку мальчики его не интересовали, а женщин он остерегался, поскольку был уверен, что он не способен их удовлетворить.
Он яростно соблюдал посты и воспитал в себе высокое чувство самообладания. Из неуклюжего подростка он превратился в нелюдимого и худощавого молодого мужчину, который готов был исполнить свой долг.
Годы шли. После окончания учёбы, отца Якова распределили в эту малочисленную деревню. Когда он увидел, где ему стоит пребывать неизвестное количество времени, молодого священника постигло разочарование. Однако вскоре это чувство сменилось на удовлетворение, после того как он увидел, с какой благодарностью, благоговением, уважением смотрит на него местный народ.
Он так жаждал это увидеть ещё с малых лет, и теперь этот момент, к которому он так усердно шёл многие годы, настал.
Вскоре, когда Яков стал полноправным хозяином этой паствы, он стал приглядываться к молодым девочкам и начинал понимать, что его прельщает. Женщины пугали своей уверенностью и отпором, а молодые девочки, которые видели в нём божество, могли беспрекословно подчиняться. Уж они точно не смогли бы насмехаться над ним в случае неудачи. Он сильнее их. Он влиятельнее их. Они так зависимы от него. Они так им восхищаются. Они не знают…сравнения.
Однажды отец Яков чуть не перешёл эту черту и не соблазнил одну из маленьких прихожанок, которая охотно могла исполнить всё, что бы он ей ни приказал. Однако разум заставил вовремя остановиться.
Соблазнишь. И что будет дальше? Она сумеет молчать об этом? Деревня маленькая. Все друг друга знают, и никто не держит секретов. Я же священник. Это скандал. Я не имею связей в виде влиятельных кардиналов, которые могли бы меня защитить.
А если она будет молчать, то, что дальше? Забеременеет? Повзрослеет? Познает другого и поймёт как я плох?
Эти страхи заставили отца Якова держать свои страсти при себе. Все эти годы, что он пребывал здесь, ему приходилось наблюдать как хорошенькие девочки взрослеют, выходят замуж и резко дурнеют, обзаведясь своим выводком.
Несмотря на то, что девочки превращались в красивых девушек, отец Яков видел во всех них уродство, ведь каждая напоминала ему ту самую Энн.
3 Глава
Спустя столько лет удача вновь была на стороне отца Якова. Уже скоро он покинет это убогое место, будет почитаем куда большим количеством людей. Но, прежде чем уехать, нужно захватить с собой то, что забрало у него годы молодости и энергии.
Он уже давно примечал красоту этой рано распустившейся юности в виде сироты по имени Тавифа. Она не пропускала ни одной мессы, молясь за здоровье своей умирающей тёти. Эта девушка, несмотря на свой возраст, уже прекрасно понимала всю реальность. Не будет тёти – она останется совсем одна.
Тётя Тавифы тоже понимала, что время её на исходе, а судьба племянницы неизвестна. Однако надежда не спешила покидать этот дом, и вскоре к постели умирающей пришла соседняя семья с предложением женить Тавифу на их пятнадцатилетнем сыне Давиде.
Если бы Тавифа не сопротивлялась и не надеялась на то, что тётя ещё сможет оправиться, девушка бы уже давно вышла замуж. Тётя просила выйти замуж до её смерти, ведь она мечтала увидеть напоследок то, что её племянница будет в безопасности и сносном недостатке.
Тавифе не нравился Давид, однако с каждым днём в глубине души ей приходилось мириться с мыслью о том, что выбора у неё нет.
Отец Яков наблюдал за этой драмой, однако, после того как в его руки попало то самое письмо, он посмотрел на Тавифу как на долгожданный подарок судьбы.
На следующий день после той самой мессы, в которой было объявлено о том, что священник покидает их, тёте Тавифы стало совсем плохо. Несчастная женщина попросила привести отца Якова, чтобы тот смог её исповедовать напоследок.
Священник воспринял подобное предложение как знак, чтобы начать действовать. Он стремительно пришёл в дом Тавифы и тёти и, после исповеди, намеревался попросить тётю отдать её племянницу, чтобы защитить от одиночества и голода. Яков желал убедить тётю, что поспешный брак может навредить девушке, и у каждого есть ещё что выбирать.
Когда женщина еле слышно исповедовалась, отец Яков мысленно обдумывал, как начать разговор, исподтишка подглядывая в окно, где Тавифа и Давид о чём-то общались. Судя по лицу Тавифы, ей не нравилась беседа, однако Давид мягко держал её за руку, будто не желал отпускать. Неожиданно девушка резко отдёрнула его руку и ушла в противоположную сторону.
“Она может дать отпор,” – подумал про себя Яков. А тётя тем временем, сконцентрировав оставшиеся силы в голос, спросила священника о том, что стоит ей делать с Тавифой, поскольку девушка не желает выходить замуж за Давида.
“Если я её всё-таки заберу с собой, а она будет против, она же может сопротивляться. Она знает, что её тётя умирает, у неё плохое положение, но она всё равно дерзит своему спасителю в лице Давида. А я? А если она сбежит и смеет рассказать обо мне? Это будет крах моей должности. Крах всему. Она не боится ничего потерять, ведь у неё уже практически ничего нет.
Применить силу? Надолго ли хватит? А потом она повзрослеет, то, что будет дальше? А я старею, и силы уменьшаются. Рано или поздно эта птица выпорхнет, и мне наступит конец. Нет, нельзя рисковать. Сейчас она всего лишь отталкивает руку, но это только сейчас…”
Тётя ещё раз спросила священника, поскольку думала, что слишком тихо задала вопрос. Отец Яков в этот момент перестал размышлять и, услышав вопрос, ответил, что для всего нужно время. Она обязана выйти замуж за Давида, и скорая утрата единственной родственницы заставит её согласиться.
Так отец Яков отказался от идеи забрать с собой Тавифу.
…
В ночь с четверга на пятницу в келью, где проживал отец Яков, настойчиво постучали. Это была худая женщина с девочкой-подростком по имени Эдна. Священник, запахнув халат, открыл дверь и впустил к себе гостей:
– Простите нас, отец Яков, что мы так поздно пришли. Но в наш дом пришла беда. Я не знаю, что делать и к кому обратиться, – спешно начала разговор женщина и разразилась слезами.
–Прошу вас, дитя моё. Не плачьте, – сонно ответил священник, вскользь глянув на сидящую рядом Эдну, глаза которой уже высыхали от ранее пролитых слёз. Девушка была с рождения немой, потому ничего от неё невозможно было узнать. Пришлось ждать того момента, когда её мать успокоится и сможет всё рассказать.
– Сегодня вечером я увидела нечто ужасное. Давид, этот мерзкий гадёныш, изнасиловал мою Эдну! Он всё отрицает и говорит, что она сама склонила его к этому. Молча повела в хлев и разделась. Но Эдна утверждает иное. Она мотала головой, была заплакана. Она была девственницей! Посмотрите на неё, разве она может склонить по своему желанию кого-то?
– Успокойтесь. Вы разговаривали с семьёй Давида?
– Конечно! Они твердят, что мы намеренно врём, чтобы женить Эдну на Давиде. Мы же беднее их. У меня восемь детей, муж погиб, а выдавать детей надо, чтобы лишний кусок хлеба не ели. А тут немая! Никто ж её не возьмёт. Вот я и придумала подобное. Но нет! Я никогда бы такое не сделала! Я люблю каждого своего ребёнка! А Эдну ещё больше! Ей и так досталось больше всех! Я жалею её больше всего! Моя девочка! – женщина вновь зарыдала.