Кристиан Дрездеа
Импориум 2. Мрачные Тени
Импориум 2. Мрачные тени.
– Это люди или как?
– Я не знаю, но они выглядят так.
– Что они сделать мне велят?
– Я не знаю, они нас точно не простят.
– Для чего им клинок острый на котором яд?
– Я плохо слышу, о чём они говорят.
– Приближаются из вне, что же делать мне?
– Я не знаю, вижу их тени.
– Я вижу тоже их изувеченные рожи и на стене их Мрачные тени.
Глава 1
– Область Поэрум, поселение Инрурум, сообщаю… – старушка у телефона ненадолго замолчала, – что… через десять минут я погибну страшной смертью. А мой труп не пройдёт ни одно опознание из-за страшных увечий. Что пять минут назад исчезла половина поселения. И что вторая часть поселения превратится в ночной кошмар, который скоро встанет на вашем пороге. От города остались руины. А от людей, кто были живы минуту назад, осталось лишь кровавое мясо. И я одно прошу… не приезжайте сюда.
…
– Диспетчерская полицейских структур, – наконец после длительного времени ожидания и нескольких сотен гудков из трубки прозвучал женский голос.
– У меня обращение, – заявила старушка у телефона. Преклонных лет работница почты, рождённая ещё в предшествующую эпоху, её года давно перевалили за шестьдесят, как и за семьдесят, так и за восемьдесят, волосы побелели, а лицо и руки покрылись сетью глубоких морщин.
– Необходимо определить ваш социальный статус, – потребовал автоответчик, последнее слово сопроводил звуковой сигнал.
Пожилая женщина готова и к сему, вложила небольшую карточку в отверстие на корпусе аппарата. Ещё некоторое время ожидания, короткие вибрации и гудки.
– Ваш статус определён, вам допускается сделать обращение, – голос, не меняющей своей интонации, не выражающий чувств.
– Область Поэрум, поселение Инрурум, сообщаю… – старушка у телефона ненадолго замолчала, – что… через десять минут я погибну страшной смертью. А мой труп не пройдёт ни одно опознание из-за страшных увечий. Что пять минут назад исчезла половина поселения. И что вторая часть поселения превратится в ночной кошмар, который скоро встанет на вашем пороге. От города остались руины. А от людей, кто были живы минуту назад, осталось лишь кровавое мясо. И я одно прошу… не приезжайте сюда.
– Обращение получ…
– Мы уже все мертвы, – добавила старушка.
И вновь послышались нескончаемые гудки, негромкий шорох помех. Много шума за которым лишь пустота да километры протянутых проводов. Пожилая женщина ещё некоторое время подождала, затем старая дряблая рука вернула трубку телефона на место. Поправила воротник своего ночного платья и запахнула накинутый сверху халат. Она всё сидит на своей аккуратно застеленной кровати у небольшого столика с её единственным переговорщиком за последнее множество лет. В тени подступающего мрака… Дверь в её комнату заперта изнутри, к ней же подставлен стул, он далеко не случайно подпирает ручку, далеко не случайно занимает это с виду неправильное место.
– Сегодня мой судный день. Сегодня богиня воздаст мне за праведность или покарает за грехи, – шепчет старушка, глаза приковывает образ девы висящий на стене, образ богини – покровительницы. Много просьб впитал в себя белый священный лик, некоторые из них действительно осуществлялись. Вот только в этот день ни одна молитва не найдёт для себя ответа, сегодня все сказанные слова так и останутся в стенах комнаты или выйдут наружу, но будут развеяны наступающим ураганом. Настаёт время, когда силы света не властны, наступает тьма. Она грянет с песчаной бурей, что уже поглотила половину поселения. Над землёй поднимаются огромные вихри, предшественники конца.
Внизу, на первом этаже, что-то разбилось, видимо, ваза или нечто подобное ей. Её задела одна из обитающих в доме кошек, или столкнули раскрывшиеся от порыва ветра оконные ставни. Тут всё дрожит и ходит из стороны в сторону и чем ближе ураган, тем больше оживших вещей. Но пожилая женщина знает, что не ветер и не кошка хозяйничают на первом этаже… тварь пробралась к ней в дом. То, что ужаснее самой смерти, направило сюда свой взор. Идёт, чтобы опустошить, высосать из измученных тел всё живое. И старушка приготовилась встречать гостя. Рядом к кровати приставлено двухзарядное гладкоствольное ружьё, уже готовое к сражению.
Снизу треск и скрежет лопающегося дерева, по-видимому, оно что-то унюхало и теперь пытается разобраться в том, что её поманило. Слышно, как одна за другой гнётся железная обшивка дверей. Дальше разносится грохот, послышались вопли кошек, некоторые из них взывают к жизни в последний раз. Кровь пропитает напольные ковры, напитает мягкую мебель. Не стремиться ли тварь за чёрную дверь к тому, кто скрыт за ней? Впрочем, неважно. Старушки нужно ещё немного времени собраться, прежде чем идти встречать свою смерть. Возможно, завершить последние мысли.
Вопли кошек? Звук разбивающейся посуды? Нет, сегодня она слышала и не такое, много боли… как кричали дети, как дрожали их голоса. Они, безвинные души, молили что-то и просили, но… воплотившийся ужас не ведает, что такое быстрая смерть. Особенно запомнился пронзительный крик девочки, отголосок страшной физической боли, он до сих пор звенит в ушах. А что они сделали с её братом у всех на глазах… Сегодня и никогда больше у старушки не закроются веки, не перестанут бить в голове кровавые фонтаны.
Пожилая женщина бросила ещё один взгляд на горящую свечу у образа богини, пламя дёргается, бросает блик на лицо покровительницы. Затем поднялась с кровати, внизу что-то решило разгромить весь её дом, взяла ружьё, и перебить всех её животных, и передёрнула затвор.
– Всё, моя очередь, – прошептала старушка. На этом весь шум в доме резко стих. Тут у всего есть уши. А ещё губы, и они говорят – игра началась, замри. С этого момента основные звуки приходят извне, в доме затишье. Лишь на время…
Старушка очень медленно побрела к двери, многие бы на её месте просто зажались в углу. Десятки лет прожитой жизни, пора заканчивать со страхами. Оно все равно явится, от этого не спрятаться. Лучше не тянуть момент. Отставила стул в сторону, и тут же на месте, где он прислонялся к двери показалась дыра с острыми развороченными краями. Тварь уже приходила с визитом, заглядывала в комнату. Видеть на её хищной морде глаза как у человека отвратительно. Они же пустые и холодные смотрели и нет в них никакой другой идеи и замысла как упиться кровью и сожрать всё естество.
Теперь старушка заглянула в дыру, оставленную ужасающем гостем. В дом попадает немного тусклого багрового света, один пучок алых частиц просачивается через дыру в двери, касается лица. Впереди по всей стене тянутся царапины, мотаются содранные обои. Много пятен крови, тут же виднеются останки тел измученных животных, большая часть из которых изодрана в клочья, ещё хуже становится от тех, кого внешне не сильно задело, а всего лишь выпотрошило. Однако же много кровавых куч на полу. Старушка придвигается к дыре ещё ближе.
Совсем рядом что-то разбилось. Хозяйка дома резко отскочила и разогнулась, но слишком быстро для такого старого изношенного тела, что-то прострелило в спине и защемило в лопатках. Ещё одно такое движение и обездвижит себя навечно. Между тем звук, словно кто-то шагает по осколкам. Треск стёкол, скрежет деревянного паркета, неспешная походка. И… верить ли своим ушам? Лёгкое завывание какой-то жуткой мелодии? Один миг и что-то чёрное проползло мимо дыры.
– Я тебя не боюсь! – проревела старушка, её же истеричный голос пропитан этим самым страхом. Но он не помешал отпереть дверь и высунуться в коридор. Ружьё наготове, она быстро осмотрелась по сторонам.
Много тёмного, много красного. Попались на глаза осколки вазы и кровавые отпечатки человеческих ног. Не быстро удалось от них оторвать взгляд.
– Почему вы кричите? – зов справа, вырвавшийся из тишины.
Старушка вздрогнула от неожиданного гласа, чуть было не выронила ружьё, вовремя подхватила и всё в том же порыве устремила дуло на нарушившего безмолвие звуков. Ещё бы немного и выстрелила наугад под влиянием встрепыхнувшегося сердца. Глаза опередили волю страха. Перед ней всего лишь мальчик. Правда, тот «незванец».
– Кто ты такой?! – провопила пожилая женщина. Она вся трясётся, не без труда выбралась из комнаты. Голова высовывается вперёд тела, убеждается, что в конце коридора один лишь ребёнок и никого больше.
– Я не причиню вам вреда. Я один из вас. Меня зовут Том. Разве не узнаёте? Зачем же вы это делаете? – его детский голос, но в нём слышится и нечто фальшивое, что-то как визг застрявшей в магнитофоне плёнки.
– Что ты тут делаешь?! Как сюда забрался?! – всё не может совладать со своим криком старушка. Ещё начала крутиться по сторонам, мальчик справа, там книжный столик, да комната с хламом, считай тупик, а вот слева оставшаяся часть дома, в том числе лестница на первый этаж, там же где-то по-прежнему бродит тварь. И ко всему этому миру ужаса приходится стоять спиной. Стоять и слушать, что принесёт шорох с первого этажа, что скажет этот страшный ребёнок.
– Вы ведь не будете стрелять? – снова обратился мальчик, опустил голову, ненадолго показавшись из тени. Пока виднелись лишь его контуры, разум шептал человеческое дитя, теперь в тусклом свете мычат пересохшие губы – бедное создание. На нём грязная рваная ночнушка, на который с трудом можно усмотреть нарисованные самолётики, серо-синий цвет померк от огромного количества налипшей грязи. В целом больше походит на наряд для огородного пугала. Ещё страшнее смотреть на босые ноги… Да они же изодраны как на тёрке, стопа порезана до кости, в рваных ранах торчат осколки покрасневших стёкол. Страшная боль только смотреть на это. Там же на шершавом полу собираются лужицы крови, чёрные подкрашенные багровым цветом. Смерть никак уже держит за изуродованные ноги. Но и без того выглядит очень жалко, пробита голова, кое-где содрана вместе с волосами кожа, местами кажется даже торчит череп, чёрные синяки под глазами, растрескавшиеся до крови губы. Бродяга и видимо сирота. Единственное, что его взгляд наглый и самоуверенный.
– Как ты пробрался в дом? – перешла на шёпот старушка, впрочем, до сих пор много нервозности и переживаний осталось в словах.
– В окно на первом этаже. Я распахнул ставни и залез, – он замолчал, шатается из стороны в сторону, и всё время смотрит исподлобья. – Вы ведь не будете ругаться? Я испугался бури, она совсем близко. Видите, как стало темно, пыль застелила небо. Свет больше не появиться, он мёртв, мы навеки в тени.
Вокруг полумрак, хотя ещё далеко не вечер, свет приобрёл тусклый красноватый оттенок с некоторой примесью фиолетового. Это будто бы конец всего, мира и жизни. И вот существо впереди с обличьем мальчика его гонец, что примчался незадолго до завершения.
– Почему вы так напуганы? Чего вы боитесь? – снова зароптал незваный гость, последнее слово дополнило своего рода дребезжание. Это не свойство человеческого голоса, это что-то инородное.
– Здесь только смерть, – ещё тише старушка, опасается она сторонних слушателей, – лучше беги туда, откуда пришёл.
– О чём вы говорите? – вся его речь не меняет выражение. – На улице собираются вихри, там опасно. Успокойтесь. Лучше лягте в свою кровать, примите крепкое снотворное и накройтесь одеялом, а я тихо посижу, пока всё не закончится. Вы можете даже уснуть, а когда проснётесь …
Проскользнула улыбка на его губах …
– Меня уже не будет рядом. Никого не будет рядом. Останетесь одна посредине чёрного холодного океана.
– Ты ничего не понимаешь бродяга и сирота, – прошипела старушка. – Лучше спрячься и молись богини, чтобы она скрыла тебя от взора идущих вместе с бурей.
На слове богиня ещё одна улыбка на его мёртвых растрескавшихся губах, и взор куда более вызывающий.
– Хорошо, я спрячусь в комнате рядом, – он указал на ту, что слева от него. – Закрою и заблокирую дверь. Буду ждать, когда завершится ночь. Только, прошу, не заходите сюда следом, иначе вы выдадите им меня. Оно пришло за вами, ради вашей головы, ради серого мозга. И тому лучше не оказываться в месте, где я прячусь. Случится беда.
Старушка больше не нашла слов, здесь никто не выживет, что не говори. Любая надежда – ложь. Ему бы бежать спасаться. Юнец склонил голову набок дожидаясь от престарелой хозяйке хотя бы ещё один звук. Сигнал оказался безмолвным. Начали делать первый шаг друг от друга… Первый… как раздался треск пола из комнаты рядом! Из той самой комнаты, где больной мальчик собрался укрыться. Скрип почти не уловим в шуме бури. Ещё более тяжело расслышать измученный стон. За первое и второе ответственен кто-то третий.
– Что это?! – вскрикнула старушка, вскинула ружьё, которое вот только опустила. Сделала резкий шаг вперёд и попыталась заглянуть за полузакрытую дверь.
– Стойте, – зароптал юнец, – не злитесь. Я не один.
– Кого ты там притащил?! – и снова громогласный голос, что-то отвечает ему стуком из недр дома, впрочем, последнее неразличимо для них двоих, развернувшаяся сцена увлекает куда сильнее. Старушка сделала ещё один рывок вперёд, трясётся сама, дёргается из стороны в сторону её ружьё, вот – вот грозится выстрелить в любой момент, разогнать нервозную тишину.
– Тише, прошу вас, чудовище услышит, – умоляет юнец, под стать пожилой хозяйке то кинется к комнате, то под ноги. – Там нет ничего плохого. Я привёл свою сестру. Она боится, вы пугаете её.
Старушка замерла, позволив мальчику предъявить взору смысл его слов. Он заглянул в полуоткрытую дверь, вытянул руку навстречу темноте и спрятанному в ней. Широко раскрытые глаза взывают к тому, кто смотрит в них из комнаты.
– Покажись, – шёпот растрескавшихся губ. – Не бойся, иди ко мне. Видишь мою ладонь? Иди к руке. Старуха не навредит тебе… Это мы навредим ей…
Остальные слова неразборчивы.
И вот слышны чьи-то робкие шаги, вторящий им лёгкий скрежет половиц, напряжённый до предела слуха не пропустит ни один звук. Послышалось тяжёлое хриплое дыхание.
В распахнутую ладонь юнца легла другая, показалась из комнаты рука его не менее таинственной подруги, совсем чуть-чуть обхватила пальцы. Этот контакт бледной кожи – два белых лебедя скрестивших шеи. И девочка пришла на осмотр, медленно выбралась из-за двери. Каждое движение словно испытание для неё, она крайне трусливо по чуть-чуть перебирает грязными босыми ногами… с невероятно белой кожей и фарфоровым лицом, едва торчащим из-под обволакивающих её тело одеял, они же тянутся по её следу. Чёрные волосы застилают глаза гостьи так, что их не узреть. И как это? Неужели локоны волос, чтобы не спадали, прицеплены скобой к коже лба? Вот так взять оттянуть, а затем продырявить кожу, чтобы внутрь просунуть скрепку и зацепить волосы. Дабы потом ещё ощущать своими кровеносными сосудами, эту мерзкую щекотку. Кровавое незаживающее пятно у изысканного решения пытается разогнать сомнения во вменяемости подростков.
– Кто же вы? – сорвался тихий шёпот с губ старой хозяйки. Она спрашивает, но уже всё знает наперёд. Заметила на девочке-тени, скрытое за белой простыню красное платье, пожар этого цвета уже вспыхивал в этом доме на праздниках и днях рождения.
– Мы лишь дети бури, – слова юнца, держит спрятанную в одеялах гостью за руку, крепко сжимает её безвольные пальцы. И снова обжигает взгляд его прикрытых тенью глаз.
– Дети Андерсум, – просипела старушка. В этих словах лишь пробирающее до костей изумление, ни капли сомнения. Помнит она одного застенчивого мальчика и его неугомонную сестру. Те были живые и радостные. Улыбки искрящиеся.
Юнец наклонился к уху девочки-куклы, что-то шепчет. Слова так быстро срываются с его губ, от их движения возникает монотонный шелест, почти что скрежет. Мальчик крепко держит свою полуживую сестру, одним глазом же не прекращая наблюдает за старой хозяйкой. Девчонка же неподвижна, едва ли в этом сознании есть рассудок. Лишь когда поток слов смолк, она посмела дёрнуться. Начала пробираться обратно в полюбившуюся комнату. Их руки неразлучны, тянутся друг к другу сильнее при увеличении расстояния между ними. И только когда её белые одеяния окончательно скрылись за дверью, распахнулись серые ладони.
– Не выдавайте нас зверю, – прошептал мальчик. Побрёл за девочкой-куклой в комнату. Его последующие действия на грани абсурда, он движется в сторону, но вперёд каждого шага заносит сперва туловище. Грешные души, чем они больны? Во благо быстро уполз, перестал мучить взор. Последовал скрип закрывающейся двери. Закрылась, оставив у стены щель, прекратить существование которой мешает попавший на порог ковёр. Совсем немного и звуки бури снова стали отчётливо слышны.
Старушка на время оцепенела, ни секунды сопротивления, а в голове ничего кроме безнадёжности и безысходности. Бой уже проигран, оно заберёт всё, сожрёт любую сколь-либо светлую частицу, оставив после себя лишь мрак. Не победить, единственное, что остаётся только время, и оно на исходе. Один путь. Её дряблые ноги прошагали вперёд, ненадолго остановились у комнаты с детьми. Дуло ружья слегка приоткрыло дверь. Не зная, что хочет услышать или увидеть… Но там за дверью нет такой тишины как во всём доме, неразличимые звуки, в моменты глухой стук о мебель, треск полов и почему-то звон люстры, отчасти видно, как она по незримым причинам раскачивается. Ещё в узкой полосе алого света попалась укутанная в белую простынь физиономия девочки, сидит она спиной к двери, сидит неподвижно на краешке кровати, голова опущена в пол и, видимо, не с проста. У её ног кто-то копошится. В остальном только темнота. Да и в любом случае это всего лишь дети, зверь прячется не в этой комнате.
Пожилая хозяйка развернулась в обратную сторону и уже зная, что будет аккомпанировать её перемещению, очень осторожно шагает, приглушая звуки скрипучих полов. И вперёд к лестнице, ей вслед ещё долго будет смотреть выглянувший из наполовину закрытой двери серый глаз.
Тварь по-прежнему бродит где-то внизу. Какое же оно? Насколько велико, сильно? Пожилая хозяйка знает только цвет глаз мерзости, омертвевшую с множеством чёрных пятен кожу. Правда, давно от твари не поступает весточек. Сейчас слышится только вой ветра за стенами дома, ещё как частицы пыли врезаются в стекло. Всё это только начало, впереди самый страшный удар.
Старушка еле передвигает ногами, боится собственного шума, её окружает монотонно певучий скрип половиц и как бы не старалась, ничего не может с ним сделать. Они никак не замолчат, переговариваются, рассказывают об её приближении и вместе с этим сводят с ума, делая нежеланным каждое движение. Хочется замереть и стоять до тех пор, пока рассудок окончательно не покинет её.
Хотели бы того же эти маленькие бесы, в последней комнате что-то опять происходит. Две упавшие на стену тени извиваются и изламываются, будто там кто-то месит плотное тесто. Звуки же телесных объятий леденят кровь: стоны, завывания. По-прежнему не уходят далеко от своего источника, покидают комнату, но а дальше их срывает шум бури.
Впрочем, и внизу что-то хлопает. Ставни окна действительно раскрылись, и теперь ветер ожесточённо мотает их туда-сюда. Теперь будучи у лестницы старушка слышит поднимающиеся по ступеням звон и стук. Вот это уже действительно порывы ветра, что проникли в дом. Раскидывают посуду, сбрасывает с кухонных тумб отягощение. Тварь, она лишь скрывается за всем шумом, выжидает уже возможно за следующим непросматриваемым поворотом, там впереди…
Но тварь позади… прямо за спиной… Выбралась из последней комнаты с детьми и теперь тихо ползёт вслед за старухой. Возжелает ослепнуть тот, кому будет дано увидеть это. Оно словно гибрид с пропорциями многоножки и частями тела, доставшимися ей от людского рода. Где-то в районе живота высовывается и сама полноценная человеческая голова, там же в непосредственной близости свисают, мотаются посиневшие оголённые руки в пару к которым и ноги. Засохшая кровь остаётся на мёртвых конечностях. Локомотив мерзости – ещё одна голова, с которой собственно начинается вся эта органическая конструкция. На этой роже вдоволь всего и огромная пасть как у собаки, и вполне человеческий нос. Лишилось разве что ушных раковин по бокам. Зато приберегло себе добрые зелёные глаза, что никак не смотрятся на загнивающей коже. Но они и не её, та кто лишилась их не просто ослепла, уже давно сгнила.
Полы стары и скрипучи, отчего мерзкое порождение избегает их, предпочитает перебираться по потолку. Едва слышно осыпается штукатурка, она не производит лишний шум. И уже почти подобралась к своей жертве. Претит спешка, тварь перебирается очень размеренно, и лишь когда старуха сама шумит, такой беспечной не помешали бы зрачки и на затылке, ведь то что позади вряд ли получится пропустить мимо глаз, пусть даже быстрым полуслепым взглядом. Стоит только обернуться, и страх охватит её плотно как змея. Тварь сама раз в пять больше жертвы. Такая громадина занимает весь потолок, весьма удивительно, что так непринуждённо держится и цепляется.
Стучат створки, их шум громок и заглушает остальные звуки, не слышен скрежет когтей по штукатурки, не замечены падающие на деревянный пол камни. Однако неизвестно для чего старуха всё-таки обернулась.
Тварь отреагировала на встречу поворотом звериной морды-локомотива, и та вторая голова, торчащая из живота, повернулась к престарелой хозяйке. Тёмные губы на последней разомкнулись, раздался визг. Оттуда же вывалился, затрясся серый язык, и визг стал дополняться неким гулом. Старуха не удержала обет безмолвия, начала кричать в ответ, наверно, впервые за десятки лет. Но а те дряблые руки, что сжимают ружьё, уже навели своё оружие. Пальцы, управляемые лишь рефлексами, сдавили курок.
Разнёсся первый оглушающий хлопок, его уже не способна проглотить наступающая буря. Свинцовая дробь вонзилась в центр грудной клетки твари, прямо туда, где у этого противоестественного организма крепятся мышцы мощных передних конечностей. При выстреле тварь соскочила с потолка, рассекла воздух. Последовал удар о пол, невероятно громкий и сильный хлопок. Под ногами задрожало, и будто бы стены зашевелились. Часть напольных перекрытий промялась и треснула под ней. Этажом ниже звон, видимо, с потолка сорвалась и разбилась люстра. По крайней мере насытившись пылью и колотой штукатуркой смолкла голова на животе гадины.
Голос старухи же лишь сильнее искажается, она завопила куда громче, это что-то дикое. Под аккомпанемент собственных ужасных звуков начала быстро пятиться назад. Несколько щелчков на курок не оживляют остывающую пушку, но наконец страх потянул одну трясущуюся руку к затвору, передёрнуть его и очередной раз выстрелить в ползущую к ней тварь. Разнёсся ещё один оглушающий хлопок, сравнимый с маленьким взрывом. Очередной залп искр озарил тьму. В ушах прокатился звон, а окружающие звуки померкли.
Тварь получила очередную порцию свинца, осколки посекли тело, на ранах проступила чёрная кровь, которая теперь кропит на пол как густой сок. И все равно так не значимо, почти что выстрел детской хлопушки с конфетти. Эти оружия громкие и шумные, ещё способны обнажать внутренности своих творцов, разрывать на клочья мягкую плоть, но эту силу оно не остановит, не посмеет даже увести с пути. Губы богомерзкого творения расползлись, обнажая крепкие зубы.
Старуха судорожно дёргает за затвор и снова, и снова вдавливает курок, но выстрелов нет, как и патронов в ружье. Вот только осмысление ни первого, ни второго к ней всё не приходит, она настойчиво пытается выстрелить из опустошённого ружья. Вопит и пятится назад, зовёт на помощь богиню мать. Наконец упёрлась в стенку, тогда хотя бы одно бессмысленное движение прекратилось.
Не устающий организм. На огромных передних конечностях, на широкой грудной клетке лишь несколько неглубоких царапин от осколков. Тварь в движении, медленно перебирается к лестнице, человеческие руки, торчащие из живота, пытаются способствовать движению, хватаются и отталкиваются, в них явно отдельная от всего организма жизнь. Её, по-видимому, гордый представитель – голова, торчащая из-под брюха, с удивительным энтузиазмом осматривается. Не ведает страха, проползает мимо старухи, престарелая хозяйка закрыла веки рукой и машет ружьём словно палицей. Тварь заглядывает своими пустыми пусть и человеческими глазами в перекошенное страхом лицо оцепеневшей жертвы, а то дряблое существо вжалось в стену, никак вопреки способностям своего рода пытается пройти насквозь или залезть на потолок.
Впрочем, тварь уходит на первый этаж, попавшийся на пути периллы лестницы разваливаются под давлением массы. Сыплются вниз треснувшие доски, летят щепки, на миг стон рвущихся перил затмил остальные звуки.
Тварь с пола второго этажа перебралась на потолок первого. Уже там в ужасе от приближающегося кошмара распахнулись десятки глаз обитающих внизу жильцов. Кошки пусть и не самые громкие существа на свете, но сейчас их вопли и рёв самые отчаянные. Бессмысленные попытки бегства лишь разрушают оставшийся порядок. Не слезая с потолка, мерзость проползла к кухне, за ней отваливаются и падают лопнувшие керамические плиты. Где бы не цеплялись железные пальцы, везде за собой оставляют глубокие дыры. Выдёргиваются вместе со штукатуркой электрические провода. Горящая на кухне лампа взорвалась с яркой вспышкой.
Тварь остановилась на чистой бело-зелёной плитке. Серо-чёрный таракан, состоящий из фрагментов племени людей, пробрался на кухню, готовьте аэрозоль. Оболочка живота начала активно двигаться, проминается до костей, уходит то наружу, то внутрь. И вот место, напоминающее пупок, разомкнулось, изнутри ударил интенсивный поток жидкой тягучей мерзости, фонтан захлестал по полу, обложил столы и тумбочки. Хлюпает. Спрей капель достал до посуды и утвари, стен и настенных шкафчиков. Запах должно быть смрадный. Следом из брюха выскочило человеческое тело, бурая желчь стала его новой кожей. Рухнуло на столик, затем соскочило на пол, дёргается и машет руками. Едва под слоем липких отложений можно угадать того самого мальчика – «незванца».
Тело твари начало деформироваться ещё сильнее. Что-то круглое по-прежнему перемещается под кожей. Оно же провоцирует овальные шишки у головы расти и вытягиваться в длину. И вот в тусклом красном свете из грудной клетки наружу полезли…
Этажом выше не унимаются вопли старой хозяйки дома…