Крис Уоллес
Обратный отсчёт. 116 дней до атомной бомбардировки Хиросимы
Теперь Эйнштейн взялся решить вопрос, мучивший Силарда. В письме от 2 августа 1939 года он сообщил президенту Рузвельту следующее: «Одна бомба такого типа, доставленная на лодке в порт и взорванная там, вполне может разрушить весь порт вместе с прилегающими территориями»[41].
Эйнштейн проинформировал Рузвельта, что ученые в Америке и Британии уже проводят ядерные исследования, но, по некоторым признакам, Германия делает то же самое. «Мне стало известно, что Германия в настоящее время прекратила продажу урана, добытого в шахтах на территории захваченной Чехословакии». Он отметил также, что сын одного высокопоставленного немецкого чиновника стал куратором Института кайзера Вильгельма в Берлине, где в тот момент воспроизводились американские опыты с ураном.
Рузвельт серьезно отнесся к предупреждению Эйнштейна и организовал собственную «цепную реакцию». Президент учредил Консультативный комитет по урану, который должен был накапливать радиоактивные материалы для текущих исследований и разработок. Деятельность комитета оставалась довольно вялой вплоть до марта 1941 года, когда Черчилль попросил Рузвельта отдать ядерной программе «высший приоритет». Британцы активно проводили свои исследования под руководством физика Нильса Бора, но их лаборатории постоянно подвергались атакам немцев. В результате Консультативный комитет получил кодовое название S-1 и перешел под начало Гровса.
Одним из первых, кого Гровс привлек к работе, стал Оппенгеймер в роли научного руководителя. Ведущие ученые были рассеяны по всей стране, и Гровс решил собрать их на специальных объектах, где они смогли бы совместно вести разработку оружия.
Основной объем работ, согласно его плану, ложился на три объекта под кодовыми названиями X, Y и W. Каждый из них должен был специализироваться на отдельном направлении. Сами секретные базы предстояло создать с нуля. Первую, проект X, решено было разместить в штате Теннесси, в сельской местности, примерно в 25 милях к северо-западу от Ноксвилла. Инженеры и подрядчики прибыли в этот район, известный как Ок-Ридж, в феврале 1943 года и построили исследовательские лаборатории, офисные здания и дома для сотрудников, защищенные заборами и постами охраны. Проект X представлял собой обогатительную фабрику – источник оружейного урана для атомных бомб. Здесь рабочие при помощи цепной реакции кропотливо выделяли из тонн урана крошечные порции изотопов урана-235. Чтобы заполнить ураном-235 один блок объемом с бутылку, требовались тысячи тонн сырья. Обогащенный уран хранили в неприметном искусственном гроте неподалеку от заброшенной фермы. Гровс хотел накопить как можно больше радиоактивного вещества, поэтому он построил в Ок-Ридже первый в мире графитовый ядерный реактор. В нем использовали уран для создания второго вида ядерного топлива – плутония. Плутоний-239 имел больший взрывной потенциал, чем его исходный элемент. В природе плутоний встречается редко, а расщепляемый плутоний-239 в принципе не имел другого применения, кроме ядерных взрывов. За несколько месяцев Ок-Ридж создал немалый запас урана-235 и плутония-239, но Манхэттенскому проекту требовалось больше. В сентябре 1944 года в Хэнфорде, штат Вашингтон, построили объект W – еще одну обогатительную фабрику. Внезапно Соединенным Штатам понадобился уран, причем в большом количестве.
Единственные известные месторождения в Штатах находились в Скалистых горах на территории Колорадо, но их было слишком мало. Гровс обратился к Бельгийскому Конго. Бельгия капитулировала перед нацистами в 1940 году, но ее колония все еще оставалась на стороне союзников. В 1943 году Корпус военных инженеров армии США стал предоставлять бесплатные услуги по строительству для бельгийской горнодобывающей компании, которой принадлежали урановые рудники в Конго.
Следующим шагом Гровса, располагавшего теперь запасом топлива, был поиск места для сборки бомбы. Оппенгеймер предложил Гровсу Лос-Аламос, где провел часть своего детства. Отдаленная местность подходила идеально, и вскоре там выросла лаборатория по исследованию и созданию атомного оружия – объект Y.
В целом Оппенгеймер и Гровс ладили друг с другом, но генерал настаивал на том, чтобы гражданские служащие в Лос-Аламосе работали в условиях полной секретности и были по-военному расторопны. Его бесцеремонность задевала многих независимо мыслящих ученых, которые боялись его визитов в Лос-Аламос. Неприязнь была взаимной: со своей стороны, Гровс считал ученых «детьми, чокнутыми и надменными».
– Я – импресарио грандиозной оперы с бюджетом в два миллиарда долларов и тысячами капризных звезд, – говаривал Гровс[42].
И вот сейчас, 25-го апреля, в Овальном кабинете эта «опера» приблизилась к своей премьере. Генерал Гровс вручил президенту доклад на 24 страницах, который описывал деятельность комитета S-1 во всех деталях. Трумэн читал свой экземпляр, а Стимсон и Гровс изучали второй.
Доклад начинался с раздела «Цель разработки»: «Успешная разработка атомной бомбы предоставит Соединенным Штатам оружие колоссальной силы, которое должно стать решающим фактором быстрой победы в текущей войне и сохранения жизней и материальных ценностей американцев».
Гровс детально описывал невообразимую силу нового сверхоружия: «По оценкам, взрывная мощность каждой бомбы составляет от 5 тыс. до 20 тыс. тонн в тротиловом эквиваленте, а в дальнейшем возможно увеличение и до 100 тыс. тонн».
В докладе Гровса была подробно объяснена природа взрывной силы расщепленного атома, описан процесс изготовления бомбы и рассказана история Манхэттенского проекта с момента его возникновения в 1939 году до перехода к производственному этапу с «чрезвычайными мерами безопасности», принятыми для сохранения полной секретности операции.
Далее шел раздел «Зарубежная деятельность». Согласно представленной в нем информации, с 1943 года Советский Союз проявлял «большой интерес к нашей работе, а его дипломаты, информаторы и шпионские группы в Соединенных Штатах прилагали усилия для получения конкретной информации о проекте».
Что касается Германии, то в докладе отмечалось большое количество немецких ученых, работавших в области атомной энергии, и сообщалось, что с 1941 года стали поступать сведения о том, что Германия «собирается применить атомную бомбу огромной силы». Но, поскольку теперь нацистский режим приближался к краху, авторы доклада констатировали, что «у Германии уже не будет возможности использовать атомную бомбу в этой войне».
Завершался доклад следующим выводом: «Атомная энергия под контролем миролюбивых стран должна обеспечить мир во всем мире на грядущие десятилетия. В случае же ее злонамеренного использования она способна привести к уничтожению нашей цивилизации».
Дочитав, Трумэн засыпал Стимсона и Гровса вопросами. Его потрясло то, что такой крупный и дорогостоящий проект, включающий производственные объекты по всей стране, до сих пор оставался в секрете. Он спросил, когда бомба сможет быть приведена в боевое состояние, и Стимсон повторил то, что уже было написано в докладе: «В течение четырех месяцев».
Трумэн понимал, что бомба сможет резко приблизить окончание войны. Но его беспокоили также непосредственное влияние, которое она окажет на международные отношения, особенно между американцами и русскими, и долгосрочные последствия для всей планеты.
Во время чтения доклада Трумэн несколько раз застревал на технических подробностях, а прочитав, сказал, что его трудно усвоить в один присест.
– Я не люблю читать бумаги, – пожаловался он.
Гровс ответил, что упростить итоговый доклад невозможно.
– Мы не сможем рассказать вам еще более сжато. Это действительно большой проект[43].
При этих словах последние сомнения президента в том, поддерживать ли деятельность комитета S-1, рассеялись.
Вся встреча, включая чтение доклада, заняла около 45 минут. Трумэн решил не сохранять свою копию, посчитав это «нецелесообразным».
После встречи Стимсон покинул Овальный кабинет и отправился домой, чтобы, как всегда, вздремнуть после обеда. Президент же, потрясенный тем, что узнал только что, продолжал размышлять над пугающим предупреждением Стимсона: бомба может оказаться «настолько мощной, что в конечном счете уничтожит весь мир».
Трумэну стало страшно.
Обратный отсчет:
90 дней
8 МАЯ 1945 г.
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
Овальный кабинет был битком набит американскими и британскими генералами, членами Кабинета, газетчиками и радиокорреспондентами. Тут же находились жена и дочь президента. Через 10 минут, ровно в 9:00, должны будут включиться микрофоны и Трумэн сделает важное заявление для страны.
Обычно сдержанная на подобных мероприятиях публика гудела в предвкушении. Трумэн обменивался шутками с журналистами. Да, он встретил свой 61-й день рождения, но не эта новость главная. Хорошо, он зачитает им свое обращение прямо сейчас, но они все равно ничего не смогут отправить в редакции, пока он не выйдет в эфир.
– Расслабьтесь, у вас еще будет куча времени, – сказал президент[44].
Репортеры засмеялись. Трумэн театрально откашлялся и громко зачитал:
– Немцы сдались. Война в Европе окончена.
Это не стало новостью ни для кого из присутствующих. Прошел почти год с того дня, как союзники штурмовали пляжи Нормандии и устремились к Берлину с запада, пока Советский Союз наступал с востока.
Германия уже была на грани поражения – в марте союзники форсировали Рейн и проложили прямой путь к восточным землям и Берлину. Но Гитлер отказывался капитулировать. Генерал Эйзенхауэр как в воду глядел, сказав: «Никто не знает, как поведет себя немец на своей территории. Пока он сохраняет упорство».
Нацисты крепко удерживали последние рубежи на своей земле. В ожидании финального сражения Гитлер окопался в бетонном бункере, спрятанном на глубине 17 м под его канцелярией в Берлине.
К началу апреля силы союзников захватили промышленные центры на реке Рур. В результате интенсивных бомбардировок в руины превратились целые города. 16 апреля американские части достигли Нюрнберга – места проведения массовых митингов нацисткой партии, на которых Гитлер произнес самые безумные из своих речей. Он приказал отстоять Нюрнберг любой ценой, но город пал спустя четыре дня, 20 апреля, прямо в день рождения фюрера.
По мере продвижения к Берлину союзники встречали все больше свидетельств подлинного зла Третьего рейха: десятки концентрационных лагерей – фабрик смерти, где нацисты уничтожили миллионы евреев, цыган, гомосексуалистов и прочих «нежелательных» лиц. Их убивали в газовых камерах, вешали, морили голодом, избивали до смерти. Тела изможденных узников складывали, как дрова.
30 апреля, когда на бункер падали бомбы, Гитлер и Ева Браун, его многолетняя подруга, ставшая за день до этого женой, совершили самоубийство. (Позднее немецкие солдаты сожгли их тела в саду канцелярии.) Неделей позже Германия капитулировала. В ночь на 7 мая фельдмаршал Вильгельм Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции и приказал немецким частям сложить оружие.
И вот сейчас для Трумэна настало время сообщить эту новость своей уставшей от войны стране. Толпа чиновников и репортеров направилась из Овального кабинета в Дипломатическую приемную, откуда Рузвельт столько раз выходил в эфир. Теперь пришла очередь Трумэна, дождавшись сигнала, зачитать свою речь.
– Это торжественный и радостный час. Очень жаль, что Франклин Делано Рузвельт не дожил до этого дня, – начал президент[45].
Он напомнил американцам об огромной цене, которую заплатили союзники, чтобы «освободить мир от Гитлера и его кровавой шайки».
– Давайте не будем забывать… о той скорби и душевной боли, которые переживают сегодня во многих наших домах… Отдать свой долг нашему Господу, нашим погибшим и нашим детям мы сможем только трудом, неустанным посвящением себя той ответственности, которая легла на нас.
Если бы я мог дать вам девиз на ближайшие месяцы, этим девизом стало бы слово «работа». Работа и еще раз работа. Мы должны работать, чтобы закончить войну. Пока что мы победили только наполовину.
Трумэн напомнил американцам, что, хотя война в Европе и завершена, Дальний Восток «остается в рабстве у вероломных японцев. Наш ратный труд завершится только тогда, когда безоговорочно капитулирует последняя японская дивизия».
На этом речь Трумэна была окончена. Все обращение заняло 2,5 минуты.
Десятки миллионов американцев, слушавших эту речь, сразу по ее завершении, не сговариваясь, вышли на улицы, чтобы отпраздновать победу. Бары открылись в этот день раньше обычного и тут же заполнились посетителями. Незнакомые люди на радостях обнимались и плакали. По всей стране выходили специальные выпуски газет с кричащими заголовками. «День Победы в Европе настал. На очереди – Япония»[46] (Pittsburgh Press), «Япошкам примеряют погребальное кимоно»[47] (Hattiesburg American, Миссисипи). Шапка нью-йоркской Daily News на их фоне выглядела просто и лаконично: «Все в прошлом»[48].
ОК-РИДЖ, ШТАТ ТЕННЕССИ
Рут Сиссон услыхала возгласы, доносившиеся с проходной огромного оборонного завода в Ок-Ридже. Она спросила, что там за шум, и кто-то крикнул ей в ответ, пробегая по коридору:
– Нацисты капитулировали!
– Ну разве это не чудо? – просияла женщина, работавшая рядом.
– Верно, чудо, – повторила за ней Сиссон. – Слава богу!
Сердце Рут затрепетало. Ее дорогой Лоуренс, насколько она знала, воевал сейчас в Германии. Может быть, он вернется домой? Теперь армии не понадобится так много солдат, ведь Германия повержена. Хотя война на Тихом океане все еще идет. Судя по тому, что пишут в газетах и говорят по радио, там еще далеко до победы.
Рут хотелось ликовать вместе со всеми, но в ее мысли закрались тревожные опасения. Что, если японцы не сдадутся? Что, если Соединенные Штаты решат вторгнуться в Японию? Что, если людей, которые уцелели в Европе, отправят туда? Ее радость была омрачена тревогой. В тот момент Рут не знала, что она работает над секретным оружием, – тем самым, которое сможет закончить войну и спасти жизнь ее парню. Оно было настолько секретным, что рабочих предупредили: никаких вопросов. Просто приходите на завод, делайте что должны и уходите домой.
И пока все вокруг торжествовали, Рут, вспомнив слова президента, вернулась к работе – она отслеживала показания приборов гигантской машины, установленной в цехе. Работа, хоть и скучноватая, но успокаивала и отвлекала ее от тревог.
Парень Рут, Лоуренс Хаддлстон, обычно писал ей два-три раза в неделю, но с тех пор, как его отправили в зону боевых действий, письма стали приходить реже. Лоуренс был военным медиком. Он успел побывать в самых кровопролитных сражениях на западном фронте, включая высадку в Нормандии и битву в Арденнах.
Арденнская операция стала последним наступлением Германии в ходе войны. Она продолжалась шесть зимних недель, с 16 декабря 1944-го по 25 января 1945 года. Тридцать немецких дивизий атаковали измотанные боями американские части в 136 км от дремучего Арденнского леса в Бельгии. Гитлер планировал вбить клин – расколоть надвое передовые силы союзников, и ему это почти удалось. Американская армия все-таки разгромила немцев, но ценой 100 тыс. убитых и раненых.
Служба Лоуренса заключалась в спасении тех, кого еще можно было спасти. Рут боялась, что ужасы войны наложат свой отпечаток на ее возлюбленного. Ведь он был таким спокойным и чутким. В своих письмах он почти ничего не писал о работе или о войне, зато всегда расспрашивал ее о доме, о ней самой. Что она делала в эти выходные? Как поживают ее мать и отец? Рут отвечала на письма сразу, стараясь быть оптимистичной. Она рассказывала о новых песнях, которые слышала по радио, о фильмах, семейных обедах, репетициях хора. Она просила Лоуренса по возможности беречь себя, чтобы, как только он вернется с войны, они смогли начать совместную жизнь.
Но за последние недели Рут не получила ни одного письма. Ее сердце трепетало еще и в надежде, что этот великий для Америки день станет счастливым и для нее. Может быть, дома ее ждет письмо?
Когда смена закончилась, Рут торопливо зашагала к автобусной остановке у проходной. Снаружи автобус представлял собой не что иное, как фургон для скота, который тащил за собой грузовик. Внутри фургон был оборудован скамейками и печкой. Когда он подъехал, из него высыпали рабочие следующей смены, а Рут забралась внутрь и села на скамейку. Все пассажиры обсуждали утреннюю новость.
По дороге Рут смотрела на весенние цветы вдоль обочины грязной узкой дороги, на деревья с распускающейся листвой. Автобус периодически останавливался, чтобы выпустить людей, то у ворот фермы, то у извилистой тропинки, исчезающей где-то в холмах. Рут не переставала думать о Лоуренсе. Где он сейчас? Что делает?
В ее биографии не было ничего особенного. Она выросла в Оливер-Спрингс, маленьком городке неподалеку от Ноксвилла. В 1943 году окончила школу, переехала в соседний Клинтон и устроилась на чулочно-носочную фабрику. Жила она в пансионе на Мэйн-стрит в одном квартале от места работы. Из заработанных денег откладывала на колледж, куда мечтала поступить, чтобы стать учительницей.
Рут была довольно высокой девочкой, выше многих сверстниц. Каштановые волосы до плеч она завивала и убирала назад, из-за чего казалась старше своих 17 лет. Ей так нравились платья и губная помада, но позволить себе все это она смогла, лишь когда доросла до вечерних прогулок.
Как-то, нарядившись, с лучшей подругой Челси Дэвис они пошли на вечерний сеанс в кинотеатр «Ритц», а затем заглянули в семейную аптеку Хоскинсов, где был буфет с газированной водой и можно было подкрепиться. Все места возле стойки были уже заняты, и девушки поспешили сесть за единственный пустой столик поодаль. Вскоре к ним подошли два приветливых молодых человека.
– Вы не будете против, если мы сядем рядом? – спросил один из них, представившись Лоуренсом.
Девушки были не против, и вскоре все четверо уже болтали, поглощая гамбургеры и картошку фри.
Рут частенько вспоминала песни, которые в тот вечер выдавал музыкальный автомат: «In the Blue of the Evening» Фрэнка Синатры и «Taking a Chance on Love» Бенни Гудмена. Они поболтали о фильме, о работе, об общих знакомых. Лоуренс Хаддлстон был симпатичным парнем: рост под 1,75, грудь колесом, короткая стрижка, сильные руки и широченная улыбка.
Рут согласилась встретиться с ним следующим вечером.
Они посмотрели тот же фильм, что и накануне, а потом долго гуляли по Мэйн-стрит. Стояла безоблачная летняя ночь. Небо было усыпано звездами. Они шатались по улице и рассказывали друг другу о себе. Рут была старшая из семи детей и при этом единственная в семье девочка. Ее отец заведовал лесопилкой и держал небольшую ферму, где рядами росли помидоры, картошка и кукуруза. Во время Великой депрессии он подкармливал овощами с этого огорода работников лесопилки. Как старшая из детей, Рут помогала родителям сажать рассаду, пропалывать грядки и собирать урожай, доить коров и заготавливать сено. Это была трудная, напряженная жизнь. Рут мечтала о чем-то лучшем. Колледж мог стать для нее билетом в светлое будущее.
Лоуренс в ответ рассказал, что ему довелось поучиться в колледже. Он играл в американский футбол и получил стипендию в Уэслианском колледже в Теннесси, где выступал нападающим. Это было здорово, но потом умер его отец, оставив мать одну с пятью детьми: братом и четырьмя сестрами. Брат пошел служить в военно-морской флот, а Лоуренс бросил колледж и пошел работать на алюминиевый завод Alcoa, чтобы обеспечить семью.
Они помолчали. Затем Лоуренс сказал, что его отца доконало горе. Так же как и у отца Рут, у него была ферма, которая позволяла им выжить. Но администрация долины Теннесси воспользовалась правом государства на принудительное отчуждение частной собственности, чтобы построить водохранилище и плотину Норрис Дам. Это был один из амбициозных проектов Рузвельта по выводу страны из депрессии. Плотина обеспечила электричеством земли по эту сторону Великих Дымных гор, но тяжелый осадок на душе остался. Его отец выстроил новую ферму, но правительство отобрало и ее – на этот раз она оказалась на месте будущего оборонного завода в Ок-Ридже, который «возник в одночасье».
– Они вернули ему гораздо меньше, чем земля стоила на самом деле, – сказал Лоуренс.
Он взял Рут за руку. Она почувствовала, что настал момент для чего-то важного.
– Я только что получил повестку на призывной пункт, – произнес он.
Рут замерла.
– Меня еще не призвали. Я даже не знаю, когда это произойдет, но все равно боюсь, – сказал Лоуренс. – Не войны. Я боюсь за мать. Она не очень хорошо себя чувствует, а, чтобы растить девочек, ей нужны деньги, которые я получаю на заводе.
Именно в этот момент в сердце Рут затеплилась любовь к Лоуренсу. Мужчина, который так печется о своей маме, не может быть плохим человеком!
– Думаешь, мы когда-нибудь еще встретимся? – спросил он.
Рут ответила не колеблясь:
– Да, мне бы этого хотелось.
Они стали встречаться. Лето сменила осень, а они все так же могли гулять по Мейн-стрит ночи напролет, распевая веселую песенку Бинга Кросби «Oh, What a Beautiful Morning». Иногда по вечерам они ездили в Ноксвилл на большом черном «шевроле» Лоуренса.
После Дня благодарения стало известно, что Лоуренса призовут в январе. Для Рут настало время привести его в свой дом и познакомить с семьей. Матери Рут, Беуле Мэри Сиссон, не нравились парни, с которыми встречалась дочь, но Лоуренса она полюбила. Он был покладистым и ответственным. Родители Рут благословили их.
В ночь перед тем, как отправиться на призывной пункт, Лоуренс предложил Рут выйти за него замуж, когда он вернется с войны.
– Мне надо об этом подумать, – сказала она.
Ответ был приготовлен заранее. Ведь хотя она и любила Лоуренса, но еще не достигла совершеннолетия. Нет, пока она не была готова к замужеству.
Лоуренс пообещал ей, что не откажется от своих намерений. Он будет настойчивым, пока не услышит «да».
Когда в армии выяснилось, что в колледже Лоуренс изучал анатомию, его отправили на курсы военных медиков. В марте 1944-го он написал Рут, что его отправляют в Европу. Сможет ли она приехать на военную базу недалеко от Гадсдена, штат Алабама, чтобы проводить его?
Рут спросила у отца разрешения. Тот согласился при условии, что она возьмет в провожатые брата.
И вот ранним утром Рут и ее брат сели в автобус транспортной компании Greyhound и провели в пути целый день. Рут была так взволнована, что тараторила без умолку. Она рассказала брату о своих страхах, о том, как переживает за Лоуренса. В новостях можно было услышать, что части союзников находятся в Северной Африке, в Италии, на Сицилии, но эти названия ни о чем не говорили большинству людей в аграрных районах Теннесси. Неужели Лоуренса пошлют воевать в одно из этих мест? А затем, рано или поздно, его отправят во Францию, потом в Германию. Об этом было даже подумать страшно.
Когда они вышли из автобуса, Лоуренс уже ждал их. В коричневой униформе он выглядел очень эффектно. Улицы были запружены солдатами. Рут с братом на два дня остановились в отеле, в центре города. Лоуренс показывал им окрестности, водил в рестораны, в кино (на комедии), пытался подшучивать над страхами Рут, которые он читал на ее лице. Он уверял, что с ним все будет хорошо, что у него, в отличие от некоторых парней, нет дурных предчувствий. Но ей этого было недостаточно. За столиком в кафе Рут пристально посмотрела ему в глаза.
– Ты должен поберечь себя, – сказала она.
– Хорошо, поберегу, – кивнул он.
Свидание пролетело быстро. На автобусной станции, когда пришло время прощаться, Рут почувствовала застрявший в горле ком. Она не знала, увидятся ли они еще когда-нибудь. На глаза наворачивались слезы, но она не позволяла им течь, чтобы Лоуренс не увидел, как она плачет. Они обнялись и поцеловались.
– Увидимся, когда я вернусь, – мягко произнес он.
– Я люблю тебя, – сказала Рут.
Она отвернулась и прошла в автобус мимо водителя. Упав на сиденье, она зарыдала в голос. Брат сел рядом с ней и обнял за плечи.
Лоуренс писал часто. Он отважился и тоже стал использовать в письмах заветное слово.
«Я знаю, милая, нас разделяют огромные расстояния, но сердца наши рядом. И, может быть, скоро мы тоже окажемся вместе. С каждым днем я люблю тебя все сильнее. Держи свой подбородочек выше, любовь моя. Ради меня», – написал он 9 июля 1944 года.
Время шло. Рут получала письма, иногда – посылки. Однажды он прислал флакон изысканных французских духов D'Orsay Pino-Nice. Благоухать ей особо было негде и некогда, но всякий раз, когда она открывала флакон, то думала о своем любимом на далекой войне.
Однако не все было так романтично. Когда умерла мать Лоуренса, известить его об этом пришлось Рут. Он взял с нее обещание написать ему, «если что-нибудь случится с матерью». И вот она сдержала слово. В тот момент, когда она писала ему письмо с печальным известием, что-то странное произошло в ее душе. Рут внезапно поняла, что не сможет жить без этого человека. Она полюбила его очень глубоко. С легким сердцем она написала, что согласна стать его женой, когда он вернется.
Тем временем до Рут дошли слухи, что можно получить новую работу. Неподалеку почти мгновенно вырос целый город, вмещавший 30 тыс. человек. Это был какой-то военный завод. Никто о нем ничего не знал, кроме того, что прямо сейчас туда требуется очень много рабочих. Вместе с отцом Рут пришла устраиваться в Ок-Ридж в августе 1944 года.
Первое, на что она обратила внимание, – это усиленная охрана. В глухом заборе протяженностью в несколько миль было семь пропускных пунктов, через один из которых они и вошли. Отцу дали работу в механическом цехе где-то на просторах этого огромного комплекса. Рут тоже получила место, но никто так и не сказал ей, в чем будет заключаться ее работа. Об этом она узнала только в свой первый рабочий день.
Тогда ее начальник сказал, что все они пришли сюда, чтобы помочь выиграть войну, но рассказывать об этом никому нельзя. Впрочем, Рут уже и так догадалась. Возле проходной стоял здоровенный билборд с изображением Дяди Сэма с закатанными рукавами и трех обезьян, закрывающих себе лапками глаза, уши и рот. Снизу была надпись следующего содержания:
Все, что ты видишь здесь,
Все, что ты делаешь здесь,
Все, что ты слышишь здесь,
Пусть и останется здесь,
Когда ты уходишь отсюда.
Рут была назначена оператором в «кубикл». Но «кубиклы» на заводе даже близко не напоминали те, что заполняли офисы по всей Америке. Ок-Риджский «кубикл» представлял собой высокий крутящийся стул перед одним из 1152 калютронов – специальных машин, которые обеспечивали электромагнитный процесс обогащения урана. Рут наблюдала за важным этапом создания атомной бомбы, но ей об этом никто не сказал. Операторы понятия не имели, что производили машины, которыми они управляли. Как в старом анекдоте про военных: «У меня работа до того секретная, что я и сам не знаю, чем занимаюсь».
Сами калютроны имели высоту около 2,5 м, возвышаясь от пола до потолка. Каждый из них был снабжен такой же высокой панелью управления со множеством датчиков, тумблеров и кнопок регулировки – совсем как в кабине пилота. Рут научили обращаться с приборами: если стрелки начнут сильно отклоняться влево или вправо, ей следовало «вернуть их туда, где им полагается находиться».
Женщины работали по восемь часов: иногда в дневные, но чаще в вечерние и ночные – «кладбищенские», как они их называли, – смены. За машинами наблюдали 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Рут сразу подметила, что все операторы, как и большинство работников этого сектора, были юными девушками, недавно окончившими школу. Каждая сидела на своем стуле и внимательно следила за неведомыми приборами.
Постепенно странная работа превратилась в рутину. Выйти на смену, пройти через пост охраны, отметиться у начальника, пройти в «кубикл», в течение восьми часов поддерживать баланс стрелок на циферблатах. Когда Рут не могла справиться с этим, она звала начальника. Если и он не мог, калютрон выключали и вызывали техников.
Все, что от нее требовалось, – внимательно следить за приборами. Рут понятия не имела, что за машина стоит перед ней, что означают все эти показания и что происходит, когда она возвращает стрелки на место. Это ее не касалось. Да ей и самой было все равно.
Калютрон был создан всего за несколько месяцев до этого в Калифорнийском университете в Беркли Эрнестом Лоуренсом. Первыми операторами опытных образцов машины были ученые со степенями. Вначале возникли сомнения по поводу того, что женщины без специального образования и подготовки смогут управлять таким оборудованием. Но генерал Гровс быстро обнаружил, что девушки справляются с этой работой даже лучше ученых. Физики были слишком озабочены выяснением того, какой атомный процесс вынудил отклониться стрелку в очередной раз, тогда как «калютронные девушки» при возникновении проблемы просто звали начальство. Оказалось также, что они лучше справляются с регулировкой приборов – ученые возились с этим куда дольше.
Работа помогала Рут рассеять тревогу. Наблюдение за калютроном просто не оставляло времени для мрачных мыслей.
Но война собирала свою жатву и в Теннесси. Недавно Рут побывала на похоронах своего друга детства, рядового Вирджила Гудмена, погибшего в Европе. Вместе они бегали по школьному двору, играли в «цепи кованые», вместе пели в церковном хоре. Закрывая глаза, Рут теперь видела убитую горем семью Вирджила у его могилы на Батлерском кладбище.
Рут не хотелось быть суеверной, она старалась не думать о худшем, но это было сильнее ее. В минуты уединения на заводе или перед сном в своей постели, она шептала молитву: «Боже, спаси и сохрани Лоуренса. Не дай ему погибнуть».
Автобус резко затормозил прямо у почтового ящика. Рут спрыгнула на землю и вынула из него несколько писем. От Лоуренса ничего не было. Она вздохнула и пошла по тропинке ко входу в дом. Солнце садилось. Небо полыхало оранжевым, красным, пурпурным. Прохладный ветерок доносил запахи сосны и жасмина. Но Рут не замечала всего этого. В ее голове крутился один и тот же вопрос: «Где ты, мой милый Лоуренс?»
Ей оставалось только надеяться, что сейчас он не на пути к Тихому океану.