Крис Уоллес
Обратный отсчёт. 116 дней до атомной бомбардировки Хиросимы

Обратный отсчет:
104 дня
24 АПРЕЛЯ 1945 г.
АРХИПЕЛАГ ОКИНАВА, ЯПОНИЯ

Стоя на капитанском мостике эсминца ВМС США, Дрейпер Кауфман рассматривал в бинокль море, остров и небо над ним. По направлению к эсминцу мчалась девятиметровая фанерная лодка – неприметное суденышко, одно из тех, на которых ходили американские элитные команды водолазов-подрывников. Сейчас они возвращались с очередного разведывательного задания.

Небо содрогалось от грохота артиллерии: снаряды вылетали в сторону Окинавы и разрывались вдалеке дымными облаками.

Со стороны острова тоже что-то надвигалось. Кауфман перевел взгляд повыше и увидел на горизонте нечто напоминающее стаю птиц. Это приближались волны японской авиации, грозившие захлестнуть американский флот.

– Камикадзе, – пробормотал Кауфман^[26].

Он уже успел повоевать в самых жестоких боях на Тихом океане: в сражениях за Сайпан, Гуам, Иводзиму. Он погружался в океан вместе со своими водолазами и взрывал минные заграждения, установленные для уничтожения американцев при высадках на дальние острова, на которых окопались японцы.

Здесь, на Окинаве, бои длились уже почти месяц, и казалось, что конца им не будет. Кауфман ясно понимал: прежние кампании были всего лишь разминкой перед этой. Окинава оказалась чертовски крепким орешком.

Этот холмистый остров, покрытый густым кустарником и деревьями, испещренный окопами и усеянный бункерами, защищали десятки тысяч японцев, полных решимости стоять насмерть. Враг, в рядах которого было немало новобранцев, даже не помышлял о капитуляции.

Сколько времени еще понадобится союзникам, чтобы захватить это богом забытое место? И когда это все-таки случится, победу праздновать все равно будет рано. Во всяком случае, в ближайшее время. Кауфман это прекрасно понимал.

Следующим шагом после Окинавы должно было стать вторжение на внутреннюю территорию Японии. Дата операции еще не была назначена, но военное командование США уже открыто заявляло о ней в газетах, готовя общественное мнение к неизбежным ужасам и кровопролитию.

Неделей раньше генерал Джозеф Стилуэлл, командующий американскими частями в Китае, Бирме и Индии, заявил, что, несмотря на уничтожение всех японcких военно-морских сил на Тихом океане, «враг сильнее, чем в начале войны» и американским частям предстоит столкнуться с «отчаянным сопротивлением»^[27].

Армия призывала в свои ряды все больше американцев и готовила их к вторжению. За месяц до своей смерти Рузвельт заявил, что «крупнейшая мобилизация в вооруженные силы»^[28] в истории США завершится до конца июня. Призыв коснулся всех: и мужчин старшего возраста, и вышедших в отставку военных, и военнообязанных, «получивших отсрочку», среди которых были ученые, фермеры и даже монахи, – все получали повестки, чтобы армия могла возместить крупные потери в живой силе.

Кауфман был всей душой предан военному флоту и полон решимости служить своей стране. Он умел решать проблемы и всегда оставался оптимистом. Но в тот день, находясь на борту эсминца «Гилмер» и видя, как приближаются самолеты, пилотируемые смертниками-камикадзе, ему предстояло проверить свой оптимизм на прочность.

Кауфман спустился на нижнюю палубу и с улыбкой встретил причаливших к борту водолазов-подрывников.

– Отличная работа! – прокричал он сквозь грохот пушек и треск пулеметов. – Лучше бы мне было нырнуть с вами, чем торчать на этом мостике.

Подчиненные знали, что он говорит буквально. Будучи офицером-практиком, он нередко отправлялся вместе с ними на рискованные задания.

Кауфман привык воспитывать личным примером. Этому он научился у своего отца, тоже морского офицера. Старик Джеймс Кауфман уже дослужился до адмирала, и Дрейпер твердо решил пойти по его стопам.

Однако, хотя он и был сыном адмирала, его армейская карьера была мало похожа на приятное путешествие. Кауфмана приняли в академию Военно-морских сил США, но по окончании учебы в 1933 году из-за слабого зрения не допустили к офицерской службе. Вместо этого ему пришлось работать в нью-йоркской пароходной компании. После того как в сентябре 1939 года Германия вторглась в Польшу, Европу охватила война. К весне 1940 года Франция и Англия отчаянно пытались остановить нацистский блицкриг. И Кауфман тоже хотел выполнять свой долг. Поэтому он бросил работу и вступил в Американский добровольческий корпус скорой помощи во Франции. Этот поступок шокировал его семью. Родные переживали за безопасность Дрейпера. Он так объяснил им свое решение в письме: «Я думаю, бывают времена, когда за некоторые вещи нужно драться, даже если в этот момент кажется, что это не в твоих личных интересах». Но вскоре после прибытия во Францию Кауфман оказался в плену у немцев. Спустя несколько недель Франция пала.

Кауфман был американцем, и немцы решили отпустить его, но с условием, что он отправится домой. Если же попадется снова, то будет отвечать по законам военного времени. Кауфман пересек испанскую границу и сразу отправился в Англию. Эскадры самолетов люфтваффе каждую ночь бомбили Лондон. Рушились дома; целые кварталы были охвачены пожарами. Великобритания оставалась единственной страной в Европе, которая все еще противостояла Гитлеру. Вместе с тысячами британцев Кауфман слушал по радио пламенные речи премьер-министра Черчилля, которые давали народу надежду в момент отчаяния.

Дрейпер Кауфман и не подумал уехать домой. Он записался в Королевский военно-морской добровольческий резерв и научился обезвреживать мины. В этом деле он добился таких успехов, что вскоре стал старшим офицером по разминированию. В ноябре 1941 года адмирал Честер Нимиц попросил Кауфмана создать школу разминирования для ВМС США. И вот спустя почти десятилетие после окончания Военно-морской академии Кауфман наконец стал офицером флота.

Об атаке на Пёрл-Харбор он узнал, набирая рекрутов для школы разминирования. Пришлось ускориться. Вербовка кадров, выстраивание учебного процесса, руководство школой в пригороде Вашингтона – время настало беспокойное. Дни он проводил в кабинетах и учебных классах, а если выдавался свободный вечер, то делил его с Пегги Такерман, лучшей подругой своей младшей сестры. Они были знакомы не первый год, поэтому и сыграли свадьбу, прежде чем он отправился с группой своих учеников на базу в Форт-Пирс во Флориде, где его люди могли бы тренироваться в условиях Атлантического океана.

Именно там были сформированы команды водолазов-подрывников. Сначала Кауфман обучал их обезвреживать бомбы и мины на суше, после чего отправлял в море. Конечной целью было обезвреживание искусственных заграждений и мин, которые топили боевые корабли и десантные суда, доставлявшие войска к месту сражения.

Опыт Кауфмана привлек внимание адмирала Ричмонда Тернера, командующего морским десантом на Тихом океане. Удары с моря стали важнейшей частью стратегии США в войне против Японии. Американские военные разработали тактику «прыжков по островам», захватывая один за другим ключевые острова и укрепляясь на них, пока основная территория Японии не оказалась в пределах досягаемости бомбардировщиков. Прочно удерживаемые острова американцы обходили вдоль береговой линии в поисках слабых мест обороны противника.

В ходе боев возникли проблемы. Хотя наступления планировались до мельчайших деталей, десантные операции оставались рискованными. После продолжительных обстрелов врага с линкоров и авианосцев наступала очередь десантных судов, которые доставляли войска и боевую технику. Они выдвигались в нескольких километрах от берега и шли тщательно рассчитанными эшелонами к намеченным точкам высадки. По мере приближения к берегу, особенно на мелководье, десантным командам приходилось не только выдерживать встречный огонь, но и преодолевать естественные и искусственные препятствия: рифы, деревянные сваи, заградительные мины и фугасы.

Первые десантные операции обошлись американцам в тысячи жизней. Офицеры понятия не имели, какая на месте высадки глубина и есть ли на мелководье заграждения. Стало ясно, что здесь необходима разведка. Каким-то образом нужно было исследовать дно на подходах к берегу, чтобы устранять или обходить подводные препятствия.

Здесь-то и вступал в игру элитный отряд водолазов-подрывников Кауфмана.

Подводники-новобранцы проходили изнурительную тренировочную программу, включавшую шесть недель физических испытаний. Первая, «адская», неделя была самой тяжелой – семь дней непрерывных физических нагрузок с короткими перерывами на сон и еду. Их униформа во время заданий больше походила на пляжный наряд: плавки, защитные очки и ласты, которые, кроме прочего, защищали ступни от ядовитых кораллов. К рукам и ногам крепились ножи, взрывные комплекты и специальные пластины с водостойкими карандашами для создания подробных карт под водой. Они покрывали тела жирной голубовато-серой краской на алюминиевой основе для маскировки и защиты от холодной воды. «Чтобы стать "амфибиями", нам требовалась хорошая физическая форма, ясный ум и боевой дух. Иначе бы мы просто не выдержали этот курс. Ведь мы воевали как есть, голышом», – вспоминал старшина электриков Гарольд Ледиен^[29].

Их небольшие десантные шлюпы были сделаны из фанеры; на каждом имелась надувная резиновая лодка, чтобы доставлять на берег все необходимое, а после операции подбирать пловцов. Но, несмотря на кажущуюся несерьезность экипировки, к тому времени, когда подводники отправились на Окинаву, они уже доказали свою ценность. Операция по вторжению стала во многом зависеть от них.

Кауфман руководил 12 командами на Окинаве – крупнейшей группе островов архипелага Рюкю, в который входили также острова Керама и Иэдзима. В каждой команде было по 100 человек плюс небольшой штаб. Перед началом наступления водолазы проделали огромную работу. Нищая, густо населенная крестьянами Окинава была выбрана по единственной причине: она находилась достаточно близко к врагу. Окинаву и самый южный из основных островов Японии, Кюсю, разделяло чуть больше 500 км. Проще говоря, это был лучший плацдарм для вторжения.

Команды Кауфмана должны были расчистить для него путь.

При помощи взрывов водолазы прорубали судоходные каналы в коралловых рифах. Однажды, чтобы проделать канал 9 м шириной и 90 м длиной, который бы позволил колесному транспорту добираться до берега во время отлива, им пришлось задействовать 16 тонн взрывчатки. Взрыв оказался настолько мощным, что на некоторых американских кораблях решили, что их атакуют.

В другом месте высадки команда водолазов обнаружила 3100 заостренных деревянных кольев, переплетенных между собой колючей проволокой, к которым вдобавок крепились мины. Это заграждение было сооружено на коралловом рифе на глубине около 2 м под водой. И пока американские канонерки отвлекали внимание врага, ведя огонь над головами водолазов Кауфмана, те закрепили на кольях взрывчатку и разом уничтожили преграду.

Другая разведгруппа нашла 260 крошечных посудин, спрятанных в пещере. Это были «лодки смертников», которые нагружали взрывчаткой и под управлением морских камикадзе направляли к американским кораблям. Кауфман приказал взорвать и их.

Параллельно с подрывными работами люди Кауфмана вели разметку глубин на рифах и подмечали лучшие места для высадки на берег. Будучи около 100 км в длину и 16 км в ширину, остров Окинава имел десятки километров береговой линии. Всякий раз, когда готовилась очередная армейская или флотская высадка на новом месте, обращались к Кауфману.

1 апреля 180 тыс. солдат и морских пехотинцев высадились на Окинаве.

Водолазы Кауфмана понадобились и во время высадки на Иэдзиму 16 апреля. Для его людей это была обычная работа, но, когда Кауфман позднее слышал название этого острова, каждый раз он вспоминал о своем друге Эрни.

Эрни Пайл, легендарный военный корреспондент, был убит на Иэдзиме 18 апреля выстрелом снайпера. Пайл прошел вместе с солдатами пол-Европы и совсем недавно прибыл на Тихий океан. Он хотел сделать очерк о командах Кауфмана. Это «наполовину рыбы, наполовину психи», метко написал о них Пайл, но Кауфман попросил его притормозить публикацию. Японцы тоже читали газеты, и водолазы могли стать легкой добычей в море, если бы японские стрелки поняли, что за ними надо следить.

– Позволь объяснить тебе это так, – сказал Кауфман Пайлу. – Я что-то вроде менеджера бейсбольной команды, который выиграл десять матчей подряд в одной и той же грязной рубахе, и теперь не собирается ее снимать, пока не проиграет. Как бы она ни воняла^[30].

Пайл покачал головой.

– Да это самый плохой аргумент против свободы прессы в США из всех, что я слышал^[31].

Кауфман понимал, почему Пайл так торопится написать о его водолазах-подрывниках. Дело было не только в сенсации. Пайл действительно хотел, чтобы эти парни получили «признание американского народа, которое они заслужили».

Известие о смерти Пайла потрясло Кауфмана и многих других, кто его знал. Сначала Рузвельт, теперь Эрни. Не говоря уже о тех жертвах, которые ежедневно приносились на алтарь войны.

Итак, Кауфман убедился, что все поднялись на борт эсминца. Он дал команду перекусить и отдохнуть. Бои усиливались, и впереди их наверняка ждали новые разведзадания, новые залпы вражеских орудий, новые атаки камикадзе. Годы войны позади. Годы войны впереди. Со всех сторон их окружала смерть. Смерть без конца.

В тот момент Кауфман не знал ни о Лос-Аламосе, ни о мощной бомбе, которую там создавали. Он знал только то, что японцы будут биться до последнего солдата, а после Окинавы их ждет следующая цель. Самая крупная. Самая кровавая.

И если сейчас Окинава кажется адом, то впереди будет кое-что пострашнее.

Обратный отсчет:
103 дня
25 АПРЕЛЯ 1945 г.
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Гарри Трумэн стал президентом всего 12 дней назад, но уже успел показать свой особый стиль работы. При Рузвельте совещания Кабинета затягивались надолго, поскольку тот привык потчевать свою команду нескончаемыми историями. Трумэн же предпочитал деловой подход, быстро улаживая вопросы, переходя от одного пункта повестки к следующему.

– Все, что он говорил, касалось конечных решений, – отметил член Кабинета Генри Уоллес, которого Трумэн когда-то сменил в должности вице-президента, а сейчас оставил министром торговли, как и при Рузвельте. Правда, затем Уоллес добавил двусмысленный комплимент: – Порой даже казалось, что он спешит принять решение прежде, чем его обдумать^[32].

Однако впереди его ждала совсем другая встреча. Решение, которое Трумэну предстояло принять по ее результатам, обещало стать самым трудным в его карьере, да и в карьере любого президента. Накануне Трумэн получил письмо от военного министра Стимсона: «Я полагаю, нам крайне важно как можно скорее поговорить по вопросу особой секретности». Далее Стимсон напоминал ему о короткой вечерней беседе после президентской присяги. Теперь он хотел посвятить его в подробности: «Думаю, вам следует узнать об этом безотлагательно».

Прочитав письмо, Трумэн оставил под ним распоряжение для своей команды: «Включить в список на завтра, среду, 25-го».

Еще год назад мало кто мог помыслить, что Трумэн станет вице-президентом, а уж тем более заменит Рузвельта в качестве главнокомандующего. Когда летом 1944 года Рузвельт пошел на четвертый срок, лидеры Демократической партии постарались не допустить Генри Уоллеса на должность вице-президента. Он был слишком интеллектуален, а его взгляды – слишком левыми. И, поскольку здоровье Рузвельта ухудшалось, они опасались, что в конечном счете Уоллес окажется в его кресле до конца президентского срока. Но кто сможет подвинуть Уоллеса? Несмотря на свое слабое здоровье, Рузвельт отказывался от мысли, что страной может руководить кто-то другой.

Пока президент продолжал игнорировать эту проблему, лидеры партий перебирали возможных кандидатов. Имелся Джеймс Бирнс, бывший сенатор и судья Верховного суда, которого Рузвельт убедил оставить юстицию, чтобы возглавить Управление военной мобилизации. Трумэн согласился выступить с речью на предстоящем съезде демократов в поддержку кандидатуры Бирнса. Баллотировался также лидер сенатского большинства Олбен Баркли. Но Уоллеса все это ничуть не беспокоило. Опрос института Гэллапа в июле 1944 года показал, что предложение Трумэна поддержали лишь 2 % избирателей.

Сам Трумэн, младший сенатор из Миссури, был весьма симпатичным человеком – умным, трудолюбивым, общительным. При росте 175 см он отличался решительным характером, говорил прямо, любил крепкое словцо и преуспевал на ухабистом политическом поприще. Его карьера была, мягко говоря, извилистой. Фермер, кассир в банке, агент по продажам, торговец галантереей (последнее предприятие загнало его в немалые долги). В молодости он служил офицером-артиллеристом и был отмечен наградой как ветеран Первой мировой.

В 1922 году Трумэн разорился и остался без работы^[33]. Неизвестно что бы с ним сталось, если бы не бывший сослуживец Джим Пендергаст. Дядя Джима, Том Пендергаст, был видным политиком от Демократической партии в Канзас-Сити, и ему срочно требовался кандидат на должность судьи в округ Джексон – по сути, его представитель в этом округе.

Пендергаста считали коррупционером, а Трумэн умел произвести благоприятное впечатление. Он сделал акцент на честности, дав клятву не украсть ни цента, пообещал заасфальтировать грунтовые дороги и в результате выиграл с перевесом чуть менее чем в 300 голосов. Так в 38 лет он начал карьеру политика.

Его следующий шаг по политической лестнице может показаться неправдоподобным. В 1934 году в американском сенате освободилось место от штата Миссури. Пендергаст сделал предложения трем кандидатам, но все они отказались. Время истекало. В сенате уже заседал один человек от Миссури, но он был из Сент-Луиса, а Пендергасту нужен был свой сенатор, который бы защищал интересы его организации на западе штата, в Канзас-Сити.

Когда ребята Пендергаста обратились к Трумэну, он тут же назвал им причины, по которым их предложение не имело смысла:

– Я никому не известен и у меня нет денег.

Люди Пендергаста обещали поддержать его финансово и организационно. Трумэн понял, что ему выпал шанс.

Он поднял свой послужной список и сделал ставку на решенную им проблему дорог. Как сказал школьный учитель Трумэна, «этот парень вытащил округ Джексон из грязи». Его предвыборная кампания «Поддержим Рузвельта» была простой и понятной, но значила для людей очень много: шел второй год «Нового курса»^[34]. А самое главное, его поддерживал политический аппарат в Канзас-Сити. Когда он выиграл внутрипартийные выборы, что обеспечило его избрание в демократическом штате Миссури, газета St. Louis Post-Dispatch заклеймила его «посыльным Пендергаста».

Однако он сумел привлечь к себе внимание в качестве председателя специального сенатского комитета по наблюдению за ходом Национальной оборонной программы, почти сразу получившего известность как «комитет Трумэна». Работа комитета заключалась в расследовании нарушений при заключении контрактов по оборонным заказам.

В июле 1944 года он и представить себе не мог, что будет работать бок о бок с Рузвельтом. Совершенно точно, что и Рузвельт не помышлял об этом. Как раз тогда он как-то сказал в разговоре:

– Я едва знаю Трумэна. Да, он бывал здесь несколько раз, но не произвел на меня особого впечатления.

Однако у влиятельных лиц правящей партии на его счет имелись другие соображения. Когда они внимательно изучили круг потенциальных кандидатов, оказалось, что у каждого полно «скелетов в шкафу». Чем выгодно отличался на их фоне Трумэн? Откровенно говоря, лидеры демократов просто полагали, что его кандидатура на роль вице-президента меньше других способна навредить Рузвельту на национальных выборах.

Трумэн несколько раз противился попыткам вовлечь его в предвыборную гонку. В конце концов он объяснил причину своего упрямства: согласно платежной ведомости, его жена Бесс получала официальное жалованье в Сенате в размере $4500 в год. Трумэн был уверен – и оказался прав, – что это всплывет, если его внесут кандидатом на пост вице-президента.

Трумэну было всего шесть лет, когда в воскресной школе Индепенденса, штат Миссури, он впервые увидел Элизабет «Бесс» Уоллес. Малыш Гарри был сражен наповал голубоглазой девочкой со светлыми волосами. Ему понадобилось пять лет, чтобы набраться храбрости и впервые заговорить с ней, хотя они вместе ходили уже в четвертый класс.

Бесс была единственной девушкой, за которой ему довелось ухаживать. Когда им было по 20, в отношении Бесс он проявлял такую же настойчивость, как и в любых других своих предприятиях, но, несмотря на это, она отвергла его предложение. И только в 1919 году, когда 35-летний Трумэн вернулся из Франции, с войны, они поженились.

На протяжении всей их совместной жизни он обсуждал с женой большинство вопросов, как личных, так и политических. Бесс даже получила от него прозвище – «Босс». Маргарет, их единственная дочь, рассказывала, что, когда ее отец выступал перед публикой, он всегда смотрел на Бесс, ожидая ее одобрения^[35].

Поэтому можно сказать, что она действительно выполняла работу, числясь в штате Сената. Бесс была доверенным советником и главным спичрайтером Трумэна. Она напрямую высказывала мужу все свои соображения. Правда, одной из немногих сфер, где она не могла оказать на него влияния, была его склонность к ругательствам.

Трумэн любил вспоминать историю про то, как в одной из своих речей он несколько раз использовал слово «навоз». Во время этой речи их друг наклонился к Бесс и сказал:

– Думаю, вам стоило бы подсказать Гарри какое-нибудь более пристойное слово.

На что Бесс ответила:

– У меня ушли годы на то, чтобы заставить его говорить «навоз»^[36].

Это была хорошая шутка, но Трумэн понимал, что он вряд ли сможет ею отделаться, когда люди узнают, что его жена сидит на сенатском окладе.

Однако опасения оказались напрасными. В день открытия съезда Роберт Ханнеган, председатель Национального комитета Демократической партии, пригласил Трумэна в свои апартаменты в чикагском отеле. Партийные лидеры решили дать ему возможность самому услышать телефонный разговор Ханнегана с Рузвельтом, который в тот момент находился в Сан-Диего.

– Боб, – спросил Рузвельт, – вы уже договорились с тем парнем?

– Нет, – ответил Ханнеган, – он самый упрямый осел в Миссури, с которым я имел дело.

– Отлично. Тогда скажите сенатору, что, если он хочет развалить Демократическую партию в разгар войны, вся ответственность за это ляжет на него, – ответил президент^[37].

Трумэн немедленно взял трубку и после того, как выразил свою озабоченность в последний раз, сказал:

– Я всегда выполнял приказы главнокомандующего. Выполню и этот.

Рузвельт тут же словно забыл о новом кандидате. После их вступления в должность в январе 1945 года он ни разу не допустил своего вице-президента к дискуссиям на высшем уровне, особенно в вопросах подготовки и осуществления военных планов Америки в Европе и на Тихом океане.

Но все это осталось в прошлом. Сейчас был полдень 25 апреля, Трумэн сидел в президентском кресле, а в Овальный кабинет к нему вошел министр обороны Стимсон. Он вручил президенту краткую, отпечатанную на машинке докладную записку и подождал, пока Трумэн прочтет ее. Первое же предложение было как удар в лоб. «В течение четырех месяцев мы, вероятно, закончим создание самого грозного оружия в истории человечества – бомбы, способной уничтожить целый город».

В записке говорилось, что разработка оружия ведется в сотрудничестве с Великобританией, но при этом только Соединенные Штаты контролируют все ресурсы, необходимые для его создания и последующего применения. «Ни одна другая страна не сможет достичь этого в ближайшие годы».

Однако далее сообщалось, что, несомненно, через несколько лет у ряда стран, начиная с Советского Союза, появятся необходимые технологии. В самом конце Стимсон делал заключение: «Мир в своем нынешнем состоянии нравственного и технического развития, в конечном счете окажется во власти такого оружия. Другими словами, современная цивилизация может быть полностью уничтожена».

Пока Трумэн читал, через боковой вход по подземным коридорам в Белый дом провели генерал-майора армии Лесли Гровса. Он вошел в Овальный кабинет сразу, как только президент закончил читать докладную записку. В Пентагоне тщательно подготовили эту встречу. Если бы репортеры увидели Стимсона и Гровса, входящими вместе, это бы породило волну домыслов.

Уже в момент своего рождения в 1867 году Генри Стимсон был обречен стать представителем истеблишмента Восточного побережья. Выпускник Академии Филлипса в Эндовере, Йеля и Школы права Гарвардского университета, он стал военным министром еще при президенте Уильяме Говарде Тафте. В 1929 году Герберт Гувер назначил его государственным секретарем. Именно на этом посту он закрыл подразделение госдепартамента, занимавшееся дешифровкой дипломатической корреспонденции, произнеся свою знаменитую фразу: «Джентльмены не читают чужих писем».

В 1940 году он снова возглавил военное ведомство, а через год узнал о разработке атомной бомбы. В рамках Манхэттенского проекта Стимсону было поручено организовать так называемый комитет S-1.

Человеку, который сейчас вводил Трумэна в курс дела, еще не так давно, в июне 1943 года, приходилось держаться от него подальше. Тогда комитет Трумэна разнюхал кое-что и начал задавать лишние вопросы насчет оборонного проекта в городе Паско, штат Вашингтон. Стимсону пришлось лично позвонить сенатору Трумэну.

– Я хорошо осведомлен по этому вопросу. Во всем мире есть только два или три человека, которые вообще о нем знают… Все это часть очень важного секретного проекта.

Трумэн сразу уловил суть дела.

– Я понял ситуацию, господин министр. Можете больше ничего не говорить. Если вы лично заверяете, мне этого достаточно.

Теперь, в возрасте 77 лет, Стимсон выглядел уже не таким крепким, как когда-то. Будучи единственным республиканцем в кабинете Рузвельта, он, как казалось, органичнее бы смотрелся в XIX веке, нежели в двадцатом. Щегольские усы, прямой пробор посередине, хронометр на золотой цепочке в кармашке жилета. Несмотря на все свои почетные титулы и значимый пост, он предпочитал, чтобы к нему обращались не иначе как «полковник Стимсон» – в память о днях службы артиллерийским офицером во Франции во время Первой мировой войны^[38]. Однако при этом никто не считал его пережитком прошлого. Стимсон продолжал оставаться весьма уважаемым и влиятельным человеком в Вашингтоне.

Генерал Гровс, находившийся здесь же, в Овальном кабинете, возглавил Манхэттенский проект в 1942 году, на этапе производства. Это был подходящий человек для такой работы. При росте 183 см он весил свыше 110 кг и выглядел довольно внушительно. Усы щеточкой дополняли его устрашающий вид. Гровс исполнял обязанности, опираясь на свои «природные качества, которые вы можете называть склонностью к деспотизму, властолюбием, наглостью, самонадеянностью или как вам заблагорассудится, но именно они позволили держать все под жестким контролем»^[39].

Семья Гровса эмигрировала в Америку за восемь поколений до его рождения. Питер Гровс, его прапрадед, принимал участие в Американской революции. Свои ранние годы Лесли Гровс провел на военных базах, мотаясь по всей стране вместе с отцом, армейским капелланом. Он закончил Военную академию в Вест-Пойнте четвертым по успеваемости среди сокурсников.

Гровс делал карьеру в Корпусе военных инженеров армии США и уже курировал до этого один крупный проект – строительство Пентагона в 1941–1942 гг. На тот момент это было крупнейшее офисное здание в мире, которое обошлось бюджету в $31 млн. Здание покрывало собой более 13 гектаров земли, площадь его помещений составляла 557 тыс. кв. м, а две парковки вмещали до 8 тыс. автомобилей.

Люди, работавшие под началом Гровса, описывали его как человека безжалостного. Один из его инженеров сказал, что при общении с ним «в мозгу будто включался сигнал тревоги»^[40]. Он отдавал приказы даже офицерам более старшим по чину. Некоторые называли его хулиганом, но он смог заставить военное министерство построить новую штаб-квартиру менее чем за полтора года.

Однако Пентагон, несмотря на свои размеры, померк на фоне Манхэттенского проекта. Создание атомной бомбы оказалось дьявольски сложным процессом. Прежде всего страна должна была научиться производить ядерное топливо. Затем Гровсу предстояло выяснить, как безопасно запустить процесс деления атомного ядра и вызвать цепную реакцию в нужный момент и в нужном месте. И все это требовалось провернуть в условиях полной секретности.

К апрелю 1945 года над проектом работали более 125 тыс. мужчин и женщин по всей территории Соединенных Штатов. Гровсу пришлось следить за тем, чтобы ни малейшего намека на столь масштабное предприятие не просочилось за его пределы. Информацию следовало держать в тайне и от широкой публики, и от множества любителей сплетен среди военных.

Своей нынешней работой Гровс был в некотором смысле обязан ненависти, которую Адольф Гитлер питал к евреям. В 1933 году, когда тот пришел к власти в Германии, нацистские гонения на евреев заставили бежать из страны сотни ведущих ученых, профессоров и исследователей.

Физик Лео Силард из Берлинского университета нашел убежище в Лондоне, где его осенила поистине фантастическая идея. Он предположил, что расщепление атома – мельчайшей из частиц, образующих химические элементы, – приведет к цепной реакции, которая «высвободит энергию в промышленных масштабах». Это позволило бы начинить атомную бомбу, которая была предсказана в книге Герберта Уэллса «Освобожденный мир».

Спустя пять лет группа немецких ученых подтвердила предположение Силарда, расщепив атомы урана путем их бомбардировки нейтронами. Высвободившейся в результате процесса деления ядра энергии было достаточно для создания бомбы. Но предстояло пройти еще очень большой путь от лабораторных исследований до реального поля боя.

Силард, который стал преподавателем Колумбийского университета в Нью-Йорке, и его коллега-физик Энрико Ферми доказали, что уран является элементом, наиболее подходящим для создания цепной реакции. Силард опасался, что, если немецкие ученые создадут атомную бомбу, Гитлер использует ее для достижения своей цели – мирового господства арийской расы.

Но как предупредить лидеров свободного мира об этой угрозе? Силард обратился за советом к своему старому преподавателю, тоже иммигранту, которого звали Альберт Эйнштейн.

К концу 1930-х годов этот физик германского происхождения был самым известным в мире ученым. Его имя стало синонимом слова «гений». Эйнштейн, удостоенный Нобелевской премии в 1921 году, разработал новаторские теории, которые заставили пересмотреть традиционное понимание времени, пространства, материи, энергии и гравитации. В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, Эйнштейн находился с визитом в Соединенных Штатах. Будучи евреем, он решил остаться в Америке и получил должность в новом Институте перспективных исследований в Принстоне.