Крицеже Александра
Покорять, а не быть покорённой
2 глава.
Тишина. Темнота. Я открыла глаза и на секунду осталась ослеплённой. Мой взгляд пробежался по комнате и я зарылась глубже в свою обитель, в ней так тепло. На удивление я выспалась и не припомнила никаких кошмаров сегодня ночью.
– Который час? – спросила я у себя.
Я заставила себя шире открыть один глаз и взглянуть на настольные электрические часы на тумбочке. Кислотно-зеленые цифры показывали 5:34.
"и когда я стала так рано просыпаться?"
В комнате царил полный хаос: пустые пачки от чипсов, бутылки от энергетиков и естественно пачки глицина.
"кошмар"
Я встала и меня пробила дрожь: разница между температурой в кровати и температурой в комнате была огромная. Натянув шерстяные носки, я пошла умываться. После, я заглянула в телефон. Ничего удивительного, последнее сообщение от Дэни в три ночи.
"а потом мы удивляемся: почему же Дэниел спит до половины первого обеда?"
Дэниел – мой друг детства, но общались так тесно мы не всю жизнь. Да, наши родители были хорошими друзьями, наши мамы родили нас в один день, да и отцы никогда не ругались. Наши семьи поддерживали связь, крепкую, дружескую связь. Как только нам минул девятый год, Дэниела увезли в Ватикан, где он готовился поступить в частную иностранную школу для будущих программистов, а я осталась одна в России. Прошло шесть лет, и Дэни вернулся совершенно другим человеком. Мы оба понимали, что эти года нас здорово изменили и даже не стремились возвращать былое общение. Пока не умерла мама.
Все оттолкнулись, не решая брать на себя ответственность за поддержку и моё состояние, даже папа становился всё дальше, а Дэни вновь стал мне очень родным человеком. Он был тем бликом света в тьме, которая меня поглощала каждый день, он буквально за шкирку тащил меня из этой пропасти. И то, что я сейчас жива – быть может его заслуга. Всё таки мы остались теми, кем и были, просто нам надо было время. И за эти пол года мы будто снова знакомились и узнавали друг друга. Только вот мне казалось, что я знаю его всю жизнь.
Думая как потянуть время, я вышла из комнаты и оказалась перед перилами. Кухня была пуста. Я повернула направо и пошла к ступенькам. Так я считала шаги от комнаты до ступенек и вниз по ним. Всё сошлось.
В утренней тишине я прогуливалась вокруг стола и стульев, обошла огромные горшки с цветами и прошлась вокруг колонн. Из кабинета папы я услышала звук перелистывающейся бумаги и щелчок степлера.
На душе стало легче – папа дома: он никуда не уехал, никого не убил, его не убили. Ко мне в голову пришла странная мысль:
"как мы могли не общаться столько времени живя в одном доме?"
Глупый вопрос, заданный самой себе. Мы с папой всегда были в дружеских отношениях, он занимался моей подготовкой к вступлению в наши криминальные ряды, занимался моей физической и волевой подготовкой. Моими знаниями в области боевых искусств и криминальных систем – занимался исключительно он. На маме всегда были уроки психологии, этикета, манер и тонкости манипуляций. Она занималась мной, как леди, готовила к вступлению, так скажем, в высший свет, а папа к вступлению в свет мафии.
Случившееся сильно повлияло на нас по отдельности и на нас вместе. Мы отдалились, накрутили себе много глупостей и довольно нагрубили. Мама была, своего рода, клеем нашей семьи. Она искала компромиссы не только в общении, но и в общих занятиях, в быту, в учении. Папа стал для меня тенью, просто человеком, с которым я живу. Я же стала для него просто словом, словом "дочь", которое не имело никакого смысла.
Я взглянула на дверь в его кабинет, на ручку, которую так давно не держала. Дверь была приоткрыта, из нее слабо лился томный желтоватый свет. Я подошла к двери, взглянула на своё отражение в золотом покрытии круглой ручки и резко потянула на себя, как это обычно делают герои в детективных фильмах, когда хотят застать кого-то или что-то врасплох.
"надо же что-то менять"
Папа подпрыгнул, сильно ударившись коленками о стол, и разбросал свои бумаги по всему кабинету.
– Какого чёрта! – крикнул он.
– Доброе утро. – я еле сдержала улыбку. – Какой-то ты нервный. – добавила я и медленно стала собирать бумаги с пола.
– Ты когда-нибудь стучалась ко мне в кабинет? – спросил он и посмотрел на меня из своих прямоугольных "пенсне".
Я стала прокручивать фрагменты из воспоминаний в голове, искала хоть одну картинку, в которой мой кулак бы несколько раз стукнул по двери.
– Нет. – ответила я.
– А когда-нибудь научишься?
Теперь я улыбнулась.
– Я не шучу, я не хочу умереть от сердечного приступа.
"смерть…" – это слово врезалось мне в голову и наворачивало круги. Улыбка исчезла.
Проходя по кабинету, я внимательно осматривала каждый уголок, каждый выступ и каждый фонарик, папа пристально следил за мной.
Папин кабинет похож на нору: без окон, без источника кислорода, без отверстия вентиляции. В нём темно, а единственная настольная лампочка не справляется в борьбе со мраком. Тут всегда сухо, тепло, и пахнет какой-то новой книгой. Это небольшая комната, в которой по середине стоит стол, одна стена закрыта стеллажом, набитым разными папками, коробками, книгами. В правом углу комнаты стоит кресло, компактное, элегантное, кожаное, но это кресло – самая дорогая, пожалуй, вещь в доме.
Когда я была маленькой, я обожала это кресло, любила прятаться в нём и пить горячий шоколад. Тогда это кресло было для меня надёжным гигантом, который мог меня защитить, а теперь я не уверенна помещусь ли я в него вообще. Зачем оно тогда папе? Если я не могу в него сесть, то он – тем более.
"очередной повод показать своё денежноё превосходство над другими"– подумала я и ухмыльнулась.
Я подняла взгляд на папины руки, они держали конверт и нервно теребили его. Мои глаза округлились, когда я увидела инициалы своей мамы на углу конверта. Первым порывом было вырвать из папиных рук, но я моргнула и увидела там уже совсем другие буквы.
"точно крыша поехала"
Папа наблюдал за мной.
Мы оба молчали, хоть и знали: кто о чём думает. Перед глазами всплывали картинки с того дня. Он однозначно постарел за эти несколько месяцев. Под глазами его виднелись слишком ранние морщинки, на лбу, между бровей виднелась уже чёткая прорезь, волосы немного поседели, а глаза потускнели. Я посмотрела на него – он поймал мой взгляд. Я готовилась к его вопросу.
– Ты видела её? – тихо прозвучал его голос, будто мы не одни и нас кто-то может услышать.
Нет, не видела, но я не хотела расстраивать его, папа в очередной раз ожидал услышать, что мама им интересуется. Но за все наши с ней разговоры, она ни разу не спросила про него. Я представила его огорчённый вид и грустные глаза.
– Да. – соврала я.
Папа резко поднял на меня голову. Его чёрные волосы с редкой сединой упали на глаза.
– Она спрашивала про тебя. Волнуется. – я старалась не бегать глазами по комнате, сдержалась от того, чтобы облизнуть губы. Но папа бы этого не заметил, он переваривал услышанное.
– И что она спрашивала? Что говорила? – у папы заплетался язык.
– Говорила, что ты неважно выглядишь в последнее время, что стал таким дёрганным и отстранённым. Спрашивала меня, не знаю ли я об этом что-то. – я села на стул напротив папы.
– И что ты ответила?
– А ты как думаешь? – с упреком воскликнула я. – Ты мне что-то рассказываешь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь информация? Да слово "рассказываешь" – сильно сказано, тут вопрос в том, как много ты со мной вообще разговариваешь…
– Что ты хочешь узнать?
– Ты знаешь. – я облокотилась на спинку стула и сложила руки на груди.
– Я не знаю того, как…
– Нет, пап, ты всё знаешь, ты всё знаешь, чёрт возьми. Почему ты просто не можешь мне рассказать? Я в праве знать как это случилось.
Я вспомнила день, когда увидела её тело перед похоронами. Она лежала в своём любимом платье с тропическими растениями. Её волосы, потерявшие прежнюю пышность – лежали на плечах. Я осматривала её руки – такие худые, её веки – даже сквозь все косметические средства было видно, какие они бледные; её лицо. Мой взгляд зацепился за что-то странное у неё на лбу. Это небольшое пятнышко, имеющее не такой цвет как у всего лица, оно было темнее. Я заставила себя нагнуться и присмотреться, от неё пахло её любимыми духами. Когда я прищурилась, то заметила неровные края у этого пятнышка: меня осенило.
– Пап. – тихо я произнесла тогда.
– Да?
– Что это? – я указала трясущимися пальцами на это пятнышко, и в этот момент папа перехватил мои пальцы, быстро развернул к себе и спрятал моё лицо себе в костюм.
– Ничего, ничего, ничего. – нашёптывал он, но я понимала что это. Её убили выстрелом в лоб.
От воспоминаний моё тело покрылось мурашками.
– Следствие ещё идёт, оно не закончилось. – возразил папа.
Я стиснула зубы.
– Ты хочешь сказать, что это следствие уже идёт пол года? Ты знаешь, что я всё понимаю. – Я стала поднимать тон. – Ты же ГЛАВА РУССКОЙ МАФИИ! И ты знаешь кто её убил, даже если не по документам, то по своим миллионным связям!
Естественно, на мои возражения никто и глазом не повёл. Папа сидел и молчал, а я пилила его убийственным взглядом, перебегая с одного глаза на другой. Когда в комнате стало настолько тихо, что слышно было только моё дыхание, я встала так резко, что стул упал назад, и вышла с комнаты.
Конверт был от лучшего друга папы, он всегда посылает письма в пастельных тонах: лавандовый – документ, бежевый – рассказ, персиковый – что-то очень срочное, болотный – секретное письмо. Я частенько читала эти письма первая, аккуратно переклеивала и клала обратно папе в сейф. Поэтому у меня всегда были пачки бумаги каждого из этих цветов.
. . .
В школе я вела себя крайне агрессивно. Сталкивала всех на пути и не обходила ни один рюкзак, смело пиная его ногой. Так одна девочка стала поворачиваться со словами: "смотри куда прёшь", а когда повернулась – получила в нос. Она качнулась и чихнула. Кажись я сломала ей нос. Потом я посмотрела на свою рубашку и заметила на ней маленькие капли крови. После второго и третьего удара она потеряла равновесие и упала прямо на глазах у директрисы, которая только что появилась в коридоре.
"теперь точно сломала"
Через пять минут я сидела у неё в кабинете. Здесь приятно пахло лилиями, дорогими духами и новой мебелью. Мне нравилось тут находиться, этот кабинет, как моя комната – я тут постоянный гость. Я вдохнула этот приятный воздух, прекрасно понимая, что в любом другом кабинете воняло бы потом, перегревшимся принтером и лаком для волос. Мои прикрытые веки вздрогнули.
– Надеюсь, мы друг друга поняли. – произнесла высокая блондинка, сидя на своём высоком кожаном стуле – директриса.
– Надеюсь. – ответила я и приняла самую непринуждённую позу, сидя на её специальном диванчике для провинившихся.
– Где гарантия, что этого больше не повториться? – спросила директриса, явно не удивлённая моим спокойствием.
– Её нет.
Она шлёпнула себя по лбу.
– Позвольте мне, дорогая. – сказала сидящая рядом женщина в строгой, облегающей каждую складку одежде. Её некрашеные корни жирных волос было видно, пожалуй, с космоса. Она повернулась ко мне и поменяла своё любезное выражение лица. – Ты, малявка…
Я сморщилась от её несвежего дыхания и спокойно произнесла.
– Вам не давали слова.
– А тебе тем более! – как агрессивная собака крикнула она.
– Вы меня сейчас оплюете.
– Да как ты смеешь! – крикнула она, задыхаясь от ярости. – Закрой свой рот, недоросль! – в ее глупом выражении лица, я узнала лицо девочки, которую беспричинно избила, это была ее мать.
– Угомонитесь, женщина. – произнесла я.
– А то что? – она встала и наклонилась ко мне. – И мне нос сломаешь?
– И не только. – прошептала я настолько тихо, что это услышала только безумная мать.
Сейчас мне было не до каких-то жалких споров, а эта особа только и делала, что выводила меня из себя. Если бы не этот кабинет, ни эта школа, и не сидящая рядом директриса, я бы ей реально врезала. Безумная женщина медленно села на стульчик, не сводя с меня глаз и положила сумку себе на колени.
"испугалась"
– Я знаю как таких воспитывать надо: ремня по заднице до покраснения и на…
– Довольно. – отрезала директор. – Горденко, сколько на твоей памяти было драк в школе?
– На моей памяти – тринадцать. Если вы сегодняшний инцидент называете дракой, то это четырнадцатая.
– А сколько из них с твоим участием?
– Восемь. – ответила я, немного ухмыльнувшись.
– И ты гордишься этим? – директриса подняла на меня глаза и я увидела в них усталость. Мне не хотелось её унижать перед этой сидящей рядом выскочкой, поэтому я просто промолчала.
– Да вы посмотрите, она от счастья светится. – вставила эта женщина.
"если она ещё хоть слово скажет, то я ещё раз потеряю контроль"
– Вы вроде говорили, что вам к обеду надо быть у психолога, сейчас уже без двадцати двенадцать. Вам вызвать такси? – любезно сказала директриса, но даже та женщина поняла намёк.
"психолог? Может психотерапевт?"
Она фыркнула, встала, поправила чёрную кожаную юбку, которая так же облегала каждую складку, и выскочила из кабинета.
– Тебе надо учиться контролировать себя, Саша… – наконец начала директор. – Твои психи до добра не доведут, твое надменное поведение и излишнее высокомерие наживут врагов. Ты ещё не устала жить без друзей? Может вступишь в наш клуб…
– Нет. – отрезала я, даже не дав ей договорить. – Тратить время на посещение кружков для одиноких нытиков – не для меня, извините.
– У тебя ведь были друзья, ты же общалась с одноклассниками. – её глаза были наполнены жалостью ко мне, и меня это дико раздражало. – Все мы теряем близких людей, но надо же жить дальше.
– У меня есть семья. – сказала я, но знала, что она не поняла о какой семье шла речь. – Этого мне достаточно.
Минуту в кабинете царило молчание, я не осмеливалась поднять на директрису глаз, а она в отличии от меня не упускала возможности разглядеть собеседника по лучше. Вскоре она громко вздохнула, сложила руки в замок и облокотилась на спинку стула.
"злится"
– Поговорим на тему твоей учёбы…
– Я вам уже говорила – это всё пройденные темы, я уже всё это знаю, я могу…
– Не перебивай! – крикнула она и я машинально выпрямилась. – Прикажешь мне верить на слова? Где доказательства? Я каждый месяц вытягиваю тебя из огромной ямы дерьма, которое ты создаёшь, а в ответ слышу, что ты всё знаешь. Ты на грани исключения, Саша!
Я стиснула зубы, ведь в её словах была доля правды.
– Я не собираюсь вам ничего доказывать.
– Как же так? Ты же это очень любишь? – она приподняла бровь, и я пожала плечами. – Давай так. Заключим пари.
– Очень опасно: предлагать азартным людям заключать пари. – ухмыльнувшись сказала я.
– Я рада, что хоть азарт в глазах ты не потеряла. – с такой же ухмылкой произнесла она.
Я повернулась и уставилась на неё.
– Ну?
– Если ты покажешь мне свой дневник хотя бы с одной тройкой в конце этой четверти, а они у тебя абсолютно по всем предметам, то ты до конца года будешь моей "правой рукой", будешь выполнять все мои поручения и ни слова мне не скажешь. А особенно: будешь паинькой.
- Как Кристина? – съязвила я.
Ей не понравилось такое сравнение, но она кивнула.
– Удивительно, что ты знаешь ее имя.
– Как его можно не знать. Эта выскочка – везде!
– Хватит! – она многозначительно посмотрела на меня. – Твоя очередь.
Я хотела что-то придумать, что-то такое же жестокое, но сказала первое попавшееся мне на ум.
– А если я избавлюсь от всех троек, то вы до конца года мне ни слова не скажете за мои косяки, – я опасно улыбнулась. – а если кто-то будет настаивать, на том, чтобы я снова пошла в ваш кабинет и услышала там очередную лекцию, то мы просто попьём чай.
Мне всегда нравился темперамент и харизма директрисы. Она пережила авиакатастрофу, потеряла родителей и сестру, развелась мужем и отсудила у него детей. Когда-то, сидящая передо мной женщина, убирала служебные помещения в барах и забегаловках. А теперь она представлена в номинации "лучший директор лучшей школы".
Моя директриса – пример женщины для подражания. Она всего добилась сама и всегда показывала сильную сторону. И мне нравилось, что именно передо мной она могла показаться слабой или поникшей. Мне нравилось наблюдать огонь в её в глазах, и когда я говорила про чай – я не шутила. Я искренне хотела попить с ней чай и поговорить, и не важно о чём.
Мы с ней скрепили руки и она снова откинулась на спинку кресла. Директор не сомневалась, в том что я пожму ей руку. Она знала, что я согласилась бы даже на условия, которых не смогла бы выполнить. Но почему-то мне казалось, что она тоже хочет выпить со мною чая.
Я поспешно встала и направилась к выходу.
– А куда это ты собралась, дорогая? – остановила меня она.
Я обернулась и увидела стопку листовок на углу её стола. Директриса наклонила голову в сторону этой стопки и подмигнула мне. Мне ничего не оставалось, кроме того как взять их. Я могла бы развернуться и демонстративно уйти, могла отправить воздушный поцелуй и выскочить за дверь, а могла просто на глазах у неё выкинуть их в урну. Но что-то заставило меня подойти и взять эту проклятую стопку, быть может… уважение?
– Кристина ждёт тебя в коридоре, она тебя проконтролирует.
Я рассердилась. Я очень рассердилась. Злость, отвращение и ненависть наполнили меня с такой силой, что я могла бы легко взорваться, будь воздушным шариком. От нахлынувших чувств я непроизвольно задержала дыхание и уставилась на директрису. Больше всего мне не хотелось видеть, стоять и даже дышать рядом с Кристиной, и она это знала. Знала и так поступила. Я медленно выпустила воздух и вспомнила как дышать.
– Мне не нужен контролёр, я и…
– Так, Горденко, за пределами этого кабинета ты не в моей власти, так что тебе придётся расклеивать их с ней, чтобы я не увидела эту стопку в ближайшем мусорном баке.
Я нахмурила брови и перед тем как закрыть за собой дверь и выкинула:
– Вы правда считаете, что их там не будет? Вы меня недооцениваете.
– Неугомонная…
Дверь закрылась и я осмотрела коридор. Стоящая у выхода девочка устало подняла на меня глаза и с тяжким вздохом отпустила. Меня ещё раз передёрнуло, от того, что она будет со мной ближайший час. Но и в её глазах я счастья не увидела.
Я прошла мимо и спустилась во двор. Она шла за мной. Руставели Кристина Давидовна – самой обычной внешности девушка. Вздёрнутый, но не из-за уверенности в себе, веснушчатый нос, пухлые ярко-розовые губы, лёгкий румянец на пухлых щеках и тёмные, густые чёрные волосы. У неё были маленькие, острые, будто эльфийские ушки и большие светло-карие глаза с длинными ресницами и очень бледна кожа, сквозь которую иногда были видны вены. Из-за этого часто казалось, что ей нехорошо.
Она создавала образ милой, кавказской девушки, но всё, что я о ней знала, это то что она очень занудная и душная. Обычная крыска, докладывающая всё учителям и директрисе. Каким-то образом ей удается быть общительным и знающим человеком. Настоящий организатор и личность, которую знают в школе все. Тот самый человек, который найдёт любого по трём словам, описывающим его, плюс ещё даст его номер, назовёт этаж, класс и время, когда он приходит в столовую, в то же время, являющаяся организатором 20 мероприятий в школе. Больше меня пугала подозрительная тень молчания, в которой она находилась временами, когда не была в компании, это выглядело зловеще и устрашающе.
Мы вышли на улицу. Было жарко, но только на первые несколько минут. Как только мы прошли первые сто метров, подул сильный, резкий, прохладный ветер, который видимо решил напомнить о том, что начинается последний месяц осени.
Я прищурилась и подошла к первой урне – листовки прямо из моих рук полетели в неё.
– Достань. – потребовала Кристина, указав пальцем на мусорный бак.
Я ухмыльнулась.
– Тебе надо, ты и доставай.
Она подошла к мусорке и без какого-либо намёка на отвращение – достала все до единой. Потом быстрым шагом подошла ко мне и вручила в руки бутылку с клеем и кисточку с листовками. Меня снова передёрнуло.
– Твоё любимое занятие, да? – с улыбкой поинтересовалась я.
– Если ещё раз их выбросишь, то завтра будешь их расклеивать снова. У Нины Викторовны таких листовок – десять тысяч. – она развернулась, а потом поспешно добавила:
– Это так, к сведению.
– Не стоит притворяться смелой… когда ты стоишь со мной, у тебя коленки дрожат.
Кристина посмотрела на свои коленки, а я засмеялась. Я чувствовала её страх и неприязнь ко мне.
Началась работа. Нудная, бессмысленная и бесконечная работа. Больше всего я боялась того, что меня кто-то увидит из приближённых папы. Но почему-то я на самом деле считала, что заслужила этого наказания. Той девочке сильно досталось, она получила практически ни за что.
"но пятнышки крови до сих пор на твоей рубашке…"– шептал мне маленький демон у меня на плече. Я встряхнула головой и окунула кисточку в клей.
Самое сложное и грязное выполняла я. Через пол часа мои руки окрасились в болотный цвет, все линии на ладонях забились зелёным густым клеем. Мой лоб был похож на палитру всех оттенков зелёного и жёлтого. А в носу уже сжигал всю слизистую этот противный, резкий запах химии. Хотелось умыться, хотелось есть, хотелось закурить и пойти спать.
Когда мы уже работали второй час, я заметила пятно на своём пальто.
– Che diavolo! – воскликнула я и Кристина вздрогнула. (вот чёрт)
Она равнодушно проследовала за моим взглядом и посмотрела на пятно.
– Отстирается. – равнодушно сказала она.
Я еле как сдержалась, чтобы не влепить её затрещину.
– Ты хоть знаешь как его трудно отмыть? Ты знаешь вообще сколько оно стоит? Конечно же нет, у тебя бы даже в залог на него денег не хватило бы.
Её задели эти слова, но она предпочла просто промолчать.
– Мы уже скоро? Сколько уже можно?
Кристина взглянула куда-то сквозь меня и сказала:
– Да.
– Слава святым! – выдохнула я и начала собираться с силами для последнего рывка.
– Держи. – Кристина пихнула мне свою бутылку с кисточками, а сама выкинула все оставшиеся листовки в мусорное ведро неподалёку.
– Какого чёрта ты делаешь? – спросила я, чувствуя как злость наполняет меня.
– Ты про что? – непринуждённо спросила она.
– Про всё. – сквозь зубы ответила я.
– Листовки не жалко, а с клеем сама разберёшься.
– Я бы сейчас тебя проучила, но мне противно даже к тебе прикасаться. – почти выплюнула я, бросила ей под ноги грязные кисточки с липкой бутылкой клея и сжала руки в кулаки.
– Мне порадоваться? – приподняла бровь Кристина, но её губы слегка дрогнули. Кристина сама не ожидала от себя такой смелости, но она, видимо, решила воспользоваться всеми преимуществами моим наказанием.
– Было бы не плохо.
И на этом мы разошлись.
Я представила себе как её поджидают в темном тоннеле неподалёку от моего дома и медленно перерезают шею. Или как её сбивает машина. Или как её сердце пронзает пуля. Всё это я могла бы устроить, я могла бы ей придумать очень интересную смерть, но мне было тошно представить её лицо. Поэтому я просто решила, что ни за что больше не соглашусь с ней работать. Или я придушу её собственными руками.
Я решила дойти домой по подземным переходам. Это как рынок, очень длинный рынок, только наполненный оружием, другими боевыми припасами, различными ядовитыми смесями и другими орудиями для пыток. Эти подземные тоннели мне стали как родные. Там все меня знают, и я знаю всех. Так сказать: мини чёрный рынок.
Спустившись по канализационной лестнице вниз, я прошла двести метров в полной темноте; дошла до ворот, и назвав нужный код – прошла во внутрь. Рынок встретил меня мерцанием холодных далёких цветов и запахом горячего железа.
Я натянула чёрную маску и капюшон на лицо, так, чтобы видны были только глаза. Надела на руки чёрные тоненькие перчатки, которые я обычно использовала для взлома папиных сейфов, и пошла прямо по туннелю.
"в любом случае конфиденциальность не помешает"
Пройдя под маленьким фонариком, излучающим опасно-зелёный свет, я резко свернула направо и оказалась в небольшом ларьке под названием: "кошелёк или пуля в глотку".
"то что надо"
Мои глаза медленно пробежались по знакомым полкам, полностью набитым пулями разного калибра. Стены были такого же оттенка как и у света фонаря; потолок, пол, полки и даже стул – были цвета изумруда. Такой цвет себе могли позволить только ларьки с хорошей посещаемостью и прибылью. В этом помещении было хорошее освещение и был виден каждый выступ и угол. В одном из углов лежал какой-то комок шерсти.
"животное?"
Я прищурилась, чтобы разглядеть это что-то, и в этот же миг передо мной оказался щуплый парен с запутанными жирными волосами и кривым носом. Кожа облегала каждую мышцу на лице, она была тоненькой, и казалось, что в любой момент порвётся. Один глаз зелёного цвета смотрел прямо мне в глаза, а другой, был прикрыт повязкой тёмно-зелёного цвета.
– Привет, Кейс. – сказала я.
Парень отошёл назад и улыбнулся. Его золотые зубы сверкали в свете зелёного огонька, делая его улыбку страшным оскалом.
– Привет, Нэлу. – пропел он и подмигнул.
Я закатила глаза.
– Не мог ничего лучше придумать? В прошлый раз было какое-то Йейн, сейчас Нэлу. – я махнула рукой. – Ни капли оригинальности.
– Тебе никогда ничего не нравится, когда ты перестанешь быть такой занудой?
– Ни-ко-гда. – отчертила я и взглянула в сторону угла со странным комком, его там уже не было.
"да уж" – по коже прошлись мурашки.
– Предсказуемо. – отвлёк меня он. – Зачем пожаловала?
– Ты знаешь.
– Ты серьёзно? – воскликнул Кейс. – Нет, я конечно всё понимаю: у богатых свои причуды, но зачем тебе так много пуль?
– Ты мне каждый раз задаёшь этот вопрос и я каждый раз тебе на него отвечаю. Не надоело ещё?
– Я что-то подзабыл…
– Я их коллекционирую, это моя забава, моё хобби, увлечение, мне нравится слушать их звон в большом количестве, и знать, что ты всегда в достатке.
– В достатке чего? – толи с издёвкой, то ли с настоящим интересом спросил он.
– В достатке пуль, Кейс, не глупи.
Он развернулся и хромой походкой пошёл к маленькой двери, ведущей на склад.
– Пока ищешь, расскажи-ка мне: какие новости в нашем тёмном мире, какая интересная информация. И не вздумай увильнуть. Я знаю, что ты лучший сборник всех новых событий и сплетен. Ты как губка, впитываешь всё, что не надо, и что надо. – я говорила медленно, гипнотизируя.
Послышался тяжёлый вздох.
– Большинство сплетен о твоей маме, Нэл. Я думаю, это понятно.
– Ну и? – это я и собиралась услышать.
– Что ты хочешь узнать?
Кейс вышел из склада и положил на стол, рядом со мной, что-то маленькое и блестящее.
– Это тебе подарочек. – добавил он.
– Шоккер? – я разглядела его под лампочкой и увидела своё отражение, Кейс внимательно следил за моими действиями. – Мне нужна тряпочка и вода. Надо смыть всю эту ерунду с моего лица.
– Секунду. – он снова побежал на склад.
– Я слушаю тебя внимательно, не томи, я хочу знать всё. – я покрутила шоккер в руках и нахмурилась.
Он немного помедлил.
– Что сказать: кто-то взбунтован, кто-то злорадствует, кто-то слёзы льёт…
– А к какой группе относишься ты?
– Ты же знаешь, – ответил он и вышел с маленьким ведёрком и белоснежным полотенчиком. Но под светом пыльной лампочки, этот полотенчик отдавал немного другим оттенком. Я переборола свою брезгливость и взяла его в руки. – я нейтральная сторона.
– Понятно, что ещё? – я присела на стул к ведру и подняла на него глаза.
– Больше я ничего не знаю. – он забегал глазами по комнате.
– У тебя получается врать, так же, как и продавать качественные товары. – сказала я, и нажав на кнопку включения шоккера, прислонила его к животу Кейса. Он забился в воображаемых конвульсиях, а потом, когда понял, что ничего не произошло – уставился на меня удивлёнными глазами. Мои руки схватили его за ворот изношенной рубашки и я встала. Я была выше его на сантиметров десять, поэтом он почти болтался у меня на руке.
– Тебе видимо не понятно, да? Когда ты продал папе испорченную гранату, и он тебя проучил – ты ничего не уяснил? Мы можем оставить тебя ещё без одного глаза, ведь тебе они не нужны, ибо как бы ты видел – КОМУ, ты продаёшь фальшивку?
Он заболтал ногами, хватаясь руками за мою руку. Я его буквально выбросила и протёрла руку полотенчиком. Кейс стал откашливаться.
– Прости, прости, я не знал, мне сказали…
– Успокойся. – прорычала я – Если хочешь искупить вину, то лучше расскажи мне то, что знаешь. А я уверенна, что ты что-то знаешь. Или хочешь поспорить?
Он испуганно поплёлся назад.
– Нет нет, я расскажу, но не смогу рассказать больше, чем слышали мои уши.
Я кивнула и стала смывать краску с лица.
– Я слышал, что провели одну аферу. Какая-то группа неудержимых подростков решила выкрасть из временного архива по делам твоей мамы что-то. Им за это хорошо заплатили. Они это выкрали, но их перехватила другая группа и отобрала это что-то.
– Что это, ради бога, ска…
– Пуля.
– Пуля? – повторила я.
– Да, это пуля с дробовика, пуля которой убили твою маму. Ты же знаешь…
– Да, я знаю как.
– И на этой пуле нашли интересный рельеф. Гравировка. Если не ошибаюсь, то это: "bialy Demon".
– Польский?
– Да.
– Значит, "белый демон"?
– Да.
Я нахмурилась. Если кто и пытался убить мою маму, то это было убийство века, убийство к которому готовились.
– Так ты будешь брать свои любимые пули?
– Нет. – уверенно сказала я. – Но у меня есть для тебя другая работа. – я вытерла лицо полотенцем. – Ты закажешь мне пули с гравировкой, и проследишь, чтобы через четыре дня они были здесь.
– Но…
– Без "но", Кейс, я знаю, что ты можешь это сделать.
Он вдохнул по больше воздуха и приподнял уголок губ.
– И какую гравировку будешь заказывать? – спросил Кейс.
– "czarny Aniol" – незамедлительно ответила я.
– Чёрный ангел, значит. – к нему пришло озарение и он удивлённо на меня взглянул.
– Если об этом кто-нибудь узнает, то я тебе клянусь, тебе не только глаз вырежут.
Он дотронулся ладонью правой руки до правой коленки, потом до левой, потом до лба и приложил эту ладонь к грудной клетке. Так дают клятву в нашем мире. В мире мафии.
Я подмигнула ему, бросила аванс на стол и выскользнула из ларька.
Ещё пять минут я виляла по тёмным туннелям и встречала на своём пути таких же закрытых людей как и я. Вскоре я увидела свет.
"свет в конце туннеля, смерть прямо там" – со смешком подумала я и прибавила ходу.
Выбираться из этого места легче чем попасть в него: один контрольно-пропускной пункт, одна открытая решётка и такая же лестница.
Я стала подниматься. Только мои глаза встретились со светом, как я разглядела передо мной пару ног в чёрных туфлях и позади них чёрную тачку. Я собиралась отпустить перила лестницы и прыгнуть вниз, но мне по голове ударили чем-то очень острым, и я потеряла сознание.
