bannerbannerbanner
Жесткая посадка

Михаил Кречмар
Жесткая посадка

Полная версия

Финикс, Колледж-роуд, 1600, офис Aircombat International Society

Саймон Слаутер уже полтора часа находился в офисе организации, которая, судя по многочисленным фотографиям и девизам, занималась историей авиации времён Второй мировой войны. Найти офис было очень легко – он располагался в бывшем самолётном ангаре, так, как любят располагаться военно-исторические авиационные клубы по всему миру. Вначале ему надо было лишь задать некоторые вопросы, касавшиеся американского самолёта-разведчика, невесть откуда появившегося в сибирской тайге. Саймон многократно работал с рисковыми парнями из России – это был хороший бизнес, даже когда он становился не совсем политкорректным – как поставка самолётов «Ан-2» на имя подставных фирм в Панаме и Гондурасе. Положа руку на сердце, Саймон был практически уверен в том, что сегодня эти тихоходные и грузоподъёмные бипланы возят кокаин и марихуану на уединённые ранчо в Нью-Мексико и Калифорнии. Ну что же, по крайней мере, при заключении сделок он не нарушал никаких законов, верно?

Коллекционеры исторической авиации, в понимании Саймона, относились к категории dudes – простаков с изрядной долей сумасшедшинки. К сожалению, простаки это тоже понимали и отгораживались от дельцов, подобных Саймону, с помощью опытных трейдеров и юридических консультантов. Но здесь, в Aircombat International пока не пахло ничем подобным. Это было точь-в-точь как приоткрытая дверца в курятник для лисицы.

– Мы – довольно молодая организация, – вещала Саймону моложавая блондинка типичного для американок возраста, определяемого интервалом между двадцатью пятью и пятьюдесятью пятью годами, – но все мы – старые патриоты аэронавтики. Кого-то из нас не устроили Chicago Falcons или Immortal Eagles . Так что мы решили создать новую негосударственную организацию, посвящённую военной авиации, совершенно свободную от бюрократии и участия в тех грязных играх, которые сопровождают каждое аэрошоу в нашей стране.

– Кроме того, – бубнил в другое ухо здоровенный пузатый неопрятный волосатый тип, с серьгой в левом ухе, – мы считаем, что надо изменить правила игры для аэроклубов, когда все сливки снимаются несколькими структурами, имеющими негласную правительственную поддержку.

Саймону была хорошо знакома подобная риторика. Время от времени недовольные dudes из различных организаций пытались выйти из-под контроля большого бизнеса и поменять правила игры. Чаще всего эта новая структура становилась в ряд со всеми теми организациями, с которыми собиралась бороться. В противном случае, она пополняла ряды маргинальных микроорганизаций, которых в Соединённых Штатах всегда было пруд пруди – от Союза в защиту желтобрюхих жерлянок в террариумах Южной Каролины до Общества по утилизации сбитых ежей на шоссе Монтаны.

Но у Aircombat International , судя по переписке с Игорем Ухониным (и как только эти люди могут носить такие имена!), была одна черта, мимо которой Саймон никак не мог пройти. Они были готовы платить авансом за товар, которого не видели! Более того, который никто даже не щупал руками!

– Вы знаете, кроме того образца «Invader FA-26 C Strato Scout», который лежит в России, я могу предложить вам и «Фокке-Вульф-190» из болот Белоруссии. Самолёт замечательно сохранился в торфянике и с транспортировкой его на территорию Польши также не возникнет никаких проблем.

Блондинка гримасой показала ему, что не желает иметь ничего общего с финансовыми вопросами организации.

– Вы знаете, я и Грэгг, мы определяем стратегию. А Макс – он отвечает за финансы и обеспечение экономической дееспособности нашего движения. Так что вам лучше обратиться прямо к нему.

Саймон весь подобрался. Ага, стало быть, dudes не так просты и на этот раз! Сейчас он, скорее всего, встретится с таким же юридически-финансовым койотом, каким был и сам Слаутер.

Но Макс оказался совершенно не таков. Да, он настоящий патриот истории американских военно-воздушных сил. Да, ему горько осознавать, что образец самолёта, изготовленного всего в пяти экземплярах, разрушается от ветра и снега на тихоокеанском побережье России. Да, его организация имеет спонсоров, готовых заплатить восемь миллионов полновесных долларов США за этот самолёт – даже в разобранном состоянии, пусть он только покинет пределы Евразии.

В этот момент Саймону показалось, что Макс говорит по-английски с каким-то акцентом – немецким или русским. Но в США две трети людей говорят с каким бы то ни было акцентом, а десять процентов населения не говорят по-английски вообще. Поэтому Саймон пропустил это обстоятельство мимо ушей.

Пропустил он его главным образом потому, что Макс Гретцки сказал:

– Наша организация готова авансировать поиски и транспортировку самолёта к месту его идентификации. Мы навели справки о компании мистера Ухонина (Слаутеру снова показалось, что Макс почти безупречно произнёс это непроизносимое для стопроцентного американца имя), которую в США представляете вы, мистер Слаутер, и можем перевести первый платёж в сто тысяч долларов на её счёт в течение десяти дней.

Сто грандов в качестве первого платежа! И восемь миллионов в перспективе! В этот момент Слаутер был готов зажмуриться, если бы у Макса отросли рога и хвост, а сам он покрылся б зелёной шерстью.

– О’кей, Макс, – Саймон поднялся со стула, – стало быть, встречаемся завтра в одиннадцать? А до этого времени я проведу переговоры со своим русским партнёром. Вы, конечно, понимаете, всё это – формальность, я имею пакет доверенностей для того, чтобы действовать от его имени, но…

Выходя из дверей ангара, он едва не столкнулся с невысоким человеком в чёрном костюме, неопределённого возраста и восточной национальности.

Супермены и бизнесмены

Утро следующего дня не ладилось совершенно. Словно в продолжение церковной темы, в салоне появился приходской батюшка в полном боевом облачении. Я было решил, что он появился просить скидку на установку локальной сети в центральном офисе прихода – его секретарь уже две недели вёл с нами вялые переговоры о её монтаже. Но я снова ошибался. Батюшка пришёл в салон, радея о нашем с Сержем бизнесе, будто ему, чёрному ворону, было известно о наших затруднениях с финансами. Батюшка предложил по сходной цене провести освящение, и когда я узнал порядок этих сходных цен, то тихонько охнул.

Выставить просто так вымогателя в рясе я не мог, тем более, он когда-то учился в МИФИ курсом младше меня, и мы были почти что знакомы. Сдуру я сказал ему, что салон располагается в научно-исследовательском институте, гнезде атеизма и рассаднике безбожия. И за службу в здании я вполне могу лишиться выгодной аренды.

Но служитель культа метко отбрил меня тем, что весь институт, стараниями его зам. директора по строительству, освящён уже четыре года назад, и наш салон образует зияющую язву неверия на фоне всеобщего православного благолепия в кибернетической науке Российской Федерации.

Соперничать в казуистике со священнослужителем мне оказалось не под силу. Я обещал подумать. Но день уже был окончательно испорчен.

Отразив религиозную экспансию, я уже принялся обсуждать продажи с обер-менеджером компании, хитроватым торговцем Колей Семёновым, которого все в обиходе звали по имени популярного персонажа мультфильмов – Хрюнделем, но тут в дверях возник районный эколог, который просил выбрать ему компьютер для подрастающей дочери. При этом канючил скидку, естественно. Зная на практике, что опытный эколог способен принести любому бизнесу не меньше неприятностей, чем пожарник или санэпиднадзор, я мгновенно отрядил Хрюнделя ему на помощь. И, с болью в сердце, вычеркнул всю прибыль ещё с одной продажи.

За день других значительных неприятностей не произошло, но предстояла встреча с этим приятелем Сержа, торговцем подержанными самолётами, а мне страсть как не хотелось на неё идти. Уж слишком сильно отличался его мир – мир мгновенных решений, неожиданных перебросок, торговли информацией по всему свету – от мира размеренных поставок, неторопливых продаж, просчитываемой динамики розничной торговли. Вот бы Серж и общался с этим экс-полярным лётчиком, раз он тоже лётчик в душе!

В принципе, Серж был человеком умным и хорошо чуявшим выгоду, но только несколько… импульсивным, наверное. Учился он в институте на пять лет моложе меня, и мы по-настоящему познакомились, только когда его, молодого студента, прикрепил ко мне, в то время уже аспиранту, всё тот же Сац. Несмотря на в общем-то небольшую разницу в возрасте, он казался гораздо моложе меня, – не только из-за небольшого роста и несколько субтильного сложения. Серж постоянно бравировал этой своей моложавостью, и даже на деловых встречах вовсю использовал несказанно раздражавший меня молодёжный сленг. Но, как бы то ни было, язык у него был подвешен исключительно хорошо, что и сделало из него главного переговорщика в компании.

Уговорила меня опять же Кира.

– Почему ты не пойдёшь с Серёжей? Он обидится, да ведь и тебе это нужно не меньше, чем ему. Вы тонете в вашей гнусной торговой реальности. А встречи с такими людьми, именно потому, что они занимаются невероятным, с точки зрения здравого смысла, делом, являются проколами этой реальности, дают пищу фантазии. А фантазия будит ум и очищает кровь. Хотите, я с вами пойду, очень мне хочется поглядеть на этого полярного супермена.

– Ну уж шиш, – мрачно сказал я. – Наша гнусная торговая реальность даёт кусок хлеба с куском масла и ветчиной не только Сергею и мне, но ещё и тебе, и довольно большому количеству народа. А что касается экс-полярного лётчика, то я отметил, что он на встречи приезжает и уезжает на такси. У него даже машины своей нет!

Но мысль о проколе реальности действительно засела в моей голове. Действительно, все по-настоящему решительные прорывы в бизнесе на моей памяти приходили с совершенно неожиданной стороны. Правда, чаще всего этот прорыв связывался с тем, что кто-то где-то находил возможность безнаказанно украсть. Но ведь так создались все большие состояния в современной России, не правда ли? Но в последнее время мне приходилось наблюдать и вполне цивилизованные варианты развития бизнеса, и эти, новые компании, уже могли похвастаться совершенно чистой историей капитала.

 

Ух подъехал к кафе на какой-то машине приятелей и бодро зашёл в зал, отметив про себя уединённость нашего столика.

– Итак, – я подчёркнуто не стал звать его кличкой, – у тебя были для нас какие-то плохие и хорошие новости.

– Умей ставить нужные вопросы в нужном порядке, парень! – сказал Ух, и я снова понял, насколько он может быть въедлив и дотошен, несмотря на подчёркнуто офицерскую внешность. – Новости у меня сперва хорошие, а потом плохие.

– Стало быть, так. Мой лоер и партнёр в Америке встретился с этими вашими суперменами и патриотами американского оружия, убедился в том, что они существуют и заинтересованы в поиске и подъёме самолёта. Это уже хорошо. Но есть и ещё более хорошая новость, почти даже невероятная, хочу заметить. Я, по крайней мере, в своей десятилетней практике с таким не сталкивался никогда. Они готовы не только купить самолёт, что называется, «на корню» – они готовы инвестировать деньги в его поиски. И не просто готовы, а даже первую часть суммы, где-то двадцать тысяч долларов, они перечислили на счёт моей конторы. Так что надо работать, и работать быстро. Судя по первым признакам, как сказал мой лоер, денег у американцев – как у дурака махорки, и, скорее всего, их субсидирует какой-нибудь малахольный миллиардер. Поэтому, тебе, Сергей, придётся с этим вашим геологическим Беном Ганом лететь в Орхоян. А вот с этого момента начинаются плохие новости. – Стало понятно, что он заранее прорепетировал то, что нам скажет. В первые встречи меня страшно раздражала его манера рисоваться. Уже позже я понял, что это аффектированная манера общения особой категории полярных лётчиков – юберменшей, суперменов, воспетых многочисленными советскими писателями, поэтами и песенниками. – Вам, ребята, крупно не повезло.

Игорь поморщился. Судя по всему, ему было неприятно прикосновение совсем новых людей к делу всей его жизни.

– В Орхояне нет людей, которые разбираются в самолётах, кроме тех, что работали в местном аэропорту. На моей памяти не было, по крайней мере. Сейчас там, кстати, и аэропорт закрыли. Но вам на первых порах и не нужны такие люди. Первое, что вам надо, – это найти самолёт.

Он скептически поглядел почему-то на меня. Так, наверное, большой седой пёс глядит на щенка, собравшегося первый раз тявкнуть и взвизгнувшего вместо этого.

– Но именно в Орхояне есть человек, который вам поможет, – продолжил он, насладившись эффектом ожидания, и я с отвращением подумал – вот как же любят люди разыгрывать из себя Бога даже по самому ничтожному поводу! А что если этот повод окажется большим?

– Человека этого найти там легко – он там такой один. Его зовут Зим. Московский журналист. Устал от этого бедлама, уехал на Север. Был начальником метеостанции. Человек он надёжный, но сложный. Сейчас возит туристов на охоту. Занимается экстремальными турами. В середине лета у него вроде бы дырка в делах. Вы ему заплатите, и он вами займётся. Не думаю я, что без него у вас что-то выйдет – он территорию изучил очень хорошо, знает там всех охотников, рыбаков, оленеводов, если там таковые ещё остались. В чём я лично сильно сомневаюсь. Он знает где и почём нанять вездеход или вертолёт, подсобных хмырей каких-нибудь, чтоб следили за лагерем.

– И сколько же, по-твоему, мы должны ему заплатить? – ехидно спросил я.

– Да сколько попросит, – безразлично произнёс Ух. – Там у вас особого выбора не будет. Его личный гонорар составит, скорее всего, тысячи три долларов. Это я так, фантазирую. Кстати, ты сильно не расстраивайся – башляют американцы, поэтому мне сегодня-завтра нужны ваши реквизиты для перевода денег. В Орхоян позвонить очень сложно – там телефон работает всего шесть часов в неделю. Вы ещё и попадать туда будете неизвестно как. Это раньше он был столицей района, а сейчас – это дыра посреди земли. Одно советую. Как хотите, но начинать эту авантюру вам надо именно сейчас. Если вы найдёте самолёт до середины июля, я прилечу туда сам и привезу ремонтную бригаду. А пока все наши действия – на уровне сотрясания воздуха.

– Так-таки и не позвонить? А этот ваш турагент, он что – посредством телепатии клиентуру находит?

– Да много ли ему надо этой клиентуры, – хмыкнул Ух. – Но в одном вы правы. Связь с ним, конечно, есть. Но только связь эта односторонняя. Есть у него спутниковый телефон. Архиважнейшая штукенция, как сказал бы один персонаж недавнего прошлого. Но по этому телефону может позвонить только он, и в очень редких случаях можно позвонить ему. Не любит он, чтобы люди ему звонили. Он вообще людей не очень-то любит.

– А женщин-то он хоть любит? – попытался съёрничать Серёга.

Ухонин шутки не принял.

– Он любит ламутов. Оленеводов. Есть там такой народец, Богом забытый. Раньше они все в колхозе оленей пасли, а колхоз рассыпался и все на воле оказались. Что делать с этой волей, у них знали одни старики, которые ещё доколхозную жизнь застали.

– Блин, якуты какие-то… А я думал, что оленеводы – это чукчи…

– Дикие вы, – усмехнулся Ух. – Оленеводы есть и чукчи, и коряки, и тунгусы, и ненцы, и эти ламуты. Якуты коневоды, кстати. Пришли под напором кочевников из Центральной Азии, сейчас тибетскую письменность ввести требуют. Якутами местных назвать не смей – якуты для них завоеватели, хуже русских, они, когда ламутские и тунгусские земли в Якутию включали, такое оякучивание произвели – не дай Бог. Все, кто нерусский, были мигом в якуты записаны, то есть – роды, племена свои потеряли. И за это ненавидят эти северные инородцы якутов лютой ненавистью. Усёк? Нет там якутов. Ламуты там. Кстати, если вы с Зимом там будете работать, то всенепременно их встретите.

– С Зимом?

– Зимгаевский он. Александр Александрович. А чтобы длинно не кликать – просто Зим.

– Стало быть, Зим – друг индейцев…

– Зим – друг только самому себе. Ну и мне немного.

– А ты – ему?

– Я? – вскинулся Ух. – А вот я Зиму такой друг, что скажи он – давай Кремль подорвём – пойду с ним не задумываясь. Но это так. К делу не относится. Точнее – не ваше это дело. Так что, звонить мне ему или нет?

– Ну, собственно говоря, выбора у нас нет никакого, – протянул я.

Ух поднялся и неожиданно вышел из кафе. – Да, вот оно как, – протянул Серж, – в ту, первую встречу я думал, что он нам не поверил.

– Занятный он тип, – заметил я, – своих агентов в Штатах имеет. Только вот больно он эдакий…

– Суперменистый, что ли? Да ведь он лё-о-тчик! Пойми – лётчик! И в прошлом – полярный.

– Ну да. А здесь ещё и этот друг индейцев… Как он там – Дим?

– Зим.

– Зим – друг индейцев. Стало быть, один супермен втуливает нам другого супермена.

– А у нас что, есть выбор?

– Да нет. Просто не слишком ли много суперменов в этой истории?

– Чёрт его знает. Может, они там просто все такие…

Кира

Дома я включил компьютер, зашёл на уже начавший вызывать головную боль сайт и задумался. Я думал об удивительной истории круговорота вещей в природе – вот самолёт, его сперва строили как бомбардировщик, затем делали из него стратосферный разведчик, он летел на войну с немцами в дикую варварскую Россию… И сгинул, не долетев до линии фронта шесть тысяч километров. В начале пути, считай. Лежал под пургами и метелями в каких-то хрен его знает каких горах – и всё для чего? Чтобы какие-то обормоты приехали к нему, разобрали на части и снова вернули туда, где он был построен? Я искренне надеялся, что восстановленного ветерана не превратят в аттракцион для детей или в кабак на колёсах с крыльями. Как это случилось бы у нас. Наверняка. Я вновь вздрогнул, вспоминая «чёрного следопыта», торгующего медальонами-«смертниками». По крайней мере, мы возвращаем историю авиации, в лице этого самолёта, тем, кто её любит…

В дверь позвонили.

У Киры были свои ключи, но она, когда видела зажжённый свет в моих окнах, любила, чтобы я встречал её в дверях.

– Уф, – фыркнула она, как большая кошка, – ну и слякоть на улице!

– Кира, на тебя погоды не напасёшься. Зимой холодно, летом жарко, весной слякотно…

– Что поделаешь, дитя архивов и искусственного климата. Я бы вообще лучше жила в городе, где всё соединено застеклёнными переходами, с кондиционерами и увлажнителями. Понятно, что это неестественно, но нас, людей, давно уже естественными не назовёшь.

В этот момент я вспомнил Ухонина. Вот уж кто мог называться естественным человеком!

– Наверное, не всех.

– Наверное. Естественные люди не живут в городах. По крайней мере, не в больших мегаполисах России.

– Ладно, Кирок, что-то тянет тебя в последнее время на философию. Может, поедем, развеемся? Серж обещал показать свою новую девицу.

– Да я новую от старой и не отличу, наверное. Совсем плохая стала. А развеяться – это поехать туда, где громко и много людей?

– Ну, в общем-то – да. А тебя это что – не очень устраивает?

– Да нет, я сегодня, пожалуй, не против. То есть, я, наверное, даже «за». Позвони Сержу, спроси, куда он хочет, я подумаю, что надеть.

– Да какой-нибудь шалман средней руки, вроде «Аквариума»…

– Ты уверен? Но «Аква» живёт уже лет семь, там всё плесенью покрылось от этой воды. А на плесень у меня аллергия, ты помнишь? Да и своеобразия в нём… Несколько чересчур.

Я вспомнил «Аквариум», где в огромных стеклянных ёмкостях под музыку плавали обнажённые мужчины и женщины, и согласился про себя, что своеобразия «несколько чересчур».

– Ну, сейчас на Ленинградке открылся новый – «Тин-Танк». О нём говорят.

– «Тин»? Для тинэйджеров, что ли?

– Жестяной. Жестяной танк, видишь ли.

– Танк? Ну, это хорошо. В танк, по крайней мере, можно надеть что попало…

Меня всегда восхищала способность женщин выбирать своё «что попало» по полтора часа кряду. Я позвонил Сержу и вызвал такси.

Кира в качестве «чего попало» выбрала струящееся жемчужное платье чуть ниже колен. Неделю назад они выбирали его с Алиной четыре часа кряду, перебывав, по-моему, во всех мало-мальски значимых бутиках внутри Бульварного кольца и захватив как минимум четверть существующих внутри Садового. Покупке предшествовала пятидневная плановая подготовка, состоявшая из перекрёстных телефонных звонков, консультаций и примерок. При этом покупать собирались платье-шлейф-декольте с обнажённой спиной, а в итоге получилось… Не знаю уж, что получилось, но точно не шлейф. Только Кира сказала, что именно этого она и хотела всю жизнь.

Стало быть, сегодня мы выгуливаем новое Кирино платье.

Серж уже сидел в машине с тоненькой большеглазой остролицей девицей, которую я про себя назвал тощей пучеглазой лахудрой.

– Алиса, – представилась она, жеманно вытянув руку и изогнув её, как для поцелуя.

Кира, во избежание напряжённости, руку тихонько пожала, якобы по-дружески, я же предпочёл не заметить и уселся впереди. Встреча дам, обладающих, по их невольно согласованному мнению, общими достоинствами, чревата как минимум вечером, испорченным для всех присутствующих.

– Ой, Кира, какой у вас могучий кавалер – как Шварценеггер и Desperado в одном лице! Человек-скала!

К счастью, Кира обладала замечательной способностью существовать в двух мирах одновременно – и глубоко внутри себя, переживая и думая о важных для неё по-настоящему вещах, и на поверхности – щебеча о погоде, стразах от Сваровски, косметике и новых кунштюках Димы Зверева.

Когда-то и я обладал этой замечательной особенностью существовать в нескольких измерениях мира одновременно. Но сегодня меня окружала серая промозглая московская действительность, а впереди маячила перспектива безденежья и наёмного менеджерства.

Мы подъехали к приземистому, уродливому сооружению с косыми стенами, в которых на разной высоте были прорезаны длинные продольные окна-амбразуры. Из-под крыши уродливыми хоботами торчало несколько вмурованных труб, долженствовавших обозначать пушки. «Что-то он никакой не жестяной, скорее – бетонный», – шепнула мне Кира.

Внутри ресторан был выполнен в стиле известного шоу «Железный капут». Красный тревожный свет струился из-под потолка, фоновым звуком, тихо-тихо, но вполне отчётливо, лились немецкие марши неизвестного периода. Мы устроились под гигантским вентилем, видимо, свинченным с газовой заслонки какой-нибудь ТЭЦ.

– Клёво! – пискнула, устраиваясь на стульчике, Алиса, стараясь сесть, с одной стороны, поудобнее, а с другой – выставить напоказ свои длинные тощие ноги как можно большему количеству присутствующих. Задача эта в евклидовом пространстве решалась с трудом, поэтому приходилось жертвовать чем-то одним – ногами или удобствами. Ноги победили, и Алиса победно закачалась на краешке сиденья, уцепившись за него одной ягодицей.

 

– Здесь всё такое новое, и место новое, поэтому тут нет ещё постоянного тусича! Все примеряются только! Вон, Андрюша с Бэллочкой, Ашотик, Зураб-душка, Мурочка и Стелла!

Действительно, видимо из-за относительной новизны места, здесь можно было наблюдать вместе всех основных представителей московской ночной жизни, которые обычно существовали в своих обособленных заведениях – притонах. Были здесь и лощёные бизнесмены чуть выше среднего звена с эскортом, и кавказские воротилы в расстёгнутых белых рубахах, и худенькие, будто свитые из проволоки мальчики-метросексуалы. Биоразнообразие девиц, которые составляли фон общества, как всегда в таких заведениях, не поддавалось простому описанию. Да и повода для его изучения у меня не было, не говоря уж о том, что в присутствии дамы сердца это выглядело бы просто неприлично.

А Кира разглядывала людей совершенно не стесняясь. Собственно говоря, именно потому она и посещала эти заведения, хотя что она могла вынести из этого созерцания, я так до конца понять и не мог.

Но разглядывать людей она умела, оставаясь внешне совершенно посторонней, – так что её искренний интерес к происходящему не привлекал внимание даже пары знойных брюнетов через столик от нас – туркменских нефтяников или турецких банкиров, которые глазами обсасывали в зале каждое существо женского пола – с дотошностью улитки, очищающей персик от оболочки.

– Посмотри, – толкнула она меня незаметно локтем, – видишь длинноволосого брюнета в бежевой хламиде – с волосами до плеч и бородкой, словно у д’Артаньяна? Сразу справа от подиума? Это очень модный шаман, Болботун Хорхой, берёт за сеанс не меньше трёх тысяч долларов.

– Хрена себе! А что он делает с людьми, за три тысячи-то?

– Представляешь, он уводит их в верхний мир, и там высшие сущности дают им советы по самым разным вопросам бытия…

– Слышь, Сергей, – толкнул я компаньона, – вот кого надо нанять на поиски самолёта. Великий шаман, Блябатон, сам всё ищет и всё же находит…

– Сам Хорхой! – взвизгнула Алиса. Похоже, она была напрочь лишена способности к нормальному человеческому общению: или повизгивала, или мяукала на препротивнейшем, принятом в нынешнем свете, жаргоне, когда слова произносятся с псевдофранцузским прононсом, а согласные посредине намеренно глотаются. Поэтому «Хорхой» она проговорила «Хаухой», и при этом не преминула сделать гримасу.

– У Хаухоя всеуда таийе сйожнийе п’йиходы, – замяукала она с воодушевлением, – ште без йинтейпйетат’га и йазобйатся невйомой’но…

– У Хорхоя такие сложные приходы, что без интерпретатора и разобраться невозможно, – перевела Кира эту тираду на человеческий язык. – Любой хранитель тайного знания предпочитает обращаться к сознанию учеников с помощью психоделиков.

– Сэ-э’гж, нам об’йазатейно над’о об’ятиться к тайому знанийу! – продолжала мяукать Алиса. – Йето так модно, нам нао куд’а-йибудь с таб’ой пойти!

– Алис, у меня физматобразование, забыла? – сумрачно отозвался Серёга. – Поэтому я пребываю в абсолютной уверенности, что тайного знания не бывает…

Носитель тайного знания повернул голову в нашу сторону. Его лицо, открытое и дружелюбное, совершенно не вязалось с моим представлением о шаманах как об экзальтированных шарлатанах.

– Ой, кайой же ты йетрогйадный, пйелесть! – Алиса с размаху клюнула Сержа тонкими губами в щёку.

Странно… Прошло уже больше получаса, а модный шаман продолжал в упор рассматривать наш столик. Более того, он разглядывал не наших девушек, что было, конечно, хоть и оскорбительно, но по крайней мере объяснимо.

Он смотрел на меня.

Фашистский марш сменился румбой, и все потянулись танцевать.

Я снова повернул голову к столику Хорхоя. Шамана уже не было.

– Хорхой твой танцевать пошёл, – безразлично бросил я Кире.

– Хорхой не танцует, – сказала она, как само собой разумеющееся. – Он бывает в публичных местах для того, чтобы подпитываться энергией и наблюдать за сущностями.

– Что-то ты много знаешь об этом Хорхое, – хмыкнул я. На самом деле в этом не было ничего удивительного – круг Кириного общения был не просто широк, он был невероятен. Кроме того, на него налагался круг общения её родителей – старых учёных-гуманитариев. А уж в него-то входили любые люди, от Ельцина до члена Нобелевского комитета Киршбаума.

– Хорхой в прошлом был очень милым мальчиком Игорем Константиновым, – улыбнулась Кира. – Он был без ума от древних культур и ходил в Институт читать кельтские тексты. Потом он уехал во Внутреннюю Монголию и вернулся оттуда шаманом.

– А разве шаманом можно стать? Я всегда полагал, что это врождённое…

– Игорь сам родом с Сахалина. Он утверждает, что его мать была айнкой.

– Удивительно, – вдруг снова заговорила она, закончив обдумывать какое-то одно, только ей доступное дело. Именно им она молча занималась весь вечер. – Такой зал – и ни одного по-настоящему привлекательного мужчины.

– Ты о чём?

– Да так. Есть самцы. Мачо, как их сейчас принято звать. Есть нарциссики, травестиподобные. Есть скоты. А мужчин – нету.

– А чем мужчины для тебя отличаются от… ну, скажем, самцов?

– В мужчинах есть некоторые вещи, от которых женщины просто теряют голову.

– И что же это? Мужественность?

– Нет. Мужественность замусолена сегодня так сильно, что и прикасаться к ней не хочется. Любую нормальную женщину корёжит от выражения «и он мужественно переносил все свалившиеся на него невзгоды».

– Вот как, – хмыкнул я вполне заинтересованно.

Кира, несмотря на свою гуманитарную специализацию, была таким мастером парадоксов, какими бывают лишь редкие физики или математики.

– Есть такое понятие «личная храбрость». По-настоящему храбрый человек не «переносит свалившееся», он вступает с ним в борьбу. Впрочем, это качество уже из области фантастики.

– Да… Я вот думаю сейчас, можно ли мне назвать себя храбрым человеком. Даже и не знаю.

– Я тоже не знаю. Ты добрый, надёжный, уверенный… Может, это и к лучшему. В по-настоящему храбрых людях есть некоторый дефицит надёжности. Они… ну, что ли, более непредсказуемы.

– Ну… И как тебе сегодняшний вечер, Кирок?

– Да как обычно… Совместный пир пауков и бабочек-однодневок… И так вся Москва… А может быть – вся Россия…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru