С Серёгиным гением аэронавтики мы встретились у него в офисе. Эта была пристройка к обычной многоэтажке, о четырёх комнатах, с ведущей вверх лестницей, которую охранял инвалид-афганец. Судя по всему, офис служил Ухонину и жильём.
Игорь Ухонин оказался очень моложавым человеком среднего возраста – это потом я узнал, что ему около пятидесяти, с крепко сбитой поджарой спортивной фигурой. Судя по всему, относительно недавно волосы у него были рыжие, однако на сегодняшний день он поседел – так, как часто седеют рыжие люди, – то есть волосы его посеребрились в случайном порядке по всей голове, отчего голова приобрела… несколько сивый цвет. Рыжей осталась лишь щёточка усиков, которой он смешно шевелил во время разговора, будто бы пережёвывая попавшие в рот мысли. Усики делали его похожим на офицера британской армии конца XIX века, как их было принято изображать в советских кинофильмах. Серые глаза, как осколки толстого стакана, широкие ладони и тонкие кисти фехтовальщика.
– Ух, – сказал он, протягивая руку.
– Устали на тренировках? – Серж просветил меня, что Игорь – футболист и даже тренер какой-то любительской футбольной команды.
– Нет, это фамилия моя – Ухонин. А для своих – Ух.
И после этого я никогда, даже в мыслях, не звал его Игорем. Ух умел держать дистанцию так, как её держат немногие. А ещё мне показалось, что он ярко выраженный перфекционист. Если Ух не мог в чём-то достигнуть высшего уровня, то не брался за это никогда. Кроме того, было у него очень важное качество, характерное для лётчиков в целом: он умел отличать главное от шелухи.
– Итак, насколько я понимаю, вы знаете, где лежит самолёт времён Второй мировой войны, имеющий большую рыночную стоимость, – начал Ух совершенно официальным голосом командира эскадрильи, которым он, собственно говоря, и являлся.
– Немного не так, – хмыкнул Серж. – Мы обладаем информацией, которая может помочь его найти.
Ухонин смотрел на нас с нескрываемым весельем.
– А что вы знаете о Севере, благородный дон? – благодушно спросил он голосом дона Рэбы. Неожиданно он развернулся в вертящемся кресле и ткнул пальцем в здание на другой стороне площади.
– Сколько метров до угла этой шестнадцатиэтажки? – резко спросил он.
– Да сколько… – смутился Серж. – Километр… Полтора…
Ух казался полностью удовлетворённым.
– До угла той «свечки» – там, где вывеска магазина, – триста пятьдесят метров. Треть километра, если точнее сказать.
Он вынул из ящика стола чёрный предмет с двумя объективами, похожий на недоделанный бинокль.
– Это немецкий дальномер «Лейка», – пояснил он. – Километр будет до того дальнего крана, – он ткнул пальцем в башенный кран на краю горизонта. – Можешь проверить.
– На хрена мне проверять-то? Прикинь! – изумился Серёга.
– С какой точностью в километрах ты знаешь, где лежит аэроплан? – хмыкнул Ух.
– Ну-у-у… Я даже вопросом таким не задавался… – промямлил Серж.
– Понятно. Теперь слушай сюда. И смотри. – Он снова развернулся и ткнул пальцем в противоположную от окна стену офиса, сплошь увешанную дипломами и свидетельствами на самых разных языках – от английского до арабского.
– Я поднял в воздух тридцать один самолёт, – сказал Ух голосом профессионального обвинителя на Нюрнбергском процессе. – В среднем на каждый самолёт я потратил девяносто дней рабочего времени. Только на то, чтобы восстановить его до лётного состояния. Из них сорок дней уходило на подбор документации. Дней двадцать – на составление реестра недостающих запчастей. Дней двадцать – на их изготовление по всему миру. И десять дней – на собственно ремонт. Компьютерщик, сколько будет дважды два – знаешь? Сколько дней в этом расписании у меня осталось на поиски самолёта?
– Ни одного. Конкретно, – мрачно сказал Серж.
– Абсолютно правильно, – так же мрачно продолжил Ух. – Потому что я всегда знал, где их искать с точностью до ста метров. А ты говоришь о самолёте, лежащем в месте, где ты никогда не бывал, со слов человека, не владеющего картой, и хочешь сделать на этом деньги! Я тебе не скажу, что так не бывает – так говорят слишком многие. Когда я делал свою «Аэрокобру Лтд», мне тоже говорили, что так не бывает. Ты просто имей в виду, что когда ты говоришь – «радиус двадцать пять километров» – ты имеешь в виду круг по пятьдесят раз как до того крана, на котором помещается чёртова уйма деревьев, кустов, речек и самых настоящих гор. А теперь ты скажи мне, сколько в сумме ты сегодня прошёл метров пешком по асфальту?
В этот момент Серёга надулся, и я даже решил, будто он обиделся. Однако это было не так.
– Ух, прикинь, я и так всё знаю, – выпустил он. – Но давай поглядим на всё с другой стороны. – В этот момент Сергей ловко щёлкнул мышью и вызвал сайт Aircombat.com.
– Так вот, орлы, – хмыкнул Ух, – когда мы собирались встретиться, я хотел предложить вам за точку падения вполне определённую сумму – пять штук баксов.
– Пять тысяч! За место, где лежат восемь лимонов!
– За место, где вы думаете , что лежат восемь лимонов. Почувствуйте разницу. Сайт – это не контракт, бизнесмены хреновы. Кто угодно может написать на компьютере что угодно и пустить в эту бездонную Всемирную сеть. Но! На моей памяти ни один самый редкий ероплан не стоил «всухую», на территории бывшего СССР, больше полутора миллионов.
– Так вот, ребята, – тем же прокурорским голосом продолжил Ух, – выслушав вас внимательно, я про себя решил – ни цента я вам не предложу. На таких условиях не продаётся ничего. Но байку вашу я послушаю…
Историю Ух выслушал, вопреки ожиданиям, очень заинтересованно и не перебив ни разу. Дослушав, облегчённо сказал:
– Ну, как я и ожидал – найти его нереально. Можно пять лет убить на поиски. Между Орхояном и Хохотском, говорите? Там триста километров такой местности, будто чёрт её месил. А мил-друг, сиз-голубь, этот инженер ваш ничего не путает? В тех краях я про упавшие аэропланы даже не слыхал. Вот севернее – да, возле полуострова Лисянского ТБ-3 лежал… И ещё один, в верховьях Ини…
– Да, лежали, – сказал Серж. – Только, прикинь, их обоих уже подняли и увезли. Один сейчас летает в Орегоне, второй на Украине.
– Вот видишь, – удовлетворённо сказал Ух, – ты даже знаешь, кто их поднял и когда.
– Я знаю даже, сколько конкретно потратили на поиски и вывоз, – самодовольно заметил Серёга. – Всё до бакса.
– Ну, всё ты знать не можешь. Потому что есть суммы, о которых никто никому ничего не скажет. В частности, сколько получили Госаэроконтроль и таможня. А кто был командиром вертолёта, который осуществлял вывоз?
Сергей сказал.
– Да, – Игорь задумался. – Крепко вы влипли, парни. Стало быть, даже в изучении ситуации вы неплохие деньги вложили. Тысяч пять баксов, точно? В общем, ладно. – Он поднялся со стула изящным движением гимнаста. – Может, вы правы – только деньги делают деньги. Глухо всё это, по-моему, но тем не менее… Держите меня в курсе!
Мы поняли, что аудиенция закончилась.
– Сергей. – Наверное, я выглядел несколько ошарашенно. – Ты правда уже потратил пять штук на эти дурацкие поиски?
– Шесть с половиной. Прикинь? – мрачно ответил он, поглядев на меня прозрачными, чуть слезящимися серыми глазами. – У меня уже обратного пути нет.
– Конкретно – у нас, – хмыкнул я и начал спускаться по лестнице.
Сегодня утром было совещание по вопросам обмена опытом в аэрокосмических исследованиях стран – участниц ИКАО. В принципе, обмена информацией как такового здесь не было и быть не могло – все концерны, разрабатывающие и производящие такую технику, были максимально заинтересованы в том, чтобы скрывать сведения о собственных разработках и узнавать как можно раньше о провалах и достижениях конкурентов. Поэтому Отдел научно-технической информации занимался, по сути дела, промышленным шпионажем, причём в той или иной мере участниками процесса были все активные сотрудники программ JAXA. Информация черпалась как из открытых, так и из закрытых источников, анализировалась и поступала на стол начальника отдела Коичи Кидо.
Совещания в европейском понятии этого слова Коичи Кидо, как и большинство японских чиновников от науки, не проводил. С глазу на глаз он встречался с теми или иными специалистами, которые, одновременно с основной работой, выполняли его задания. У себя в голове он сводил воедино их рассказы и координировал их действия, отдавая распоряжения так же, как собирал отчёты, – с глазу на глаз. Но сегодня повод для того, чтобы собрать вместе всех штатных сотрудников отдела, у Кидо имелся: необходимо было отметить успехи, достигнутые младшим специалистом Аисукэ Кобаямой, недавно вернувшимся из аспирантуры, которую он закончил в России. Кобаяма блестяще владел русским и английским языками, что бросалось в глаза с первого слова, и, что не менее важно, – корейским. Сотрудничая со студентами, приехавшими на учёбу в Россию из Пхеньяна, ему удалось установить возможное направление исследований «товарищей» из КНДР по конструированию ракетных твердотопливных двигателей. Северная Корея была по-прежнему совершенно закрытым государством и потенциальным противником Японии, поэтому даже слабое обозначение направления их возможных исследований рассматривалось JAXA как огромный успех. А успех должен быть непременно поощрён, и лучше всего поощрить его на глазах у коллег. Тем более что Кобаяма служил в Институте аэрокосмических исследований JAXA всего три года – ничтожный срок, по понятиям японской корпоративной лестницы.
Круг приглашённых на совещание был предельно узок. В него вошли лишь штатные сотрудники отдела, числом шесть, каждый из которых являлся координатором целой сети информантов. И все приглашённые должны были почувствовать честь от того, что их ставят в известность о чём-то, что составляло до этого секрет лишь двух человек на весь отдел.
Намеренное оглашение успехов Кобаямы преследовало и иную цель – координаторы сетей поймут, в каком направлении им следует двигаться, собирая информацию о северокорейском ракетном проекте. И, движимые честолюбием, похвальным для каждого самурая, они, даже без получения формального приказа, расширят радиус своих поисков и заострят их направления в наиболее вероятных областях прогресса. «Вот так, оказывая честь младшему товарищу и поднимая его на один уровень с более опытными сотрудниками, хороший руководитель повышает эффективность всего отдела в целом», – самодовольно подумал Кидо.
Это было трудно назвать совещанием как таковым. Кидо поднялся, прочитал предварительно написанную речь, в которой накануне, совместно с психологом JAXA, он обрисовал значение информации, полученной Кобаямой, те её аспекты, которые требовали дальнейшего расширения, и трудности, с которыми Кобаяма столкнулся при выполнении задания. Кобаяма в ответ произнёс несколько слов, присутствующие откланялись и покинули кабинет.
Но Кобаяма несколько замешкался при выходе.
Кидо было знакомо это замешательство у молодых людей. Первый раз они почему-то при публичном объявлении благодарности стремились ответить руководителю дважды: вначале публично, а второй раз – с глазу на глаз. При этом во время как открытого, так и закрытого доклада произносились одни и те же слова, только манера произнесения их была иной.
Но сейчас всё было чуть-чуть иначе.
– Я бы не осмеливался беспокоить вас такими пустяками, Коичи-сан, – проговорил Кобаяма, красный от смущения, – но сегодня вы были так добры ко мне…
– Не тревожьтесь, Кобаяма, не надо благодарностей. Что вас беспокоит на этот раз?
– Я даже не знаю, что сказать… Два года назад, перед командировкой в Россию, вы поручили мне смотреть за сайтами русских фанатиков авиационной истории…
– Ах, эти смешные люди, – на деле Кидо ещё раз отметил способность Кобаямы ничего не забывать, непревзойдённое качество шпиона. Он рассмеялся отрывистым сухим смехом. – Таких людей очень много по всему Западу. – Россию в Японии считали неотъемлемой частью Запада, хотя сама она в этом постоянно сомневалась. – Вы до сих пор следите за их активностью? Наверное, немало потешаетесь над их амбициями? Я уверен, вы хотите рассказать мне кое-что забавное!
– Как всегда, вы правы, Коичи-сан, – улыбнулся Кобаяма, – речь идёт именно о таком забавном случае. Несколько недель назад в американском секторе интернета был зарегистрирован новый сайт. Там обсуждаются возможности приобретения восстановленных машин военного времени, иногда за очень большие деньги. Но самая большая сумма была предложена за самолёт, в котором настоящий знаток авиастроения сразу бы признал «Тачикава Ки-77» – сверхдальний аэроплан, построенный Асахи симбун для перелётов в 1942 году…
– И за что его приняли фанатики авиационной истории? – безразлично спросил Коичи-сан.
– Они назвали его «Invader FA-26 C Strato Scout» – американским самолётом-разведчиком.
Первой мыслью Кидо было посмеяться над забавной историей, лишний раз подчёркивающей глупость западных варваров, но что-то в ней было… Что-то, из-за чего эту историю сейчас рассказывают ему, начальнику отдела научно-технической информации, и уже сейчас потратили на неё семь минут его драгоценного времени.
– Ты говоришь, они предлагают за него деньги? Деньги за самолёт, который неправильно определили? А ты уверен, что это на самом деле «Ки-77», а не американский разведчик?
– Я работаю в JAXA, Коичи-сан.
– И люди на этом сайте настолько глупы, что готовы заплатить за этот неправильно определённый самолёт большие деньги?
– Восемь миллионов долларов, Коичи-сан.
В первый момент Коичи-сан подумал, что ослышался.
Восемь миллионов долларов за неправильно определённый самолёт? Нет, Кобаяма определённо не зря рассказывает ему эту историю. И судя по всему, он пока не рассказал её до конца.
– И что, кто-то предложил им такую машину?
– Коичи-сан, таких машин, если это действительно «Ки-77», было построено всего две. И эту машину действительно предложили купить на этом сайте. Какие-то русские нашли её в горах Сибири. Они, правда, сами её не видели – просто завладели информацией о месте, где она находится.
– И о том, как она выглядит, не так ли?
– Коичи-сан, это на самом деле очень необычный самолёт.
Тут Кидо услышал, как в голове у него настойчиво зазвучал буддийский колокольчик, напоминающий о чём-то важном и тем не менее – далёком…
– Но на сайте его обозначили как американский стратосферный разведчик?
– Коичи-сан, сайт был создан уже после того, как нашедшие самолёт русские начали искать о нём информацию. И искали её не меньше месяца. Более того, по моему скромному мнению, он был создан специально для того, чтобы они на него натолкнулись. Теперь русские делают всё, чтобы вывезти его из сибирских гор.
– А кто создал этот сайт?
– Его зарегистрировала какая-то малоизвестная американская общественная организация, собирающая старинные военные самолёты. Но обращает на себя внимание другое – сайт был создан с применением новейших средств криптозащиты, и даже попытки Наоми Суроки проникнуть внутрь него не увенчались успехом.
– Вы потратили рабочее время Наоми на разгадку дурацкой американской шутки? – грозно нахмурился Кидо, хотя в глубине души был уверен – Кобаяма был абсолютно прав: американцы хотят купить у русских самолёт, но так, чтобы русские не догадались, что они продают? Но так не бывает, когда русские начнут демонтировать самолёт, они неизбежно поймут, с чем имеют дело. Тогда, значит… американцы вовсе не хотят его покупать! Они просто хотят узнать его местоположение!
– Успокойтесь, Кобаяма-сан, – Коичи несказанно поднял Кобаяму в его собственных глазах, – вы всё сделали правильно. Вы уверены, что хозяева сайта действительно американцы?
– Сайт зарегистрирован в американском секторе интернета. Но, как я уже имел честь вам доложить, все попытки проникнуть в него не увенчались успехом.
«А Наоми Суроки считается одним из лучших взломщиков сайтов, – напомнил себе Кидо. – И мощь программного обеспечения и компьютеры ей предоставляет самое высокотехнологичное агентство современной Японии».
– Благодарю вас за интересный рассказ, Кобаяма-сан, – милостиво отпустил молодого сотрудника Кидо. – Составьте, пожалуйста, письменный доклад. Возможно, мы позабавимся с коллегами в баре.
Когда Кобаяма ушёл, Кидо прислушался к его удалявшимся шагам. Затем плотно закрыл дверь и набрал телефонный номер.
Кира не была набожным человеком, но раз в две недели обязательно посещала службу в Калитниковской церкви. Правда, её подруга Алина утверждала, что в храме давно уже нет подлинной благодати, но Кире казалось, что если она, эта благодать, где-то и осталась, то это в таких маленьких старых церквах. «Когда я захожу в совершенно новый, сверкающий только что нарезанным гранитом храм, – признавалась Кира, – меня не оставляет ощущение, что я стою внутри краденой вещи. Потому что как иначе назвать что-то, построенное на деньги главы администрации, директора рынка и сотрудников ГИБДД?»
– А ты думаешь, эти маленькие храмы не были выстроены кровопийцами или мироедами?
– Ты знаешь, Витя, конечно, да. Но понимаешь, столетиями в них молились люди. И далеко не все были они неверующими или равнодушными. Среди них были отчаявшиеся или истово религиозные. А ещё были настоящие подвижники. Их голос достигает Господа отовсюду. И их стараниями храмы очищались от присущей им изначально скверны.
Сегодня я послушно ожидал окончания службы в машине. Мимо шли граждане, тащившие в мешках и клетках самых разнообразных животных: щенков, котят, поросят декоративной и не очень породы, попугаев, канареек, уток, гусей и кур. Шествовали собачьи барышники со своими откормленными до центнера сенбернарами и московскими сторожевыми, догами и чау-чау. Московский Птичий рынок заканчивал свою работу.
Кира скользнула в машину из сгущавшихся сумерек, как всегда, будто материализовавшись из городского Ничто.
– Господи, как жалко мне этих всех несчастных зверей, – проговорила, а точнее – пропела она. – Я никогда не бываю на этом рынке – мне кажется, что я бы могла забрать оттуда домой всех этих котят и щеночков. А потом разорилась бы на их пропитании и умерла. И они тоже погибли бы без меня с голоду.
– Кира, – взмолился я, – и почему твои истории всегда с плохими концами?
– Они не с плохими, они с реальными концами. А реальный конец в России – он всегда безрадостный. Вот посмотри, сколько скверных детективов продаётся по всем углам. А ведь они неплохо и гладко написаны, но ведь читаешь их, и дурацкое ощущение в финале остаётся.
– ?
– Понимаешь, они все хорошо заканчиваются. А у нас в России детектив не должен заканчиваться хорошо. Просто не может. По определению. Если ты – честный милиционер и раскрыл преступную шайку (Кира из принципа не произносила слова «мент»), то тебя или администрация какая-нибудь, города или района, сживёт со свету, или бандиты убьют, или собственные коллеги, которые этих бандитов покрывали, жить не дадут. А если ты – честный детектив или гражданин с такими наклонностями – за правду бороться… – Она махнула платиновыми, коротко стриженными волосами и убеждённо закончила: – Тогда лучше просто удавиться. Или бежать куда глаза глядят. За границу какую-нибудь. Да ладно, что-то я расфилософствовалась, дура. Поедем в кино, глупость посмотрим какую-нибудь…
– Да, Кира… Довели тебя сказания друидов до парадоксального мышления. На свете всё хорошо. И всё плохо кончится.
– Да, Витя, ты абсолютно прав. Именно так. Всё – хорошо. И всё – плохо кончится. Вопрос только в одном – рано или поздно.
– Ты хочешь куда-нибудь пойти? В клуб?
– Кто же идёт в клуб после храма? – Кира смотрела вперёд, сквозь стекло, и глаза её, казалось, ничего не видели. – Давай, Витенька, останови машину. Хочу пройтись немного пешком, поглядеть на людей… Что-то я уже давно на людей вблизи не глядела…
Мы встали на Николоямской. Вокруг нас громоздились обломки Замоскворечья, перемешанные с современными стеклянными кубиками контор и комодами сталинской Москвы. Я знал, что она любила эти тихие московские переулки. «Мы оба – люди мёртвого мира. Ты работаешь с бездушными машинами, я – с мёртвыми языками. Иногда мне просто хочется посмотреть на живых людей – просто для того, чтобы понимать, что мы оба сделали правильный выбор».
Жёлтые, в мотыльках снежинок фонари, росчерки автомобильных огней, люди с сосредоточенными, напряжёнными лицами, идущие навстречу или обгоняющие нас, слякоть под ногами, несущиеся отовсюду трели мобильных телефонов… Неожиданно Кира остановилась и, закинув голову, произнесла:
– Посмотри! Ночью над Москвой нет неба.
На самом деле, висящее над городом одеяло облаков, автомобильных выхлопов, дыма электростанций, пара бесчисленных бойлерных, испарений со свалок и дыхания миллионов людей было подсвечено снизу светом огромного города, и из-за этого создавалось впечатление, что Москва накрыта огромным полупрозрачным куполом, сияющим рассеянным оранжевым заревом.
– Города под куполами. Была раньше такая фантастика.
– А мне кажется, что я – в желудке огромного зверя.
И в этот момент зазвонил мобильный телефон. Я с раздражением взял трубку. Номер на табло был мне незнаком.
– Алло, Виктор? Я Игорь Ухонин, для своих – Ух. Ты можешь говорить?
– Ну да. Могу, – немного растерянно произнёс я.
– До Сергея дозвониться не могу. У меня есть для вас новости. И не все они плохие.