Владислав Крапивин
Мальчик со шпагой
7
– Да-а. Заварил ты кашу, – сказал Алексей Борисович. – И знаешь что, Сергей? Тебя будут обвинять в дезертирстве. Скажут, не уходить надо было из лагеря, а доказывать свою правоту, раз уж ты уверен, что прав.
– Кто скажет?
– Да кто угодно. Ребята. Или тот же начальник лагеря.
Серёжа медленно покачал головой:
– Я не дезертир. Я не из-за трусости ушел. Просто противно стало. А доказывать там некому. Одни смеются, другим все равно. Ведь знают, что нельзя чужие письма читать, а молчат… А Тихон Михайлович тоже… Ну что я ему докажу? Он думает, что с ребятами что хочешь можно делать!
– Сейчас он так уже, наверно, не думает, – заметил Алексей Борисович.
Серёжа осторожно поднял на него глаза.
– А вы… не думаете, что я дезертир?
– Нет, – сказал Алексей Борисович и почему-то нахмурился.
Потом он спросил:
– А почему этого Тихона Михайловича так разозлило письмо? Что ты там такого понаписал?
– Да ничего особенного! Вот посмотрите! – Он вытащил из кармана помятый конверт.
– Постой, Серёжа. А откуда оно у тебя? Разве начальник вернул его?
– Физрук отдал… Ну… он меня тут догнал, уговаривал вернуться.
– Понятно. Это тот гражданин, с которым ты беседовал, когда я подходил к станции?
– Тот самый…
– Так… Значит, можно почитать письмо?
– Читайте, пожалуйста.
Алексей Борисович вынул из конверта большой коричневатый лист в крупную клетку. И удивленно глянул на Серёжу.
– А где ты взял такую бумагу?
– Да в лагере ее сколько угодно. Это такие конторские книги, мы из них отрядные дневники делали. А что?
– Да так, любопытно…
И он стал читать.
Серёжа придвинулся и тоже стал перечитывать знакомые строчки.
Здравствуйте, папа,
тетя Галя и Маринка!
У меня все в порядке. Здоровье хорошее. Один раз ногу подвернул на футболе, но уже прошло. Недавно мы ходили в поход с палатками. Только ночевать не стали, потому что вожатая испугалась грозы. А еще будет военная игра. Но знаешь, папа, если по правде писать, то мне здесь не нравится. Сначала понравилось, потому что был один хороший вожатый и костры были. Но он уехал. Теперь скучно. Хотел я подружиться с ребятами, только пока не получается. Я один раз сказку рассказал, чтобы интереснее было. А они смеются теперь. Знаешь, папа, лучше бы ты приехал за мной. Лучше бы мы с тобой и Наташкой поехали на рыбалку, а то все только собираемся и собираемся. И никак не получается, чтобы вместе. А здесь даже и не порыбачишь. Одному на речку не дают нос сунуть, а когда целая толпа, то тут уж не до рыбалки. Даже и не искупаешься как следует, потому что только залезешь и уже велят обратно.
Ты не думай, что я жалуюсь. Если надо, я проживу всю смену. Но ты ведь просил писать честно, вот я и пишу честно. Лучше бы ты приехал за мной. Здесь знаешь почему плохо? Потому что каждый день одно и то же! А если плохо, то зачем?
Но если ты не можешь, не приезжай.
Тетя Галя, можно, я сменяю свои польские штаны на трехцветный фонарик? Они мне все равно велики и сваливаются, а тому мальчику, у которого фонарик, они как раз.
Пусть Маринка не лазит в мой ящик без спросу, а то у меня там пистоны и острый циркуль с иголками.
До свиданья.
Ваш Серёжа.
Письмо было написано на развернутом листе, вырванном из конторской книги. Одна половинка листа осталась чистой.
– Можно, я возьму эту бумагу? – спросил Алексей Борисович. – Здесь ничего не написано.
– Возьмите, конечно!.. А зачем?
– Да так, пригодится. В морской бой можно поиграть, тут клетки подходящие. До поезда все равно еще много времени. Ты умеешь играть в морской бой?
Серёжа снисходительно усмехнулся.
– Ну и отлично! – Алексей Борисович аккуратно оторвал листок, а письмо отдал Серёже.
– А вы… – нерешительно сказал Серёжа. – Вы ведь сейчас прочитали. Как вы думаете, что в нем… такого?
– «Такого» ничего.
Серёжа сунул письмо в конверт, а конверт – в карман своих просторных брюк. Алексей Борисович глянул мельком и спросил:
– Не успел поменять штаны на фонарик?
– Не успел, – вздохнул Серёжа. – Да тетя Галя, наверно, и не разрешила бы.
– А тетя Галя… она кто? Твоя тетя?
Серёжа просто сказал:
– Она – папина жена. Мама у меня умерла.
– Извини, брат. Перестарался я со своим любопытством.
– Ну, а что ж такого, – спокойно откликнулся Серёжа. – Конечно, непонятно: папа и тетя Галя… – И вдруг спросил: – А вы были в Сибири?
– Был.
– Мама в Сибири умерла. Поехала в командировку к геологам и простудилась. Быстрая какая-то простуда. Врач на вертолете прилетел, да уж поздно… Алексей Борисович! – Серёжа глянул так, будто очень о чем-то просил. – Это шесть лет назад было. Может, вы встречали маму?
Алексей Борисович покачал головой.
– Нет, малыш. Не хочу я тебя обманывать, не встречал. Я бы запомнил такую фамилию.
– А у мамы другая фамилия – Ласкина.
– Нет, Серёжа. Не знаю… Сибирь громадная. Где это было?
– Где нефть. Под Сургутом.
– В тех краях я бывал. Да разве всех запомнишь? Может быть, и встречались когда-нибудь.
Почти шепотом Серёжа сказал:
– А у меня карточка есть. Хотите, покажу?
– Покажи, конечно.
Из нагрудного кармана курточки Серёжа достал блокнотик и вынул из него фотографию. Она была размером с карманное зеркальце.
Алексей Борисович положил снимок на ладонь. Посмотрел полминуты и снова покачал головой:
– Нет, Серёжа. Я запомнил бы… Красивая у тебя мама. И молодая совсем.
Серёжа кивнул:
– Двадцать четыре года. Я ее хорошо помню, хотя мне всего пять лет было.
– И карточка всегда с тобой?
– Всегда.
Он вложил снимок между страничками и спрятал блокнот в карман.
Морской бой – игра нехитрая, но тоже требует умения. Алексей Борисович один раз уже потерпел полный разгром и теперь слегка нервничал.
– Не понимаю, как ты ухитряешься? По теории вероятности шансы у нас должны быть примерно равные… Слушай, а ты не подсмотрел?
– Да честное пионерское! Просто у меня особый способ… Дэ-один…
– А, вот тебе и способ! Промазал! Жэ-семь.
– Мимо. Е-три.
– Тьфу, черт! Угробил канонерку. Бей еще… Ты что, Серёжа?
А Серёже сразу стало не до канонерок. Он увидел, как на дороге затормозил лагерный «газик». И от машины к станции шагал по заросшей тропинке сам Тихон Михайлович Совков.
– Ну вот, – тоскливо сказал Серёжа. – Директор приехал.
Алексей Борисович быстро оглянулся.
– Ишь ты, – непонятно сказал он.
Серёжа сидел сощурившись и сжав губы.
– Начнется теперь все снова, – шепотом сказал он.
– М-да… – неопределенно откликнулся Алексей Борисович.
Серёжа думал, что он заступится, а он «м-да».
Серёжа резко сказал:
– В лагерь я все равно не поеду.
– Смотри. Это в конце концов твое дело.
– Не поеду я! – повторил Серёжа.
Алексей Борисович вдруг улыбнулся.
– Ну а если не поедешь, тогда зачем нервничать? Давай играть дальше. Посмотрим, что будет.
И было вот что.
Начальник лагеря подошел и остановился, выжидающе глядя на Серёжу.
– Вэ-один, – напряженным голосом сказал Серёжа.
– Может быть, Каховский, ты обратишь на меня внимание? – спросил Тихон Михайлович.
– Я обратил, – сказал Серёжа. – Вэ-четыре, Алексей Борисович.
– Может, ты хотя бы поздороваешься? – спросил директор.
– Здравствуйте… Мимо, Алексей Борисович. Вэ-шесть…
– Вляпал, – с сожалением сказал Алексей Борисович. – В подводную лодку. Ловко у тебя получается.
– У меня способ. Нащупывание огнем…
– Гражданин, я, кажется, разговариваю с мальчиком, – с достоинством произнес товарищ Совков. – Я просил бы не мешать.
Алексей Борисович поднял на него добрые свои зеленоватые глаза.
– Разве я мешаю? Бог с вами. Мне показалось, что мальчик сам… э-э… не очень охотно общается с вами.
– Этот мальчик сбежал из лагеря! – возмущенно известил директор. – Вам это известно?
Услышав слово «сбежал», Серёжа шевельнул плечом, но промолчал.
– Мне Серёжа изложил, так сказать, ситуацию, – откликнулся Алексей Борисович. – В общих чертах. Правда, не совсем так, как вы. Он сказал, что не сбежал, а ушел из лагеря. В соответствии с вашим распоряжением. Кажется, вы не сошлись во взглядах на тайну переписки? Кстати, охраняемую законом.
– При чем здесь закон? Вы что, угрожаете мне?
– Ну, что вы, товарищ начальник лагеря! – с мягким упреком воскликнул Алексей Борисович. – Ну чем я вам угрожаю, посудите сами? Разве я похож на человека, который может угрожать?
– Тогда почему вы вмешиваетесь? Собственно, кто вы такой?
– Да я и не вмешиваюсь. Я, простите, отвечаю на ваши вопросы. Кто я такой? Серёжин попутчик, вместе ждем, когда поезд придет… А вообще-то, Тихон Михайлович, я думал, что вы меня не забыли еще. Мы с вами как-то разбирали один сложный вопрос с выгрузкой овощей из вагонов. Помните? По правде говоря, я не думал, что после этой истории вы займете пост начальника пионерского лагеря. Тем более что дети чем-то отличаются от овощей.
Серёжа заметил краем глаза, что во время этой речи Тихон Михайлович начал часто мигать и лицо у него порозовело. И кислым голосом директор сказал:
– А, это вы… товарищ корреспондент. Я должен был догадаться. У вас удивительная способность возникать, где не надо.
– Ну, видите ли, тут у нас точки зрения очень разные. Когда вы считаете, что не надо, я как раз думаю, что надо.
Тихон Михайлович тяжело задышал и стал ощупывать карманы, словно искал сигареты.
«А ведь он чего-то боится», – с удовольствием подумал Серёжа.
– Да вы не волнуйтесь, товарищ Совков, – усмехнулся Алексей Борисович. – С Серёжей-то я случайно познакомился. Я в этих краях по другому письму. Понимаете, какой-то гражданин – не то Сапогов, не то Сачков – написал про председателя здешнего колхоза. Будто председатель этот – сущий жулик. Недлинное письмо, но… выразительное. Кстати, написано на такой же бумаге, как Серёжино. Хорошая бумага. Где вы ее для лагеря раздобыли, Тихон Михайлович?
Совков отступил на два шага и вздернул подбородок.
– Я вас попросил бы… Кто вам дал право делать намеки и клеить на меня ярлыки? Я не писал накаких писем. У меня с председателем отличные отношения.
– Ну и прекрасно! Тем более что не подтвердилось письмецо.
– Я не понимаю, зачем вы мне про все это рассказываете.
– Да просто так. Делюсь своими заботами. Думал, вам интересно. Учитывая вашу любовь к чужим письмам…
– Я попросил бы не вести таких разговоров при детях.
– Прошу прощения. Но ведь «дети»… – он взглянул на Серёжу, – про это все равно знают.
– Давайте закончим разговор, – сказал Совков со сдержанной обидой. – Я выполняю свои обязанности. Ребенок самовольно покинул лагерь, и я должен увезти его назад. Почему вы мне препятствуете?
– Я? Препятствую? – Алексей Борисович даже отодвинулся от Серёжи. – Помилуйте, каким образом я препятствую? Ну увозите, пожалуйста. – Он поймал растерянный Серёжин взгляд и в ответ улыбнулся глазами. – Только, Тихон Михайлович… я не понимаю, как вы это сделаете. Уговоры, мне кажется, не помогут. А применять более решительные способы вы, наверно, не станете. Тем более что человек – не теленок, на веревке не утащишь…
– Я не собираюсь применять никаких способов, – заявил Совков, поглядывая на дремлющего Нока. – Я просто приглашу на помощь милиционера.
– Ну, Тихон Михайлович, – с укоризной сказал Алексей Борисович. – Вы путаете. Это не тот лагерь, куда приводят с милицией. Кроме того, я точно знаю, что в радиусе шести километров нет ни одного милиционера, ибо участковый, товарищ Павлов, находится сейчас в Дмитровке.
Начальник лагеря перестал обращать внимание на Алексея Борисовича. Он всем корпусом повернулся к Серёже, слегка наклонился и стал говорить настойчиво и в то же время добродушно:
– Ну вот что, Каховский. Надо заканчивать эту историю, ты и сам понимаешь. Давай, дорогой товарищ, забудем все эти грустные события, сядем в машину – и в лагерь. Нас дела ждут.
– Извините, Тихон Михайлович, я не поеду. Я же сказал, – негромко, но твердо проговорил Серёжа. Он не смотрел на Совкова. Разглядывал бумажку с нарисованной эскадрой и с нетерпеливой досадой думал: «Когда он наконец уберется?»
– Видали его! – уже без всякого добродушия воскликнул Совков. – Он «сказал»! Фигура! Ты думаешь, что ты лучше всех? За что ты всех нас возненавидел?
– Кого? – удивился Серёжа.
– Весь лагерь!
– Я никого не возненавидел. Просто мне в лагере не нравится!
– Не нравится сейчас – потом понравится.
– Нет, – тихо сказал Серёжа. – Все равно хорошо уже не будет… Да еще собака. Где она там будет жить?
– При чем тут собака? Я приехал не за собакой, а за тобой. Я не могу забирать в лагерь всех бродячих псов.
– Он не бродячий, а мой. Я его бросить все равно не смог бы. Раз он мой, я за него отвечаю.
– А я отвечаю за тебя! Понимаешь? За тебя! И я не имею права отпустить тебя из лагеря.
Серёжа досадливо пожал плечами.
– Вы меня не отпускаете. Я сам уезжаю.
– Вот именно – сам! Самовольно! Ты думаешь, это тебе так сойдет? Не думай, голубчик. Мы и родителям сообщим, и в школу. Про все твои фокусы. И как собаку натравливал на Станислава Андреевича! За такие дела знаешь что?.. В колонию!
– Я не натравливал! Он меня схватил, а Нок зарычал!
– Эти сказки ты потом будешь рассказывать. Не здесь и не мне. Станислав Андреевич врать не будет, собака бросилась за ним вслед.
– Прошу прощения, – вмешался Алексей Борисович, – но ваш Станислав Андреевич несколько… преувеличивает, так сказать. Я как раз подходил к станции и был свидетелем этой сцены. Собака вела себя вполне интеллигентно… в отличие от Станислава Андреевича.
Совков резко повернулся к нему.
– Я не понимаю, чего вы хотите? Чтобы я отпустил его одного домой? Интересно, что вы сделали бы на моем месте?
– На вашем месте, – с жесткой усмешкой сказал Алексей Борисович, – я бы помнил, что никто не имеет права читать чужие письма. Помнил бы также, что у детей тоже есть чувство собственного достоинства, которое никому не позволено оскорблять, да еще публично. И что каждый человек имеет право порвать отношения с тем, кто его оскорбил… Возможно, это не следует говорить «при детях». Возможно, это непедагогично. Прошу извинить… А посоветовать вам я мог бы вот что: раз мальчик категорически отказался жить в лагере, надо назначить ему провожатого – пусть доставят его домой. Странно, что это вам не пришло в голову.
– Если каждый мальчишка начнет бегать из лагеря, у меня людей для провожанья не хватит. У меня вожатые, а не провожатые.
– Ну, если у вас начнут бегать все мальчишки, значит, в лагере что-то не так… А о провожатом для Серёжи не беспокойтесь, я эту роль могу на себя взять, раз уж так получилось.
– Я не понимаю, зачем вам нужно в конце концов, чтобы он не возвращался в лагерь. Чего вы хотите?
– Да ничего я не хочу, – опять усмехнулся Алексей Борисович. – Просто думал вам услугу оказать, проводить мальчика.
– Знаю я ваши услуги. Они, извините, медвежьи… Каховский, я последний раз спрашиваю, ты поедешь в лагерь?
Серёжа вздохнул и молча покачал головой.
– Ну, прекрасно. Так и запишем. А про вас, товарищ корреспондент, я напишу в редакцию. О вашем поведении. Имейте в виду.
– Буду иметь в виду. Только подписывайтесь разборчиво…
Совков круто повернулся и зашагал к машине, широко размахивая руками. Нок поднял уши и смотрел ему вслед.
Хлопнула дверца машины. «Газик» подпрыгнул и запылил по шоссе.
Серёжа с облегчением сказал:
– Кажется, все.
– Будем надеяться… Хотя должен сказать, что Тихон Михайлович Совков – человек упрямый.
– Вы его знаете, да?
– Встречались. Не всегда он был начальником лагеря.
– Вот вы сказали… про овощи. Неужели он был жулик? Он овощи воровал, да?
Алексей Борисович засмеялся.
– Да нет, Серёжа, не придумывай. Ничего он не воровал. Все это гораздо сложнее… Хитрил он, чтобы лишнюю премию получить, а из-за этого дело страдало. Вагоны простаивали, график срывался. Да ну его… Ты что приуныл?
– Я не приуныл. Все в порядке.
– Тогда продолжим? Бой еще не закончен.
– Не закончен, – вздохнул Серёжа.
8
Подошло наконец время поезда. На станции появились еще три пассажира: старичок с белой бородой и пухом вокруг блестящей лысины, румяная старушка с корзиной, в которой кто-то крякал и шевелился, и девочка – крошечная, но резвая – в красном с белыми горошинами платочке.
– Как из сказки, – сказал Серёжа. – Дед, бабка и внучка Маша.
Из-за леса выскочил зеленый поезд. На крыльце показался старик дежурный в красной фуражке и со свернутыми флажками – красным и желтым.
– Дождались, – сказал Алексей Борисович и поднялся со скамейки.
Поезд зашипел и остановился.
Двери открылись только в двух вагонах. Видно, сходить на этой станции никто не собирался, а для посадки пяти пассажиров достаточно было и двух дверей. Так, наверно, решили проводники.
Дед, бабка и внучка засеменили к ближнему вагону.
– Пойдемте в другой, – торопливо сказал Серёжа. – А то они сейчас вход закупорят, и мы не успеем.
Он подхватил чемоданчик, потянул за поводок Нока и вприпрыжку двинулся вдоль вагонов. Алексей Борисович обогнал его и широко зашагал впереди. Он первый вскочил на подножку и крикнул:
– Давай Нока!
Протянул руку, чтобы ухватить ошейник.
Позади возникла юная проводница с круглым неприступным лицом.
– Гражданин, вы куда с собакой?
Алексей Борисович оглянулся.
– Как куда? В вагон, разумеется.
– В вагон нельзя. Вы что, маленький? Правил не знаете?
– У нас билет есть! – крикнул снизу Серёжа.
– Билет ни при чем. Намордника-то нет!
– Да что вы, девушка, – вкрадчиво – сказал Алексей Борисович. – Ну зачем ему намордник? Это же еще совсем щенок.
– А нас не касается, щенок это или нет. Намордники для всех обязательны… Гражданин, кому я сказала! Не смейте втаскивать собаку, я не пущу.
– Ну, что нам делать-то? – взмолился Алексей Борисович. – Не бросать же пса! Сердце-то у вас есть?
– Сердце здесь тоже ни при чем. Если контролер по вагонам пойдет, ему до моего сердца дела не будет. Я из-за вас премии лишусь.
– Да пока контролер пойдет, мы какой-нибудь намордник сообразим!
– Вот сначала сообразите, а потом садитесь в поезд… Сойдите с подножки, гражданин. Слышите, отправление дали? Или оставьте собаку.
Алексей Борисович взглянул на Серёжу.
– Нет, – шепотом сказал Серёжа и обхватил Нока за шею.
Алексей Борисович чертыхнулся и спрыгнул на землю. Проводница старательно закрыла дверь. Вагон лязгнул и пошел, наращивая скорость.
– Фу-ты, как глупо вышло. Юная бюрократка… И не придерешься ведь, инструкцию соблюдает, – сказал вслед вагону Алексей Борисович.
Серёже было очень стыдно. Ну как он не сообразил, что нужен намордник! И Алексей Борисович из-за него остался…
– Вам надо было ехать, – проговорил Серёжа. – Я виноват, вот и сидел бы здесь. А теперь вы из-за меня застряли.
– Ну, брат, что за чепуху ты говоришь, – недовольно произнес Алексей Борисович.
Серёжа виновато помолчал и спросил:
– А что теперь делать?
– Ну, что делать… Сначала намордник. Потом еще раз сыграем в морской бой. Через полтора часа, насколько я помню, должен еще поезд быть… Только вот есть хочется. А? Что за станция, даже завалящий бутерброд купить негде. Прямо хоть ремень жевать начинай. У тебя кожаный?
Серёжа улыбнулся все еще виновато.
– Кожаный. Только его жевать нельзя. Из чего тогда намордник делать?
– А может быть, от моего аппарата возьмем ремешок для намордника? У меня в портфеле фотоаппарат. Жалко, конечно, но… с тебя же штаны свалятся, если ты ремень снимешь.
– Нет, что вы, не надо от аппарата! – даже испугался Серёжа. – Да пусть они свалятся, у меня другие есть. А эти я под мышкой понесу, раз они в чемодан не влазят.
– Попробуем в мой портфель затолкать, – решил Алексей Борисович.
Они вернулись к скамейке. Алексей Борисович забрал у Серёжи ремень, моток проволоки и ножик. Он сказал, что никогда в жизни не делал намордников и хочет попробовать. Подозвал Нока и стал обмерять ему морду. Нок мотал головой и дергал ушами. Попробовал даже улизнуть, но Алексей Борисович ухватил его за ошейник.
– Стой спокойно ты, беспризорник… Никакой культуры в тебе, никакого воспитания. Вот нацепим намордник, сразу почувствуешь, что такое дисциплина.
Серёжа переоделся, вместо брюк надел синие шорты от пионерской формы, а заодно сменил рубашку, которую помял и перемазал, когда возился с Ноком. В коротких штанах и белой футболке он сделался тоньше и словно повыше ростом. И стал похож немного на того мальчика с жеребенком. Особенно когда подошел к Ноку и взял его за шею. Правда, Нок совсем не был похож на изящного жеребенка.
– Отпусти его, пусть побегает, – сказал Алексей Борисович. – Может быть, он себе что-нибудь съестное отыщет.
Серёжа отпустил. Нок отошел, но искать ничего не стал, а сел и с укоризной поглядел на Серёжу: «Эх ты, хозяин. Взял, а не кормишь».
Подошел старичок в красной фуражке, дежурный по станции. Спросил с интересом:
– Что это вы, граждане пассажиры, не уехали? Понравилось, видать, у нас?
– Да вот так получилось. Из-за этого пассажира. – Алексей Борисович кивнул на Нока.
Тот сидел в трех шагах и чесался с такой силой, что от него разлетался ветер.
– Не пустили без намордника, – объяснил Серёжа.
– Правило такое существует, – сказал старичок сочувственно. – А вообще-то как повезет. На кого, значит, наткнешься. Когда пустят, а когда нет… А сейчас, я думаю, для вас, граждане, самый правильный выход – это шагать до тракта да ловить попутку до города. Ежели только вы, конечно, ночевать не расположены.
– Это почему же ночевать? – встревожился Алексей Борисович. – А поезд?
– А какой же поезд, милый ты мой? Сегодня поездов в ту сторону больше не будет.
– Как же не будет? А в шестнадцать двадцать девять? Я же на прошлой неделе ездил на нем.
– Э-э, вон ты про что! Ты это в субботу или в воскресенье ездил. Это точно. Есть такой поезд по выходным дням. Дополнительный, значит, чтобы дачников возить. А сегодня нету.
– Ну, дела-а… – сказал Алексей Борисович, жалобно глядя на Серёжу. – Все, брат, одно к одному.
– Все из-за меня, – убитым голосом произнес Серёжа.
– Нет, Сергей, ты эти речи брось, – тут же воспрянул Алексей Борисович. – Что ты, в самом деле, сразу нос опускаешь… Давай думать. Значит, так: на шоссе нам идти не стоит. Мало надежды. Грузовики нас не возьмут, их за это автоинспекция греет. А в легковую машину нас, такую компанию, тоже никто не пустит.
– Может быть, пешком? – робко предложил Серёжа.
– Шестьдесят-то верст! Да на голодное брюхо… Нет, брат, это не та романтика.
– Это верно, – вставил слово дежурный. – Пешком – это не тот фасон. Так что самое вам хорошее дело – сходить в поселок, в столовую, да остаться ночевать. Ежели негде, то я могу вас у себя устроить, раз уж так случилось. Глядите, в общем… – Он вздохнул и побрёл к домику.
– Спасибо, – сказали ему вслед Серёжа и Алексей Борисович.
Затем Алексей Борисович решительно встал.
– Ночевать нам, Сергей, не годится. Мне вечером надо быть дома. Да и тебе не стоит зря болтаться здесь… Есть один способ. Хватай чемодан, и пошли. Только быстренько!
Он затолкал в карман почти готовый намордник Нока, взял портфель и куртку и, не говоря больше ни слова, зашагал куда-то через кусты, через канаву, прямо в поле.
– Нок, за мной! – крикнул Серёжа. Схватил свой чемоданчик и бросился догонять Алексея Борисовича.