Лакея ли, швейцара ли, И кучера, и дворника, Мышиного жеребчика Умела приласкать.
И, как в волшебной сказочке, Из рога изобилия На голову Иванушки Посыпались чины,
Награды, повышения По службе и по должности… И Ваня удивляется: «Откуда мне сие?»
И Ваня ухмыляется, Что быстро подвигается, И даже в восхищении Сморкается в платок.
И миру православному, На диво невиданное Ивану Зуботычеву Дают большой уезд.
Три пары коней впряжены В карету восьмиместную — По полю, полю чистому Несется наш Иван.
И с гиком беспорядочным, Пальбой и джигитовкою За ним несутся всадники, И пыль стоит столбом.
И села, и урочища Уезда Безотрадного Встречают Зуботычева — Выносят хлеб да соль…
И к люду православному Выходит, подбоченяся, Высокий, статный молодец, Ванюха удалой.
И шапка нахлобучена, И брови понахмурились, И ноздри порасширились — Начальство ведь Иван!
И обчество с покорностью При виде этой строгости Пред Ваней преклоняется Почти что до земли.
Ну, как живете, можете?— Он держит речь к собранию, И все ему ответствуют: —Покорно балдарим…
Я рад, я рад, ребятушки, Смягчается Иванушка,— Что все у вас в исправности… Покорно балдарим!..
И люди православные Приходят в умиление, Что лучшего начальника Не знали никогда.
Вот, ваше выскородие, — Тревожат уже жалобой Ивана Зуботычева Седые старики —
В село-то наше бедное Идут иногородние — Не знаем, как избавиться — Земли-то у нас нет…
У них работа спорится, И хлеб их лучше родится, И глаже их худобушка… Не знаем, как и быть?!
Дают сполна арендные, И должностным и писарю Всегда творят повинности, А все богаче нас…
Отец, кормилец родненький, Воззри на нашу бедственность, Будь нашим благодетелем — Как быть нам – научи!..
Как быть?.. – и Ваня хмурится — Как быть? – пишите приговор, И их, бродяг, мошенников, Из сел гоните вон!..
И люди православные Приходят в умиление И говорят так искренно: – Покорно балдарим.
Садится снова козырем В карету восьмиместную И вновь по полю чистому Несется наш Иван.
И с гиком беспорядочным, С пальбой и джигитовкою За ним несутся всадники — Ликует наш Иван…
Чиновники потупились… Хоть повесть непристойная Во всех ее подробностях Знакома им давно,
Но шутки неуместные, Болтливость беспардонная И правда беспощадная Смутили их совсем.
В безмолвном исступлении Глядит на обличителя Ванюха ошельмованный, Пыхтит, как паровик;
И ноздри раздуваются, И под бровями грозными Зрачки зеленоватые Вертятся колесом.
Но вот, по старой памяти, В защиту Вани выступил Кузьма Пантелеймонович,— Какой ни есть, а друг!
Нехорошо, мне кажется, — Зачамкал он двусмысленно, Чтоб угодить и Ванечке И боевым усам —
Нехорошо… Субтильные Дела своих приятелей На воду родниковую Не надо выводить.
Притом мы все, как водится, И хлеб и соль Иванушки С немалым наслаждением Вкушали иногда…—
Загоготал неистово Старик в усах с подвесками И с сучковатой палкою, Покручивая ус:
Ты прав, ты прав, любезнейший! Ответил он Подлизову — Мы хлеб и соль Иванушки Глотали день и ночь;
Но это объедение И пьянство безвозмездное Для Вани Зуботычева Была большая честь.
Без них ему, наверное, Никто из нас, почтенные, На почве независимой Руки бы не подал.
К немалому прискорбию И скатерть самобранная Не всем чревоугодникам Могла зажать уста.
Не ты ли втихомолочку При всех удобных случаях Злословил Зуботычева,— Признайся-ка, Кузьма?
А мы, – не правда ль, Ванечка?— Чем чаще вместе кушали, Тем больше и настойчивей Табак курили врозь.
Но все ж могу по совести Твоим делам общественным Всегда воздать я должное Без злобы мелочной.
При редком тупоумии В народном управлении Ты превзошел тактичностью Коллегу своего.
Чиновникам подведомстным И писарям правления Давал ты содержание Без вычета, сполна. Хотя места служебные Порой, как милость барскую, Ты раздавал надежнейшим Лакеям, но за то
В торжественные праздники Любил ты представительство И дух объединения В народе развивал:
В метель и стужу зимнюю Сзывал ты в Безотрадное Под видом представителей Народных пауков;
Засаленных, неряшливых, Ты их вводил торжественно Под звуки бальной музыки В общественный кабак.
И вина разноцветные, Как море разливанное, И речи, речи льстивые — Лились всю долгу ночь.