Корнелия Функе
Чернильная кровь
Чужие шорохи в чужой ночи
Под сумерек покровом
Мир дивно зачарован
Приветной тишиной —
Родней каморки той,
Где злого дня волненье
Сон предает забвенью.
Маттиас Клаудиус.Вечерняя песня
Позже, пытаясь вспомнить, как она дошла тогда до жилища Фенолио, Мегги могла вызвать в памяти лишь несколько отрывочных картин: стражник, выставивший им навстречу копье, а потом, узнав Фенолио, с ворчанием пропустивший в город, темные улочки, по которым они пробирались за мальчонкой с факелом, потом крутая лестница, скрипевшая под ногами. У Мегги так кружилась голова от усталости, когда они поднимались по ступенькам, что Фенолио несколько раз заботливо подхватывал ее под локоть.
– Я думаю, все рассказы мы отложим на завтра, – сказал он, пропуская ее в комнату. – Пойду попрошу Минерву найти для тебя мешок с соломой, но сегодня ты лучше выспись на моей кровати. Три дня и три ночи в Непроходимой Чаще! Клянусь чернилами, я бы, наверное, просто умер от страха.
– У Фарида был нож, – пробормотала Мегги.
Этот нож ее и вправду успокаивал, когда они ночью устраивались спать высоко на дереве, а внизу под ними все наполнялось шорохами, сопением, рычанием. Фарид все время держал нож наготове.
– А когда ему виделись духи, – сонно рассказывала она, пока Фенолио возился со светильником, – он зажигал огонь.
– Духи? В этом мире нет духов, во всяком случае, я их не сочинял. А что же вы ели все эти дни?
Мегги побрела к кровати. Постель выглядела очень заманчиво, хотя состояла всего лишь из набитого соломой мешка и пары грубошерстных одеял.
– Ягоды, – пробормотала она. – Много ягод, а еще хлеб, который мы захватили с кухни Элинор, и кролика, которого поймал Фарид.
– Боже ты мой! – изумленный, Фенолио покачал головой.
Увидеть снова его морщинистое лицо было настоящей радостью, но сейчас Мегги хотела только одного – спать. Она сбросила сапоги, залезла под колючие одеяла и вытянула болевшие ноги.
– Как вам только пришла в голову сумасшедшая мысль вчитать себя в Непроходимую Чащу? Почему не прямо сюда? Сажерук ведь наверняка рассказывал мальчику об этом мире.
– Слова Орфея… – Мегги зевнула. – У нас были только слова Орфея, а Сажерук просил вчитать его именно в Непроходимую Чащу.
– Ну да, это очень в его духе.
Она почувствовала, что Фенолио поправляет на ней одеяло.
– Я тебя не буду пока спрашивать, что это за Орфей. Завтра наговоримся. Спокойной ночи! И добро пожаловать в мой мир!
Мегги с трудом заставила себя снова разлепить глаза.
– А ты где будешь спать?
– Об этом не беспокойся. Там внизу у Минервы без конца ночуют какие-то родственники, по нескольку на одной кровати. Одним больше, одним меньше. Вот увидишь, к здешним неудобствам быстро привыкаешь. Надеюсь, правда, что муж ее на самом деле храпит не так громко, как она рассказывает.
Фенолио закрыл за собой дверь, и Мегги слышала, как он, чертыхаясь, спускается вниз по крутой лестнице. На потолочных балках шуршали мыши (она надеялась, что это мыши), а сквозь единственное окно доносились голоса стражи с недалекой городской стены. Мегги закрыла глаза. Ноги у нее болели, в ушах все еще звенела музыка из табора комедиантов. «Черный Принц… – думала она, – я видела Черного Принца… и ворота Омбры… и слышала, как шепчутся деревья в Непроходимой Чаще». Если бы только она могла рассказать все это Резе или Элинор. Или Мо. Но он теперь уж, конечно, ни слова не захочет слышать о Чернильном мире.
Мегги протерла усталые глаза. Над кроватью к потолочным балкам лепились гнезда фей, как об этом мечтал когда-то Фенолио, но за их темными отверстиями не слышалось никакого шевеления. Каморка Фенолио была чуть поменьше той комнаты, где их с Фенолио заперли когда-то по приказу Каприкорна. Кроме кровати, которую он ей так великодушно уступил, здесь стояли еще деревянный сундук, скамья и конторка для письма из темного дерева, украшенная резьбой и поблескивающая полированной поверхностью. Она не подходила к остальной обстановке – к грубой скамье и простому сундуку. Казалось, она попала сюда из другой истории, как сама Мегги. На конторке стояла глиняная кружка со связкой перьев, две чернильницы…
Фенолио выглядел довольным, да, правда.
Мегги провела рукавом по усталому лицу. Платье, которое сшила ей Реза, все еще хранило мамин запах, даже после трех дней в Непроходимой Чаще. Она сунула руку в кожаный мешок, который дважды чуть не потеряла за время лесных скитаний, и достала подаренный Мо блокнот. Прожилки на мраморной бумаге переплета были темно-синие и зеленые – любимые цвета Мо. «Хорошо иметь при себе в чужом месте свои книги». – Мо часто твердил ей это, но, наверное, не имел в виду настолько чужие места. На второй день в чаще, пока Фарид охотился на кролика, Мегги попыталась заглянуть в книжку, которую взяла с собой, но так и не продвинулась дальше первой страницы. Кончилось тем, что она эту книжку забыла, оставила у ручья, над которым вились рои синих фей. То ли охота читать пропадает, когда сам оказываешься в написанной истории, то ли она просто слишком устала. «Надо хотя бы записать то, что я тут видела, – подумала Мегги и снова провела рукой по корешку блокнота, но голова и все тело были словно ватные от усталости. – Завтра, – решила она. – И еще завтра я скажу Фенолио, чтобы он вписал меня обратно. Я видела фей и даже огненных эльфов, Непроходимую Чащу и Омбру. Да, и ему ведь понадобится еще день-другой, чтобы подыскать нужные слова…» В гнезде фей над ее головой послышался шорох, но синего личика не появилось.
В комнате было прохладно. Все здесь было чужим, таким чужим. Мегги привыкла бывать в чужих местах, ведь Мо всегда брал ее с собой, разъезжая по своим переплетным делам. Но одно оставалось в любом из этих мест неизменным: он всегда был рядом. Всегда. Мегги прижалась щекой к жесткому матрасу. Она скучала по матери, по Элинор, по Дариусу, но больше всего по Мо, и у нее щемило сердце. Любовь и нечистая совесть – мучительное сочетание. Если бы он просто отправился с ней! Мо с любовью показывал ей их мир, и ей так хотелось сделать то же самое для него. Ему бы все это наверняка понравилось: огненные эльфы, шепчущие деревья и табор комедиантов…
Да, она скучала по Мо.
Интересно, а Фенолио? Он по кому-нибудь скучает? Неужели его не тянет обратно в свою деревню, к детям, друзьям, соседям? И к внукам, с которыми Мегги столько раз носилась по его дому? «Завтра я тебе все покажу, – шепнул он ей, когда они торопливо шагали за мальчиком, несшим перед ними догорающий факел, и в голосе Фенолио звучала при этом гордость, как у принца, который обещает гостю показать на следующий день свое королевство. – Стража не любит, чтобы люди шлялись ночами по улицам», – добавил он. Между тесно стоявшими домишками, до того напоминавшими деревню Каприкорна, что Мегги на каждом углу ожидала увидеть чернокурточника с винтовкой, и правда было очень тихо. Навстречу им попались только две похрюкивающие свиньи и оборванец, сметавший в кучу отбросы, а потом лопатой сыпавший их на ручную тележку. «К этой вони ты со временем привыкнешь, – шепнул Фенолио, увидев, как Мегги зажимает нос. – Скажи еще спасибо, что я живу не рядом с красильней или дубильней. К этим запахам даже я так и не привык». Нет, Фенолио никуда отсюда не рвался, это точно. Да и зачем? Это был его мир, вышедший из его головы, знакомый ему, как собственные мысли.
Мегги прислушалась к тишине. К мышиной возне примешивался еще какой-то звук – вроде тихого похрапывания. Он доносился, кажется, от конторки. Мегги скинула одеяло и на цыпочках подошла ближе. У кувшина с перьями спал стеклянный человечек. Его прозрачные ручки были испачканы чернилами. Наверное, он очинивал перья, макал их в пузатые чернильницы, посыпал песком свеженаписанные страницы… как об этом всегда мечтал Фенолио. А гнезда фей над его кроватью – это правда, что они приносят счастье и навевают приятные сны? Мегги заметила на конторке пыльцу фей. Мегги задумчиво провела по ней пальцем, посмотрела на оставшийся на пальце серебристый след и помазала пыльцой лоб. Интересно, помогает пыльца фей от тоски по дому?
Да, она очень тосковала по дому. Как тут ни красиво, ей вспоминался дом Элинор, мастерская Мо… Что за глупое у нее сердце! Разве не билось оно сильнее каждый раз, когда Реза рассказывала ей о Чернильном мире? А теперь, когда она здесь, на самом деле здесь, оно, похоже, не знает, что ему чувствовать. «Потому что их здесь нет! – шепнуло что-то в ней, словно сердце пыталось оправдаться. – Потому что всех их здесь нет».
Если бы хоть Фарид был рядом…
Как она завидовала, что он переходит из мира в мир легко, будто меняет рубашку. Похоже, тосковать он способен только по покрытому шрамами лицу Сажерука.
Мегги подошла к окну. Оно было завешено простым куском ткани. Мегги отодвинула его и посмотрела вниз, на узкую улочку. Оборванный мусорщик как раз провозил под окном свою тележку. Его тяжелый вонючий груз едва не застревал между домами. Все окна напротив были темными, только в одном горела свеча, и оттуда доносился детский плач. Крыши теснились друг к другу, как чешуйки на еловой шишке, а над ними устремлялись к звездному небу стены и башни замка.
Замок Жирного Герцога. Реза хорошо описала его. Луна серебрила светлые зубцы, а заодно и стражников, шагавших взад-вперед по стене. Похоже, это та же луна, что вставала и заходила над горами за домом Элинор. «Завтра герцог устраивает праздник в честь своего выродка-внука, – рассказал Фенолио, – и я должен принести в замок новую песню. Я возьму тебя с собой, нужно только подыскать тебе чистую одежду, но у Минервы три дочери – уж какое-нибудь платье найдется».
Мегги еще раз взглянула на стеклянного человечка и вернулась к кровати под гнездами фей. «После праздника, – подумала она, стягивая через голову грязное платье и залезая обратно под грубое одеяло, – сразу после праздника я попрошу Фенолио вписать меня обратно». Она закрыла глаза, и перед ней снова замелькали рои фей, носившиеся вокруг них в сером сумраке Непроходимой Чащи и дергавшие их за волосы, пока Фарид не начал кидаться в них еловыми шишками; послышался шепот деревьев, словно смешанный из земли и воздуха; показались чешуйчатые лица, какие она видела в темной воде маленького озера; прошли Черный Принц и его медведь…
Под кроватью раздался шорох, и что-то поползло по руке Мегги. Она сонно скинула это. «Может быть, Мо все же не очень сердится», – подумала она, засыпая, и вскоре уже видела во сне сад Элинор. Или это была все-таки Непроходимая Чаща?
Всего одна ложь
Его согревало не одеяло, а теплое объятие мальчонки.
Джерри Спинелли. Маньяк Маги между Ист-Эндом и Вест-Эндом
Фарид скоро понял, что Фенолио был прав: не стоило пускаться в путь среди ночи. Правда, на него не нападали из темноты разбойники, и даже дикий зверь ни разу не перебежал ему дорогу, пока он подымался по озаренному лунным светом холму, который указали комедианты. Но откуда ему было знать, какая из бедных крестьянских усадеб, рассыпанных по его склону, та, что ему нужна? На вид они были все одинаковы: маленький дом из серого камня в окружении олив, колодец, кое-где загон для скота, узкие полоски возделанной земли. В усадьбах царила тишина. Их обитатели крепко спали, измученные тяжелым дневным трудом. Надежда в сердце Фарида таяла с каждой новой стеной и калиткой, мимо которых он бесшумно прокрадывался. Он впервые почувствовал себя одиноко и неуютно в этом чужом мире и хотел уже прикорнуть под ближайшим деревом и поспать до утра, как вдруг заметил огонь.
Вверху на холме сиял огонек, алый, как маковый цвет, который, раскрываясь, тут же начинает опадать. Фарид зашагал быстрее, почти бегом, вверх по холму, не сводя глаз с того места, где мелькнул огненный цветок. Сажерук! Между деревьями снова вспыхнуло пламя, на этот раз желтое, как сера, жаркое, как солнечный луч. Конечно, это он! Для кого еще станет огонь так плясать среди ночи?
Фарид побежал быстрее, тяжело дыша, выбиваясь из сил. Рядом оказалась тропа, ведущая вверх по холму мимо свежих пней. Тропа была каменистая и мокрая от росы, но ступать по ней босыми ногами было легче, чем по колючему тимьяну. Вот снова огненный цветок впереди. Теперь Фарид различал в темноте дом. За ним холм поднимался еще выше, грядки нависали одна над другой, как ступени. Домишко был такой же убогий и простой, как все остальные. Тропа кончалась у невзрачной калитки в каменной ограде высотой по грудь Фариду. Мальчик остановился, и тут же на него, шипя и хлопая крыльями, вылетел гусь. Но Фарид не обратил на него внимания. Он нашел того, кого искал.
Сажерук стоял посреди двора и запускал в воздух огненные цветы. Он щелкал пальцами, и они раскрывали огненные лепестки, опадали, выпускали золотые стебли и снова расцветали. Казалось, что огонь возникает из ничего, повинуясь лишь движению рук и голосу Сажерука. Он разжигал его одним своим дыханием – ни факелов, ни бутылки, откуда он набирал в рот горючее, ничего из всего снаряжения, которым он пользовался в другом мире, Фарид не заметил. Он просто стоял и заставлял ночную тьму полыхать огненными цветами. Их становилось все больше. Они закружились над ним в бешеном танце, рассыпая искры, как золотые семена, и вскоре Сажерука со всех сторон окружали струи текучего огня. Фариду не раз приходилось видеть, как уходит напряжение с лица Сажерука, когда тот играет с огнем, но такого счастливого выражения мальчик никогда прежде у него не видел. По-настоящему счастливое лицо… Гусь все еще хлопал крыльями, но Сажерук, похоже, ничего не замечал. Лишь когда Фарид толкнул калитку, птица заверещала так громко, что Сажерук оглянулся, – и огненные цветы мгновенно угасли, как и счастье на лице их повелителя.
Женщина, сидевшая на пороге дома, встала. Рядом с ней, оказывается, прикорнул мальчик – Фарид только теперь его заметил. Мальчишка не спускал глаз с Фарида, пока тот шел по двору. Зато Сажерук так и не тронулся с места. Он молча смотрел на гостя, а у его ног медленно догорали красные угольки.
Фарид надеялся увидеть хоть искру радости на знакомом лице, хоть тень улыбки, но оно выражало лишь неприкрытую растерянность. В конце концов мужество изменило Фариду. Он остановился, чувствуя, как дрожит его сердце, словно в лихорадке.
– Фарид?
Сажерук подошел к нему. За ним двинулась и женщина, она была очень красивая, но Фариду было не до нее. На Сажеруке был наряд, который он повсюду носил с собой в другом мире, но никогда не надевал. Черное с красным… Фарид не решался поднять глаза, когда Сажерук остановился в шаге от него. Он опустил голову и глядел на свои босые ноги. Может быть, Сажерук вовсе и не собирался брать его с собой. Может быть, он заранее договорился с Сырной Головой, чтобы тот не читал последние строки, и теперь страшно сердится, что мальчик все же пришел, что он неотступно следует за ним из мира в мир… Ударит он его сейчас? Сажерук его еще ни разу не бил (однажды, правда, замахнулся, когда Фарид нечаянно поджег хвост Гвину).
– Как я мог подумать, что тебе можно помешать ходить за мной по пятам?
Фарид почувствовал, как Сажерук берет его за подбородок, и, взглянув наконец в его глаза, увидел там то, на что уже не смел надеяться, – радость.
– Где тебя носило? Я искал тебя повсюду… Огненные эльфы, должно быть, подумали, что я рехнулся!
С какой тревогой он вглядывался в лицо мальчика, словно опасаясь, не изменилось ли в нем что-нибудь. Как же приятно чувствовать его заботу. Фарид готов был плясать от счастья, как огненные цветы в пальцах Сажерука.
– Ну что ж, выглядишь ты, похоже, как всегда, – отметил тот. – Худющий черный дьяволенок. Только что ж ты все молчишь? Уж не остался ли твой голос в другом мире?
Фарид улыбнулся:
– Нет, все в порядке. – Он бросил быстрый взгляд на женщину, стоявшую за спиной Сажерука. – Но меня не Сырная Голова сюда отправил. Тот просто перестал читать, как только ты исчез. Меня вчитала сюда Мегги, с помощью слов Орфея.
– Мегги? Дочка Волшебного Языка?
– Да! Но ты-то сам как? У тебя все прошло благополучно?
Сажерук скривил рот в хорошо знакомой Фариду насмешливой улыбке:
– Ну, шрамы, как видишь, никуда не делись. Но новых увечий нет, если ты об этом.
Он обернулся к женщине. Фариду не понравилось, как он на нее смотрит.
Она была черноволосая, почти с такими же темными глазами, как у Фарида. И очень красивая, хотя и старая – то есть, по крайней мере, по сравнению с ним. Но Фариду она не нравилась. Ни она, ни ее мальчишка. Ведь он не затем последовал за Сажеруком в его мир, чтобы делить его здесь с другими.
Женщина встала рядом с Сажеруком и положила руку ему на плечо.
– Это кто? – спросила она, отвечая Фариду таким же пристальным оценивающим взглядом. – Еще одна из твоих тайн? Сын, о котором ты мне не рассказывал?
Фарид почувствовал, как кровь приливает к его щекам. Сын Сажерука. Эта мысль ему понравилась. Он незаметно посмотрел на незнакомого мальчишку. Интересно, кто его отец.
– Мой сын? – Сажерук нежно погладил ее по щеке. – Господи, надо ж такое выдумать. Нет, Фарид – огнеглотатель. Он был у меня учеником и вообразил себе с тех пор, что я не могу без него обойтись. И он верит в это так крепко, что следует за мной повсюду, каким бы дальним ни был путь.
– Вот еще! – В голосе Фарида явно звучала обида, хотя он предпочел бы ее не показывать. – Я пришел, чтобы предостеречь тебя. И могу уйти сию же минуту, если хочешь.
– Да ладно тебе! – Сажерук удержал его за локоть. – Прости, я забыл, как ты легко обижаешься. Предостеречь? От чего?
– От Басты.
Женщина прижала руку к губам, услышав это имя, и Фарид начал говорить. Он рассказал обо всем, что случилось с тех пор, как Сажерук исчез на пустынной горной дороге, словно его никогда и не было. Когда он закончил свой рассказ, Сажерук спросил только:
– Значит, книга у Басты?
Фарид ковырял босым пальцем твердую землю.
– Да, – ответил он подавленно. – Он приставил мне нож к горлу. Что я мог сделать?
– Баста? – Женщина схватила Сажерука за руку. – Значит, он еще жив?
Сажерук молча кивнул:
– Ты думаешь, он уже здесь? Думаешь, Орфей его вчитал?
Фарид растерянно пожал плечами:
– Не знаю! Когда я от него вырвался, он кричал мне вслед, что отомстит еще и Волшебному Языку. Но Волшебный Язык в это не верит, говорит, что Баста был просто в ярости…
Сажерук посмотрел на калитку, которая так и осталась открытой.
– Да, Баста в ярости многое может наговорить, – пробормотал он со вздохом, затаптывая последние угольки, догоравшие перед ним на земле. – Плохие новости, – сказал он. – Очень плохие. Теперь не хватало еще только услышать, что ты принес с собой Гвина.
Хорошо, что вокруг темно. В темноте ложь не так заметна, как на свету. Фарид постарался изобразить крайнее изумление.
– Гвин? Нет, я его не принес. Ты же сказал, чтобы он оставался там. И потом, Мегги мне запретила.
– Умная девочка!
Вздох облегчения, вырвавшийся у Сажерука, болью отозвался в сердце Фарида.
– Ты бросил там свою куницу? – Женщина недоверчиво покачала головой. – Мне казалось, ты привязан к этому маленькому чудищу как ни к кому на свете.
– Ты же знаешь, какое у меня неверное сердце, – отозвался Сажерук, но его легкомысленный тон не мог обмануть даже Фарида. – Хочешь есть? Давно ты тут?
Фарид прокашлялся. Ложь о Гвине сидела у него в горле, как заноза.
– Четыре дня, – выдавил он из себя. – Комедианты нас покормили, но я все равно голодный…
– Нас? – В голосе Сажерука мгновенно зазвучало недоверие.
– Мегги. Дочка Волшебного Языка. Она пришла со мной.
– Она здесь? – Сажерук был поражен. Он посмотрел на него, застонал и откинул волосы со лба. – Да, вот уж ее отец обрадуется! А мать! Может, ты еще кого-нибудь с собой захватил?
Фарид покачал головой.
– И где же она?
– У старика! – Фарид кивнул в ту сторону, откуда пришел. – Он живет возле замка. Мы встретили его в лагере комедиантов. Мегги очень обрадовалась, она все равно собиралась его искать, чтобы он отправил ее обратно. Мне кажется, она тоскует по дому…
– Старик? Какой еще старик, черт тебя подери?
– Ну тот писатель! Помнишь, с лицом черепахи, от которого ты убежал тогда в…
– Ясно! – Сажерук зажал ему рот рукой, словно не желая больше ничего слышать. Он поглядел в ту сторону, где скрывались за темнотой стены Омбры. – Боже мой, все краше и краше…
– А это тоже… плохая новость? – испуганно спросил Фарид.
Сажерук отвернулся, но Фарид успел заметить, что он улыбается.
– Конечно. Наверное, еще ни одному мальчишке не случалось принести за раз столько плохих новостей. Да еще среди ночи. Что делают с такими вестниками несчастья? А, Роксана?
Значит, ее зовут Роксана. На мгновение Фариду показалось, что она сейчас потребует его прогнать. Но она пожала плечами:
– Кормят – что с ними еще делать? Хотя этот не выглядит таким уж истощенным.
