Константин Волкичевский
Ногтями по стенам
ГОЛОД
Столб дыма. Очаг
алчно глодает дрова.
Полярная ночь.
Законопатил
окна, дверь – на засов. Жду.
Он где-то рядом.
Иглы инея
стучат в окно, что когти.
Сквозит холодом.
Узор мороза
прячет лицо гостя, но
не его голод.
Холодный огонь
хищных глаз въелся в душу —
урчит в животе.
Руки дрожат – нож
прижат к плоти предплечья.
Сжал зубы, срезал.
На огне – долго.
Рву клыками сырое.
Срезаю ещë.
С восходом в тундре
ещë была жизнь, но не
осталось людей.
НОППЭРА-БО
просыпаюсь и
чувствую: вместо лица
зияет провал.
кто украл его?
для чего? куда лик мой
бесследно пропал?
ходит кто с ним? ртом
моим говорит, смотрит
из прорезей глаз?
что за ужасы
там от лица моего
творятся сейчас?
лик порочат мой,
и что делать, пока я
беспомощен тут?
встать, безликим жить —
кто сказал, что лицо мне
однажды вернут?
НАВЕЯННОЕ ЭДГАРОМ ПО
Луна молода.
Я один с новобрачной —
вдруг чувствую взгляд.
Чёрным агатом
в окне блеснул глаз птицы —
сгустились тени.
Милая дрожит,
ко мне робко прижалась —
на ощупь как лёд.
Ночи нет конца.
Заснул непокойным сном —
ворон всё там же.
Крик на рассвете.
Разжал в страхе объятья —
супруга мертва.
Скоропостижно.
Все врачи бессловесны —
ни хворей, ни ран.
Скорбь гложет сердце.
Один на хладном ложе —
вдруг вижу: он там.
Ворон на ветке.
В чёрном глазу блик лица —
дух моей жены.
ПУСТОЙ ДОМ
Сижу у окна.
Перед глазами пустырь.
Почти ни души.
Если кто ходит,
то робко и второпях —
дом с дурной славой.
Ведь тут, как-никак,
случилась жуткая смерть —
твердел весь город.
Более того —
труп лежит там же: мой труп.
Смрад тлена, рой мух.
Я воочию
видел, как гниëт моя
плоть. Сижу рядом.
Зря не ходите
в гости, зря боитесь – мне
здесь одиноко.
Взял бы за руку,
показал бы, где умер —
и оставил там.
