Константин Викторович Харский
Кому ты нужен
2.5.
Дверь палаты открылась, и вошла Роза Наумовна. В палате наступила тишина.
– Навела шороху? Говорили о женщинах? Не останавливайтесь, мальчики, я ваши сплетни страсть как люблю.
– Станислав считает, что собака лучше женщины, – сказал Леонтий обиженным тоном.
Роза Наумовна внимательно посмотрела на Станислава, даже прищурилась немного.
– Да кого Вы слушаете, Роза Наумовна!
– Таки что Вы сказали на самом деле, Станислав? – спросила Роза Наумовна, наученная опытом, что самое важное о пациентах можно узнать в любой момент и в самом отвлечённом разговоре.
– Он сказал, что ни одна женщина не может так любить, радоваться и ждать, как собака, – ответил за Станислава Леонтий.
– Так, Станислав, на выписку, – безапелляционным тоном заявила Роза Наумовна.
– Роза Наумовна, за что?! – испуганно сказал Станислав.
– А чего Вы мне больных портите? Чему Вы их тут учите? Надо учить доброму и светлому, как вот Марсель, например, делает. Или депрессивному, как Леонтий. А Вы им – реальность, как она есть. Мы так, Станислав Владимирович, не договаривались.
– Хотите, я свои слова назад возьму? Только не выписывайте.
– Точно возьмёте?
– Вот те кьрест! – с жаром сказал Станислав и даже перекрестился.
– О, господи, – аж отшатнулась Роза Наумовна. – Ладно, оставайтесь пока, но до следующего раза. Потом решение моё будет беспощадным. Леонтий, через тридцать минут в процедурную, потом Марсель. А Станислав сегодня пропускает, согласны?
– Роза Наумовна, с Вами спорить – означает обрекать себя на досрочную выписку; нет уж, извините. Так что я смиренно принимаю любое Ваше решение.
– Тогда после Марселя.
– Мудрая женщина! – воскликнул Станислав, соскочил с кровати и поклонился.
Дверь за доктором закрылась, и после непродолжительной паузы Станислав продолжил:
– Знаете, почему собака лучше, чем женщина?
Никто не ответил Станиславу. Тогда он встал с кровати, вышел на центральный проход и начал свою очередную речь.
– У собаки есть нервная система, и у женщины есть нервная система. Но у женщины есть еще и вторая сигнальная система, которая позволяет женщине не только думать и говорить, но и врать. А собака врать не умеет. И если женщина тебе радуется, то это может быть правдой, но может быть и ложью. Когда собака тебе радуется, ты видишь, что она радуется, и понимаешь, что самим фактом своего существования ты радуешь кого-то на этой проклятой планете.
– Почему это проклятой? – спросил Леонтий.
– Не об этом сейчас! – отмахнулся Станислав и, приняв позу Наполеона: выпятив грудь, заложив руку за полу халата, – продолжил. – Нельзя верить существу, у которого есть вторая сигнальная система. Таракану – можно. Крысе – можно. Крыса и есть крыса. Ты знаешь, что она может выкинуть, и веришь ей в известных пределах. Существу со второй сигнальной системой верить нельзя – пропадёшь.
– Так ведь и у мужчин есть вторая сигнальная система?! – осенило Леонтия. – Получается, и мужикам верить нельзя.
– Тут всё не так просто, – сказал Станислав, и по нему было видно, что он лихорадочно дорабатывает свою концепцию мироустройства. Пока она была глубоко проработана только касательно женской стороны вопроса, и о том, что женщинам верить нельзя, у Станислава был собран богатый фактический материал. – Леонтий, тебе не пора в процедурную?
– Нет, ещё минут двадцать.
– Ну так что? – спросил Марсель у Станислава.
– Мне нужно с Розой Наумовной обсудить этот вопрос. Я вам расскажу, а потом у меня же проблемы будут. Нет уж, увольте, я из-за вас на улице не хочу оказаться.
– Выкрутился, зараза, – подал голос Марсель. – Ты понимаешь, что твоя способность выкручиваться прямо пропорциональна времени, которое мы проводим в тренировках?
Станислав лёг на кровать и открыл свою любимую книгу «Москва и москвичи». Минуту смотрел в книгу, потом не выдержал и сказал: «Английские учёные ещё в прошлом веке пришли к выводу, что телом человека и его сознанием изнутри кто-то управляет. Нами живут, понимаете? То, что вы привыкли называть «Я», никаким «Я» не является. Это фантик, обёртка. Кто-то, находясь глубоко в тех областях бессознательного, куда луч света вашего сознанья не может проникнуть, живёт вами. Двигает вашим телом, дышит им, наслаждается и страдает. Сознанье же нам дано, чтобы объяснить происходящее».
– Ты это сейчас к чему? – спросил Марсель.
– К тому, что собака – она и есть собака и ничего больше. А человек – это не только человек. Это кто-то ещё.
2.6.
Томас приготовился к процедуре дыхания изо рта в рот, когда глаза Аллы дрогнули, открылись и наполнились испугом.
– Слава Богу, Вы очнулись! – первым задал тему для разговора Томас. Теперь Алла должна была реагировать на то, что произошло и происходит с ней, а не интересоваться тем, кто такой Томас и что он тут делает.
– Что со мной?
– Машина загорелась, – предложил правдоподобную историю Томас, – еле успел Вас вытащить.
– Она сгорела?
– Нет, я успел ее потушить, – стал развивать свой успех Томас.
– Что же делать?
– Давайте сядем в мою машину и переведём дыхание.
– Да, давайте.
Некоторые мужчины считают, что очень непросто пригласить к себе в машину незнакомую девушку. Томас так не считал. Его инструктор по вопросам манипуляции сознанием говорил так: «Сделай свою машину самым безопасным местом, и девушка сама будет проситься вовнутрь. Управлять нужно не поведением, а желаниями объекта. Манипуляцию легко можно отследить, когда вы хотите от человека какого-либо действия, но, когда вы создаёте желания, манипуляция остаётся скрытой».
Томас помог Алле перейти через проезд между машинами, открыл переднюю пассажирскую дверь и усадил Аллу.
– Я перенесу покупки? – спросил разрешения Томас.
«Догадливый», – подумала Алла.
Томас положил покупки Аллы и её сумочку на заднее сидение, показав ей каждую перенесённую сумку. «Пусть успокоится», – подумал Томас. Потом он сел на водительское сидение и выдохнул, словно приходя в себя окончательно.
– Ого! – только и смог сказать Томас.
– Я в шоке.
– Хорошо, что я тут замешкался. А если бы никого рядом? – начал нагонять жути Томас. С детства девочки знают из сказок, что кто их от смерти спас, тот и… Тому и полцарства в придачу. Алла должна была понять роль и значение Томаса.
– Получается, Вы спасли меня! – догадалась Алла.
– Да, ерунда. Любой бы на моём месте…
– Не любой! Не любой! – словно убеждая себя в чём-то, сказала Алла.
Томас посмотрел на Аллу, и в его глазах мелькнуло узнавание, на которое так надеялась Алла ещё десять минут назад, когда только шла к своей машине. Но узнавание только промелькнуло на лице Томаса. Алла заметила эту мимолётную эмоцию. Она подумала, что молодой человек вспомнил её лицо, но не вспомнил, кто она. Он просто вспомнил, что где-то видел её лицо. «Ну хоть так», – решила для себя Алла.
Томас рассмеялся, стыдливо отводя взгляд от лица Аллы.
– Чего? Ну, чего ты? – спросила Алла, понимая, что ничего плохого не происходит.
Томас украдкой посмотрел на Аллу и повернул к ней зеркало заднего вида.
Алла потянулась к зеркалу, и поскольку для нее это было не удобно, ей пришлось опереться на правую ногу Томаса. Нога Томаса не шелохнулась, словно говоря: «Опирайся сколько угодно» и «Да, детка, на меня можно опереться».
Алла посмотрела на себя в зеркало и поняла причину смеха. Всё её лицо было в чёрной липкой саже.
– Твою дивизию!
Томас вскинул брови: неожиданная формулировка. Чувствуется словарный запас Брагина.
– Давай я помогу, – сказал Томас и полез на заднее сиденье за своим рюкзаком. Чтобы достать рюкзак, он должен был приблизить своё лицо к лицу Аллы и сначала смутился этого приближения, а потом со словами «я быстро» достал рюкзак.
– Не надо быстро, – повелась на уловку Алла, и Томас это заметил.
Томас достал влажную салфетку. Потом снова посмотрел на лицо Аллы и, демонстративно сдерживая даже не улыбку, а смех, стал примеряться, какими конкретно движениями можно вытереть сажу. Потом что-то понял, одумался и с испугом спросил, показывая взглядом на салфетку: «А можно? Она же на спирту, наверное».
– В подобной ситуации – можно, – разрешила Алла и удовлетворённо отметила про себя: «Внимательный».
Томас протёр ей лоб, протёр правую щёку, подбородок. Алла свободно подставляла лицо спасителю, словно процесс доставлял её удовольствие.
– Ничего не выходит, – сказал Томас и разочаровал Аллу тем, что прекратил процесс, который явно был ей по душе. Стресс от случившегося пожара проходил, и адреналин требовал разрядки.
Томас взглядом показал на зеркало и предложил Алле убедиться в этом самой. «Непросто сделать так, чтобы девушка разрешила тебе проводить ее до дома. Но можно сделать так, чтобы девушка сама захотела, чтобы ты проводил её до дома», – говорил инструктор на занятиях.
– Ты далеко живёшь? – спросил Томас причитающую Аллу, которая взяла свежую салфетку и стала сама размазывать сажу по лицу.
– Минут пятнадцать, – сказала Алла и показала, в какую сторону надо пятнадцать минут ехать.
– Давай довезу. А то как ты по улице пойдёшь… – сказал Томас, и тут на его лице появилось узнавание уже в полной мере. – Ты – Катюша?! В самом деле?!
Катюша – сценический псевдоним Аллы Брагиной.
Алла, которая всё это время ждала и хотела, чтобы её узнали, смутилась.
– Откуда ты меня знаешь?
– Так клип ведь… – начал сбивчиво объяснять Томас; но он сказал ключевое слово, и Алле было этого достаточно. Вот она слава!
2.7.
– Да нет ничего особенного в том, как я со своей познакомился, – сказал Леонтий, давая всем видом понять, что не хотел бы говорить на эту тему.
– Ну же, – сказал Станислав и подошёл к кровати товарища по несчастью, – расскажи.
– Да нечего рассказывать, – отмахнулся Леонтий.
– Леонтий! Освобожу от тренировки, – накинул козырей до кучи Марсель, и Леонтий сдался.
– Это же моя вторая жена. С первой я разошёлся, – Леонтий хохотнул, – да как разошёлся! Моя первая с еённой мамой решили меня в гроб свести. Только я с работы прихожу домой – и начинается пилка и колка дров, да всё об мою голову. Я уж и на вторую работу устроился, чтобы дома не бывать, но и это их не успокоило. Раз я жив, значит, дело не закончили; а они обе были такие… Как это… Целеустремлённые, вот! Дело кончилось тем, что на второй работе познакомился я с Лёхой.
– Это твоя вторая? – подколол Станислав.
– Перебьёшь ещё раз – замолчу, – предупредил Леонтий, и Марсель шикнул на коренного москвича во втором поколении.
– Леонтий, не обращай внимания, – предложил Марсель и уже этим задел Станислава. Как это – «не обращай внимания»? Станислав затаил обиду.
– Познакомился я с Лёхой, а тот турист. Ну такой, настоящий, профессиональный. С картами, с маршрутом, с планированием. Если вы не сталкивались с профессиональными туристами, то вам этого не понять. Вот, допустим, поход на три дня. Тогда планирование похода может занять месяц. Потому что успех похода определяется именно в момент планирования. И мы с Лёхой стали ходить в походы, так сказать, выходного дня. Соответственно, дома я стал бывать реже, и на душе у меня стало спокойнее. Бывало, сидим мы дома у Лёхи . Жил он с матерью, тоже, конечно, не сахар, однако ни в какое сравнение с мамой моей жены не идёт: тут тебе и биточки, и блинчики, и пирожки с капустой и с яйцом и луком… Хотя, конечно, пилит. Без этого, видимо, у них нельзя.
– Леонтий! – гаркнул Станислав и тем самым вернул Леонтия на правильный путь повествования.
– Короче, если у вас есть выбор, то мама лучше, чем мама жены. Обобщать не хочется, но у меня опыт такой, – Леонтий заметил, что все хотят продолжения основной истории, и вернулся к ней. – Сидим, планируем, сколько взять снаряжения. Консервы рыбные – 4 банки, лосось в собственному соку. Две банки шпрот. Мясная тушёнка – четыре банки. Рис…
– Леонтий! – прикрикнул Марсель. Все знали, что Леонтий легче всего вязнет в теме еды; потом его заклинит, и он не сможет ни о чём другом говорить и думать. Так что эту тему в его историях всегда приходилось преодолевать на силе воли и на окриках.
– Лёхе нравилось планировать походы чуть ли не больше, чем ходить в них. Как развернём мы карту: вот точка старта, вот родник, вот первый привал. И мы возьмём две банки рыбных консервов…
– Леонтий!
– В тот раз мы запланировали недельный переход по зимней Ладоге. У нас обоих был отпуск. Жене я про отпуск говорить не стал: она предложила бы найти какую-нибудь подработку, чтобы я не валялся на диване. За месяц, если не больше, мы стали планировать поход. Что возьмём из одежды? Какая обувь? Спальники? Как будем греться в палатке? Как сушить одежду? Сколько взять консервов?
Леонтий заметил, как строго на него все смотрят, и, не останавливаясь подробно на питании, продолжил.
– За три дня до выхода Лёха заболел.
– Коронавирус? – спросил Станислав.
– Да, но тогда ещё его называли по-старому: простуда. Заболел, значит. Что делать? Отказываться от похода? Но мы всё уже спланировали. Всё закупили. Всё дома у Лёхи складировано. Отказываться и обрекать себя на неделю в аду? Я на это не мог пойти. Взять кого-то неподготовленного в такой поход – убийство. Посоветовавшись с Лёхой, я решился идти один. Стартовать мы планировали от посёлка Питкяранта, затем идти мимо Валаама, не заходя на остров, далее с направлением на Приозёрск и оттуда электричкой до Ленинграда.
– Когда ж это было? При Советах? – спросил Станислав.
– Нет, четыре года тому назад, – сказал Леонтий.
– Тогда надо говорить: «Электричкой до Санкт-Петербурга», – уточнил Станислав.
Леонтий только отмахнулся.
– Леонтий, помнишь, ты собирался рассказать историю, как ты с женой познакомился? – напомнил Марсель.
– Это она и есть. Не смог я отказаться от этого так тщательно спланированного и обдуманного перехода. Взял свою часть припасов, которые, как и снаряжение, хранились у Лёхи, и поехал на Ладогу. Сначала всё было хорошо: в первый день я прошёл двенадцать километров и сделал привал в запланированной точке.
– Леонтий, побойся Бога. Меня раньше выпишут, чем ты закончишь, – снова поторопил Станислав.
– А на третий день я провалился под воду, – внезапно ускорился Леонтий.
– Как это? – удивился Николай.
– Так. С головой.
– А какая же была температура?
– Примерно минус двенадцать и ветер метров пять. Такой себе заметный ветер, и очень заметный морозец.
– Как же ты выжил?
– Захотел – и выжил.
– Заливай больше, – недоверчиво сказал Марсель.
– Ушёл я под воду с головой и понял, что тону. Одежда и сани с провиантом тянут на дно. Я изловчился и сбросил куртку, а с ней и упряжь саней. Сбросить-то сбросил, а сил нет. И понимаю, что погружаюсь на дно. Тут вдруг как будто что-то щелкнуло в голове: нет, мол, рано мне. Я жить еще хочу. Не знаю, откуда взялись у меня силы, чтобы всплыть и сделать вдох. Ухватился я за край полыньи. Может, это трещина во льду была или промоина. Не было её в наших с Лёхой планах. И время года для неё было неподходящее. Она была припорошена мокрым снегом, вот я ее и не заметил. С третьей попытки я выбрался из воды. А ведь уже не верил, что выберусь. Просто хотел жить и продолжал дергаться. Выбрался – и тут же пожалел. Мороз просто парализовал меня. В каком-то бреду я стал снимать с себя мокрую одежду. Разделся догола. Мне казалось, что я сошёл с ума.
– Не тебе одному, – сказал Марсель.
Леонтий не обратил внимания на реплику.
– Смотрю: на снегу лежит вещмешок. Он был принайтован к саням.
– Прина… Что? – не понял Станислав.
– Принайтовано. Привязано, по-вашему. Видно, плохо я его привязал, потому что, когда сани пошли под воду вслед за мной, этот вещмешок свалился с саней и остался на снегу. В мешке – палатка, одежда, спальник. Я взял палатку, расправил её, но не устанавливал, потому что на это не было сил. Буквально терял сознание. Расправил я кое-как палатку, забрался в спальник, уже в спальнике, как смог, вытерся и растёр себя сменной одеждой. Немного согрелся. На санях был установлен ящичек для инструмента и дельных вещей. Была там и удочка, и сапёрная лопатка, и бур. Лёха знал толк в приготовлениях к походу. Был там сухой спирт и даже газовая горелка для приготовления пищи.
– Сухой спирт? Просто добавь воды? – попытался пошутить и тем самым снять напряжение Станислав.
– Нет, это другое. Это – горючее, чтобы разогреть еду или согреться. Вот я и согрелся. Настолько, что стал соображать.
– Спорное утверждение, – сказал Марсель.
Леонтий даже не потрудился отмахнуться.
– Я согрелся. В бауле, который у меня остался, лежала бутылка рома. Я сам не сильно пьющий и не разбираюсь в этом, но Лёха считал, что ром лучше водки в зимнем путешествии; даже не для веселья, а именно как лекарство, чтобы кровь побежала по телу. Сделал я два глотка и не смог сопротивляться сну. Уснул. Проснулся через час снова мокрый, но теперь уже от пота и жара. Понял, что заболеваю. К этому времени я, по моим расчётам, был уже недалеко от Приозёрска: километров, может, восемь, но не больше десяти. По-хорошему, за день дойти было вполне реально. Я надел сухую одежду, кое-как подсушил обувь. Штаны у меня запасные были, а вот куртка была насквозь промокшей и ледяной. Я сделал подобие куртки из спальника и палатки. Думаю, примерно так выглядел Робинзон Крузо в своих первых одеждах из козьих шкур. Облачился я, значит, во всё это, хлебнул рома и пошёл. Как потом выяснилось, шёл я два дня. Куда? Каким маршрутом? Не спрашивайте, не знаю. Я даже не уверен, что всё это время шёл в этом мире. Были галлюцинации. Разговаривал со знакомыми, с женой. Позже жена сказала, что она в один момент почувствовала, что со мной что-то происходит, и даже чуть было не заволновалась обо мне, но мама её успокоила, сказав, что с такими, как я, никогда ничего плохого не происходит.
– Вот зараза, – в сердцах сказал Станислав как будто о чём-то своём.
– И вот наступил момент отчаяния. Понял я, что пришёл мой конец и надо мне прощаться с этим миром. И обратился я к Богу и сказал, что хочу жить, – сказал Леонтий в каком-то религиозном экстазе.
В палате наступила тишина, которую никто не осмеливался прервать. .
– И Он сказал: «Тогда живи».
Первый не выдержал Марсель. Он громко рассмеялся, буквально прыснул смехом. Словно смех долго накапливался внутри него и рвался наружу, а когда, наконец, вырвался, то брызнул слезами, слюнями и, пардон, даже соплями. И сразу же после этого Марсель схватил подушку, уткнулся в неё и разрыдался.
Глядя на Марселя, а может, и по своей воле рассмеялся и Станислав. Каждый по-своему. Станислав с таким посылом, мол: «Позабавил, молодец! Ну ты и фантазер. Надо будет Розе Наумовне эту историю рассказать».
Леонтий смиренно ждал, когда все насмеются. Он ведь историю-то не закончил. Последним успокоился Марсель. Он лёг на кровать и отвернулся от остальных к окну.
– Продолжать? – спросил Леонтий.
– Продолжай, – сказал Станислав.
– Вы не верите, а я хорошо помню этот момент. Я попросил жить, и мне сказали: «Живи». А я не знаю, что было бы, если бы я не попросил. Думаю, эта кроватка была бы сегодня свободна. Не было бы меня с вами здесь, и не было бы меня нигде из тех мест, куда вы можете купить билет туда и обратно. Но не это разрешение было главным мистическим переживанием в тот момент. Я услышал «живи» – и в этот самый момент зажёгся фонарь. Электрический фонарь. Я, конечно, подумал, что это видение, но он светил и светил. А я к нему шёл и шёл. Шёл и шёл, пока не вышел к хутору на берегу Ладоги. Там стояло два дома. Я и постучал в окно того, рядом с которым был фонарь. Дверь открыла женщина. Не знаю, почему я ей сказал, что я русский. Турист, провалился под лёд. Хочу жить. Помню, как меня затаскивали в баню. Помню, как пил какой-то отвар из трав. Помню скорую помощь и врачей, которые настаивали, что они меня не довезут и ещё один жмурик в этом месяце будет означать для них «минус премия». Они согласились отвезти меня в больницу только тогда, когда я им сказал, что выбрал «жить», и поэтому их премия в безопасности. Фельдшер, помолчав, сказал, что «есть шансы, что этот придурок до больницы все же дотянет, если такими длинными предложениями говорит». Потом была больница. Серьёзное воспаление. Но поскольку я выбрал «жить», я не сильно беспокоился; отчего-то я чувствовал, что мой выбор в силе. И ничто не может этот выбор отменить. По крайней мере, сейчас. Когда мне стало легче, меня навестила женщина, которая не отмахнулась от меня тогда, у фонаря, и вернула меня к жизни. Я каким-то образом понял, что мы должны быть вместе. Она была нужна мне, чтобы жить дальше. А я по какой-то причине оказался нужным ей. На том и порешили. Жена с мамой еённой в больницу ни разу не приехали. В основном по причине «ну чего на поезд и электричку тратиться, раз ты жив и скоро сам в Москву вернёшься». Я вернулся, чтобы забрать свои вещи и переселиться на Ладогу.
– А чего ты здесь?
– А по мне Роза Наумовна научную работу пишет.
– Как с Богом говорить? – не поворачиваясь, спросил Марсель.
– Она не говорит, – сказал Леонтий.
– А у тебя разговоры с Богом часто бывают? – всё ещё не поворачиваясь, спросил Марсель.
– Нет. С того дня у нас с ним не было подходящих для обсуждения тем. Всё какие-то мелочи.