Константин Викторович Харский
Кому ты нужен
1.11.
Завершив обход своих палат, Роза Наумовна в сопровождении медсестры Тамары зашла в ординаторскую отдохнуть и «попить кофейку». Кофейком Роза Наумовна называла любой горячий напиток, предпочитая для себя травяной чай.
Тамара же пила кофе. Она через край насыпала в свою чашку растворимый кофе, сыпанула туда же «на глаз» сахар. Добавила в чашку несколько капель кипятка, чайной ложкой растерла кофе с сахаром до однородной массы для получения пенки. Налила кипяток до половины бокала, удовлетворилась качеством пенки и села к столику, за которым уже пила свой чай доктор Каплун.
– Ой вэй, стала замечать, что ленюсь делать больше необходимого, – сказала доктор Каплун.
Тамара подняла глаза на доктора.
– Ты вместо того, чтобы просто бросить кофе и сахар, битый час колготишься с пенкой. Оно и ладно, если бы кофе стал натуральным, так нет же. Он как был растворимым, так им и остался, не при детях будет сказано.
– Мне было тринадцать, когда один парень научил меня так кофе заваривать.
– Первая любовь? – удивилась Роза Наумовна.
– Всё, что мне от Тимура осталось. Ещё рисунок, который он сделал, и афиша.
– Тимур? – спросила доктор Каплун; она знала, что так зовут сына Тамары.
Тамара кивнула и ничего не стала объяснять. Посидели молча.
– Моя первая головная боль случилась ещё в садике. Дело было так, – Роза Наумовна расположилась поудобнее. – Приехал на лето в наш двор мальчик. Очкарик Сёма. И приставили мине контролировать того Сёму, чтоб он, зараза шкодливая, со двора не свинтил, поц. Как я теперь понимаю, был он немного беспокойный. Дай Бог ему здоровья, если таки пережил пубертат. Шило у него в жопе было, как вон тот кактус. А жопка была маленькая. В первый же день это расстройство уговорило меня взять с кухни спички и поджечь в подвале мусор. Ладно бы только это. Когда нас поймали, Сёма предложил провести расследование и выяснить, на чьей кухне таки нет коробка спичек. Ну, и я пошла в угол, а Сёма кушать синенькие. Я же, дура малолетняя, пока стояла в углу и проклинала Сёму, так и не заметила, как влюбилась в него. Это чтобы потом отомстить, когда он в меня влюбится. Понимаешь уровень планирования? И скажи мне, Тома, разве эта ваша любовь не психическое расстройство?
Кряхтя не по возрасту, Роза Наумовна встала и прошла по кабинету, разминая плечи.
– Помяни моё слово: Бог простит наши грехи, а нервная система – никогда.
– И что делать-то?
– Забей! – предложила метод доктор Каплун.
– На что? – спросила Тамара.
– А вот это – правильный вопрос, – сказала Роза Наумовна.
Тамара встряхнула головой, чтобы освободиться от нахлынувших мыслей.
– Роза Наумовна, я хотела в отпуск отпроситься. Путёвка подвернулась за копейки. Старшая медсестра не против, если Вы согласитесь.
– Я подумаю. Займись процедурами. Иди, – Роза Наумовна потянулась к папке с историями болезни своих пациентов. – И начинай готовить праздничный номер. Придумай, как будем поздравлять заведующего. Стишок. Песня. Акробатический номер. Всё сгодится, если я не буду участвовать в постановке. Если ему понравится наше поздравление – считай, что ты уже в шезлонге, а море волнуется лишь для тебя.
1.12.
В главной переговорке напротив друг друга сидели генеральный директор радиостанции «Покуда» Марина Отважина и главный акционер этой несчастной ФМ станции Бóлтов Гамлет Петрович. Источник денег рассматривал свой маникюр и, как ни старался найти в нем изъян, остался им доволен. Хотелось сделать что-то решительное. Дать отставку маникюрше было проще всего; но маникюр был безупречен.
– А зачем мы тогда делали бизнес-план? – спросил Гамлет Петрович собеседницу.
– Вы же сами просили бизнес-план, – удивилась Отважина.
– То есть ты решила, что у меня такая блажь: иметь бизнес-план перед тем, как пульнуть в небо деньгами?
Отважина повела плечами. Эта шутка про «пульнуть» ей и раньше не нравилась, а тут ещё и убытки третий квартал подряд.
– Что делать думаешь? – спросил Гамлет Петрович.
– Ставка была на серьёзные аналитические программы и серьёзную музыку, а наши люди хотят пошлость и попсу, – сказала Марина и развела руками.
– Разочаровалась в наших людях?
Марина была достаточно умной, чтобы не согласиться с этим утверждением.
– Так других у меня для тебя нет, – закончил мысль Гамлет Петрович.
Посидели молча. Болтов встал и начал расхаживать по переговорке.
– Понимаю так: ты снова ждёшь от меня денег и идей. Хотя было время, когда ты фонтанировала идеями и оптимизмом. Если я стану твоим костылём, ты никогда на ноги не встанешь.
Болтов взял с пола мягкий портфель из нежнейшей кожи краснокнижного животного.
– В последний раз радио получает от меня деньги. Или вы научитесь зарабатывать на рекламе, или наша никому не нужная радиостанция закрывается. Я понятно сформулировал свой новый бизнес-план?
Марина кивнула. Болтов вышел.
Марина взяла мобильный телефон и набрала секретаря.
– Лера, завтра в семь вечера общее собрание. Все диджеи, все руководители отделов. Если кто-то задаёт вопросы или говорит о своих делах – предлагай писать заявление на увольнение. Скажи, что у тебя уже есть бланки для таких заявлений с моей резолюцией «Уволить без отработки».
Марина закончила звонок и бросила телефон на стол.
В её мечтах радиостанция должна была вещать про всё хорошее и против всего плохого. Радио как объединяющая сила для светлых и добрых сил. Но публика хотела другого. Публика переключалась на другие станции. Туда, где было понятно, где было смешно, где обсуждали темы, на которые позже можно посплетничать с друзьями. Публика не желала быть умной, доброй, возвышенной. Чудесный бизнес-план рушился из-за слушателей, не желающих разбираться в колбасных обрезках.
1.13.
Станислав встал с кровати и стал прохаживаться по центральному проходу палаты от окон до входной двери. Палата была просторной; по словам уборщицы, раньше в ней стояло восемь кроватей, но потом вместе со всякими новациями количество кроватей уменьшили до пяти. Сами кровати поставили чуть шире, появились большие проходы, и пациентам стало гораздо комфортнее. У противоположной от окон стены размещались два умывальника, а в планах, как говорят, была даже душевая кабина. Пока же туалеты и душевые располагались в конце коридора справа. С другой стороны, наличие общих туалетов позволяло прогуляться, встретить новые лица и поговорить. А это – мало с чем сравнимое удовольствие при вынужденном и длительном нахождении в больнице. Медицинский персонал отделения не поощрял прогулки по общему коридору, но и не запрещал их.
Станислав прошёлся от окон до двери и обратно несколько раз; по нему было видно, что он собирается с мыслями и подбирает слова. Наконец, собрался и подобрал. Поскольку в момент окончательного подбора слов он оказался в центре палаты спиной к Марселю, Станислав развернулся на 180 градусов.
– Вот ты говоришь: «Богатьство», – начал Станислав издалека.
– Я? Я молчу, – уверенно завил Марсель.
– Не прямо сейчас, а вообще. Ты говоришь, что надо быть богатым.
– Допустим. Хотя это неточная цитата, – почти согласился Марсель.
– А я тебе скажу, что ты находишься в плену иллюзий и даже не осознаёшь этого, – Станислав встал в позу памятника Ленину с вытянутой правой рукой и с указующим перстом, направленным прямо на Марселя.
– Матрица. Даже кино про это есть, – подтвердил Леонтий.
– Матрица – это фантастический фильм, а приводить фантастику в качестве аргумента – это безумие, – отбился Марсель.
– Позвольте! – сказал Станислав, всё ещё из позы памятника. – Мир, который ты видишь… Его нет!
Марсель ощупал постель, на которой сидел, подушку и тумбочку.
– Точно нет? – спросил Марсель.
Леонтий ощупал себя и свою постель.
– Я читал в одной умной и толстой книге, что мы не можем видеть, слышать и осязать этот мир, – сказал Станислав и наконец опустил руку.
– А что мы можем? – спросил Марсель, подготавливая плацдарм для наступления, так как заметил изъян в позиции сопалатника.
– Мозг, опираясь на сигналы нервных окончаний, формирует картину окружающего мира – отражает её.
Марсель выглядел сбитым с толку.
– Не понимаешь глубины проблемы? – догадался Станислав. – Если мозг придумывает реальность физическую, то можно только догадываться, что он вытворяет с реальностью психической.
Станислав сиял, кивал головой и смотрел то на Марселя, то на Леонтия, ожидая если не оваций, то понимания и согласия.
– Ну допустим, – сказал Марсель просто для того, чтобы продвинуться вперёд; может, потом станет понятнее. Такое за Станиславом и его философскими откровениями водилось.
– Да, предположим, что такое имеет место быть, – согласился Леонтий, чтобы не остаться в позорном одиночестве ничего не понявших.
– Ты говоришь: «Богатство – это хорошо», – вернулся Станислав к началу разговора.
Марсель кивнул.
– Откуда тебе знать, что такое «хорошо», если ты в плену у своего мозга и даже не знаешь, какого цвета твоя подушка, – наконец сформулировал проблему Станислав.
– Она не белая? – удивился Марсель, разглядывая и трогая белую подушку.
– Мы договорились называть этот цвет белым. Но какой он на самом деле, мы не знаем. Я минуту назад объяснил, что мы не видим ни подушку, ни её цвет. Мозг получает электрические импульсы из глаз, и, как видеокарта в компьютере, строит изображение. Между реальностью и нашим восприятием этой реальности находится преобразователь, который превращает электрические импульсы от нервных окончаний в представление о том, что это импульсы могут означать.
– А я всегда знал, что компьютер сделал по образцу мозга, – радостно заметил Леонтий.
– Да помолчи ты, – грубо прервал Станислав. Заметил, что был слишком груб, и добавил. – Извини, Леонтий, я мысль не закончил.
Леонтий показал жестом: «Нет проблем, понимаю».
– Марсель, было когда-нибудь в твоей жизни такое: идешь ты вечером, и тебе вдруг кажется, что ты видишь силуэт и даже узнаешь своего знакомого; потом подходишь ближе – а это просто тень. Или куст. Или просто другой человек. Было такое – спросил Станислав.
– Конечно было. С каждым такое бывает.
– Понимаешь, что это доказывает?
– Пока нет.
– Мозг получает первичные сигналы, создаёт по ним картинку мира и начинает реагировать на созданную им только что картинку как на реальность. Мозг воспринимает тень как знакомого человека, и начинается ответная реакция. Ну допустим, это твой враг. Тогда в кровь понеслись гормоны: они усиливают кровоток, повышают давление, учащают сердцебиение.
– Вот у меня сейчас так, – не ко времени заметил Леонтий, но Станислав просто отмахнулся.
– И что? – спросил Марсель.
– Как – что?! Как – что? Организм реагирует на созданную мозгом картинку так, как будто она и есть реальность. Только в случае с силуэтом ты это можешь заметить, а во всех остальных случаях этот диссонанс остаётся незамеченным. И мы думаем, что знаем, что происходит вокруг и что это для нас значит.
– И что? – повторил Марсель.
– Бесишь меня специально?
– Нет. Не пойму, к чему ты всё это.
– К тому, что никто не знает, что хорошо, а что плохо. Мы вообще в матрице может быть живём.
– Я же говорил! – напомнил Леонтий.
– Слышал, есть такие компьютерные программы… Игры, где человек управляет своим игроком.
– Аватаром, – подсказал Марсель.
– Я видел, – сказал Леонтий.
– Ага, аватаром, – согласился Станислав. – Человек управляет аватаром, но в игре есть персонажи, которыми управляет компьютер, и они действуют как бы разумно. Поднимают предметы, открывают двери, стреляют, попадают, убивают…
– Дальше, – предложил Марсель.
– У этих персонажей есть искусственный интеллект.
– Допустим, хотя формально это не совсем так.
– Для нашего разговора сгодится. Итак, есть персонажи с искусственным интеллектом. Этот интеллект может со временем стать выдающимся искусственным интеллектом?
– Со временем, – согласился Марсель, а Леонтий кивнул.
– Согласен. Это хорошо. Теперь представь, что неодушевлённый игровой персонаж, обладающий выдающимся искусственным интеллектом, внутри игры создаёт сам, по своей воле, на своём компьютере, который тоже является частью игрового мира, свою компьютерную игру и населяет её персонажами, которых сам создал. Следишь за мыслью? В игре, которую создал человек, есть персонаж, обладающий искусственным интеллектом исходной игры, и этот персонаж создаёт свою игру со своими персонажами. Можешь такое представить?
– Могу. Это, конечно, нельзя реализовать сейчас, но лет через двадцать… – сказал Марсель.
– Хорошо. Со временем искусственно созданный и отсутствующий в объективной реальности персонаж игры второго порядка – так будем называть персонажа, которого создал персонаж игры первого порядка – создаёт свою игру, и там будут персонажи теперь уже третьего порядка. Следишь за мыслью?
– Я – нет, – признался Леонтий, но на это никто не обратил внимания.
–Твою дивизию! – что-то понял Марсель.
– Вооот. Я и говорю: откуда тебе знать, что хорошо, а что плохо? Откуда тебе знать, что вокруг и что есть объективная реальность? Откуда тебе знать, что ты не персонаж двадцатого порядка, для которого персонаж девятнадцатого порядка, породивший тебя и создавший для тебя мир, предусмотрел в твоей программе стремление к богатьству? Просто потому, что персонаж игры девятнадцатого порядка хотел разнообразия и динамики в своей игре. Откуда тебе знать, как у персонажа девятнадцатого порядка течёт время?
Марсель подошёл к окну и глубоко задумался. Станислав с торжественным видом вернулся на свою постель, лёг и закрыл глаза.
– Так чем дело кончилось? – не понял Леонтий.
– Всё – игра, – не открывая глаз, сказал Станислав.
1.14.
За два дня Томас закончил изучать досье Брагина. Десятки успешных эпизодов, реализованных Брагиным или под его руководством. Любопытный факт: несколько лет назад Томас узнал, что Брагин практикует систему тактического боя. И он стал искать. Никто ничего не знал. Стало казаться, что всё это – очередная легенда. А потом Томасу попалась ксерокопия общей тетради с рисунками и описаниями базовых ката тактического боя. Сначала он подумал, что это шутка. Не могут у ката смертельного вида борьбы быть такие смешные названия: «Стенька топит княжну», «Грозный тыкает палочкой в сына», «Монголы кивают на татар». Никому не говоря, Томас стал изучать ката и тренироваться в одиночестве, чтобы никто не засмеял. Через полгода тренировок он задумался о проверке приёмов в реальном бою. Будучи уверенным в себе и в изученных приёмах, Томас решил ввязаться в какую-нибудь драку.
Найти драку получилось в тот же вечер. Двое хулиганов против одного – это и в прежние дни было бы неравной схваткой. Система тактического боя в своей основе имеет постулат: «Закончи бой первым ударом, и тогда у противника не будет шанса ответить». Бой закончился после двух ударов. Даже ударами эти толчки было сложно назвать: Томас по одному разу толкнул каждого из хулиганов, и они рухнули как убитые. А вот если бы Томас ударил, а не толкнул, то хулиганы погибли бы.
С того дня Томас стал использовать техники тактического боя не только в тренировочных спаррингах, но изредка и на задании, когда дело доходило до рукопашного боя. На вопросы сослуживцев «Что это за удар?» Томас отвечал уклончиво или признавался, что рука соскользнула. Как же, соскользнёт она у него. Жди!
Из закрытого досье Брагина Томас узнал, что Брагин не только практикует технику тактического боя. Он ее автор! «И мне выпало его убить», – думал Томас. Этим можно было бы гордиться, если бы не было так грустно. Безвыходная ситуация. И теперь понятно, что ни при каких условиях нельзя допускать боя с Брагиным на близкой дистанции. Томас понимал: если он даст Брагину возможность ударить, то на этом его карьера и закончится.
Томас пришёл домой, не смог отвлечься от предстоящего дела и через некоторое время открыл на планшете особый альбом; усевшись в кресло, он стал читать заметки и рассматривать фотографии.
Послужной список Брагина был впечатляющим. Президент одной европейской страны влюбился в девушку, которая оказалась мальчиком с лейтенантскими погонами. Конфуз, конечно; но контракт на поставку необходимого стране Советов оборудования был подписан. Там, конечно, была любопытная предыстория. С чего бы это президенту так влюбиться? Месяц или около того любопытство президента распалялось, пока пламя любви не вспыхнуло с неукротимой силой. Молодая девушка… Ну как – девушка… Она всеми в тот момент воспринималась как девушка. Значит, молодая девушка – начинающий блогер – начинает активно раскручивать свой ютуб-канал с политическим уклоном. Критикует одних политиков, отмечает мужественность и решимость других. Один такой мужественный и решительный не вынес груза возложенных на него комплиментов и сломался – пригласил блогершу на встречу. На встрече выяснились два обстоятельства: во-первых, она не такая; во-вторых, она обожает этого президента и буквально боготворит его. Оказалось, что президент стоит в центре её (его) мира и всё вокруг президента крутится. Жена лет пятнадцать не ставит президента в центр мира. Любовница так и не научилась ставить его в центр мира. А вот эта милая девушка… То есть, не девушка…В общем, умеет лейтенант ставить людей в центр мира. Тут у кого хочешь голова закружится, будь ты хоть президентом европейской страны.
Когда карты вскрылись, то президент, поразмыслив, понял: или он попадёт в жернова новой инквизиции – политики отмены – и станет всеобщим изгоем, или согласится подписать контракт и объяснит это какими-нибудь национальными интересами. Обмануть своих G-партнёров несложно. Ты делаешь вид, что веришь им. Они, следуя правилам игры, делают вид, что верят тебе, и мировая политика куда-то движется. Всё нормально, пока все играют по правилам.
Лейтенанта нашёл, обучил и запустил в дело Брагин.
В другой раз была взятка. Момент передачи денег снимался сразу четырьмя камерами. Чёрт с ней, со взяткой; но при просмотре записи объект диверсии выглядел полным идиотом. Судя по всему, его пугало не то, что в нём узнают взяточника. Он боялся, что все узнают, какой он идиот. Идиот может быть политиком – это современная нормальность. Если идиоты есть среди нас, то идиоты и их интересы должны быть представлены в органах власти. Ничего, что законы станут идиотскими – это просто отражение текущего исторического момента. Потом, когда общество преодолеет этот этап, законы будут поправлены. А если не преодолеет, то значит, так и должно быть. Всё нормально, если политик – идиот; у них нет запрета на эту профессию. Но смешной идиот – это другое. Это – клоун, а общество, слава Богу, пока к этому не готово. Может, чуть позже.
Прежде чем создать план операции, Брагин изучал психологию объекта и всегда точно знал его слабые места. Знал лучше, чем сам объект. Вот какие страхи знает за собой обычный человек? Только те, которые накрывали его. Брагин знал, чего человек боялся, и знал, что его напугает. Брагин забирался в голову жертвы и там находил чудовищ. Нет причин тащить страшилище через границы, если страшилище уже есть в голове жертвы. Нужно только его активировать и выпустить на свободу. Привычный или известный страх пугает, но жертва знает, что с ним делать: страх-то известен. Брагин же находил тот ужас, который уже был внутри человека, но никогда ещё не проявлялся.
Томас знал все эти вырезки из газет и журналов наизусть. Он мог отличить почерк Брагина. Были происшествия, которые и полиция, и Управление считали несчастным случаем, но Томас был уверен – это дело рук Брагина. Отличительными чертами операций Брагина были: ставка на то, что жертвы заврались и от этого стали уязвимы. А заврались все. Решила жена бывшего президента пойти на выборы. То ли на жалось давила, то ли на феминизм. Томас предполагал, что это Брагин получил задание – и жена вернулась к мужу, а не в президентский кабинет. В тот раз была гипотеза, что её подставили, и в итоге решили, что подставили свои же. Конечно свои! Зачем Брагину совершать такое своими руками? С таким количеством идиотов, укушенных американской мечтой, достаточно связать личный успех и то, что требуется Брагину. Большинство людей настолько управляемы, что справляется и пропаганда. Некоторые, однако, остаются самостоятельными, и тогда уже нужен особый талант Брагина. Томас завидовал способности Брагина входить в доверие и управлять людьми. Учился, вникая в дела Брагина, про которые становилось ему известно. И вот, пришло время. «Наверное, шеф прав. Если выбора нет, то пусть это буду я», – думал Томас.
Ещё одна забавная деталь в почерке Брагина: он, вероятно, испытывал особое удовольствие бить врага его же оружием: толерантностью, современной охотой на ведьм, политикой отмены. Однажды он подставил лидера зелёного движения, просто опубликовав фотографию в соцсетях; конечно, не от своего имени. На лидера зелёного движения спустили всех собак. Был лидер – нет лидера. Был востребован – теперь от него отвернулась родная мать. Каждая цивилизация порождает удобные инструменты для уничтожения своих современников. Современная цивилизация сначала сделала ложь допустимой, потом – возможной, потом – приемлемой, потом – необходимой. Теперь время расплаты. Просто срываем маски, выпускаем зверя по имени «политика отмены» и ждём, наслаждаясь. Общество ждёт, когда ему принесут новую жертву и позволят почувствовать себя правым до корней волос.
Руки можно не то что не пачкать – можно даже не доставать из карманов.
Пришла с работы Инга. Ну как – с работы… Инга – режиссёрка. Томас не был уверен на все сто, но сама Инга настаивала. Сейчас она работала над авторским фильмом, который станет сенсацией и принесёт Инге приз известного фестиваля и всемирную славу. Томас в глубине души на это очень надеялся, но не верил, потому что не было ни одного признака приближающегося триумфа.
Будучи настоящей режиссёркой, Инга научилась выглядеть непривлекательно. Всё, что могло хоть как-то подчеркнуть её женственность и симпатичные черты лица, было стёрто, спрятано, а то и загублено. Высокая, но немного сутулящаяся, чтобы спрятать грудь, с красивыми, густыми, русыми волосами, но состриженными под мальчика: с чёлкой, не более сантиметра от корней волос и открывающей весь высокий лоб. Естественно, без миллиграмма косметики. В oversize рубище грязно-серого цвета и в армейских ботинках.
– Дома? – уточнила Инга очевидное.
– Ага. Как прошёл день?
– Отлично.
–Мне с тобой кое-что надо обсудить, – сказал Томас.
– Ну.
– Вот мне интересно. Тебя пригласили снять кино. И ты понимаешь, что если сделаешь работу хорошо, то пострадает близкий человек
– Мама?! – перебила Инга встревоженно.
– Нет, твоя первая учительница. Или твоя любимая учительница.
Инга понимающе кивнула.
– У тебя выбор: сделать своё дело и встать на одну ступеньку выше или спасти учителя.
– И в чём проблема?
– Что ты выберешь?
– А второй вариант какой?
– Отказаться от съёмок фильма и спасти любимого учителя, – напомнил Томас.
– П-ф-ф! Это тест какой-то? Придумай конфликт поэпичнее.
Для кого-то нет разницы между «Я пообещал» и «Я дал слово». Так вышло, что Томас различал эти действия. Пообещать он мог кому угодно и что угодно. Томас мог пообещать и тут же забыть про обещание; он никогда не чувствовал бы себя обязанным что-то делать. Если другому человеку от Томаса просто нужно было обещание – вот оно, держи, пользуйся. Можешь предъявить мне моё обещание, и тогда я буду думать, в моих ли интересах его исполнить. Томас оставался хозяином своего обещания. Сам мог пообещать и сам потом решал, исполнять ли обещанное.
С фразой «Я дал слово» дело обстояло сложнее. Томас давал слово только себе. Дело могло касаться других людей, но слово, что Томас будет себя вести определённым образом, он давал только самому себе. Томас мог пообещать маме не пить пива до Нового года и выпить бутылочку светлого уже через пять минут, когда мама отвернётся. Нет проблем. Но если Томас дал слово себе больше не прикасаться к этим пилюлям – его не надо было контролировать. Он к ним не прикоснётся.
И чёрт его дёрнул дать Инге слово «Я тебя не оставлю». Чего бы ему в тот момент не пообещать Инге вечную любовь, или что там еще обещают в таких случаях? Честно говоря, Томас не мог себя винить за это. Когда они познакомились, Инга была другой: весёлая, красивая, женственная. Потом она узнала, что феминистки оседлали волну. Одна вон даже чуть президентом одной известной страны не стала. Узнала Инга про власть феминизма, и её словно подменили в одну ночь.
Для Инги дилеммы нет: все решения продиктованы прагматизмом и целесообразностью. Включая творчество. Прежде чем снять свой фильм, она сначала выясняет повестку: о чём люди говорят, о чем хотят говорить и продолжат говорить. Чем безумнее их речи – тем лучше; значит, там, в этой теме, есть публика и как следствие – деньги. Когда есть деньги, ты – хочешь не хочешь – прославишься, а вот потом уже можно будет подгрузить высокий смысл и идеалы.
Томас так и не смог присягнуть сволочной, по мнению Уильяма Джеймса, богине успеха. Инга считала, что истоки проблемы в месте рождения Томаса. Родился-то он в России, аж в Челябинске. Инга долго искала Челябинск на карте и нашла только тогда, когда отказалась от затеи: с фразой «Хорошо, пусть он будет где-то здесь» она ткнула пальцем точно в Че. Странно, что сама Инга не придала этому случаю никакого значения. Томас же считал, что бессознательное Инги давно нашло нужный город на карте, но сознание не желало признать, что такой город существует. Томас родился в Че в семье латышей. И только когда Томасу исполнилось 14 лет, он переехал с родителями в Ригу. В Челябинске он был чужой, потому что был «латышом»; в Латвии он не стал своим, потому что был «русским». Никому не нужный, не разделяющий всеобщее поклонение наживе и фальшивым ценностям.
– У нас есть что-нибудь сладкое к чаю? – спросил Томас у Инги.
– Сладкое вредно, – с упрёком в голосе сказала Инга.
Много лет Томаса преследует чувство, что он потерял что-то важное. Или у него это отобрали. Или выгнали откуда-то. Томас хотел бы вернуться назад и перепрожить свою жизнь.