Бамбочада – Константин Вагинов

– Помните папиросы «Пли»? – обратился Ермилов к Пуншевичу.

– Как не помнить! – ответил Пуншевич. – Среди прочих одна была заряжена пистоном; предложит гимназист гимназисту покурить, и вдруг одна из папирос выстрелит! Вроде дуэли."Бамбочада – изображение сцен обыденной жизни в карикатурном виде." так из первого тома булгаковской «Художественной энциклопедии» объясняет название своего романа Константин Вагинов. Заняв у Вики эрудиции, можно добавить, что речь о низком живописном жанре, изображавшем сценки из обыденной жизни горожан и крестьян, часто выставлявшем их в смешном или неприглядном виде.И в этом суть «Бамбочады»: Евгений Фелинфлейн (графически выглядит чудовищно, но попробуйте произнести вслух, Ассоль и Лоэнгрин в одном флаконе) тратит значительную часть жизни на ловлю такого рода сценок, с тем, чтобы после делиться ими в своем кругу – в наше время мог бы быть блогером. Автор, в свою очередь, находит самого Евгения сотоварищи не менее подходящими на роль персонажей. А сверху на него смотрит Тот, кто все держит и, думает: «Недурную Вагинов разыграл бамбочаду» (ну, если он вообще о нас что-нибудь думает. С «Бамбочадой» поняла, Вагинову противопоказано быстрочтение, нужно давать ему время на то, чтобы отстояться впечатлением, исподволь войти в ум и сердце найти свое место между неизлечимыми романтиками Грина, платоновскими проспавшими счастье и факультетом ненужных вещей Домбровского. Месяца полтора назад проглотила привычно скоро весь сборник: четыре романа и стихотворения, да все не находила времени описать впечатление от этой вещи, потому и из читалки не удаляла. Вчера в сетевой ленте наткнулась на упоминание о дне рождения писателя, на самом деле третьего октября, решила бы уже развязаться, и поняла, что почти ничего не могу вспомнить.Перечитала, и тогда только прониклась. На самом деле, «не вспомнить» вагиновского романа скорее норма, с сюжетом он нехорош: бесцельные блуждания персонажей, отдельные зарисовки и сценки, чьи-то воспоминания и во множестве описания предметов. Любых: драгоценных, обладающих абсолютной, относительной или номинальной ценностью, вовсе никакой ценности не имеющих, откровенного хлама. Мир вещей завораживает Вагинова, он у него куда интереснее и ярче событийного или мира человеческих отношений. Люди скользят тенями несбывшегося, даже апофеоз жизнелюбия и приземленного гедонизма Торопуло с его гастрономическим и альбомным изобилием, на деле связан с жизнью одним близким существом. Котом Мурзилкой, в ходе повествования также трансформирующимся из создания живой природы в предмет – чучело.Итак: профессорский внук Евгений (знаковое для русской литературы имя, вы ведь понимаете, выбрано не случайно) талантливый музыкант и композитор, подававший большие надежды, которые так надеждами и остались. Он хорош собой, обходителен и может завязывать необходимые связи, предпочитая, однако, держаться от людей, которые могли бы оказаться полезными, на дистанции. Род моральной брезгливости, и дело здесь не столько во власти хама, царстве Зверя и пришествии на ключевые посты немытого пролетария. Герою при любой формации было бы худо служить, такой уж это сорт людей.Циничен, не стеснен моральными рамками, не верит в благоденственную силу любви: легко увлекается, но уже вступая в отношения, знает, что так же легко оборвет их. Впрочем, женится на всякой новой невесте. Благо, социальная формация, при которой довелось жить, смотрит на это спокойно. Очередная пассия Ларинька будет оставлена им, только прежде еще Фелинфлейн украдет ее именинный браслет и закатит на добытые от ювелира деньги пирушку.Мерзавец? Нет. И не байронический страдающий тип. И не представитель потерянного поколения Культурный негодяй – припорошенный пылью бесполезности микс героя и трикстера, более несчастный сам, чем может сделать кого-то из ближних. Мне кажется, что в герое больше от автора, чем в Свистонове или Тептелкине. Во всяком случае, финал со смертью молодым от туберкулеза, описан в точности таким, какой случился в действиетльности.

Иногда во сне я плачу и мне кажется, что я мог бы быть совсем другим. Сейчас я не понимаю, как я мог так жить. Мне кажется, что если бы мне дали новую жизнь, я иначе прожил бы ее. А то я как мотылек, попорхал, попорхал и умер.

Искусство требует обратного. Оно требует осмысления бессмыслицы. Человек со всех сторон окружен бессмыслицей.

Это Константин Вагинов – петербургский писатель 1920-30-х годов.

Он пишет так смешно, с утрированно-серьезным лицом, утрированно-спокойно, утрированно – задумчиво, так удручающе – правдоподобно, с такой циничной зоркостью протыкает действительность, шутовски награждая ее (хмурую действительность) яркими, до боли в глазах, яркими провокационными красками, навешивает такие карикатурные маски на действующих героев, выписывает им такие труднопроизносимые и неудобные фамилии, что хочется не гомерически хохотать, а крепко, размашисто рыдать, – все перевернулось в жизни, все летит в трамтарарам, все, что было важным, становится неважным.Люди, застигнутые на переходе от Петербурга к Ленинграду, потеряли землю под ногами, но еще не дотянулись до небес.

Все – балаган, все – безрассудство, все – прочь, все – мимо.

Если человек гармоничен, если человек несовершенен, если природа не доделала и если сознает это, – что он должен делать?

Он должен разбить себя на обломки, на осколки, на отдельные чувства и дать каждому чувству самостоятельное существование; сделать из себя одного несколько людей, то есть стать актером.

В театре ли, в жизни ли все та же гримировка, все те же маски, все та же ложь. Относитесь к жизни как к театру, жизнь не заслуживает серьезного к ней отношения.

А он знал, о чем пишет, – он родился в семье ротмистра жандармской службы и дочери золотопромышленника и городской главы Енисейска. Богатая семья потеряла все, родители были расстреляны, а Константин Вагинов умер в молодом возрасте от туберкулеза, но он, несмотря на трагизм жизни, воспевал авантюризм жизни, сочинял, вернее, списывал жизненные картинки, превращая их в «карнавальный» роман, где живут странные люди со странными именами и фамилиями. Он легко и просто расправлялся с идолами юности, беспощадно уничтожая их , он любил в грустном найти веселое, в безысходности выход, он был веселым обманщиком, и с ним было весело.

Надолго его творчество было забыто, но наступили новые времена – «карнавальные романы» Константина Вагинова зажили новой жизнью.Написано в рамках « Игры в классики»